Ваня пришёл домой, улёгся и долго не мог заснуть. Наконец-то завтра и на работу! Правда, решение пока не окончательное. Договорились только с дядей Сафиуллой. С ним в трампарке считаются. Но ведь им ещё нет шестнадцати, а несовершеннолетним, говорят, не дают путёвок. Принимают их только учениками. Но, как говорится, там видно будет. Примут - хорошо, не примут - потерпеть придётся. Каждое утро вместе со взрослыми будешь ходить на работу, а там, через пятнадцать дней, принесёшь домой целую пачку денег - своих, заработанных. Когда же получишь паспорт, на все четыре стороны тебе восток, где восходит солнце. Нет, Ваня и Харис не собираются куда-то уезжать. Они, как договорились, поступают на курсы водителей…
Ваню разбудили какие-то голоса во дворе. Кто-то плакал, причитая, как на похоронах. Ваня, вскочив, заглянул в другую комнату: нет, никого дома не было. Мать ушла на работу, а Николай позавчера уехал в марийские леса на заготовку дров и должен вернуться только вечером. Сегодня должны выдавать хлебные карточки. Успеют ли они с Харисом получить их? Ваня распахнул окно: в комнату повеяло утренней свежестью. День будет солнечным, ясным. Во дворе кудахчут куры, воркуют голуби. А плакучий голос, оказалось, раздаётся в доме соседки - Пелагеи Андреевны. Там, у крыльца, уже столпились женщины - руки у них под передниками, на лицах тревожная озабоченность. И Григорий Павлович с ними. Женщины почему-то не заходят в дом утешать Пелагею Андреевну, а, знай, себе лопочут и кивают головами.
- Золото, серебро имеется. Козу-то уж как-нибудь купят, - говорит какая-то женщина, вздыхая.
- Но, может, её волк задрал? - спрашивает озабоченный Григорий Павлович.
- Если бы волк, то кости бы остались! - возразила другая женщина.
- Да ведь волки, они такие, могли утащить её и на себе. Вот, когда я мальчишкой был, однажды…
Но дяде Григорию помешали рассказать об этом случае. На крыльцо вышла Пелагея Андреевна и показала ему измазанную кровью верёвку:
- Вот он, поводок моей красавицы. Весь в крови. Не отстегнули даже, зарезали прямо с ошейником! - заголосила хозяйка пуще прежнего. - И Василия дома нет…
- Ладно ещё не двух, а то бывает… - начал было убеждать Григорий Павлович, но ему снова помешали. Женщины, возбуждённые чужим горем, начали ругать времена, Советы.
Дядя Григорий рассердился:
- Что за дело у Советов до вашей козы? - сказал он с яростью.
"Действительно, - подумал Ваня, - у Пелагеи Андреевны зарезали козу… Она привязала их обеих на берегу Казанки, в роще. И вот одну порешили. Значит, в городе стало больше воров - не зря говорят об этом. Кто же они, эти люди, ставшие на путь лёгкой жизни?" Ваня вот тоже уже давно досыта не ел. Так что же, воровать ему? Нет, на такое дело он не пойдёт. Лучше работать…
Ваня, сделав гимнастику, вышел на кухню, посмотрел на пустую, словно загрустившую, плиту и глубоко вздохнул. Затем подошёл к умывальнику в углу, умылся, вытер лицо полотенцем и, глянув ещё раз на плиту, выпил воды прямо из ведра, висевшего на железном крюке из витой проволоки. Он читал в какой-то книжке, будто сосланные революционеры, когда нечего было есть, чтобы не заболел желудок, пили воду. Но то революционеры - они боролись. А ему с кем бороться? Бога нет, царя спихнули. Вся власть в руках народа. Однако есть ещё на свете несправедливость и надо против неё бороться. Но с кем? Да и где они, эти нечестные люди?
- Ладно, - решил Ваня. - Первым делом устроиться на работу. Потом видно будет.
Он запер дверь и, спрятав ключ под крыльцом, направился к Харису. Тот уже полчаса ждал его.
- Надо поторопиться, - предупредил друг. - Там нас ждать не станут…
Пошли они в трампарк. На этот раз не через щель в заборе, а в большие ворота. Вошли не торопясь.
