– Я верю в предков. Они бы не построили лестницу, которая никуда не ведет, – с жаром ответил Эдвард. – Мы же не видим отсюда всю пропасть. Может быть, как раз там, где она закрыта от нас скалами, она сужается и через нее легко перебраться.
Отец стиснул зубы.
– "Может быть"? А если нет? Мы там застрянем – от ступеней мало что осталось, а сейчас они к тому же мокрые. Если окажется, что через пропасть никак не перебраться, спуститься по ним будет еще тяжелее, чем залезть наверх. Все, хватит. Мы сделаем так, как я говорю.
– Хотите, скажу, кто я такой? Я принц, так что придется вам меня послушаться.
– Раздавайте свои приказы во дворце. Хотя и там, думаю, их никто не слушает. – Отец мило улыбнулся, зная, что попал в цель: Эдвард тут же покраснел.
– Да кто вы такой, чтобы так со мной разговаривать? – процедил он.
Генри почувствовал, как что-то горячее изнутри стукнуло ему в ребра. Огонь чувствовал рядом злость, тянулся к ней, она его радовала, обещала драку, и Генри невольно сгреб в горсть куртку на груди. Надо было давно привыкнуть к тому, что огонь может вернуться в любую секунду, маленькая ссора – и он тут как тут, но каждый раз огонь заставал его врасплох. Эдвард с отцом продолжали препираться, и жжение в груди стало сильнее.
– Хватит! – от испуга Генри крикнул так яростно, что оба тут же замолчали.
– Тогда выбери, кого будешь слушать: меня или его сиятельное высочество, – устало проговорил отец.
Генри вдохнул глубже, наслаждаясь тем, что злой, тяжелый жар в груди растаял. Отец сам ему когда-то повторял: если не можешь принять решение, слушай чутье.
– Помнишь, мы были в штуке под названием "лабиринт"? – Он ткнул в Эдварда. – Ты хорошо нас оттуда вывел. Идем так, как ты предлагаешь.
Эдвард с торжествующим видом начал спускаться по узкой тропе, но тут же поскользнулся на мокрых камнях, взмахнул руками и едва не рухнул, кое-как удержавшись на ногах.
– Папа, иди первым, – обреченно сказал Генри, стараясь не встречаться с отцовским взглядом и запоздало думая о том, что доверять Эдварду искать путь в горах – все равно что поручить козе охотиться на рысь.
Генри повернулся к притихшей Лотте – и понял, что у них, кажется, есть еще одна проблема. Бледная до синевы Лотта сидела на земле, обхватив руками колени, и остановившимся взглядом смотрела вниз.
– Ты пошла в горы, зная, что боишься высоты? – без выражения поинтересовался отец.
– Я не знала. Я ведь еще никогда не была так высоко, – жалко пробормотала Лотта, и Генри подумал, что с таким ответом не поспоришь.
Отец сел рядом с ней и встряхнул за плечи, заставив посмотреть ему в глаза.
– Мы не можем отправить тебя назад. Кротовые ходы работают только в одну сторону, а ближайший – у подножия гор, очень далеко. Поэтому ты останешься здесь и будешь ждать нас.
– Долго? – тихо спросила она.
– Столько, сколько потребуется, – отрезал он.
Генри сразу узнал эту интонацию: когда он был маленьким, отец так разговаривал с ним на охоте, показывая, что сейчас не время для капризов. Генри привык не спорить, если отец говорит таким тоном – и потому сейчас с трудом заставил себя открыть рот.
– Нельзя ее здесь оставлять. А если не сможем вернуться?
– Она будет нас задерживать, а чудовище, разреши напомнить, с каждым часом все ближе к выздоровлению. Стая не ждет самого слабого зверя, ты прекрасно это знаешь.
Генри рывком поставил Лотту на ноги и, крепко схватив ее за руку, спросил:
– Тебе нравится на меня смотреть?
– Умеешь ты выбрать момент, – огрызнулся Эдвард, и Генри, не оборачиваясь, пнул его в ногу.
– Нравится или нет? – повторил он, и Лотта растерянно кивнула. – Тогда смотри только на меня, когда будем спускаться, ясно? Вперед.
