Но мы предложили отправиться в сад. С наслаждением растянулись на душистой траве. До сего времени я не замечал, что обычная трава так хорошо пахнет. Ванька взахлёб рассказывал о своей студенческой жизни. Да вдруг осёкся.
- Что это вы уткнулись мордами в траву, словно есть её собрались? - спросил он.
- Как она здорово пахнет! - проговорил Иван.
- Иди ты! - не поверил Ванька Рогов и, сорвав пучок травы, поднёс к носу.
Шестой рассказ Гильфана
Однако нашим планам на этот раз не суждено было осуществиться. От намерения поступить в техникум пришлось отказаться.
Встав, как обычно, спозаранку, я вышел во двор и сделал зарядку, облился холодной водой.
Из дому вышла мама. Она присела на ступеньках крыльца, постелила на колени головной платок и стала расчёсывать волосы. Когда она проводила по ним гребешком, я слышал, как потрескивают волосы. Я подошёл к ней.
С детства мне нравилось смотреть, как мама расчёсывает волосы. С давних пор длинные и толстые косы считались богатством девушки, её гордостью. Расчёсывая волосы, мама всегда бывает задумчива. Наверно, вспоминает свою молодость. Сейчас её волосы не такие волнистые и пышные, как были прежде. Мне всякий раз становится грустно, когда я замечаю, что мамины косы стали чуть короче и тоньше. А то вдруг промелькнёт в них серебряная нить. С лёгкой печалью в голосе мама говорит, что, если косы утрачивают красу свою, это означает, что проходит пора молодости. Смотрю с нежностью на маму, и мне хочется взять гребешок и самому расчесать её волосы.
Мама убрала волосы, внимательно этак поглядела на меня, тихонечко вздохнула и говорит:
- Давай-ка поговорим с тобой, сынок, пока дети спят.
- О чём, мама?
- О тебе, сынок.
- А что обо мне говорить?
- В семье теперь вместо отца ты за старшего. Все мы на твоих плечах сидим.
- Ничего. Как-нибудь перебьёмся. Буду больше работать, - сказал я и, перекинув полотенце через плечо, хотел подняться.
Но мама удержала меня за руку.
- Посиди-ка, не спеши, сынок… Недаром люди заметили, что горе не приходит в одиночку. Вчера письмо мне принесли. Твоя Хадича-жинге померла. Анвара с Абдуллой оставила сиротами.
От неожиданной чёрной вести у меня будто что-то оборвалось внутри. Что же стало с малышами? Как они там? Их отца, Исмаил-абыя, в округе знали как лучшего гармониста. Он всегда был одинаково весел и в достатке и в бедности. Однако после того как он три года назад умер, его семья позабыла, что такое достаток. Хадича-жинге из последних сил старалась, чтобы ребятишек прокормить, да, видать, надорвалась. Анвар с Абдуллой и матери лишились.
- Мама, давай ребятишек привезём к себе, - говорю маме. - Ведь всё-таки они племянники отцу, а мне двоюродными братьями приходятся. Не похвалят нас люди, если они разбредутся по свету, выпрашивая милостыню.
- Другого я от тебя не ожидала, сынок, - сказала мама, смахнув с ресниц слёзы. - Душа у тебя добрая. Но только… куда мы их привезём-то?.. Ведь сами у людей снимаем угол. У Халиуллы-абзыя у самого вон сколько детворы. Им самим тесно… Давай отправимся в родимые места. В Казань поедем. А здешний климат и этот воздух с угольной пылью мне не подходит. Старею, видно. Поедем, сынок, а?
- Я хорошо помню Исмаил-абыя. Он в тот раз со своей гармонью приезжал. Как растянет, бывало… Словно вчера его видел. И тётушка Хадича тогда с ним была. И Анвар с Абдуллой. Но они тогда были ещё совсем маленькими…
- Поедем в Казань, сынок, а?.. Сперва в Астрахань за детьми, а оттуда - прямо в Казань. Понравится тебе там - останемся. Не понравится - можно вернуться. Ведь и родственников наших полно в Казани. Не дадут пропасть. Свой своему поневоле друг… И Сафиулле скоро пятнадцать исполнится, и ему дело найдётся… Послушайся своей матери, сынок, не отвергай её слов. Может, потом меня и благодарить станешь… Тётушка твоя Шамгольжаннан-жинге, говорит, что твою зарплату не всю тратили, понемногу складывали. За те деньги в Казани, может, небольшой домишко удастся купить. Где-нибудь в той стороне, где живёт Рахиля…
При упоминании этого имени меня словно током ударило. Сердце матери бывает чуткое. Знала она, как мне хотелось снова повидаться с Рахилёй, или просто так обмолвилась?..