Раньше охранник не пропустил бы их ни за что, но теперь только посмотрел из окошка маленького, как скворечник, домика и махнул рукой: Ступайте, мол, на счастье, раз не для забавы, а поступать на работу. На руках у них ведь не простая бумажка - свидетельство! Пошли они по самому прямому из трамвайных путей, сверкающих на солнце. И день такой весёлый. А дорожка между путями даже золотым песком посыпана… Дядя Сафиулла, как всегда, ходил на работе с ящиком в руке. Вот он влез в поблёскивающий краской трамвай. Когда начал проверять оконные рамы, увидел Ваню и Хариса. Подозвал их к себе. Ребята вбежали в трамвай, поздоровались и тут же протянули старику свои свидетельства - с печатью, с подписями. Дядя Сафиулла внимательно посмотрел отметки. Похвалил обоих, особенно за математику.
- В нашем деле нужен точный расчёт, - сказал он. - К примеру, возьмём стёкла. Резать их надо с умом. Семь раз отмерь, один раз отрежь. Если будешь нажимать без наклона, стекло - треск! - и разлетится на четыре-пять кусков. А если так вот, с расчётом и наклоном… - дядя Сафиулла приложил к стеклу деревянную линейку с медными концами, резко прочертил черту алмазом, и после осторожного постукивания стекло, тренькнув, разделилось на две равные половинки. - Всякому делу нужен свой порядок…
Ребята слушали его, переминаясь, как гуси весной, с ноги на ногу. Когда же он их поведёт к начальнику?
А старик всё говорил и говорил. Руки его бережно держали рабочий инструмент, лицо горело, как у человека после жаркой бани. Вот он, будто почувствовав нетерпение ребят, нахмурил брови.
- Спешить не будем… Придётся подождать, ребята.
- Но ведь мы договорились, дядя Сафиулла, - напомнил Ваня. - Вы же сами обещали уговорить начальника.
- Говорил…
- Ну и что?
- Годков не хватает. Надо подрасти немного.
- А мы уже выросли, - заверил Харис. - Или сил у нас нет? - согнул он руку. - Потрогайте!
- Вижу, вижу, ребята, - усмехнулся дядя Сафиулла.
- Раньше с двенадцати лет работали, - заметил Ваня. - Сами же рассказывали, что не было вам двенадцати, когда спустились в шахту.
- Раньше - другая статья, - сказал дядя Сафиулла. - В те времена богатеи даже детей заставляли работать, строить себе дворцы. Но сейчас, брат, шалишь, закон защищает. Пока не окрепнешь, то будь хоть богатырём, на работу не возьмут. А если какой начальник и возьмёт, перед судом ответит… Может вам удастся в ученики определиться? Но только смотрите, чтобы не пришлось мне за вас краснеть.
В это время дядю Сафиуллу позвали к другому трамваю. Там оказалось разбитым боковое стекло в кабине водителя. Дядя Сафиулла сразу нахмурился.
- Разбойники! - сказал он. - Швырнули камнем. Да почернеют их лица!
В депо, звеня колокольчиками, входят один за другим трамваи. Они останавливаются над ремонтной ямой. Из красных дверей, держа в руке железный ключ, выходит к рабочим водитель - он что-то говорит им и, нагибаясь, показывает вниз, под колёса. Рабочие в промасленной одежде, выслушав его, постукивают молотками, подкручивают гайки, смазывают оси… Водитель, играя волшебным ключом, идёт в красный уголок. Смотри, как важно шагает он! Будто хозяин всего парка. Мальчишки провожали водителя горящими глазами. Неужели не судьба им… так же вот пройти…
Наконец, дядя Сафиулла кончил свои дела и сказал ребятам:
- Попробуем зайти к начальнику. В добрый час!
Они прошли по всему депо к двухэтажному зданию из красного кирпича и поднялись наверх по лестнице с блестящими перилами. Миновали двери с табличками "Завком", "Бухгалтерия", "Осоавиахим", остановились у таблички "Начальник".
- Подождите немного здесь, ребята, - сказал им дядя Сафиулла, почему-то чуть ли не шёпотом. - Сейчас я зайду, сам узнаю.
В полутёмном коридоре ждали его довольно долго. Ваня, потеряв терпение, начал заглядывать во все двери, чуть приоткрывая их и в щель высматривая, чем там заняты люди. Сидевшие в кабинете его не замечали. На дверях без табличек масляной краской были написаны крупные цифры. Ваня, приоткрыв одну такую дверь, обнаружил там не кабинет, а квартиру. В комнате мальчишка лет двенадцати, худой, с большими чёрными глазами, склонился над примусом. Руки его и рубашка вымазаны копотью. А лицо сияет, будто сотворил он невесть что.