Отец угрюмо поднял руки в знак того, что сдается, и ловко пошел вниз. Эдвард двинулся следом, повторяя каждое его движение, а Генри потащил за собой Лотту.
Ему нравились горы и нравилось держаться за руки с девушкой – но одно с другим плохо сочеталось. Камни, как и предсказывал отец, были чудовищно скользкими, Лотта стискивала его руку так, будто мечтала сломать ему пальцы, гора была куда выше, чем казалось сверху, да еще Эдвард впереди то и дело спотыкался, и Генри каждый раз мучительно решал: поднимать его свободной рукой или дать разобраться самому. До подножия они доползли, как улитки, и Генри все время ловил себя на мысли, что вдвоем с отцом они спустились бы еще полчаса назад. Отец, дожидавшийся внизу, видимо, думал о том же – он сидел на камне с такой мрачной скукой на лице, что Генри стало жаль его. Он наверняка не привык ходить в горы с неумехами.
Они вышли на тропу, которая вела по дну ущелья из синего камня, так что головокружительное чувство высоты исчезло, но Лотта все равно не выпускала руку Генри и поминутно сглатывала, плотно сжав бледные губы. Когда они добрались до ступеней, она издала сдавленный мычащий звук, и вот тут Генри вполне разделил ее ужас. Ступени и триста лет назад были узкие и неглубокие, просто зарубки в камне, – но дожди и время стерли их почти окончательно.
– Я смогу, – еле слышно выдавила Лотта.
– А он – нет, – сказал отец, кивнув на Эдварда. – Тут постоянно придется подтягиваться, рана на руке разойдется – жаль, что вы об этом не подумали, ваше высочество. Сидите тут, и если через пропасть негде перебраться, скоро увидимся.
Отец полез вверх хватко, как белка, а Эдвард подавленно уставился ему в спину. Генри готов был спорить на что угодно: отец давно понял, что Эдвард не сможет влезть, и нарочно берег это замечание до последнего, чтобы был повод идти дальше без него. Но отец не учел одного: предчувствия опасности, которое охватывало Генри все сильнее с каждой секундой. Ничто не указывало на то, что чудовище близко, но Генри знал это, как знал в лесах Хейверхилла, с какой стороны в него полетит стрела. Когда олени чувствуют хищника, они держатся вместе. Тот, кто отстал от стада, – верная добыча.
– Разделяться не будем, – ровным голосом сказал Генри. – Если идем, то идем все вместе.
Он забрал у Эдварда меч и повесил себе на бок, потом снял с Лотты тяжелую верхнюю одежду и привязал себе на пояс – карабкаться легче, когда ты налегке. Эдвард вынул руку из перевязи и задумчиво пошевелил пальцами. Ощущения ему не понравились – он болезненно поморщился, но Генри не обратил внимания.
– Я видел твой порез. Сильный, но мышцы не задеты, – отрывисто начал Генри, чувствуя, что заговорил так же, как отец. – Будет больно, но потерпишь. Этот подъем займет примерно шестьсот секунд. Считай до шестисот и ни о чем не думай. Я точно знаю, что ты сможешь. Поэтому мы с Лоттой лезем за тобой, если сорвешься – убьешь нас обоих. Оцени мое доверие и вперед. – Он толкнул растерянного Эдварда к лестнице и повернулся к Лотте: – Смотри, куда я ставлю руки и ноги, и повторяй за мной. Отступать уже некуда.
Восхождение оказалось еще хуже спуска. В лесу Генри любил смотреть, как птенцы учатся летать, но только сейчас понял, какие чувства при этом испытывают их родители. Подъем требовал хорошей формы даже в сухой день, когда камни не скользят, и уж точно не был предназначен для человека с разодранной рукой и девушки, которая боится высоты. Прислушиваясь к болезненному дыханию Эдварда и Лотты, Генри громко повторял, что они отлично лезут, а сам думал только одно: сейчас сорвутся.
Когда они все-таки выбрались наверх, Генри пару минут лежал и поверить не мог, что все живы. Он с удовольствием полежал бы еще, но тут по камням захрустели шаги отца. Тот, видимо, ходил проверять, есть ли переход через пропасть, и по его лицу Генри сразу понял: нет.
