- И мне писать? - спросила Светлана. - Я первая увидела, как вон оттуда, около стены, с треском вырвалось пламя.
- Пиши, обязательно. Легче будет установить причину аварии.
"Почему вступаешь в комсомол?"
Говорят, любовь даёт человеку крылья, а мир полон влюблённых… Почему так? - задумывался Ваня. Наверное, потому, что любовь щедра и её волшебные крылья достаются не только гордым соколам, но и воробьям или даже воронью - главным помощникам Азраила, как уверяет Харис. Вороны долго живут, у них такой резкий голос, такие острые когти…
В школе Яшка имел прозвище Соловей. В детстве у него был писклявый голос, и он никогда не сидел на месте, всё порхал. Яшку следовало бы называть не соловьём, а чёрным вороном…
Отец и мать его в прошлом имели небольшой магазинчик, который всегда был полон дорогих товаров. Неизвестно только, где доставали их. Продавали тоже по чёрному ходу. Если передняя дверь открывалась днём, в определённые часы, то задняя распахивалась только тёмными ночами. Родители хотя и наживались, но жили скудно - сами одевались как попало, кормились тоже кое-как. Все товары переводились в деньги. Когда же после революции хрустящие бумажки да серебро потеряли цену, отец запил. Потом, забрав деньги, куда-то исчез и больше не вернулся.
Мать Яшки - высокая, как башня, женщина бережно расходовала оставшееся после мужа имущество. Но если высохнет родник, надолго ли хватит разлитой по вёдрам и плошкам воды? Не имея другой профессии, мать начала продавать в магазинчике пиво, а если выпадет случай, и что-нибудь покрепче.
Яшка рос в унижении: все звали его сыном торговки. Научился у матери хитрить, подхалимничать. Каким был отец - он уже не помнил. Отец копил деньги, собирал богатство, а сын его собирает в своей комнате чучела всяких птиц, которые живут в окрестностях Казани. Сам ловит их, сам потрошит и набивает сухими опилками. Таких птиц у него много и все разные - так и места меньше занимают, и кушать не просят, единственную птицу каждого вида бережёт как зеницу ока, не продаст её и не подарит. Правда, недавно дал Андрейке чучело дятла. Но у Яшки другого выхода просто не было. Тот поставил вопрос ребром: или чучело дятла, или деловой разговор. Отец Андрейки - большой начальник. Он только позвонил куда надо, и Яшку на другой же день взяли помощником диспетчера. Не только дятла, но и любую птицу не жаль бы отдать за такое дело. Андрейка сейчас учится в техникуме. Может, уже выбросил дятла. Зачем ему неживая птица?
Яшка не мог успокоиться, пока не восполнил свою коллекцию. Поехал в Займище, целый день проторчал в лесу и подстрелил из рогатки самого красивого дятла. Хорошо теперь сидеть в комнате, среди всяких птиц. Даже дятел занял своё место. Вот какой Яшка! Захотел - и дело сделано, сиди теперь на сухой ветке…
С птицами он, конечно, хозяин, но вот с людьми… Сколько раз давал понять Светлане, что неравнодушен к ней - назначал в более выгодный маршрут, не оставлял на вторую смену. А когда пригласил в кино - дудки! Теперь же, начав работать с Кабушкиным, стала совсем непонятной. Как ни старался Яшка помешать им сесть в один трамвай - нет, не получилось. Маша Токмакова испортила всё дело. Сумела убедить и завком, и начальника, что на маршрутах нужны комсомольско-молодёжные экипажи. Но посмотрим, что будет после аварии. Сохранят ли на двадцать четвёртом его экипаж? Жаль, члены комиссии не могут прийти к определённому мнению. Главный инженер заболел, поэтому, наверное, и затянулась проверка. Ладно, пусть тянется… Только Токмакова что делает? Вчера вывесила объявление о приёме Кабушкина в комсомол. Вопрос ведь ещё не выяснен, зачем же торопиться? Подождать бы… Собрание состоится в клубе, любой работник трампарка может принять участие и может выступить. Про эту аварию, конечно, разговоров будет много.
Яшка не останется в стороне. Придёт он, обязательно придёт на это собрание, не упустит подвернувшийся случай, задаст Кабушкину пару вопросов.