Подошёл Харис.
- Ты чего, - упрекнул он Ваню, - заглядываешь в чужие квартиры?
- Потише.
Услышав их разговор, мальчишка посмотрел на дверь.
- Спичек у вас нет? - спросил он мирным голосом. - Вот примус починил. И надо бы зажечь…
- Не курим, - ответил Харис.
- А чекалки?
Ребята не поняли.
- Так называют зажигалку, - пояснил мальчишка.
- Нет и чекалки, - ответил Харис.
- А ты от проводов зажги, - посоветовал Ваня.
- Как?
- Очень просто. Вату надо всунуть.
Мальчишка усмехнулся:
- Так тебе и поверили.
Ваню охватило нетерпение. Смотри-ка, не умеет огонь добывать! Вроде бы хороший мальчик и надо бы научить его.
- Давай покажу.
Мальчишка поморщился:
- Только болтаете.
- Это мы болтаем? Тогда смотри. Только чур не обижаться, что я подрежу. И вату давай.
- Не обижусь, - ответил мальчик и поинтересовался:
- Можно потом соединить?
- Конечно.
- Раз так, чего разговаривать. Айда, входите…
Ваня взял нож, кивнул Харису на выключатель, чтобы свет погасил, отрезал шнур в углу и зачистил концы провода. Затем, включив ток, сунул в оголённые провода вату, которую подал мальчишка. Вспыхнули сине-зелёные искры в углу, и вата затрещала, наполняя комнату палёным запахом.
- Здорово! Здорово! - захлопал мальчик в ладоши. - Теперь я сам! - Он выдрал из матраса вату, быстро забрался на табурет и сблизил концы проводов…
От блеснувшей молнии в углу и взрыва ребята растерялись. Напуганные, оба выбежали в коридор. Там было темно. С грохотом распахивались двери комнат, слышались тревожные голоса.
Ваня предложил:
- Удерём отсюда подобру-поздорову!
- Нельзя… Может, мальчишке плохо.
- Ничего не случится.
И, действительно, тот появился в коридоре. Отчаянно всхлипывая, он звал соседей на помощь. Люди сбежались к нему с двух сторон. Кто-то зажёг свечу - и мальчика расспросили. Он оказался хуже старой мельницы: выболтал всё, как сорока. Люди уставились на Ваню и Хариса.
- Как же вы смели? - крикнул им высокий дядя.
Но другой, пониже, в чёрном костюме, сказал уже не им, а дяде Сафиулле:
- Так вот они какие, твои орлы, Сафиулла Калимуллович!
- Не знаю, что и сказать вам, товарищ начальник…
- Это не водители, а шпана какая-то! Если взять их на работу, завтра же красного петуха нам пустят - сгорят все трамваи… Вон отсюда, поджигатели!
Ваня не помнил, как сбежал по лестнице и расстался на углу с Харисом. В голове кружились, как пчелиный рой, разные мысли: работа, новый костюм, ботинки, хлебные карточки… Дома сейчас ни куска, и негде заработать… Иногда видишь такой длинный, утомительный сон. Ходишь-ходишь, а глаза уже и чёрное, и белое не различают, всё вокруг как в тумане. Зачем они встретили этого бестолкового мальчишку? Если бы не попали в беду, может, и приняли бы. Нет уж, нет. Кому, говорят, не повезло утром, тому и вечером не повезёт…
Ваня вышел на берег Казанки. Вот он, Фёдоровский холм. Лет сорок назад приходил сюда Пешков. Может, именно тут он и встретил Мустафу Юнусова. Тропинка, покрытая галькой… Кому отступать уже некуда, здесь, действительно, край - дороги дальше нет… И была тогда тёмная ночь зимой. А сейчас летний день, улыбается в небе солнце. И как чётко видны крутые берега Казанки, сверкающая вода в реке, ивняк на том берегу и равнина за ним с крохотными домами посёлка. Да и тропинка не обрывается, а опускаясь по склону, ведёт на золотистый пляж.
Снова у костра
В небе что-то затарахтело. Самолёт! Вот он летит над Казанкой, раскинув крылья, похожий на большую птицу.
