И вот как-то утром приехал Серёжа. Я ему очень обрадовался, начал расспрашивать, что интересного он видел за эти две недели в Москве, ходил ли с мамой в цирк или хотя бы в театр.
Серёжа охотно обо всём рассказывал и вдруг с изумлением спросил:
- А это что за зверинец?
В углу комнаты мной и Катей были выстроены из кубиков комнаты, и в них на крохотных стульчиках чинно сидели за столом наши сынки и дочки.
- Зачем ты медведей в какие-то лоскуты нарядил? - не понял Серёжа. - Как же мы теперь на них охотиться будем? И клетушки им настроил. Какая чепуха!
Серёжа тут же хотел разорить всю квартиру и сорвать одежду с моих детей. Но я поспешил им на помощь.
- Не трогай, не трогай! Это наши сынки и дочки!
- Твои сынки и дочки? - изумился Серёжа. Я тут же рассказал ему о Кате и о том, как мы с ней подружились и вместе играем.
- Если хочешь, мы и тебя примем с нами играть. Но Серёжа только презрительно усмехнулся:
- Играть с девчонкой в папу и маму! Нет уж, играйте вдвоём. Я вам не товарищ.
Не знаю почему, но я вовсе не обиделся на него за такой отказ, даже его пренебрежительный тон меня вовсе не огорчил. "Не хочет, и не надо, подумал я. - Нам с Катей и вдвоём очень весело".
В этот же вечер Катя, как обычно, прибежала к нам. Мамы и Михалыча дома не было: они ушли в гости. Я немного волновался, как буду знакомить Катю с Серёжей. Но всё вышло очень просто. Увидя Катю, Серёжа почему-то совсем не растерялся, а поздоровался с нею так, будто знал её уже давным-давно.
Чтобы не терять золотого времени, я тут же предложил Кате продолжать игру в папу и маму.
- А вы будете с нами играть? - весело спросила она Серёжу.
Нет, не буду, - так же весело и даже небрежно ответил он.
- Почему?
Потому, что это смешно и глупо. В это только малыши играют.
И вдруг, к моему изумлению, Катя вся покраснела.
- Ну, не хотите, давайте во что-нибудь другое играть, - смущённо сказала она. - Хотите в салочки?
- Вот в это хочу, - кивнул Серёжа. И тут же крикнул: - Катя салочка! Спасайся кто может!
Мы побежали от неё в разные стороны. Катя погналась за Серёжей. Вбежали в столовую. Серёжа ловко увёртывался. Катя никак не могла его поймать и осалить. Видя, что меня никто не ловит, я сам подбежал к Кате, дразня её:
- Салочка, салочка, не боюсь тебя!
Но Катя даже не обратила на меня никакого внимания, будто меня и вовсе не было. Раскрасневшись и запыхавшись от беготни, она гонялась за Серёжей вокруг обеденного стола и всё повторяла:
- У, противный, противный, всё равно осалю!
Наконец Серёжа нарочно поддался ей. Катя его осалила и со смехом побежала спасаться.
Серёжа - за ней. Они выбежали из столовой к Михалычу в кабинет.
Чувствуя себя совсем лишним, я уныло поплёлся следом. Кабинет был разгорожен ширмой для приёма больных. Катя с Серёжей меня не видели.
В кабинете Серёжа сразу же догнал и осалил Катю.
- Ага, поймал! - крикнул он. - Теперь не пущу, - Он крепко обнял девочку.
- Пустите же, какой несносный! Катя вырвалась, но не убежала и совсем не рассердилась.
- Устала, не хочу больше в салки играть, - сказала она, чему-то лукаво улыбаясь. - Жарко очень. - Она подбежала и распахнула настежь окно.
- Закройте, - сказал Серёжа.
Катя вопросительно взглянула на него:
- Почему?
- Сквозняк. Юра войдёт - простудится, - ответил Серёжа.
Катя торопливо закрыла. Кажется, ничего обидного не было в словах Серёжи. Но он сказал их таким тоном, что я сразу почувствовал себя, по сравнению с ними, каким-то маленьким, ненужным и смешным.
Они сели рядышком на подоконник и начали о, чём-то оживлённо разговаривать.
Я потихоньку вышел из кабинета, побежал в нашу спальню, разрушил, раскидал всю квартиру, где жили наши дочки и сынки, а с них сорвал всю лоскутную одежду.
"Не буду больше играть с ней в папу и маму! - с горечью думал я. - Пусть со своим Серёжкой играет!"
Увы, моя месть оказалась совсем не страшной: больше Катя о наших сынках и дочках ни разу даже не вспомнила.
На этом и кончилась моя первая дружба с первой девочкой, какую я встретил на своём пути.
НЕХОРОШО БЫТЬ МЛАДШИМ
Печальный конец моей дружбы с Катей почти совсем не испортил наших отношений с Серёжей.
Конечно, я на следующий день сказал ему о том, что слышал, как он говорил, чтобы Катя закрыла окно, а то я простужусь.
Но Серёжа изумлённо взглянул на меня и спросил:
- А что же тут плохого, что я так сказал? Ведь ты действительно постоянно простуживаешься.
Что мне было ему на это ответить? Сказать, что он этим унизил меня в глазах Кати, выставил в каком-то недостойном ребяческом виде? Сказать всё это не позволяло моё самолюбие. Ведь это значило бы признаться, что я действительно не ровня им, что я ещё маленький. Поэтому я ничего ему не ответил и постарался поскорее забыть весь этот грустный для меня вечер. Забыть о нём оказалось не так уж трудно, так как Катю вскоре увезли из Черни не то в деревню, не то в соседний городок к каким-то её родственникам. И я совсем успокоился.
Мы по-прежнему с Серёжей дружили, хотя к этой дружбе у меня начало всё больше и больше примешиваться совсем другое чувство - чувство зависти и грустного признания его превосходства надо мной.
Серёжа был на два года старше меня и вообще как-то гораздо взрослее, мужественнее.
Это невольно признавала и мама. Серёжа, например, мог совсем один пойти на реку искупаться или поудить рыбу. А меня одного мама и близко к реке не подпускала.
- Пойдёт Серёжа удить, - обычно говорила она, - тогда и ты пойдёшь.
Что поделать? Приходилось подлаживаться к Серёже; а то ещё, глядишь, и не возьмёт с собой. Но обычно он брал меня очень охотно, и мы, как только стало совсем тепло, частенько бегали за мельницу на мелкий брод ловить пескарей.
Однако во время этих прогулок Серёжа постоянно давал понять, что он мне не ровня, - он старший, и я отпущен только под его ответственность. Поэтому я должен был его слушаться беспрекословно, иначе он грозил вернуть меня домой.
Иной раз свою власть Серёжа употреблял даже не совсем бескорыстно.
Помню, я как-то перебрался по камешкам на середину брода, пристроился на большом камне, пустил леску вдоль по течению и ну давай таскать одного пескаря за другим. А Серёжа с берега ловит, у него куда хуже получается.
Вдруг слышу, Серёжа кричит мне:
- Куда ты забрался? А ну-ка, иди сейчас же на берег, ещё утонешь, отвечай тогда за тебя!
- Как "утонешь"? - возмутился я. - Да тут воробью по колено.
Но Серёжа и слушать не стал:
- Сейчас же вылезай на берег, а то пойду домой, скажу маме, что ты посреди реки на камнях сидишь.
Я сразу сообразил, что тогда будет. Мама, конечно, ахнет: "Юра посреди реки, кругом бурлит вода…" Пожалуй, после этого и на рыбалку не пустит.
Так и пришлось перебраться на берег. А я ведь отлично понимал, зачем Серёжа меня с камня согнал: чтобы я больше его рыбы не наловил. На берегу-то он меня сразу обловит. Ведь он и ловчее меня, и закинет подальше, и подсечёт получше.
Вообще, несмотря на нашу дружбу, мы с Серёжей во всём соперничали. И надо сознаться, что он во всём был впереди. Я очень ему завидовал. Завидовал даже тому, что он учится у злющей бабки Лизихи, а я ещё не учусь. Его рассказы о её школе, об ужасных издевательствах над несчастными ребятами я слушал как страшную сказку, от которой и жуть берёт, и невозможно оторваться.
- Ты знаешь, Юрка, - таинственным голосом начинал он обычно свой рассказ, - меня сегодня Лизиха так за ухо драла, думал - совсем оторвёт.
Я замирал от ужаса.
- За что же она тебя?
- А вот за что. Велела мне наизусть всю таблицу умножения написать. Я, известно, ни в зуб ногой.
- Куда ногой?
- Да молчи, не перебивай. Ну конечно, незаметным образом вытаскиваю из ранца шпаргалочку, кладу её на колени и начинаю сдувать.
Я с восхищением смотрю на Серёжу. Правда, мне не совсем понятно, откуда и что именно он сдувает, но я чувствую, что за этим кроется какая-то тайна, какое-то страшное преступление и геройство. А Серёжа продолжает:
- Дую я, братец мой, уже больше половины содрал, уже шестью восемь, шестью девять валяю. И вдруг как она хвать меня за ухо! Да как заорёт: "Давай шпаргалку, подлец! Вижу - на коленях у тебя!"
От ужаса я широко раскрываю рот. Не прерывая рассказа, Серёжа, так, между прочим, суёт в него палец: "Закрой, а то галка влетит!" - и продолжает:
- Что тут делать? Эх, была не была! Только она отвернулась, я-раз! шпаргалку в карман, а вместо неё подаю ей какую-то бумажку: "Вот, Елизавета Александровна. Я не списывал. Это так просто, бумажка на колени свалилась". Ну, тут она и разъярилась, вскочила со стула, глазищи выпучила, даже все кровью налились. Видит - обдул я её, а в чём дело, понять не может. Схватила меня за вихры, за уши и давай таскать! "Отдай шпаргалку! - орёт. - Всё равно убью, коли не отдашь!"
- И ты не отдал? - едва слышно спрашиваю я.
- Вот дурак-то! - пожимает плечами Серёжа. - Да она ведь на пушку и брала. Если бы отдал, ну и капут мне. Сколько ни зверствовала, я всё на своём стою. Нет у меня шпаргалки, и конец.
- А если бы она к тебе в карман полезла? Серёжа презрительно усмехался:
- Эх ты, пупочка-мумочка! Да у меня все карманы с дырками. Я уже давно её куда следует пропихнул. Гляди - учись…
Серёжа выворачивает карманы штанов и с гордостью показывает огромные дырки. Они кажутся мне какими-то потайными лазейками, в которых бесследно исчезают шпаргалки и прочие таинственные вещи.
После таких рассказов, выслушанных обычно поздно вечером, "на сон грядущий", я, бывало, долго не Мог заснуть: всё думал о том, что ждёт меня этой осенью, когда я тоже попаду в лапы кровожадной бабки Лизихи. И, чем больше думал, тем безнадёжнее казалось мне моё будущее. А Серёжа, как и подобает настоящему герою, претерпев все дневные школьные ужасы и выйдя из них победителем, спокойно спал, приоткрыв рот, сладко посапывая и даже чему-то улыбаясь.
С наступлением весны Серёжа всё больше и больше проводил время в школе у бабки Лизихи. Каждую весну она возила всех своих учеников держать переходные экзамены при гимназии в городе Серпухове. Вот Серёжа целые дни и готовился к этим экзаменам.
В мае он уехал со всей школой в Серпухов, сдал экзамен, перешёл в другой класс и, наверное, счастливый, довольный, покатил отдыхать к своей маме в Москву, а оттуда в Подмосковье на дачу. Я немного поскучал о нём, но долго скучать было некогда - наступало лето, самая чудесная, самая хлопотливая пора.
ВСЁ СВОИМИ РУКАМИ
Михалыч всегда чем-нибудь увлекался. Правда, его увлечения очень быстро проходили и сменялись новыми, но, может быть, именно поэтому они были для меня так заразительны и интересны.
Ещё весной Михалычу вдруг пришла идея в уголке сада устроить свой собственный маленький огород.
- Ну зачем он тебе? - недоумевала мама. - Любых овощей на рынке сколько угодно. Дарья каждое утро всё свежее покупает. Если времени некуда девать, лучше бы к больным куда-нибудь съездил. Ты смотри, Лупанов всё время разъезжает.
- Всех денег, мадам, всё равно не соберёшь, - отвечал Михалыч своей любимой поговоркой. - У Лупанова на уме одни только меркантильные интересы. Он и не может воспарить в мечтах.
- Ах, если бы у тебя этих интересов побольше было! - вздыхала мама.
Но Михалыч её уже не слушал.
- Вы представьте себе, мадам, - мечтательно говорил он, - к ужину подаст Дарьюшка, ну, например, котлеты со свежей картошкой. И вот к ним-то из собственного огорода укропцу нарвать, прямо с грядки, с душком. Или свежего лучку в суп покрошить. Нет, с базара это совсем не то, там всё вялое, пыльное, а тут, можно сказать, прямо с росиночками.
- Да, да, с росиночками, - кивала головой мама. - Вот из-за этих самых росиночек и сидим весь век без гроша.
- Мадам, вы уподобляетесь "скупому рыцарю"! - возмущался Михалыч. Скажу вам прямо: стяжательные интересы чужды моей натуре. - И он уходил в кабинет, бодро напевая:
"На земле весь род людской Чтит один кумир священный. Он царит над всей вселенной, Тот кумир - телец златой…"
Чтобы наш огород был по последнему слову науки, Михалыч ещё заранее выписал из Москвы специальный справочник и в свободное время внимательно его изучал, пытаясь и меня привлечь к этому изучению. Но оно показалось мне уж очень скучным. Пусть лучше Михалыч выучит всё один, решил я, а копать грядки и сажать будем вместе.
И вот, помню, ранней весной, как только земля в саду подсохла, мы сразу же приступили к работе. Однако вскапывание земли под грядки оказалось делом совсем не лёгким. Мы трудились полдня и вскопали только три гряды. Наконец тётка Дарья пришла звать нас обедать.
- Ох уж и работнички! - насмешливо сказала она. - За такую работу и обедом кормить не стоит.
- Критиковать, Дарыошка, всегда легко, - отвечал Михалыч. - Попробовала бы сама здесь покопать. Тут сплошной дёрн, лопата никак не берёт.
- Не за своё дело взялся, вот и не берёт, - сурово промолвила тётка Дарья. - Ну, землекоп, иди, а то суп простынет.
После обеда Михалыч пошёл к себе в кабинет на часок "кое-что обдумать". А я побежал к Соколовым. У гончей собаки Зорьки родились щенки. И Василий Андреевич прислал за мной, чтобы их показать.
В этот раз, устав от трудов в огороде, Михалыч "продумал" не часок, а целых три. Я успел вернуться домой, а он только что встал, и мы снова отправились в огород трудиться.
О чудо! Он был весь вскопан, и даже грядки сделаны.
- Кто же это нам тут немножко помог? - удивился Михалыч. - Правда, всё основное мы ведь уже сами до обеда сделали, но всё-таки интересно, кто за нас тут заканчивал?
За вечерним чаем Михалыч осторожно навёл разговор на тему: "Что вот, мол, у нас в доме завелись добрые духи, которые помогают тем, кто трудится в поте лица".
- Да это Дарья! - ответила мама. - Говорит: "Тошно глядеть, как он там пыхтит, в земле ковыряется". Взяла лопату и за полчаса всё вскопала.
- Не женщина, а просто чудо-богатырь! - восторженно произнёс Михалыч.
В это время Дарья принесла из кухни хлеб и масло к чаю.
- Уважаемая Дарья Степановна! - обратился к ней Михалыч. - От души благодарим вас за вашу посильную помощь. Можете пользоваться любыми плодами, которые мы вырастим в нашем огороде.
- Да ничего ты и не вырастишь, окромя крапивы да лопухов, - отмахнулась тётка Дарья, уходя в кухню.
- Сущая ведьма! - сурово заметил Михалыч ей.
В огороде мы посеяли редис, салат, морковь, репу и разные другие овощи.
Каждый вечер мы с Михалычем добросовестно поливали гряды, и они скоро зазеленели первой изумрудной зеленью.
- А наш лютый враг уверяла, что только одна крапива вырастет, - весело говорил Михалыч. - Теперь небось попритихла.
И вот однажды мы все сели обедать. Подали суп.
- Дарьюшка, принеси, пожалуйста, укропу, - попросила мама.
- Нет укропа, забыла ноне купить, - отозвалась из кухни тётка Дарья.
- То есть как это нет? - вмешался Михалыч. - А собственный огород на что? Сейчас схожу и принесу.
Мы посыпали суп нашим укропом. Такого вкусного супа я ещё в жизни никогда не едал.
НА ЗЕЛЁНОМ ЛУГУ
Как хорошо солнечным летним утром выбежать с сачком в руках в сад или во двор, побегать, погоняться за пролетающими бабочками и мушками!
Но ещё веселее, если в этом деле примет участие сам Михалыч. Тогда уже получается настоящая охота. Увы, она бывала только по воскресеньям.
На такую охоту мы брали с собой, кроме сачков, ещё походную брезентовую сумку. В неё Михалыч осторожно укладывал несколько стеклянных банок. Горлышко каждой из них было плотно заткнуто широкой пробкой, а внутри лежал кусок ваты, смоченной эфиром. Эти банки-морилки предназначались для пойманных насекомых.
Мне очень хотелось нести сумку с банками самому, но Михалыч не доверял - боялся, что я увлекусь ловлей бабочек, упаду и побью все банки. Поэтому сумку он нёс обычно сам, перекинув её на ремне через плечо. В эту сумку, помимо морилок для насекомых, Михалыч клал несколько бутербродов для нас самих, на тот случай, если мы забредём далеко от дома и проголодаемся.
Но вот сборы закончены, и мы трогаемся в путь отправляемся к речке на луг.
До чего же хорошо там в начале лета! Трава высокая, густая. А сколько кругом цветов! А какой запах! Особенно сильно пахнут большие, похожие на белые кисти соцветия таволги. Тут и там они высоко поднимают свои головки, и от них по всему лугу разливается душистый запах свежего мёда.
Над цветами гудят и летают пчёлы, шмели, разноцветные бабочки. Даже глаза разбегаются - не знаешь, куда и глядеть, кого и ловить. Мы с Михалычем идём неподалёку один от другого, держа сачки наготове.
Я невольно любуюсь Михалычем. Он одет в лёгкий чесучовый пиджак, на голове - соломенная широкополая шляпа от солнца, через плечо - сумка с усыпляющими средствами для насекомых и с подкрепляющими силы - для самих ловцов.
Вид у Михалыча боевой. Даже его излишняя полнота как-то не так здесь заметна, не так бросается в глаза среди просторного, залитого солнцем луга.
Перепрыгивая через лужицы, Михалыч спешит вперёд, за ним еле-еле угонишься. Ветерок развевает полы его чесучового пиджака. И в этом наряде он сам похож издали на какую-то огромную белую бабочку, такую лёгкую и такую весёлую.
Но особенно радует меня то, что Михалыч занимается этой охотой совсем не в шутку, а вполне серьёзно, с таким же азартом, как и я. Каждому из нас хочется обловить другого, поймать что-нибудь интересное, редкое.
Вот на влажной земле возле лужицы сидит целая стайка голубых мотыльков. Они плотно сложили вверху над спинкой свои лёгкие крылышки и как будто дремлют.
А что это за странный тёмно-бурый листок торчит между ними? Я подхожу ближе, и вдруг листок будто раскрывается, опуская вниз два чудесных чёрных крылышка с белой кружевной оторочкой. Бабочка! Да какая большая, какая красивая! Такой в нашей коллекции ещё нет.
Я пытаюсь накрыть её сачком прямо на земле, но она замечает моё движение, взлетает и не спеша, то поднимаясь вверх, то опускаясь до самой травы, как бы играя в воздухе, отлетает в сторонку.
Я - за ней, она - от меня. И всё не спеша, играючи, будто поддразнивая, летит прямо к Михалычу.
Вот он заметил её, весь как-то подтянулся и тоже в погоню. Мы бежим рядом, явно пугая добычу и мешая друг другу.
- Уходи от меня! - сердито шепчет Михалыч. - Разве места на лугу не хватает?
Я отбегаю в сторонку, с завистью наблюдаю за ловлей. Неожиданно бабочка присаживается на зелёный травяной стебелёк.
- Ага, попалась! - торжествует Михалыч. Нацеливается, взмах сачка… и сам ловец, споткнувшись о какую-то кочку, падает в траву, а испуганная бабочка взлетает вверх и улетает прочь.
- Лови, лови! - отчаянно кричит Михалыч, вскакивая с земли.
Увы, всё кончено - бабочка улетела.
Во мне кипит негодование-зачем он отбил у меня Добычу? Куда ему, толстяку, за бабочками гоняться!
Но ещё возмутительнее, что Михалыч пытается на меня же свалить вину за свою неудачу.