Глава одиннадцатая
Сошлись враги
Красная гвардия оставила Читу. Сергей Лазо и его боевые товарищи отступили с последним поездом. Красногвардейцы с оружием в руках расходились по селам и деревням, по рабочим поселкам и казачьим станицам. Воевать надо было по-новому - партизанскими методами: совершать внезапные налеты и ловко уходить от преследователей, бить противника там, где он не ожидает, не давать ему покоя нигде и никогда…
С востока стали прибывать эшелоны с белогвардейцами, их называли семеновцами - по имени атамана Семенова, который пришел со своими бандами из Маньчжурии. На станции говорили, что вот-вот появятся японские войска…
* * *
В один из сентябрьских солнечных дней зареченские ребятишки шумной ватагой отправились в поселок Гора. В высшем начальном училище начинались занятия. Теперь Проньке, Кузе и Леньке Индейцу учиться в пятом классе, Косте, Вере и Васюрке - в шестом, а Шурке Эдисону - в восьмом…
На высоком крыльце школы стоял долговязый Женька Драверт в фуражке с зелеными кантами и белой кокардой; веночек с тремя буквами ВНУ. Его окружали сыновья аптекаря, грека-булочника и начальника лесничества. Увидев зареченских ребят, Женька закричал:
- Ичиганы идут! Шире грязь - навоз ползет!
- Помалкивать, не огрызаться! - успел сказать своим Шурка Лежанкин, а сам, проходя мимо Женьки, отдал ему по-военному честь.
- Приветствую вас, сэр!
После звонка учащихся собрали на общую молитву. Вся первая смена построилась в две шеренги в большом коридоре. Лицом к школьникам стояли, сбившись в кучу, учителя. Директор училища был в тех же узеньких лакированных туфлях, в каких Костя видел его в день прибытия первого поезда белых. Перед учителями топтался толстый священник в темно-малиновом подряснике с широкими рукавами. Директор откашлялся и объявил:
- Тихо, дети! Отец Филарет будет говорить!
Костя с интересом наблюдал за батюшкой. Черная борода его вскидывалась и опускалась, а большой крест на серебряной цепочке раскачивался и колотился о грудь.
Отец Филарет говорил немного нараспев. Костя не старался понять речь священника, а следил за тем, как тот легко выговаривал непонятные церковно-славянские слова. Костя повторял их про себя: "Чада, отроки, егда приидеши во царствие небесное…" Все это казалось забавным.
Отец Филарет говорил о том, что наступило смутное время, теперь все люди от мала до велика должны стать ближе к богу, уповать на его милость и не роптать на новую власть, ибо только один господь знает, кто должен править на земле. Батюшка произнес фразу из священного писания: "Несть власти аще не от бога…"
Костя вспомнил, что дома есть "Библия" - толстая книга с золотым крестом на корке, и подумал: "Батюшка, наверное, всю ее знает наизусть". Отец иногда читал "Библию" матери и соседям и почему-то спорил с ними. Костя знал, что у отца есть другая книжка, канцелярская. В нее он много лет переписывал разные стихи и песни, иногда читал их гостям. После чтения обыкновенно начинались шумные разговоры. До революции отец где-то прятал свои записи, а с 1917 года книга лежала в ящике стола. Костя несколько раз доставал ее и читал. Сейчас она была закопана в огороде вместе с какими-то таинственными бумагами.
Священник все говорил и говорил, а Костя мысленно перелистывал записи отца… Там было стихотворение про бога и человека. Если бы революция не отступила, Костя выучил бы все стихотворение. Глядя на бороду священника, он вспоминал отдельные строки.