Залившись краской, я внимательно посмотрел на маму. Она тоже смотрела на меня, будто читала мои мысли. Ласково улыбнулась. Она видела по мне, что я не прочь поехать в Казань.
С другой стороны, очень не хотелось расстаться с широкими степными просторами Донбасса. Мне всегда будет не хватать шумливой праздничности Голубовки, горьковатого её воздуха, друзей-шахтёров, с которыми я привык видеться каждый день. И вовсе не хотелось разлучаться с Иваном. Мне будет трудно даже сказать ему о том, что уезжаю. Но подумал: "Если там не понравится, никто меня не привяжет", - и дал матери согласие.
Иван, Халиулла-абзый, Шамгольжаннан-жинге пошли нас провожать на станцию. Попрощавшись со всеми, мы зашли в вагон. Оставив маму с Сафиуллой, Ибрагимом и малышкой Эмине, я вернулся в тамбур. Когда поезд уже тронулся, я спрыгнул на перрон, и мы с Иваном обнялись.
- Передавай привет своей Рахильке, - сказал Иван, весело подмигнув.
Мой друг старался внешне выглядеть весёлым. А глаза его были грустные. Ведь мы с ним расставались впервые. Кто знает, когда ещё встретимся…
…В Астрахани мы пробыли всего день. Я не успел даже как следует разглядеть город. Взяли Анвара и Абдуллу, которых временно приютили соседи, и поехали в Казань.
В первое время пожили у маминого дяди. А потом нам повезло. Как мама и предсказывала, неподалёку от того места, где жила Рахиля, нам удалось по сходной цене купить небольшой деревянный домик. Он был обнесён прохудившимся во многих местах дощатым забором. В глубине двора, как бы подбоченившись, стоял покосившийся сарай с соломенной крышей. А перед крылечком росло несколько фруктовых деревьев.
На оставшиеся деньги мы приобрели корову. Для малышни стало вдоволь молока. Жизнь постепенно налаживалась.
Сафиулла закончил семилетку и поступил работать на зубопротезный завод.
Как-то привёл Сафиулла домой девчушку, ровесницу.
- Мы с Хафизой вместе работаем, - говорит. - Ей жить негде. Пусть у нас поживёт.
Мать молчит, на меня смотрит, ждёт, что скажу я. А что мне? Разве плохо, если у моего братца сердце доброе? И не выгонять же, в конце концов, человека, которому негде жить.
- Пусть живёт, - сказал я. - Места хватит.
Хафиза оказалась девочка бойкая и хлопотунья - лучшей помощницы в доме не найти. Мастерица на все руки. За что ни возьмётся, справляется - лучше некуда. Убраться ли в комнатах, еду ли приготовить - лучше её никто не может.
Оказывается, жила Хафиза с мачехой, которую отец привёл в дом год назад. Отцу было недосуг дочерью заниматься, он весь день на работе. А мачеха девчонке житья не давала. Каждый день Хафиза приходила на работу вся в слезах. Вот и посоветовал ей Сафиулла уйти из дому. К себе привёл. А нам что? Чем больше семья, тем веселее жить, сподручнее с хозяйством справляться.
Я устроился слесарем на завод пишущих машинок. Буквы да клавиатуру собираю, шурупы, гайки закручиваю. Завод близко от нас. Туда и обратно пешком хожу. Неделю днём работаю, неделю ночью. И каждый раз одно и то же, одно и то же. Никакого разнообразия. Скучно даже. Правда, дело знаю справно. Даже норму перевыполняю. Но стараюсь только для того, чтобы не подумали, будто шахтёры ленивыми бывают. А душа не на месте.
С первого же дня обзавёлся дружками. Ничего ребята, славные. Такие же, как в Донбассе. В перекур я им про шахту рассказываю. Говорю, чтó своими глазами видел, чтó на себе испытал. Слушают, диву даются. Кой-кто даже в Донбасс решил поехать, шахтёром стать.
