На этот раз Ваня зажёг свечку под иконой. Мальчишки прислонились к печке. Две короткие доски на потолке уже приподняты. Когда зажёгся в комнате огонь, те, что были наверху, замолкли, стали совещаться шёпотом. Кровать и печка им, должно быть, не видны.
В доме стало тихо. Каждая сторона ломает голову, что делать дальше. Ваня взял из печного проёма фунтовую гирю и снова положил её - не годится. Потом заглянул в горшок с маслом, потрогал стеклянную банку, наполненную ржавыми гвоздями, - не то. Прошёл осторожно к столу и, выдвинув ящик, достал оттуда нож и вилки.
Харис вдруг оживился, вытащил из кармана медноствольный самопал с деревянной ручкой.
- Помнишь, в прошлом году сделали. Сегодня нашёл в чулане. Думал, бабахнем в последний раз на берегу Казанки, потом закинем. И заряд цел. Прихватил вот сюда, как знал.
- Хорошо, - обрадовался Ваня.
Потолок вдруг затрещал. Мальчишки, прижавшись к печке, затаили дыхание: наверху отдирали доску.
- Не трусь, браток! - послышался шёпот.
"Он! Губа со шрамом!" - подумал Ваня.
- Может, высадим окно и позовём на помощь? - I спросил Харис шёпотом.
Ваня мотнул головой:
- Нельзя. А ну, дай мне…
Сверху кто-то уже просунул в дыру ногу. И в этот момент дом содрогнулся от выстрела,
- Грабят! Караул! - закричала внезапно вскочившая с кровати Пелагея Андреевна. Пощупав ключи на поясе, она выхватила из рук Вани самопал и с криками: "Застрелю! Как собак застрелю!", - заметалась по комнате.
Воры убежали, гремя ботинками по железной крыше…
Твёрдое решение
Мальчишки поднялись рано утром.
Ваня, не сомкнув больше глаз, всё думал: как быть? Если поймают Губу с Гумером и узнают, чем они занимались, добра не жди. "Дружки" его не пощадят. Ещё нарасскажут то, чего не было. Конечно, и фотокарточки пустят в ход. Вот как бывает: чуть неверно шагнул, и покатишься вниз, как снежный ком с горы. Если бы в тот раз не послушался Нигмата и не сел в эту лодку, не сгорал бы теперь от стыда и не дрожал от страха.
Он тогда подумал, что едут рыбачить на Волгу. А вместо рыбы, выходит, в бредень попал сам. Пировал с ними, ел ворованную козу, видел, как погиб Нигмат, и, самое главное, скрыл преступников. Если бы не удрали они с чердака, напугавшись неожиданного выстрела, неизвестно, чем бы всё кончилось. Может, лежали бы в доме одни трупы…
- Харис, поймают ли воров?
- Конечно. Рано или поздно, всё равно поймают.
- Как думаешь, пожалел бы нас Губа?
- Ни за что!.. На этот раз и ты меня выручил, Ваня. Теперь мы с тобой квиты.
Они уселись на солнце у дома. Пыль, в которой купаются куры, уже согрелась. Проснулись круглые, как горошина, жучки. Харис взял одного в руки. Жучок сразу присмирел, потом посидел немного, расправил крылышки и вдруг улетел,
- Гляди, чего надумал, - хотел поймать его Харис, но не смог.
Открылось окно. Прищурив ослеплённые солнцем глаза, выглянул Николай.
- Вы что, ребята? Или вас прогнали? - спросил он.
- Да нет. Соседка чуть свет куда-то ушла.
- Сами-то чего пасмурные? - Он вытащил из-за пазухи Вани самопал, посмотрел на него и присвистнул. - Понятно… Я слыхал ночью выстрел. Не вы ли?
- Мы. А что нам оставалось делать?.. Летать мы не можем…
- Час от часу не легче, - сказал Николай и подозвал Хариса и Ваню ближе к себе: - Вот что, ребята, надо нам поговорить…
Но поговорить толком им не дали. К воротам семенила Пелагея Андреевна. Она не стала заходить в калитку, а остановилась за забором, помахав Ване и Харису рукой:
- Подойдите ко мне, голубки.