…Человек просил бога спасти его от зла и насилия, но бог с небес ответил, что он и не думает никого спасать, так как люди давным-давно его забыли. Бог говорил: "Коль хошь спастись - спасайся сам, а зря не прись ты к небесам". Бог упрекал человека за то, что тот на земле сам наделал себе богов, пророков да святых. "Ну, там и требуйте от них, а я не выжил из ума, чтобы нос совать в ваши дела. Вас там и черт не разберет и не поймет, кто что поет: что ни тиран, то весь в звездах и держит власть в своих руках…" Бог велел жить на земле и не сквернить небес, а то он в самом деле слезет на землю и выгонит всех с планеты…
Косте представилась картина: лысый бог-старичок с белой бородой выгоняет людей с земли поганой метлой. Сам того не замечая, Костя широко улыбался. Стоявший рядом Женька Драверт прошипел: "Вот скажу директору, что ты смеешься на молитве".
Костя очнулся. По-прежнему раздавался певучий голос отца Филарета, он призывал учеников рассказать родителям обо всем, что они услышали от него сегодня.
Едва отец Филарет закончил речь, директор подал знак рукой. Володька Потехин, сделав два шага вперед, начал баском читать молитву: "Преблагий господи, ниспошли нам благодать духа твоего святого, дарствующего и укрепляющего душевные наши силы…"
"И как это он запомнил такие слова?" - думал Костя.
А купеческий сын продолжал: "Дабы, внимая преподаваемому нам учению, возросли мы тебе, нашему создателю, на славу, родителям нашим на утешение, церкви и отечеству на пользу…"
Ученики крестились. Кузя стоял позади Женьки и старательно мелом выводил на его спине кривую рожицу.
- Разойтись по классам! - раздался писклявый голос директора.
* * *
На первый урок в шестой класс пришла Лидия Ивановна. Школьникам казалось, что она еще больше ссутулилась и состарилась за это лето, глаза ее будто потемнели, прибавилось морщин.
- Мы живем в трудное время, дети! - начала она неожиданно молодым и твердым голосом. И вот уже посветлели ее глаза и будто разгладились морщинки.
- Может быть, вы скоро станете свидетелями больших событий. Впрочем, не только свидетелями, но и участниками. И я хочу в первый день нового учебного года пожелать всем вам успехов. Приобретайте знания, с ними вам будет легче во всякой борьбе. Учитесь. Хорошо учитесь! А теперь мы займемся…
Женька Драверт поднял руку с обгрызанными ногтями.
- Что тебе? - спросила Лидия Ивановна, недовольная тем, что ее прервали.
- Я не буду сидеть на одной парте с Кравченко! - обиженно буркнул Драверт, шлепая толстыми губами.
- Почему?
- Он мне не пара!
- Вот как!
С несвойственной ее возрасту быстротой учительница встала со стула и подошла к Драверту.
- Во-первых, почему ты сидишь?!
Драверт нехотя поднялся, отвалившись всем телом на спинку парты.
- А во-вторых, - продолжала Лидия Ивановна, - кого же тебе надо в соседи?
Драверт молчал, грызя ноготь.
- Кого же тебе надо? - повторила учительница.
- Мой папа машинист пассажирских поездов, а у него кто? - Драверт покосился на Костю. Его презрительный взгляд задержался на черной сатиновой рубахе с заплатами на локтях. Пальцы левой руки Драверта прошлись по светлым пуговицам своей гимнастерки, сшитой из серого сукна.
- Кравченко, кто твой папа? - мягко спросила Лидия Ивановна.
Костя встал и, держась за крышку парты, сказал:
- Мой папа был ремонтным рабочим, потом строил тоннели вокруг Байкала, был еще стрелочником, а теперь кондуктор!
- Так в чем же дело, Драверт? - холодно спросила учительница.
Но ответил Костя:
- Его отец, Лидия Ивановна, ходит в белых перчатках, его называют "господин механик". И фамилия у него особая. Женька сам говорил, что его дедушка и бабушка дворянского рода…
- Садитесь! - спокойно продолжала Лидия Ивановна. - Здесь все ученики и все одинаковы. Ты, Драверт, будешь сидеть рядом с Кравченко - вы с ним по росту подходите…
Она прошла к столу и обратилась ко всем ученикам:
- Так вот, начнем урок… Пусть каждый из вас вспомнит и расскажет нам, что интересного прочел он за летние каникулы. Может быть, кто-нибудь выучил наизусть стихотворение. Кто же первый? Спорщики, вы не начнете?