А на сердце неспокойно ещё и оттого, что до сей поры Рахилю не встретил. Сколько раз по вечерам хаживал мимо их дома, топтался на тропинке, по которой девчонки ходят по воду к роднику, а её даже издали не увидел. Скажешь, обернулась рыбкой и канула в воду. Ходит по воду, погромыхивая вёдрами, её мать. С моим робким характером разве спросишь у неё: "Газиза-апа, а где ваша дочка Рахиля? Что-то её давно не видно". Уж лучше пусть на сердце кошки скребут. У терпения, говорят, золотое дно.
Однажды Хафиза, лукаво посмеиваясь, дала мне посмотреть карточку, на которой стоят, сидят на корточках, опершись на локоть, лежат на траве множество парней и девушек. Одеты все хорошо, причёсаны - будто на праздник собрались. Я равнодушно окинул фотографию взглядом и протянул обратно.
- Поглядите внимательнее. Может, кто-нибудь знакомым покажется, - сказала Хафиза, продолжая с хитринкой щуриться.
- Вот она ты. Тебя нашёл, - я ткнул в фотографию пальцем.
- А ещё?
- Больше здесь нет знакомых. На, перестань меня разыгрывать.
- А вы получше присмотритесь! - засмеялась Хафиза. - Это наш класс. Мы сфотографировались в день окончания восьмого класса.
Я покачал головой, возвращая фотографию. Хафиза всплеснула руками и, дивясь моей несообразительности, показала на одну из девушек:
- Вот эта красивая девушка передавала вам привет.
Пригляделся я внимательнее. И глаза, и брови, и нос точь-в-точь как у Рахили. Только косичек не хватает. Волосы короткие, как у парня, едва уши прикрывают. Щёки запали, скулы от худобы выпирают.
- Узнали теперь? - спрашивает Хафиза.
- Кажется, узнал. Только куда она свои волосы подевала?
- При чём тут волосы! Отрастит волосы. Хорошо, что сама жива. Нам как раз экзамены сдавать, а она целый месяц в больнице пролежала. Там её и остригли… После экзаменов отец её в санаторий посылал. Третьего дня только приехала.
- Вот как… - говорю я, задумчиво разглядывая фотографию.
Хафиза тянет её у меня из рук, а я не отдаю.
- А мы с ней договорились в воскресенье пойти в кино, - как бы между прочим заметила Хафиза, посмеиваясь.
- А не возьмёте нас с Сафиуллой? Веселее будет…
При упоминании о Сафиулле она отводит взгляд и густо краснеет.
- Можно, - бросает она небрежно и убегает из комнаты.
Сафиулла на днях сказал матери, что он и Хафиза решили годика через четыре-пять пожениться. Но мне сдаётся, что мы их свадьбу сыграем куда раньше.
Я с трудом дождался воскресенья. И наконец мы встретились. Мы приближались к кинотеатру "Рот Фронт", я увидел её идущую навстречу. Издалека узнал, хотя она порядком изменилась. Она была в белом открытом платьице без рукавов и в белых босоножках. В мочках ушей сверкают серёжки, похожие на капельки росы. Она была чуть бледна, от этого ещё резче выделялись её чёрные, красиво выгнутые брови и тёмные глаза.
Хафиза толкнула меня в бок, не зная, что я давным-давно уже заметил Рахилю, и заспешила навстречу подружке.
- Прошу любить и жаловать, - сказала Хафиза, подтолкнув слегка Рахилю ко мне. - Моя подружка. В этом году перешла в девятый класс, комсомолка-активистка, посещает курсы Осоавиахима, несколько раз прыгала с парашютом… С вышки.
Сафиулла, нахмурясь, дёрнул её за руку:
- Перестань, Хафиза. Что это ты разболталась?
Мы с Рахилёй подали друг другу руки, и она не сразу отпустила мою руку.
Теперь мы с Рахилёй виделись почти каждый день. Её каникулы подходили к концу, и мы старались каждый оставшийся денёчек провести поинтереснее. Вечерами мы гуляли по набережной Казанки. А в выходные дни отправлялись за город, катались на лодке, купались в реке, загорали. Я ей рассказывал, как жил эти три года, про Ивана рассказывал, про шахту. А Рахиля всё время восторгалась, как красива земля, если на неё глядеть с высоты птичьего полёта. Старалась поведать о том, какие чувства она всякий раз испытывает, прыгая с парашютом. Не удержалась и похвасталась, что ей скоро разрешат прыгнуть и с самолёта.