С таким решением отправился Яшка на работу во вторую смену. День прохладный. По земле мела позёмка. "Трамвайные пути снегом завалит! - подумал он. - Сейчас же надо послать снегоочиститель. Может, назначить Кабушкина? Если получится, то и молодёжный экипаж его распадётся, да и сам обломает себе рога - ведь снегоочиститель еле-еле передвигается…"
Рабочие, заступая на смену, в проходной трамвайного парка опускают у двери в ящик жестяной жетон. Помощник диспетчера не занимается такой мелочью, он всегда проходит в главные ворота. Вот и сегодня прошёл в них мимо Гульсум, очищавшей стрелку. Надо спешить - до собрания, которое будет проводиться между двумя сменами, заполнить все маршрутные листы. Заходить в депо нет смысла. Могут брызнуть мазутом на рубашку с белым воротом, на фетровые сапоги, побелённые мелом. Яшка резко повернул влево и угодил по колено в яму. Фу, чёрт, как выскочило из памяти: здесь же вырыта канава для ремонта, засыпанная снегом. Хоть бы маяк поставили, а то и шею свернуть недолго. Боясь, как бы не увидели девчата, он быстро выскочил из ямы и, потирая ушибленное колено, засеменил к депо.
Хотя настроение было немного испорчено, Яшка с удовольствием развалился на мягком диване в своей комнате и закурил папиросу. Мысли его прояснились. Он позвонил в завком: хотел узнать решение по делу Кабушкина. Там никого не было.
Позвонить в партком не хватило смелости.
Когда, закрыв на ключ свою комнату, Яшка пришёл в молодёжный клуб, Кабушкин уже рассказывал автобиографию. Надел синий костюм, новую рубашку с вышитым воротником, волосы причесал набок. "Вырядился, - усмехнулся Яшка. - Хоть под венец…"
Начали задавать вопросы. Ваня всем отвечал коротко, чуть смущаясь. Кто-то спросил его:
- Почему вступаешь в комсомол?
Он задумался.
"Ну, ну, что сейчас ответит Кабушкин? - насторожился Яшка. - Тоже мне-умник".
- Для чего вступаешь? - переспросили Ваню.
И Яшка, не поднимаясь, крикнул:
- Для того, чтобы заводить беспорядок! И жечь трамваи!
В зале все повернулись к двери. Гульсум вскочила с места и, не ожидая, пока ей дадут слово, подошла к столу.
- Так не годится, Яков! - обратилась она к сидевшему на задней скамейке помощнику диспетчера. - Мы не дадим в обиду Кабушкина. Вот как это было. Яков приказал пожилой женщине - кондуктору Никитиной отработать вторую смену. А Никитина и свою-то смену отработала еле-еле. Она говорит ему: не могу я, замёрзла. Ваня тогда ещё курсантом был, заступился. А помощник диспетчера начал угрожать им: не потерплю, мол, беспорядка. Но, по-моему, никакого беспорядка тут нет. А Никитину заменила Света.
- Нет, конечно! Нет! - загудел зал.
- А всё-таки пусть Кабушкин скажет, почему вступает в комсомол, - снова потребовал кто-то из первого ряда.
- Скажу, - ответил Ваня. - Если примут, я вступлю с радостью. Потому что комсомол помогает строить новую жизнь. Для этого можно жить. И за это можно умереть. Если надо будет, я жизни своей не пожалею…
- Правильно, парень!
- Хорошо сказал!
- Пусть и про аварию скажет. Может, нам он дым в глаза пускает.
- И про аварию скажу, - ответил Ваня. - Сделал это не по халатности. Если комиссия найдёт меня виновным, весь ущерб оплачу своей работой.
- Кабушкин тут не виноват! - крикнул молчавший до сих пор Харис. - Вот мы написали своё мнение. - Он вытащил из кармана бумагу и показал её всему залу. - Одиннадцать водителей подписались!
Гульсум пояснила, что комиссия пока не пришла к единому решению, да и сгоревший кабель ещё не вернули с экспертизы.