Весь класс повернул головы к задней парте.
Драверт толкнул Костю локтем в бок, что означало - дай дороги, вылез из-за парты и лениво пошел к доске. Он ухватился обеими руками за пояс, уставился куда-то в потолок, закачался, как маятник, и уныло задудел басом:
Колокольчики мои, цветики степные!
Что глядите на меня, темно-голубые?
И о чем…
- И о чем ты только думаешь, Драверт? - Лидия Ивановна подняла на ученика удивленные глаза. - Помнится мне, что и в прошлом году после каникул ты читал эти же стихи. Не надоело? Садись, колокольчик!
По классу пробежал легкий смешок.
Пока Женька Драверт стоял у доски, Костя думал, что же ему читать. Опять перед глазами поплыли страницы конторской книги с отцовскими записями. Есть там большое стихотворение про Малюту Скуратова, как он пытал в подземелье людей, посыпая их раны солью. Хорошо бы его рассказать, но Костя знает лишь несколько строк. Вот разве басню. Писал ее какой-то Демьян Бедный.
- Константин Кравченко! - слышится голос Лидии Ивановны.
Пропуская Драверта на место, Костя ткнул его в бок и пошел к доске. Он посмотрел на ребят. Васюрка подался вперед, пухлые губы его расплылись в улыбке. Вера Горяева так и впилась в Костю глазами. Чего она волнуется? Костя посмотрел на учительницу, увидел ободряющий взгляд ее голубых глаз, облизнул пересохшие губы и начал очень громко.
- Сочинение Демьяна Бедного…
И вдруг Костя запнулся - забыл заглавие. Помявшись, он сочинил его сам:
- "Война!"
В басне говорилось о том, как на господской даче барчуки, набрав еловых шишек, решили поиграть в войну. Они наняли крестьянских ребятишек изображать врагов. Когда началось сражение, деревенские ребята здорово поколотили барчуков…
Сошлись враги. Увлекшись боем,
Деревня перла напролом:
"Жарь под микитки! Бей колом!"
Барчата взвыли диким воем,
На крик сбежались их отцы.
"Ах, псы! Ах, подлецы!
За медный грош убить готовы, супостаты!"
"Да разве ж, - издали ребятушки кричат, -
Да разве ж чем мы виноваты?
Мы платы силою не брали у барчат!
Мы б их избили и без платы…"
- Кричал вдохновенно Костя. Лоб его покрылся испариной, вихор воинственно торчал.
Класс задвигался, зашумел. Все одобряли Костю, и только Женька Драверт отвернулся к окну, показывая багровую толстую шею. В глазах Лидии Ивановны играли веселые голубые огоньки. Но когда Костя кончил, они вдруг потухли.
- Неинтересную басню выучил ты, Кравченко, - сказала она. - Зачем же опять про войну, про драку? Вы и так каждый день воюете между собой… Ну что же, садись, вояка!
Направляясь к парте, Костя увидел, что свои ребята дружески подмигивали ему, а Женька злорадствовал, потирая руки.
После уроков Лидия Ивановна задержала Костю и спросила:
- Где ты взял басню? Кстати, она называется "Барчуки" и написана в 1912 году.
- Читал в одной папиной книжке!
- Где эта книга сейчас?
Костя замялся, глаза его забегали.
- Я не знаю…
- Дай мне слово, что ты нигде не будешь читать эту басню. Ты взрослый мальчик и понимаешь, что происходит. Я сама попрошу тебя читать ее, когда будет можно, и о Демьяне Бедном расскажу, но теперь нельзя. Ты понял меня?
Костя кивнул.
- И еще вот что! Никто не должен знать о нашем разговоре. Можешь сказать об этом только папе.