Рахиля ни разу не напомнила, что я когда-то обижал её. Будто мы сроду и не были в ссоре. Я старался делать так, чтобы она не вспомнила об этом.
Однако между нами однажды произошёл разговор, запомнившийся мне на всю жизнь. И день помню, будто вчера то было.
Я лежал, опершись на локоть, и смотрел, как ловко Рахиля плавает. Она стремительно приближалась к берегу. Вода завихрялась вокруг неё. Надо быть очень сильной, чтобы так плавать. И когда Рахиля вышла на берег, я невольно залюбовался, как ладно она сложена. Девушка поднималась по песчаному откосу. Уловив мой пристальный взгляд, вдруг остановилась, а потом быстро зашагала к своим вещам и легла на песке рядом со мной.
Рахиля задумчиво положила подбородок на сложенные ладошки, болтала согнутыми в коленях ногами. Вся ступня её была в песке.
Мы молчали. Слышно было, как плещется волна, набегая на галечник. Поодаль шелестели деревья. Прямо от песчаной кромки берега начинался зелёный луг. Над колышущимися травами жужжали пчёлы, перелетая с цветка на цветок, звонко стрекотали кузнечики, порхали, гоняясь друг за другом, бабочки.
- Гильфан-абый, - неожиданно обратилась ко мне Рахиля, - давно мне хочется уяснить для себя кое-что…
- Что именно? - спросил я, дивясь про себя, чего ради она меня назвала как старшего так почтительно - абыем.
- Вы с Чернопятко дружите давно?
- Давно. С тех пор, как себя помню.
- А что связывает вас? На чём основана ваша дружба?
Я задумался. Впервые задумался над этим.
- Спросила бы ты у меня что-нибудь полегче, - сказал я. - Дружим, и всё!.. Я ценю в нём честность. Я знаю, он никогда не оставит меня в беде… Наверно, он во мне находит те же самые качества…
- А наша с тобой дружба чем дорога? - Рахиля обернулась, испытующе посмотрела на меня.
Я пожал плечами.
- Ты меня решила экзаменовать?
- А всё-таки? - настаивала Рахиля.
- Ты мне нравишься, - выпалил я и отвернулся, чтобы она не заметила, как я покраснел.
- Чем?
- Какая ты дотошная! Откуда я знаю! - озлился я. - Нравишься, и всё! Ты красивая, вот…
- Я так и думала, - вздохнула Рахиля и снова положила подбородок на сложенные ладошки, задумчиво уставясь вдаль. - Всего только это и влечёт тебя ко мне. Я это поняла, заметив, как ты на меня смотрел, когда я из реки вышла. Потому и завела этот разговор. - Рахиля приподнялась и стала чертить на песке пальцем замысловатые узоры. - Друзья ничего не должны друг от друга скрывать, правда?
- Правда, - согласился я, гадая, куда она клонит. В сердце постепенно вползала тревога.
- Я хочу с тобой быть откровенной, - тихо сказала Рахиля.
- До сих пор ты со мной была не откровенной? - спросил я, в упор взглянув на неё.
- Не совсем, - сказала Рахиля, еле приметно улыбнувшись. Она постукивала ногой о ногу, с босых ступнёй сыпался песок на её загорелые бёдра. - Ты, наверно, собираешься со мной дружить, как Сафиулла с Хафизой дружат… Как тебе объяснить, даже не знаю. - Рахиля резко поднялась и села. Одним движением сгладила узоры на песке, принялась чертить другие. - Для Хафизы всё самое прекрасное в мире сошлось в Сафиулле. Ей ничего больше не надо - был бы он рядом. Пройдёт несколько лет, и они поженятся. Потом хозяйством обзаведутся. Потом детей нарожают. И будут счастливы. Будут жить, жить, жить так до старости. А я… Я не могу только так! Мне этого мало! Боюсь, что это свяжет меня по рукам и ногам! А мне совсем свободной быть хочется! Мне крылья обрести хочется!..
- Ты… ты что болтаешь? - растерянно проговорил я, впервые видя её такой взволнованной.
- Я боюсь этого! Боюсь! - твердила Рахиля, и на её глазах заблестели слёзы.
- Кого ты боишься? Не меня ли?
- Нет, Гильфан-абый, - улыбнулась Рахиля. - Тебя я не боюсь. Ты славный друг, - она потянулась ко мне и взлохматила рукой мои волосы. - Ты ни сам не обидишь, ни другому не дашь в обиду. И на моё счастье не посягнёшь. А я знаешь как боюсь быть несчастливой…
- Никто не собирается отнимать твоего счастья, - проворчал я.
- Жизни, которую Хафиза почитает за счастье, для меня мало.
- По-твоему, Хафиза несчастна? - резко спросил я.
- Смотря кто как понимает счастье! Они считают себя счастливыми, ну и пусть считают. А когда поженятся, их счастье польётся через край… - Рахиля села, дотянулась до цветка, алеющего среди редкой травы, пробивающейся сквозь песок, сорвала и стала нюхать. - Я буду счастлива, если обрету крылья и смогу взлететь к небу. Выше птиц! Выше облаков!.. Да, да, не ухмыляйся! Я хочу стать лётчицей! - Рахиля зарделась, будто цветок, который держала, но при последних словах горделиво выпрямилась и, казалось, от этого стала ещё привлекательней.
Прежде Рахиля часто бывала у нас. Прибегала показать интересную книгу, которую случайно купила в магазине, или сказать, что идёт в театре. Вечерами у нас всегда было многолюдно и весело. Мы танцевали и пели. Мама часто играла на кубызе. А потом все вместе принимались делать пельмени или перемечи. Рахиля повязывала фартук и чувствовала себя как дома. Мама и мои младшие братья привыкли к ней. А Анвар и Абдулла просто тосковали, если Рахиля два-три дня кряду не приходила. Она обычно играла с ребятишками в лото, домино, вместе с ними ползала на коленях по полу. А если малыши чересчур расшалятся, она грозила им пальцем и совсем серьёзно говорила: "Вот я вас за это не посажу в свой самолёт!" И дети сразу же умолкали.
Когда Рахиля стала бывать у нас редко, больше всех мне докучали вопросами Анвар и Абдулла. Едва возвратясь с работы, вхожу в дом, они тут же пристают:
"А где Рахиля? Почему она к нам не приходит?"
Однажды после работы пришёл домой, зашёл в сени, раздеваюсь. Из приотворённой двери голоса доносятся.
- Между вами чёрная кошка пробежала, что ли? - спрашивает мама. - Гильфан всё время ходит задумчивый, сам не свой…
- Наверно, устаёт на работе, - уклончиво отвечает Рахиля.
- А что же редко у нас бываешь?
- Заниматься много приходится. К тому же в неделю два раза в аэроклуб хожу.
- Мы привыкли к тебе. Приходила б почаще… - говорит мама и тихонечко вздыхает.
Я зашаркал сапогами, кашлянул погромче. Они притихли.
Отворив дверь, поздоровался с гостьей. Они, оказывается, затеяли пельмени стряпать. Рахиля в белом передничке. Ловко перебирают её пальцы тесто.
Я умылся. Рахиля подала мне полотенце. Всматривается в глаза мои, старается определить, нет ли в них обиды на неё. Я улыбаюсь, стараюсь казаться весёлым. Напяливаю на себя фартук Хафизы, иду помогать делать пельмени.
- Ну, хватит, - наконец говорит мать. - Сполосните руки, сейчас ужин будет готов.
Я беру газету, вытягиваюсь на кушетке. Рахиля всё ещё хлопочет возле матери. Они о чём-то переговариваются, смеются.
Мама вышла во двор покормить кур. Ко мне подошла Рахиля и села на край кушетки. Я делаю вид, что углублён в чтение. Она отбирает у меня газету и с улыбкой говорит:
- А я сегодня в девятый раз прыгнула с парашютом. Совсем близко от круга спустилась! Меня инструктор похвалил…
- А мне похвастаться нечем, - говорю я грустно. - Каждый день одно и то же - закручиваю гайки да шурупы. Надоело!
- Давно замечаю, не нравится тебе твоя работа. Ты прислушайся к своему сердцу, спроси у него, чего оно хочет. Так и поступай. Иначе не будет покоя. Ведь сердце не обманешь.
От её улыбки сразу же теплеет на сердце, светло становится вокруг.
- Спасибо за добрый совет, - говорю я смеясь. - Ты заработала мороженое!
Рахиля весело хохочет. Даром что уже взрослая, а мороженое любит, как и раньше.