- Товарищи, наверное, мы виноваты, - сказал неожиданно поднявшийся дядя Сафиулла. - Короба, куда вложили новые кабели, заколачивали наглухо. Я говорю про двадцать четвёртый. На складе мелких гвоздей не было - забили длинные. Один гвоздь, видно, задел кабель, и получилось это замыкание. Вот, полюбуйтесь! - Он вытащил из кармана и показал конец кабеля, пробитый гвоздём.
- Ну и дела, - обронил кто-то в зале.
- Тогда… тогда, может быть, Кабушкин расскажет про свои похождения… с ворами, - не унимался Яшка. - Ведь ни куда-нибудь, в комсомол вступает.
- Про какие похождения? - тревожно спросила секретарь.
- Это надо спросить у Кабушкина. Сегодня он не скроет, наверное, что побывал на суде, был замешан в тёмных делах и если бы не заседательствовал наш классный руководитель, то ему несдобровать бы…
Зал загудел, как пчелиный улей.
Вскочили с мест Гульсум, Харис и Светлана.
- Ну и зловредный ты, Яков!..
- Зачем тебе ворошить старое?!
- Он вводит собрание в заблуждение, товарищи!..
Харис поднялся на трибуну и, сверкая глазами, стал рассказывать о Ване всё, что знал. Как воры хотели втянуть его в свои тёмные дела, запугивали, но он не поддался. Как храбро защищал дом Пелагеи Андреевны. Как сам обо всём рассказал милиции, помог задержать преступников.
- Гладко у тебя выходит, - не отступал Яшка. - А Нигмат из-за кого погиб? Пусть скажет Кабушкин сам…
А Ваня стоял склонив голову и молчал: мысли, как в клубке, запутались, сердце учащённо билось. Он плохо соображал, чего от него хотят. Но знал твёрдо: сегодня решается его судьба, раз и навсегда. Если поймут ею правильно и примут в свои ряды, то он свяжет свою жизнь с комсомолом навсегда, а если оттолкнут, то тоже… не на один год… "Надо, - думал он лихорадочно, - объяснить всё до конца, чтобы не оставалось ни капельки сомнений…" Но как, оказывается, тяжело объяснить, если ты споткнулся в самом начале пути…
Харис кончил говорить. Не успел он ещё сесть на своё место, как на трибуну поднялась Гульсум. Она говорила как на уроке: не торопясь, ясно, логично.
Яков ухмылялся. Нет-нет да и задавал ей колкие вопросы, желая сбить с толку. Но Гульсум отвечала убедительно.
Потом говорила Светлана, каким знала Ваню в школе, на работе…
А зал всё шумел: одни осуждали его, другие, наоборот, никакой вины не видели.
"Хуже чем на суде, - подумал Ваня. - Там хоть поверили, а тут…"
- Можно и мне сказать? - вдруг послышался из задних рядов знакомый голос. Когда председатель кивнул головой, откашлялся и продолжал - Хорошо, что меня пригласили сюда. Я знал, что при приёме Кабушкина в комсомол поднимется буря. Не всё гладко получилось у парня. Не всё… Тут говорили о нём много. И хорошее и плохое. Хочу к этому добавить, что знаю и думаю о нём сам. И можно ли принимать его в комсомол…
Ваня, ещё не видя, узнал, что говоривший - Николай Филиппович. Слова учителя, горячие и хлёсткие, оживляли и стесняли его: в зале было жарко, хотелось пить, а ещё больше - сесть на скамейку, но Ваня продолжал стоять у стола и смущённо смотреть на свои ботинки.
- …У него, как видим, - заключил учитель, - были недостатки. Но жизненный опыт сам по себе не приходит. А Кабушкин чего только не перенёс. Будем надеяться, такие испытания пошли на пользу, сделали его мудрее и твёрже. Я верю, что он достоин звания комсомольца и вполне оправдает ваше доверие.
Ваню приняли единогласно.
А через неделю вручили ему комсомольский билет.
- Номер запомни, - сказала секретарь ячейки, пожимая Ване руку.
Он заглянул в билет и чётко доложил ей:
- Номер 6 319 090. Никогда не забуду!
Не торопись - обожжёшься!
Осенью Николай начал работать инструктором.
"Не рано ли?" - подумал Ваня. У старшего брага мало опыта и к тому же образование… Только семь классов. Правда, Ваня тоже не может похвастаться образованием, но ведь он водитель и не собирается в руководители. Трамваем управлять не то, что людьми. Николай же ничего, кроме параграфов инструкции, знать не хочет. Наверное, из-за того, что был таким аккуратным, сдержанным, и сделали его инструктором. Конечно, для молодых трамвайщиков, которые только что вышли на линию, он будет хорошим учителем. Но есть и такие водители, которых стесняет заведённый порядок.
Уже не первый раз горячо спорят братья дома по этому поводу. Николай придирается: почему сегодня, мол, опять нарушил инструкцию, ездишь с превышением скорости? А Ваня доказывает, что её параграфы устарели.
- Заладил одно и то же, - упрекал старший брат. - Не греми, как пустой барабан…
Ирина Лукинична, улыбаясь, внимательно прислушивалась к их разговору. Вначале даже попыталась вмешаться, уговаривая младшего работать по закону, как требует старший. Но когда послушала Ваню, то убедилась, что и тот не пустой барабан. Если будешь водить на линии трамвай по-новому, сделаешь вместо шестнадцати кругов семнадцать и вдобавок сэкономишь электричество. Последнее особенно понравилось Ирине Лукиничне. Потому что в домах тока часто нет, подают редко и то по строгому "лимиту": если будешь дома жечь больше тебе назначенного, тут же или оштрафуют или провода совсем обрежут.
- Излишки тока направят по квартирам, - доказывал Ваня.
- Правильно, сынок, - поддержала мать.
Но старший брат серьёзно предупредил его:
- Как бы такие излишки не вышли боком. На семнадцатом рейсе можешь и человека раздавить. Не торопись - обожжёшься!
Мать испугалась:
- Делай только так, Ваня, как закон велит. Не то угодишь в тюрьму! Нет-нет, сынок, даже не говори об этом. Работай, как велят…
Ваня успокаивает мать, обещает. А рано утром, сев на трамвай, опять всё делает по-своему. И дома вечером снова спор. Долгое время Ваня был одиноким в этом споре, пока не появился Харис.
Их вечные соседи Бикбаевы получили новую квартиру, и с тех пор, как туда переехали, Ваня видел Хариса только на работе. Но в последнее время неожиданно Харис начал приходить к ним почти каждый вечер.
- Старое, говорят, не забывается, тётя Ирина, - улыбался он и протягивал ей или щепотку чая, завёрнутую в бумагу, или кусок пастилы - подарок матери.
Потом они с Ваней садятся у стола, застеленного старой газетой, и ждут Николая. Тот приходит с работы поздно. И все трое тут же возвращаются к прежнему разговору. Ирина Лукинична уже не присоединяется ни к одной стороне: прислонив спину к печи, она прядёт пряжу и слушает.
Харис и Ваня убеждают Николая составить новый график. Они хотели, чтобы он сам написал об этом рапорт начальнику парка. Николай не только не соглашается, но и грозит им закатить по выговору за превышение скорости.
Куда пойти, у кого просить помощи? Они знали: подобно тому, как из одного пшена каши не сваришь, ничего не получится из того, что лишь один-два трамвая будут ездить по-новому. Действительно, что сделаешь один? Трамвай не автомашина, его не обгонишь. В графике с точностью до минуты указано: какой трамвай на какую остановку должен приехать в такое-то время. И во сколько тронуться. Эти минуты связывают всех.
Понадеялись, что им опорой будет Николай, но тот не загорелся. Наоборот, назвал их затею вздорной. А сегодня даже не пришёл домой в обычное время. Надоело ему болтать попусту.
Парни поднялись и вышли на улицу.
- Скажу тебе новость, - сообщил Харис. - Гумер после того, как вышел из колонии, был с Николаем Филипповичем в археологической экспедиции. Раскапывал там развалины города Булгар…
- И клад нашёл, - улыбнулся Ваня. - Золотые монеты.
- Нет, серебряные. Но очень ценные. Так сказал Николай Филиппович. Одну монету он подарил Гумеру. И сказал ему: старинное серебро, говорят, убивает микробы, так что всегда носи её - в здоровом теле будет здоровый дух.
- Значит, Гумер не пропадёт… Смотри-ка, неужели прошло четыре года?