Глава двенадцатая
Таинственная записка
Костя Кравченко и Шурка Эдисон сидели на бревне, посматривали на тихо булькающую реку и вполголоса вели разговор о своих делах. Костя беспокоился, что кто-то упорно следит за каждым шагом подпольщиков. Он предлагал некоторое время не собираться и этим сбить противника с толку. Но изобретатель не соглашался сидеть сложа руки, когда в поселке бросили якорь беляки.
- А если нас всех переловят, как мышат? - спросил Костя. - Тогда что?
Пальцами босой ноги Эдисон поддел несколько камешков и, сбросив их в воду, ответил:
- Не переловят - подавятся!
Шурка настороженно оглянулся и добавил чуть слышно:
- Я ночью долго не спал и знаешь, что придумал?
Он подвинулся ближе к Косте.
- Слушай меня, виконт! Мы с тобой сегодня на тайную квартиру пойдем одни, даже Васюрке не скажем. Знаешь, почему? Если ничего не случится, ну… если нас опять не накроют - значит, за мной и за тобой никто по следам не ходит. Завтра Индейца позовем, послезавтра можно Проньку или Кузю прихватить. Так всех переберем и узнаем, за кем слежка. Вот тогда квартиру сменим, пусть враги пустую баню караулят. Согласен?
У Кости от таинственности перехватило дух.
- Ладно! Но квартира еще не все! Надо бы нам как-то разговор изменить! - шептал он в самое ухо Шурке.
- Как это изменить? - не понял изобретатель.
- А вот так… Мы должны между собой разговаривать и все понимать, а кто не наш, тот ни черта не разберет, пусть хоть сто лет подслушивает!
Эдисон уныло вздохнул.
- Эх! По-иностранному мы не кумекаем, вот что худо! Немецкий учим, а знаем только дас фенстер да айн, цвай, драй…
- Зачем нам иностранный? - горячо убеждал Костя. - Я недавно книжку читал… Один мужик шиворот навыворот разговаривал, и никто его не понимал. Себя он называл Вогопас Чивомис Камлевап. Думаешь, что это такое?
- Не знаю! - загорелся и Эдисон.
- А тут все просто! - Костя, уже забывшись, говорил громко. - Тут все буквы читаются справа налево. Получается Павел Максимович Сапогов… Проще пареной репы! - Костя, ликуя, засмеялся.
Эдисон с недоумением посмотрел на товарища.
- Что же, по-твоему, и нам так разговаривать? Запутаешься совсем. Вот я… Александр Сергеевич Лежанкин. А буду кто? Постой-ка!
Изобретатель начал писать пальцем на песке.
- Выходит, я Никнажел Чивеегрес Рднаскела?
- Ну и что! А у писателя, который книжку про Дон Кихота написал, какая фамилия была? Мигель де Сервантес Сааведра… И то ничего!
- Так он же нерусский. А я язык сломаю, пока такое выговорю. Нет, не подходит тайным революционерам такая грамота.
- Да ты погоди! - возмутился Костя. - Вогопас Чивомис только к примеру. Летом я с папой в Читу ездил к дяде, там ребята во время игры чудно так разговаривают и меня научили!
- Чему научили? - недоверчиво спросил Эдисон.
Костя решительно поднялся с бревна.
- Идем в тайную квартиру, а то здесь все-таки опасно.
Через заборы, плетни, по разным огородам ребята добрались до чураковской бани. Эдисон закрыл двери на крючок.
- Ну? - обратился он к Косте. - Как мы будем разговаривать?
Боясь, что Эдисон высмеет новую затею, Костя старался объяснить как можно понятнее. У него выходило все просто. Надо взять какое хочешь слово, разделить его пополам и сначала произнести вторую половину, а затем первую, и никто ничего не поймет… кроме своих подпольщиков, конечно.
- Скажи-ка что-нибудь! - попросил нетерпеливо Эдисон.
- Шли-по мой-до, - сказал Костя.