Он бросился вперед, туда, где расступались скалы, и едва не застонал от разочарования. Пропасть ломаной линией тянулась и вправо, и влево – та ее часть, которой не было видно с вершины, оказалась такой же широкой, как остальные. На той стороне высились скучные бесцветные скалы – Генри даже не думал, что в этих роскошных цветных горах такие есть, – а прямо за ними, совсем близко, поднималась в небу двуглавая вершина.
– Обратно эти двое не спустятся, сам знаешь, – спокойно проговорил отец, встав рядом. – Пусть сидят тут, а мы с тобой вернемся вниз и пойдем тем путем, который я предложил с самого начала.
– Не может быть, – упрямо выдохнул Эдвард, подходя к ним. Правую руку он прижимал к себе. Сразу было ясно: сегодня он карабкаться по скалам больше не сможет. – Куда вели ступени? Тут ведь ничего нет, кроме обрыва! Зачем было древним каменотесам стараться и делать их?
– Это было так давно, – пролепетала Лотта у него за плечом.
– Всего триста лет назад! Что могло измениться в горах, где и нога человека с тех пор не ступала? Ты знаток гор, так скажи мне! – спросил Эдвард, и Генри задумался.
– Обвал, – медленно проговорил он. – Но обвала не было. Все скалы вокруг гладкие, ровные. Папа, он прав. Ты сам говорил, что горы растут и меняются очень медленно. Триста лет назад, когда человек поднимался по этим ступеням, ему некуда было деться – только как-то перебраться через пропасть. Так, вот что. Давайте попробуем найти что-нибудь странное, тут должно что-то быть! Эдвард и Лотта кинулись исполнять его приказ с такой готовностью, будто чувствовали, что их хотят бросить, а отец, прижав руку к лицу, опустился на землю.
– Генри, это глупо. Здесь просто добывали камень, больше в этих горах ничего нет. Кто-то сделал бы тут ступени, только чтобы добраться до ценных пород – но на той стороне их нет. Смотри, там обычный серый сланец, и тянется он во все стороны. Кому он мог понадобиться среди такого изобилия? Уж скорее мастера добывали что-то внутри этой пропасти. Спускались туда на веревках. Вдруг там проходит золотая жила? Но мы не можем сидеть тут и терять время, когда…
– Вот это не подойдет? – шепотом спросила Лотта, и Генри без большой надежды пошел к ней.
На одном из камней у самой земли была выбита едва заметная надпись, длиной не больше пальца. Всего одно слово.
– "Вперед", – прочел отец, тут же оказавшийся у Генри за спиной. Он начал ощупывать стену из красного камня, возвышавшуюся над ними, и по его лицу Генри сразу понял: отец впечатлен, хоть и старается этого не показывать. – Надо подумать, что это значит. Может, из скалы выдвинется мост, если нажать на правильный камень? В те времена любили всякие загадки.
Остальные тут же принялись шарить руками по камням, и Генри отошел в сторону. Что, если искать надо не в скале? Он встал у края пропасти ровно напротив слова "Вперед" и глянул вниз. Никаких спрятанных мостов – только далекое, темное дно. Генри еще раз повернулся к надписи, и ему в голову пришла мысль настолько странная, что он хмыкнул. А что, если слово "вперед" значит просто "вперед"?
Вытянув ногу, он осторожно поставил ее в пустоту – и негромко рассмеялся. Воздух был твердый, как из камня. Генри сдвинул ногу в одну сторону, потом в другую, проверяя, надавливая. Мост был узкий – если ставишь ногу поперек, пятка свешивается. Генри твердо сказал себе, что мост из невидимого камня – не самое странное из того, с чем он сталкивался за последний месяц, и, медленно сделал шаг вперед. Ему показалось, что все внутренние органы тут же оторвались со своих мест и сжались в омерзительный ком где-то под ребрами. У него за спиной кто-то ахнул.
Генри всегда гордился своей храбростью, но на то, чтобы сделать еще один шаг, ее не хватило. Он попятился и украдкой вытер лоб, когда обе ноги оказались на земле.
– Мост есть, – выдавил он и посторонился, пропуская отца вперед. – Просто его не видно.
Отец нащупал ногой мост, шагнул вперед – и у него задрожали ноги, будто колени сводило судорогами. Он вернулся назад, попробовал снова и едва не упал.
– Я не могу, – без выражения проговорил отец, отступив на твердую землю. – Мне тошно от всего, что невозможно контролировать. Надо взять и поверить, что проклятый мост под ногами. А если это веселая шуточка мастеров, и он закончится на середине?
Отец, белый как мел, сжимал и разжимал кулаки. Генри еще никогда не видел его таким испуганным.
– "Прыжок веры", – негромко сказал Эдвард. – Я в одной книге читал, что древние мудрецы так называли трюки вроде этого. Спуститься в пропасть по невидимой веревке и все такое. Они это придумали, чтобы научиться доверять сути вещей, а не тому, что видишь глазами.
– Мудрецы? – переспросил Генри.
– Ну да. Такие просвещенные люди, которые на старости лет наголо стригли волосы и уходили в дикие места, чтобы познать свое сердце и прикоснуться к чистому волшебству.
– Старые козлы, – тихо проворчал отец, затравленно глядя на мост.
– Можем оставить вас тут и подобрать на обратном пути, – еле слышно буркнул Эдвард.
Он прекрасно знал, что без отца они чудовище не победят никогда в жизни, но не удержался, и Генри не мог его за это винить.
– Никто никого не оставит. Я пойду первым, – объявил он, стараясь говорить уверенно. – Папа, ты за мной, и ухватись за мою куртку, ладно? Эдвард, ты следующий, и поаккуратнее там. Ты вечно забираешь вправо. Лотта, держись за него. – Генри медленно втянул воздух, пытаясь успокоиться. – Я, кажется, понял, зачем лысые мудрецы это делали. Тело говорит вам, что идти по воздуху невозможно, и паникует, а вам не надо его слушать. Просто верьте, что дойдете, и неважно, прозрачный мост или нет. Все получится.
Под конец Генри уже говорил с таким жаром, что самому не терпелось приступить к переходу. Кажется, произносить речь перед важным делом – не такая уж плохая традиция: и самого себя заодно уговоришь.
– Ого, какой у нас мудрец нашелся. Если надоест быть героем, займись толкованием старинных трактатов, – фыркнул Эдвард.
– Спасибо за… – Генри наморщил лоб, вспоминая новое слово. – За комплимент.
И сделал первый шаг по мосту, краем глаза успев заметить, как кривится отец, – он ненавидел принимать помощь, но сейчас никуда было не деться. Генри подождал, пока отец сожмет руки на его куртке, и мелкими шагами двинулся вперед. Он был уверен, что идти во главе вереницы перепуганных людей будет еще сложнее, чем одному, но, оказалось, все наоборот: он так сосредоточился на звуках у себя за спиной, что на размышления о безумии происходящего места не осталось. Мост пугающе гудел и подрагивал от ветра, но Генри на него не смотрел – только вперед. И чем ближе он подходил к земле, тем яснее понимал: предки сделали в таком диком месте ступени и мост не ради ценных пород камня.
На другой стороне пропасти сам воздух был другим – плотным, гладким, он вливался в нос, как вода, но дышать от этого почему-то не было тяжелее. Отец крепче вцепился Генри в одежду сведенными от напряжения пальцами – он тоже почувствовал. Генри сошел на землю, подождал, когда дойдут остальные, шагавшие осторожно, как выводок новорожденных утят, – и тут же бросился дальше. Метрах в тридцати от них была узкая расщелина, и Генри нырнул в нее, сведя плечи, чтобы протиснуться между двумя стенами серого камня. Он запомнил этот ход, когда они смотрели сюда с вершины: узкая черная линия прошивала гору насквозь и вела прямо к двуглавой скале. Воздух здесь по-прежнему был странно упругим, и от этого Генри казалось, что он двигается под водой.
Через пять шагов серая оболочка скал вдруг оборвалась, и Генри услышал, как остальные, спешившие вслед за ним, сдавленно выдохнули. Сердцевина горы состояла из невиданного камня: лилово-прозрачного, с крупными кристаллами, – будто яркая фруктовая мякоть под неприметной кожурой. Генри был уверен, что Эдвард сейчас изречет что-нибудь, вычитанное в очередной книге, и тот не обманул его ожиданий.
– Вот эта скала стоит дороже, чем весь королевский дворец. Это аметист, камень истинной мудрости. Предки считали, что если долго держать его в руках, обретешь мудрость и просветление – тепло кожи высвобождает его силу.
– Да-да. "Чушь великого прошлого", том второй, – проворчал отец.
Генри провел ладонью по сияющему лиловому камню, даже сквозь перчатку чувствуя колкие кристаллы. Немного спокойствия и просветления ему бы точно не повредили, хотя в перчатках, кажется, нечего было на них рассчитывать. Но Генри все равно не отрывал руку от камней, пока ход не оборвался, выведя на каменистую площадку у скалы с раздвоенной верхушкой. А у подножия скалы чернела…
– Пещера, – выдохнул Эдвард. Голос у него подрагивал от волнения. – Вот так я себе все и представлял. Чудовище в таинственной пещере, о да.
В том, что они пришли куда надо, сомневаться не приходилось – из пещеры доносился тяжелый звериный запах, но в остальном это место совсем не походило на грязное жуткое логово, которое Генри себе представлял. По сторонам от входа сидели две темные статуи, выступавшие прямо из камня. Этих животных Генри узнал сразу: такие же украшали Фарфоровую беседку. Немного похожие на людей, только маленькие и покрытые шерстью. "Обезьяны", вспомнил он. У этих обезьян в лапах тоже были ножницы, причем настоящие, хотя никаких кустов, которые они могли бы стричь, тут и в помине не было.
– Какой у нас план? – бодро спросил Эдвард.
Все его мечты о роскошных подвигах, кажется, вспыхнули с новой силой, заставив забыть о больной руке.
– План простой, – негромко проговорил отец. – Я захожу и убиваю его, а вы все не путаетесь у меня под ногами. Потом спускаемся вниз, чтобы до темноты попасть в кротовый ход.
– А если что-то у вас пойдет не так? – настаивал Эдвард. – Мы же можем пригодиться! Надо обсудить, кто что делает, если…
– Если понадобится помощь – что вряд ли, – я сообщу, – холодно перебил отец.
Сразу было ясно: его терпение вот-вот лопнет. Всю дорогу ему указывали, что делать, и он больше не собирался этого выносить. Так что отец просто шагнул вперед – вот только в пещеру войти почему-то не смог, будто натолкнулся на невидимую стену.
Генри вытянул руку – воздух, и так плотный, в этом месте был как слой желе: он прогибался, но не рвался. Наверное, стену когда-то возвел тот же, кто сделал мост. Мастер, умевший, как бы это странно ни звучало, создавать вещи из воздуха. Генри нахмурился. С какой стати дикий злобный зверь выбрал себе для жизни такое странное место? Ладно, разберутся. Главное – попасть внутрь. У него было смутное, необъяснимое чувство, что отцу действительно может понадобиться помощь. К чудовищу Генри приближаться не собирался, но вдруг удастся помочь как-нибудь еще?
Отец рубанул воздух мечом, но это не помогло. Генри вдруг пришло в голову, что преграду можно разрезать ножницами, которые сжимают каменные зверьки, – но их пальцы крепко держали круглые ручки. Тогда он осмотрел все вокруг в поисках надписей и подсказок. Ничего.
– Может, постучим, пусть чудовище придет и откроет нам? – пробормотал Эдвард.
– Какой же вы остроумный, ваше высочество, – неприязненно ответил отец.
Генри еще раз потрогал ножницы. Очень острые, настоящие, совершенно не ржавые. Они выглядели такими новенькими и блестящими, что Генри не оставляло чувство, будто ответ именно в них. Генри прокашлялся. Однажды ему сказали, что в этом королевстве все живое – и пыль, и деревья, и земля, – так почему бы не спросить у каменных статуй?
– Уважаемые обезьяны, – тихо начал он, изо всех сил надеясь, что чудовище от всей этой возни не проснется. – В пещере укрылся зверь, который истребил целую деревню. Мы хотим победить его, пока он еще кого-нибудь не убил. Что нам нужно сделать, чтобы вы нас пропустили?
– Отлично, Генри. Лучший способ решения проблемы, – раздраженно бросил отец.