- Меньше: три… Куда же мы пойдём? - спросил Харис.
Ваня подумал.
- Айда, постреляем из винтовки, - предложил он.
- Получили?
- Новенькую. Позавчера ещё. Скоро и соревнование устроим.
- Добилась-таки Маша.
- Сейчас она и лыжи требует. Скоро ведь зима.
- Дадут ли? - усомнился Харис.
- Как не дать? Она ещё, посмотришь, и велосипеды купит. В завкоме, говорят, деньги уже отпущены.
- Молодец, - удивился Харис. - Ваня, послушай-ка, может, нам с ней посоветоваться? Насчёт графика.
Лицо Вани посветлело:
- Идея правильная. Как это сразу не пришло нам в голову? Айда.
- И Гульсум позовём.
- Пошли!..
В комнате комсомольской ячейки сидели они долго. Маша сама не была водителем трамвая и многое из того, что говорили ей ребята, не понимала. Как назло, и Гульсум не было дома. Попытки Хариса и Вани пояснить своё предложение и даже начертить его приблизительную схему на бумаге оказались не очень удачными. Яшка смотрел на ребят ухмыляясь. Он выжидал.
- Завтра с утра надо проверить на линии по секундомеру, - сказала Маша.
- Хорошо, проверим, - согласился Харис.
Но Ваня, любивший ковать железо, пока горячо, не выдержал:
- Зачем же оставлять на завтра то, что можно сделать сегодня?
- Как? - поинтересовалась Маша.
- Есть же свободный трамвай. Если Яков разрешит…
"Ну и хитёр! - подумал Харис. - Когда ему нужно, поёт, как соловей: дескать, если Яков разрешит!" Яшка, выпрямившись, заявил торжественно:
- Раз это надо в интересах общего дела, такое разрешение будет.
- На каком маршруте?
- На четвёртом.
Хотя Маша и не хотела брать кондуктора, считая, что в пробном рейсе тому нечего делать, но ребята разубедили её и пригласили Светлану…
Вскоре трамвай стоял уже на первой остановке. Маша, посмотрев на часы, махнула рукой. Ваня перевёл ручку. Моторы загудели, начали работать в полную силу. Скорость - сорок километров. На этом пути с такой скоростью ездить раньше запрещалось. Трамвай, грохоча и вздрагивая, летел по рельсам. Чаще обычного замелькали дома, столбы.
Ваня глядит за дорогой. Рука в любую секунду готова повернуть рукоятку в нейтральное положение. Для того чтобы колёса не скользили после остановки, нога так и просится нажать педаль сброса песка на рельсы. Не доезжая до поворота, Ваня прекратил подачу тока, и трамвай продолжал движение вперёд по инерции. Расстояние в двести метров было пройдено без энергии. Ваня вздохнул, радуясь, что и на этот раз опыт его прошёл успешно.
- Сорок две секунды сэкономил, - сказала Маша. - Поздравляю. Только смотри, будь осторожен. Слишком быстро едешь.
Светлана тоже стала работать проворнее: едва войдёт последний пассажир, она дёргает сигнальный шнур и закрывает двери. Ване только этого и надо. Включает мотор, отпускает ногой педаль: трамвай осторожно трогается и немного погодя снова начинает бежать, грохоча и вздрагивая на стыках рельс.
Не заметили, как поехали в обратный путь. Во время рейса разговаривать с водителем трамвая не разрешается, чтобы не отвлекать его внимания. Но Ване сейчас самому хочется поскорей узнать результаты пробного рейса. Набралось ли две минуты в движении без энергии? Между какими остановками больше всего сэкономлено?
- Харис! - позвал он.
Тот наклонился к моторам: слушает, нет ли перебоев.
- Что случилось?
- Ничего. Я так…
- Нашёл время такать, - упрекнул Харис.
То ли потому, что голос друга был строгим, то ли по иной причине, Ваня перевёл разговор на другое.
- Когда я проезжаю здесь, то наклоняюсь вперёд, будто сам помогаю моторам… А ты?
- Нет, я упираюсь ногами, как коза Пелагеи Андреевны. Не трать слов попусту! Гляди вперёд.
- Сколько получилось?
- Дома подсчитаем!
- Есть ли две минуты?
Харис не ответил.