- Опять Вогопас Чивомис! - Шурка сердито махнул рукой.
- Слушай! - Костя схватил Эдисона за руку, как будто изобретатель собирался бежать. - Скажи несколько раз подряд, вот так: шли-по шли-по…. Получается "пошли". Попробуй теперь сам!
Эдисон пошевелил губами и признался:
- И верно, выходит что-то! Ну-ка еще!
Довольный, Костя продолжал урок:
- Мой-до, мой-до, мой-до… домой!
- И правда, получилось - пошли домой! - обрадовался Эдисон.
- Видишь, как легко! - торжествовал Костя. - Ну-ка скажи по-нашему: "Белые гады!"
- Лые-бе ды-га! - быстро сообразил Эдисон. - Ну, шли-по мой-до!
- Шли-по! - весело подхватил Костя и открыл дверь…
На улице они увидели идущего со станции Кравченко с сундучком в одной руке и фонарем в другой. Парнишки подбежали к нему. Костя хотел взять сундучок, но отец подал фонарь.
- Папа, в эшелонах чехи едут?
- С востока семеновцы, а на восток чехи!
- Хи-че, хи-че! - сразу же зашептал Эдисон.
На углу он свернул к своему дому и всю дорогу бормотал:
- Хи-че, хи-че! Лые-бе ды-га!
…Костя рассказывал отцу о событиях в школе. Тимофей Ефимович, слушая, ходил по комнате, заложив руки за спину. Временами он останавливался, внимательно смотрел на сына, произносил: "Ишь ты!" - и продолжал ходить. Потом сел рядом и начал говорить. Костя любил такие беседы. Отец обязательно вспомнит свое детство или молодость, поведает о том, чего от других не услышишь…
Тимофей Ефимович рассказывал о том времени, когда в Забайкалье прокладывался Великий Сибирский путь. Под городом Нерчинском он вместе с отцом возил на лошадях песок и землю для железнодорожной насыпи. Был он тогда уже женатым, имел двоих детей, но не умел ни писать, ни читать. В одной артели с ним работал пропившийся дьякон, у него и обучался Тимофей Кравченко грамоте. По вечерам и даже ночам, когда все укладывались спать, они сидели у костра. В какой-то истрепанной книге дьякон показывал буквы, на полях этой же книги Тимофей учился писать. Карандаш брал напрокат у десятника. Отец Тимофея учению не препятствовал, но на работу поднимал со всеми, чуть свет, и копейку на карандаш тратить не позволял, несмотря на то, что Тимофей Ефимович сам тогда зарабатывал…
Научившись читать и писать, Тимофей потянулся к книгам, читал много, с упоением, читал вслух своей семье и соседям. На это уходило все свободное время. Жена сердилась на него. "Мама такая добрая, почему же она сердилась?" - подумал Костя.
Трудно отцу. Заработок маленький, должность кондуктора у него сейчас нештатная, всегда могут уволить, а как же прокормить большую семью? И все-таки отец выкраивает деньги на покупку книг, несколько лет выписывает журнал "Жизнь".
Костя с любовью оглядывает шкаф с книгами Толстого, Пушкина, Гоголя, Некрасова. Отец поручил ему наблюдать за библиотекой. У них есть список книг, и Костя делает в нем пометку, если знакомые берут что-нибудь почитать. Отец многим советует читать Некрасова, сам он знает наизусть многие места из поэмы "Кому на Руси жить хорошо".
Тимофей Ефимович снова прошелся по комнате.
- Ты показывай мне, какие книги читаешь… Значит, отец Филарет сказал: "Смутное время?" Ишь ты, долгогривый!.. - Отец усмехнулся: - Время! Подрастешь, сынок, и вспомнишь эти годы. Бурные они, а интересные. Только учись. Мне не пришлось, так я вас теперь тянуть буду из последних сил…
Отец подошел к кровати, собираясь отдохнуть после поездки. А Костю он попросил сбегать на Хитрый остров за дядей Филей…