"Не тот ли?" - подумал Ваня, вспомнив, как зимой с ребятами бегал смотреть самолёт, опустившийся невдалеке от Арского поля. То был, говорят, первый самолет, пролетевший над Казанью. Село в него девять пассажиров. Последним, десятым, поднялся лётчик, в очкастой кожаной шапке, в собачьих меховых сапогах. Он помахал рукой провожающим и захлопнул дверцу. Поднимая снежный буран, самолёт прокатился по ровному полю и вскоре поднялся в небо. Сказали, что полетел в Тобольск. И фамилию лётчика назвали: Бабушкин.
Уж не вернулся ли он из Тобольска? Смотри, как весело тарахтит! Спасибо, лётчик Бабушкин! А вот у Кабушкина дело пока не клеится - даже водителем трамвая не берут!
Ваня посмотрел вниз, на берег, и нашёл то место, где горел вчера их прощальный костёр. Там осталась одна зола да вокруг, напоминая обрубленные топором бараньи ножки, лежат обугленные сучья. Облизанная жарким пламенем, трава пожелтела, торчит пучками, как волосы на голове после неумелой стрижки.
Вчера с вечера ученики седьмого класса в последний раз веселились у этого костра до глубокой ночи. "Летите, соколы"… - запало на прощанье…
А сегодня… Ваня усмехнулся, вспомнив, как час назад они с Харисом летели с лестницы. Выгнали, будто ногой пнули. Но это ничего, заживёт. Лишь бы только не раскиснуть. Попробуем… Но вот где бы поесть? Не сходить ли на луг? Поискать там дикий лук и щавель…
Неожиданно вышел из кустов Нигмат. В руке у него сумка, во рту папироса.
- Ищешь? - спросил он, ухмыляясь.
- Кого?
- Мой ножик. Вчера посеял.
- Ничего не знаю.
- Не заливай.
- Нет, серьёзно.
- Зачем же тогда пришёл?
- Проветриться.
- Понятно. Скучаешь по вчерашнему. Любовь она такая.
- Молчи, Нигмат.
- Молчу, молчу, командир. В "Электро" идёт "Абрек-Заур". Покатили?
- В кармане пусто.
- Найдёшь мой ножик - билеты сам беру.
- Спасибо.
- А где же твой задушевный друг? Постой! Не говори, я сам скажу, по картам. - Нигмат вытащил из кармана колоду карт и, присев на корточки, начал разбрасывать их на песке: - Валет бубен, десятка, дама, король червей, туз… Ага! Вижу дорогу в казённый дом. Вдвоём ходили? А! Крики, ругань, скандал. Король разъярился…
- Не трави, - сказал ему Ваня. - Собери свои карты… Хариса видел?
- Да. Грустный, словно потерял топор - только что уронил его в речку.
- Не взяли нас на работу, - пожаловался Ваня и, тяжело вздохнув, рассказал Нигмату всю эту невесёлую историю.
- Всё равно вас не взяли бы, - решил Нигмат. - Потому что нет паспорта: шестнадцать не исполнилось. Вы пока несовершеннолетние.
- Что же нам, несовершеннолетним, вешаться на крючок?..
- Терпи, Кабушкин, атаманом будешь. Я вот надумал работать в Устье, как только сплав начнётся. Но тоже осечка. Даже подёнщиком не берут. Если что, мол, с тобой случится, покалечишься, мне крышка, - говорит начальник.
- Что же делать?
- "Не тлеть, гореть огнём! - как вчера говорили. - Вы можете стать, кем хотите. Для вас, дескать, все дороги открыты…"
Они спустились на берег и подошли к месту вчерашнего костра.
- Вот она, жизнь какая, - вздохнул Нигмат, ковырнув носком золу.
За кустами послышался приглушённый свист. Вскоре сквозь ивы на реке показалась лодка. Широкоплечий парень с коротко подстриженными волосами, хлюпая вёслами, пытался повернуть её к берегу. Сразу видно, что на это нет у него сноровки, хотя в руках силы достаточно. Верхняя губа парня рассечена рваным шрамом, рукава трикотажной шёлковой рубашки закатаны по локоть, на правой руке чёрной тушью наколото изображение кинжала.
На корме - Гумер Вафин. Он пытается уверить в чём-то Губу со шрамом, на лице которого заметно беспокойство. Когда они перестали шептаться, к ним подошёл Нигмат. Мальчишки что-то взяли в кустах и положили осторожно в лодку. Ваня, повернувшись, пошёл своей дорогой, но его тут же окликнули.