К общему удивлению мальчишек, Пелагея Андреевна просила их, чтобы они никому не рассказывали о ворах, которые хотели проникнуть в её дом. По её словам выходило, что воры хотели украсть её вторую козу, и всё!
Как только старуха отошла, Харис сказал:
- Не пойму, чего она добивается. То сама стрелять в них хотела, то вдруг темнит. - Зевнув, он добавил: - Пойду ещё посплю.
Ваня тоже почувствовал в словах Пелагеи Андреевны какой-то злой умысел: куда было бы лучше, если всех воров вывели бы на чистую воду. Но почему так поступает старуха - не понял.
Постояв немного один, Ваня нехотя вошёл в дом, тихо разделся и лёг. Однако сна не было. Он попробовал считать до ста. Один раз, второй, третий. Ничего не помогало. Мать стучала кастрюлями на кухне, Николай колол во дворе дрова. Всё это назойливо лезло в уши. "Хотя бы поскорее ушли на работу", - подумал Ваня. И тут же вспомнил, что сегодня воскресенье, день выходной.
Как ни притворялся Ваня спящим, но всё равно и Ирина Лукинична, и Николай видели, что он не спит.
Ирина Лукинична, тяжело вздыхая, подошла к сыну, поправила одеяло и погладила его волосы. Ваня понял: она всё знает.
На дощатом столе сверкали чашки, чайник и самовар. Чашки эти в трещинах, у чайника отбита ручка, а самовар залеплен сбоку ржаным тестом. Но всё равно Ирина Лукинична была ими довольна, ведь жили до сих пор хотя и бедно, но спокойно. А сейчас…
В окна бьёт ласковое утреннее солнце, а в доме все угрюмые, даже фотография мужа, что висит на стене, смотрит испытывающе, хмуро. От этого у Ирины Лукиничны защемило сердце, стало обидно. Ведь одной ей очень тяжело управляться с сыновьями. Но что сделаешь - нужно. Чтобы завтра не было поздно.
- Ванюша, знаю, ты не спишь, сынок, - сказала она. - Может, то хорошо, что всё думаешь и не передумаешь. Вперёд будет горький урок: за свои поступки человек ответ держать должен. В старину говорили, что прежде чем зайти, подумай о том, как выйти.
Зашёл Николай, присел на свою кровать, напротив, послушал,
- Мама, какая теперь польза говорить об этом: что с воза упало, то пропало. Давайте подумаем лучше, что ему делать завтра? Может, укатим мы с ним к вечеру в Марийские леса и поживём там с месяц среди лесорубов, пока всё утрясётся. А, Ваня?
Ваня протёр глаза:
- Маманю таскать будут за меня.
- Отстанут… - Николай вопросительно посмотрел на седую мать: морщинистыми руками она гладила сына.
- Я бы выстояла… Но в нашем роду бегство считали позором. Вы же мужчины!.. - В глазах Ирины Лукиничны блеснули слёзы, дрожащим голосом она добавила: - Ваш отец не одобрил бы этого…
- Прости, мама! - еле слышно сказал Николаи. - Но, понимаешь… его могут убить…
- Кто? За что?
- Воры…
- О, господи! - совсем сникла Ирина Лукинична.
Наступило молчание, тягостное, гнетущее. Наконец, она подняла голову. Глаза сухие. Тихо выговорила:
- На всё воля божья. Чему быть, того не миновать.
Ваня в нерешительности спросил:
- А мне говорить, мама, о сундуке Пелагеи Андреевны? Она ведь не хочет. Сейчас у калитки просила…
- Расскажешь, сынок, правду. Только правду. Большой грех обманывать людей…
Вдвоём с Николаем Ваня написал обо всём, что было и что он знал о Губе и его компании. Приложили вчерашнее письмо, нацарапанное Гумером, и отнесли в милицию. Чем бы это ни грозило Ване, он понял: по-другому поступать нельзя. Решение должно быть твёрдым.
Вскоре в доме Пелагеи Андреевны был обыск. Когда открывали окованный железом сундук с колокольчиками, то зазвенел он звонче обычного: сундук был пуст…
После суда
На другой день утром милиционер увёл Гумера в отделение. Три дня прошло, а его домой всё ещё не отпускали.
Больная, убитая горем мать и вовсе слегла. Её положили в больницу, в палату безнадёжных. Узнав об этом, Гумер считал следователей бессердечными. По его мнению, причиной болезни матери был не он сам, а те, кто его арестовал и не пускал теперь домой. Он замкнулся в себе, отказался отвечать на вопросы. Тогда пригласили Ваню к следователю. Мальчишки сразу насторожились. Андрейка и Яшка вслух осуждали: мол, болтун, да и только. Один лишь Харис понимал друга, был по-прежнему привязан, заботлив.
А Губа исчез. Как сквозь землю провалился. Никто не знал, где он находится. Ясно было одно: из города он бежал.
Гумера отпустили с милиционером на похороны матери, и он не выдержал, рассказал всё по порядку, признав себя виновным.
Состоялся суд. Почти весь класс был в сборе. Только не было Нигмата. Да Гумера привели под стражей. Из зала суда вышли молча. Девушки плакали. Пора было расходиться, но никто не замечал этого. Все шли с поникшими головами, будто каждый считал себя причастным к случившемуся.
А Тамара, шедшая рядом с Гульсум и Светланой, действительно отчасти винила и себя. "Если бы я, - думала девушка, - смогла крепко подружиться с Кабушкиным, то он сразу поделился бы со мной своей бедой. И наверняка мы нашли бы выход. Может, тогда жив остался Нигмат, не осудили бы и Гумера… Только беда в том, что мальчишки не доверяют девчонкам. И вот результат…"
Терзал себя и Николай Филиппович. На суде он был народным заседателем.
- Наверное, нет более несчастного человека, чем учитель, выносящий приговор своему ученику, - сказал он дрогнувшим голосом. - Я сегодня сужу и себя самого. Мне стало понятно: мы даём своим ученикам лишь знания, но мало заботимся об их воспитании, воспитании настоящего человека, который смог бы выстоять перед любыми жизненными трудностями…
Дома после суда Николай пригласил Ваню во двор.
- Ну, теперь, надеюсь, понял? - спросил он, усаживаясь на скамейку.
Ваня сел на лежавшее рядом бревно.
- Как не понять! Чужое не трогай, будь всегда честным…
- Я не про то.
- А про что же?.. Чем это всё кончается? Да? - переспросил Ваня и тут же ответил - Тюрьмой или смертью!
- Это всё так, - согласился Николай. - Но главное в другом: с чего это всё начинается?.. К рабочему человеку не может пристать ни один паразит, вроде Губы с компанией. "Безделье - мать пороков!" - правильно сказал учитель. Если бы вы были заняты работой, все твои друзья ходили бы людьми. А так…
- Но ведь нет нам работы! Не берут же! - перебил его Ваня.
- В этом и вся беда. Пока станешь совершеннолетним, сколько придётся дурака валять. Не всё же пойдут учиться в техникум или в среднюю школу. Может, желания нет или возможностей. Что же такому человеку делать? Это, брат, задача не простая. Учитель её понял сразу. Надо найти работу и несовершеннолетним. Конечно, этот вопрос когда-то решится. Но мы ждать не можем и должны решить его сами, по-своему.
- Как?
Николай поднялся и, вытащив из-под крыши курятника лопату, начертил у забора большой квадрат.
- Здесь вот будешь строить клети для кролей.
- Клети? - поднялся Ваня и подошёл ближе к брату, опасаясь, что не так расслышал его. - Для кроликов?
- Да! Чтобы не бездельничать, - сказал Николай. - Кролик - доходное животное. Мяса - вдоволь, шкурок - навалом. И шапку сошьём, и шубу. Дядя Бикбай говорит: помогу, дам самую породистую пару.
- Из чего же я построю эти клети?
- Столбики найду. Остальное - сам достанешь.
- Но чужое брать не полагается…
- Я и не велю тебе воровать, - сказал Николай строго.
- Что же можно сделать с четырьмя столбиками? Надо ведь обшить их досками.
- Не обязательно. На Казанке есть ивняк.
- Его не приколотишь гвоздями.
- Заплетёшь. Со всех сторон. А чтобы ветер не продувал, промажешь глиной… Через неделю крольчатник должен быть готов.
- А чем кормить кроликов?
- На Казанке и травы нарвёшь, и коры насдираешь. Григорий Павлович даст овса немного, дядя Бикбай - отрубей… Только не откладывай на завтра: сегодня же начинай рыть ямы.
Николай вручил ему лопату и, пожелав успеха, вышел за ворота.
Первую от забора яму Ваня вырыл быстро. Но жарко палит солнце, и по щекам сползают ручейки пота… Андрейка и Яшка побежали купаться. Ваня увидел их в щель забора. Какие счастливые! Разденутся на ходу и прямо с берега в прохладную воду. Искупаться не мешало бы и ему. Только вот работа не пускает…
Солнце печёт уже так, что рубаха промокла. Куда бы от него спрятаться? Ваня залез в яму и присел на корточки - там прохладней. Только долго так не просидишь - затекают ноги, а когда встаёшь, то будто наступаешь ими на иголки. Лопата, вначале такая лёгкая, стала тяжёлой и весит не меньше пуда. Плечи ноют, ладони горят, как в огне…
В этот вечер Ваня поверил, что самая вкусная пища - ржаной хлеб с картошкой. А когда растянулся на кровати, уснул так быстро, как ещё не засыпал никогда, и ночью ни разу не просыпался…
- Пора вставать, - растолкал его Николай на рассвете. - Счастье своё проспишь. Кто рано встаёт, тому бог даёт. Сходи-ка на берег, пока не жарко, и нарви по утренней росе травы. Сегодня принесу кролей. Бери осот, вьюнок, пырей и кашку. Надеюсь, в травах разбираешься. Да присмотрись, где получше ивняк растёт. А с десяти до часу нарежешь там прутьев…
- А купаться когда?
- Можно утром и вечером. Если будет жара - и перед обедом. А после обеда перетаскаешь домой нарезанные прутья… Такой распорядок тебе на всю неделю, - предупредил Николай.
"Ничего себе, распорядочек! - подумал Ваня. - Скучать не будешь".
Берег Казанки утром показался ему особенным. Над камышами повис белёсый туман. Серебряная лента реки, овеянная прохладой, тянулась вдаль. Растущий в реке камыш, будто войско, выставил острые пики, приготовившись к наступлению. Густые кусты за ним похожи на расположившихся под зелёными шатрами артиллеристов. Ивы, подобно всадникам, еле сдерживающим своих коней с копьями наперевес, тоже, казалось ожидали в тени своей очереди ринуться в атаку.
- Эге-ге-ей! - крикнул Ваня восходящему солнцу и встрепенувшись, побежал с крутого берега к воде. В лицо и грудь ударил прохладный ветер. В низине воздух был опьяняющим. Сплошным ковром зеленела трава Где же тут осот, пырей и кашка? Перезабыл он всё. А кролик не корова, что попало есть не будет. На уроках ботаники, помнится, говорили, что каждая трава получает своё название в народе по характерному признаку: пырей, например, татары называют "белым корнем", клевер-кашку - "головой дятла", а осот - "молочным огнём". Значит, в стебле должно быть молоко, а пырей - тот имеет белый корень. Ваня вырвал и осмотрел все не похожие друг на друга травы. Корни почти у всех оказались белыми, а таких стеблей, чтобы давали молоко, не было ни одного. Разберись теперь. А вернуться домой без травы - это всё равно, что не отыскать в лесу дров.
Ваня, набрав пригоршню воды, умылся и вытер лицо подолом рубахи. Прохладная вода приободрила его. Вон там какая-то женщина режет прутья. Надо пойти расспросить её про эти чёртовы травы…
Принёс он большой мешок домой часам к одиннадцати. Кролики вовсю бегали в сенях, обживая новое место. Ваня бросил им пригоршню травы. Едят длинноухие, с хрустом!
Когда он снова собрался пойти на Казанку, вошёл Харис.
- Ты знаешь, Яшку взяли в трампарк, на работу.
- Ну да! - не поверил Ваня.
- Да, сегодня уже вышел. Андрейкин отец, говорят, помог устроить. А сам Андрейка поступает в техникум… Тамара уехала к бабушке - на Чёрное море.
- А мы чем займёмся?
- Дядя Сафиулла сказал: "Когда исполнится вам по шестнадцать и перестанут чесаться руки, попробуйте заглянуть ещё разок".
- Заглянем?
- Конечно… Говорят, пускай парень сам умрёт, чем его слово… Знаешь куда направили Гумера по настоянию Николая Филипповича? В колонию. Из школы имени Максима Горького в трудколонию того же имени…
Вошёл Николай.
- Кто тут собрался умирать, не успев родиться?.. Умереть успеете. Сначала покажите себя в работе! - сказал он, взяв за плечи Ваню и Хариса.
Мальчишки смутились.
- Зимой открываются курсы водителей трамвая, - сообщил Николай. - Чтобы быть с вами, черти полосатые, запишусь и я. Будем готовиться вместе. Я вам помогу. А там посмотрим. Так посоветовал дядя Сафиулла.
Первые радости
С утра до вечера Ваня ухаживал за кроликами. Оказывается, гора забот с этими длинноухими. Накорми, напои, смени подстилку, вычисти, а когда появились крольчата, работы прибавилось. Кроме того, надо ещё и сена заготовить каждому, чтобы хватило до весны.
Выбирать на берегу траву только ту, которую могут есть кролики, принести её домой, хорошенько высушить и затем сложить на чердаке - работа не лёгкая. Но Ваня успевал везде. А когда туго было с деньгами, доставал небольшой сундучок и шёл к дому, где раньше было дворянское собрание, чистить обувь. Что сделаешь? Голодный, говорят, и в ад пойдёт. Вначале было совестно, потом ничего - привык. Однако настоящего дела ещё долго не было.
С января начал учиться на курсах Николай. Его прихода каждый вечер ждали с нетерпением. Он рассказывал ребятам всё, что было на уроках. Ваня и Харис слушали, разинув рты. Особенно правила движения…
В середине февраля на линию вышло несколько новых трамваев, и срок обучения решили сократить. Курсы объявили двухмесячными, удвоив практические занятия. Николай теперь уходил рано утром и возвращался поздно вечером - замёрзший, уставший. "Курсы на дому" прекратились.
Ребята, теряя терпение, решили поступить на курсы самостоятельно. Но ничего не вышло. Как и раньше, получили от ворот поворот.
Ваня вернулся домой раздосадованный. Заглянул в свой крольчатник. Но что кролики? Разве можно сравнить их с трамваем? А ему - опять ждать!..
Трижды звякнув, мимо дома промчался трамвай Николая. И другие трамваи звонят, но совсем не так. У него звон похож на заливистое ржание жеребёнка. С другими не спутаешь…
Однажды в конце весны Ваня попросился к брату на трамвай. Николай тогда ездил между Суконным рынком и Бишбалтой.
- Ладно, - сказал он, - возьму.
Стоял Ваня у штурвала рядом с Николаем, затаив дыхание. Наконец, попробовал и сам вести - на том участке, где прохожих не было. Вот она, эта волшебная ручка, в его ладони! Если повернёшь её вправо, трамвай увеличивает скорость, а влево - снижает. Можно даже разогнать его, как породистого скакуна!..
Брат глядел на Ваню и радовался: не зря он так стремится стать водителем трамвая.
А вскоре Николай вместе с дядей Сафиуллой упросили начальника трампарка взять Ваню на курсы водителей. При разговоре выяснилось, что с этой же просьбой обращался и Николай Филиппович. Причём просил он за двоих: Ваню и Хариса. Так все мытарства ребят остались позади.
На курсах учеников уже распределили по группам. Ваня и Харис попали во вторую. Все курсанты в этой группе - мужчины, высокие, сильные: ручной тормоз трамвая, говорят, не любит слабых.
Первый урок был посвящён истории казанского трамвая. Инструктор, лет сорока пяти, рослый дядя, оказался человеком с удивительной памятью. Хоть бы раз посмотрел в тетрадь или в книгу. Так и шпарит, шагая по узкому проходу и заложив руки за спину.