- Подойди-ка сюда, браток, - сказал Губа со шрамом.
- Иди, Ваня, - подхватил Гумер. - Не бойся.
Ваня вернулся. Нигмат уже и в лодку залез… А кто же он, этот Губа? Рыбак? Не похоже. Но парень ловкий.
- Уступите-ка место ему, - сказал Губа, улыбаясь.
- Бредень? - спросил Ваня, увидев на дне лодки что-то завёрнутое в брезент.
- Какой там бредень!
- Давай, орлы! Хватайте вёсла! Навались…
Лодка, рассекая носом воду, мчится быстро. Казанка хоть и узкая река, но в этом году воды в ней много. Слева Кремль с белыми, как сахар, стенами, справа зелёный луг, а подальше Козья Слобода, разделённая надвое проезжей дорогой. Вон сколько там всяких машин и повозок.
- Полный вперёд! - подал команду Губа и, почему-то съёжившись, пересел на дно лодки. Когда же лодка проскочила под мостом, он сел на своё место и начал хвалить Ваню: дескать, парень серьёзный, можно с таким на любое дело. Не подведёт. Гумер, улыбаясь, подмигивал Ване: слушай, он правду говорит…
- Сегодня устроим прощальный вечер, - сообщил Губа. - На лоне природы. Ох и кутнём в своё удовольствие! - Раскинув руки, он притопнул по дну лодки ногами.
- Ване сейчас не до веселья, - сказал Нигмат. - У него неприятности. Ходил поступать на работу, а начальник прогнал.
- Это по какому же закону? - возмутился Губа. - Хотя, правда, закон - тайга, медведь - начальник…
- Говорит: несовершеннолетний…
- Этот парень-то несовершеннолетний? Да мы с ним гору сдвинем! Посмотри на его пальцы: червонцы ими считать!.. Ничего, браток, не горюй. Найдём какое-нибудь средство наказать начальника, - пообещал Губа и вдруг скороговоркой запел татарскую шуточную:
Эх, мир-колесо,
Повернёшься - не достать.
Но пока ещё мы живы,
Нам на землю надо встать.
- До чего же люблю на лодке плавать! Вода кругом. А воздух! Теперь давайте русскую, - предложил он и тут же, склонив голову набок, затянул "Чёрного ворона". Его поддержал Гумер. Но петь им долго не пришлось. Нигмат круто повернул направо, и лодка уткнулась носом в густые заросли. Губа что-то шепнул ему на ухо, и тот, схватив сумку, прыгнул на берег.
- Куда? - спросил Гумер.
- Сейчас вернётся, - кивнул Губа, вылезая из лодки.
Гумер и Ваня тоже вышли… Молодые ивы расступились. Ветром донесло запахи дыма, варёного мяса. Улыбающиеся девушки в коротких платьях, с модными серьгами в ушах, сидевшие на поляне вокруг ведра над огнём, вскочили разом и, прихлопывая и напевая: "Ай, Вано, ай, Вано!", кинулись к Губе.
Из-за кустов с охапкой сухих веток вышел чернявый парень.
- Опять привёз… Заждались тебя, - пожаловался он, кивнув на ведро.
- Для терпеливого на донышке золото. Вано! Так может говорить скучный старец! - обиделась одна девушка.
- С лягушачьей кровью! - добавила другая.
Губа сложил руки на груди.
- Виноват, - сказал он, поклонившись. - Вину свою исправлю.
Девушки захохотали. Но Губа тревожно погрозил им пальцем.
- Это уголок рая, - успокоил его чернявый, - кругом ни души.
- Трус!.. Трус! - упрекали девушки, присаживаясь на траву.
- Бережёного бог бережёт.
- Если - парень, пусть он будет огонь! Я только таких люблю, - похвалилась первая девушка, игриво приглашая Ваню: - Садись ко мне, малыш. Конфетку дам…
Когда уселись на поляне в круг, чернявый достал из полотняной сумки несколько бутылок водки и два стакана, выстроив их в ряд. Нарезали свежий хлеб, из ведра на газету вывалили большие куски мяса. У Вани глаза разгорелись.
- Пировать так пировать! - сказал Губа, обнимая сидевших рядом с ним девушек.
Одна погрозила пальцем. Другая подула на кусок горячего мяса и, надкусив его, передала Губе: