* * *
Уже смеркалось, когда Костя вернулся с острова и пошел к Эдисону учить географию. Шурка помогал ему. Занимаясь, они для тренировки произносили названия городов и рек на тарабарском языке:
- Лга-во, тов-сара…
Неожиданно появился Васюрка. Размахивая небольшой бумажкой, он сбивчиво рассказал о том, что сегодня в тайной квартире побывал враг. Не более часу тому назад Витька нашел в бане записку с непонятными словами.
- Дай-ка ее сюда! - строго сказал Эдисон, предчувствуя что-то недоброе.
Васюрка положил на стол четвертушку тетрадного листа в клеточку. На этом клочке кто-то, скрывая свой почерк, написал крупными печатными буквами:
"Хие-пло вы льщики-подпо.
Жу-хо по шим-ва дам-сле…"
- Мы обнаружены! - застонал Эдисон.
Костя, заглядывавший через плечо великого изобретателя, был бледнее стены.
И в эту минуту в комнату ворвался Витька. Костя сразу накинулся на него.
- Где ты взял эту бумажку?
- Нашел в нашей бане… Васюрка убежал в лавочку, а меня не взял. Я пошел в огород, сорвал репу, а дверь открыта. Я вошел в баню и нисколько не забоялся. Бумажка на окошке лежала. Я взял ее и принес домой, попросил Васюрку сделать пароходик. Он бумажку отнял, а мне за нее гильзу дал… Вот эту!
Витька, нагнув голову, снял фуражку, и все увидели среди гвоздиков и пробок винтовочную гильзу.
- Кто приходил в баню? Ты видел? - допытывался Костя.
- Никого я не видел!
Наступила тишина. Эдисон и Костя не могли смотреть друг на друга. Было ясно: за одним из них или за обоими сразу следит враг, который так зло насмеялся над ними. Но откуда он знает тарабарский язык?
Эдисон повернулся к Васюрке.
- Наблюдай за баней до самой ночи!
Васюрка взял за руку Витьку, и братья удалились.
- Я знаю, кто нам пакостит! - сказал Эдисон.
- Кто?
- Миссис Конфорка, вот кто!
- Точно! Как это мы раньше не додумались! Тогда вот что!..
Костя изложил свой план. В баню Чураковых никому пока не ходить. Подпольщиков тарабарскому языку не обучать, он не годится для секретов, и вообще с ним одна канитель. Лучше начать слежку за Конфоркой, узнать, где она живет, куда ходит и с кем встречается…
* * *
Пока Костя "изучал" географию, Тимофей Ефимович рассказал пришедшему дяде Филе то, чего не мог рассказать сыну…
В Петровске живет и работает сапожником военнопленный чех Боушек. Он выходит на станцию к эшелонам, подолгу беседует с чешскими солдатами, потом сообщает Усатому: на какой станции, к какому вагону следует подойти, от кого и что получить. В Куренге чернявый повар вручил Тимофею Кравченко два нагана, несколько ручных гранат и винтовочные патроны.
- Вот оно как! - сказал Тимофей Ефимович, подмигивая дяде Филе.
Кравченко взял корзину, принесенную дядей Филей, и пошел в кладовку.
- Принимай "картошечку", - сказал он, вернувшись.
- Есть одна закавыка, Ефимович. Сегодня утром в наш цех начальник станции Блохин заглядывал. Ко мне подошел и спрашивает: "Работаешь, солдат?" Отвечаю ему: "Работаю до седьмого пота!" А он: "Бог труды любит! Работай, да почаще оглядывайся!" Перед самым гудком ребята передали, что семеновские офицерики мной интересуются. Что на это скажешь?
- Вот что скажу… За гранатами сам пока не приходи. Может, ребятишек к этому делу осторожненько приспособим. Оставь корзинку-то, надо проверить, не следят ли за твоей квартирой. Ночки две-три там не появляйся!
Глава тринадцатая
Заморские гости
Разбудили Костю раньше обычного. За чаем отец сказал ему:
- Быстренько отнеси дяде Филе картошку, а то он вчера торопился в ночную смену и не взял. Да смотри, не балуй дорогой - не упади, не рассыпь…
Костя нес корзину на Хитрый остров и думал в смятении: "Почему папа поручил это мне? А может, он знает, что я догадываюсь?.. Посмотреть бы эти подарки от "зайчика"… Нет, лучше не надо… Вот когда-нибудь я расскажу ребятам про настоящее задание…"
Дядя Филя жил на крайней тихой улице. Комнату он снимал в небольшом домике с голубыми ставнями. Косте хотелось проникнуть туда незаметно: прижимаясь к заборам или ползком через огороды. Но, несмотря на ранний час, улицы были людными: мастеровые шли на работу, женщины несли на коромыслах воду. Пришлось шагать у всех на виду…
Еще издали Костя заметил, что выходившие в палисадник окна закрыты. Толкнул плечом калитку, она беззвучно открылась. Едва он ступил во двор, как его больно схватили за руку. Костя сначала рванулся, а потом уже разглядел молодого офицера с короткими усами.
- Стой, стервец!
Выскочивший из-за домика здоровенный солдат выхватил у Кости корзинку. "Бежать", - мелькнуло у Кости, и он впился зубами в офицерскую руку с золотым кольцом. От нее пахло духами. Сейчас же щеку обожгло ударом. Костя упал, стукнувшись головой о собачью будку. И в этот же миг он увидел, как солдат перевернул корзинку. Костя в ужасе закрыл глаза.
- Да… история! - обескураженно протянул офицер.
- Вставай, что ли! - солдат дернул Костю за руку. - Разлегся тут!
Открыв глаза, Костя увидел раскатившиеся по двору картофелины, чистые, почти одинаковой величины. Он вскочил и схватился за голову: затылок жгло.
- Часто носишь? - спросил офицер, указывая кивком головы на рассыпанную картошку.
- Когда дядя Филя попросит…
Офицер топнул на Костю ногой:
- Брысь отсюда!
Костя пробкой вылетел со двора и пустился наутек. Спешка и волнение не помешали ему увидеть Конфорку, сидевшую в эту раннюю пору на лавочке около соседнего дома…
Отец перед навесом колол дрова.
- Папа! - бросился к нему Костя.
Торопливо глотая окончания слов, рассказывал он обо всем, что случилось на Хитром острове.
- Да ты у меня совсем молодец! - весело сказал Тимофей Ефимович, видя, что сына трясет. - Очень даже молодец. Только теперь - молчок. Ты ничего не видел, ничего не знаешь. Понятно?
- Клянусь!
- Вот и хорошо! А теперь собирайся в школу.
Косте хотелось спросить, где же дядя Филя, но отец повторил:
- Иди, иди!
* * *
Через несколько дней появились заморские гости…
Пронька и Кузя пропустили первый урок, но зато первыми принесли весть:
- Японцы приехали!
В перемену двух друзей окружили ученики, расспрашивали, какие собой японцы. Больше говорил Кузя, гордый тем, что к нему обращались даже старшеклассники.
- Япошки маленькие такие, чуть поболе меня ростом. А винтовки у них нерусские, вместо штыков кинжал торчит, у офицеров сабли длинные, в белых ножнах, по земле тащатся и гремят - прямо смехота одна!
- Ну, а на лицо они какие? - допытывались девочки.
- Ясно, какие… Вроде нашего Леньки Индейца, шибко загорелые! Солнце у них там не закатывается, вот и…
На помощь пришел Пронька.
- Чего спрашиваете? Проходили же по географии жаркие страны.
- У них и на флаге солнце, - тараторил Кузя, - только оно белое, а не желтое…
- Страна восходящего солнца! - тоном знатока сказал Женька Драверт. - Воинственная держава, теперь кое-кому кисло придется!
На Женьку сразу закричали:
- А ты чего обрадовался?
- Иди отсюда!
После занятий все кинулись на станцию смотреть японцев. Ленька Индеец даже сбежал с последнего урока, ему надо было набраться впечатлений, чтобы потом, захлебываясь, рассказывать о своих фантастических приключениях. Он долго разглядывал солдат. На них были кители и брюки грязно-желтого цвета, на ногах обмотки и тяжелые ботинки. Индейцу казалось, что японцы при ходьбе не поднимают ноги, а волочат их, все время шаркают по земле. "Привыкли, что у них всегда землетрясения, вот и боятся упасть", - решил Ленька. Особенно удивили его погоны: маленькие, узенькие, красного цвета, они тянулись не вдоль плеча, а поперек. И что еще странно - многие солдаты и офицеры были в очках и с золотыми зубами. Улыбаясь, японцы обнажали только верхний ряд широких зубов. Один из них, толстогубый, поманил Леньку к себе, взял из сумки книжки, посмотрел тетради и начал хвастаться своим знанием русского языка:
- Руски харасе, борьшевику прохо!..
Затем он достал из кармана кителя маленькую блестящую коробочку и открыл ее. Ленька увидел на обратной стороне крышки зеркальце. Японец тряхнул коробочкой, и в желобок на сгибе выкатилась бледно-розовая горошинка.
- Зинта. Пожаруста! - залопотал японец, протягивая Леньке коробочку.
Индеец боязливо оглянулся, пожимая плечами. Тогда японец опрокинул коробочку себе на ладонь и бросил горошину в рот. Ленька подставил руку, одна зинта выкатилась ему на ладонь, и он тоже осторожно положил ее на язык. Резкий запах заполнил рот, но Ленька продолжал сосать горошину.
- Харасе! - улыбнулся японец.
И вообще, как показалось Леньке, все японцы слишком много улыбались, часто говорили "харасе" и зачем-то при этом показывали большой палец…
Ребятишки уже ходили за солдатами и научились просить по-японски горошинки из коробочек.
- Зинта кудасай! Зинта кудасай! - кричали они.
И если получали их, то благодарили тоже по-японски:
- Аригато! Спасибо! Аригато!
Старик Матрос ругал ребятишек:
- Не просите у них ничего и не берите. Гордость свою показывайте, вы же русские люди. Эти вояки приехали грабить и убивать нас!
Ленька подошел к вагону-кухне. Солдаты, получив в котелки вареного риса, тут же ели его двумя тоненькими палочками. Это больше всего забавляло собравшихся детей.
- Смотри, и не уронит нисколько!
- А хлеба у них нету?
- Они без хлеба привыкшие! Вот чудаки!
- Японцы, говорят, змей едят и вустрицов!
Солдаты подходили к станционным торговкам, пробовали кедровые орехи, плевались. От голубики и брусники они морщились. Один с тесаком на поясе подставил обе ладони и кивнул на ягоду. Тетка вывалила ему стакан крупной, словно клюква, брусники. Солдат оскалил зубы и пошел прочь.
- А деньги? - закричала торговка.
Но японец даже не обернулся.
- Чтоб тебе треснуть, черт некрещеный! - кричала вдогонку женщина.
Костя и Шурка Эдисон спустились к линии по лестнице около товарного двора и увидели сидящего на рельсах моложавого офицера в очках с золотыми ободками. Он что-то чертил в записной книжке. Офицер показал ребятам только что нарисованную русскую церковь среди высоких сосен.
- Похожа! - сказал Костя.
- Мастак! - добавил Эдисон, поражаясь, что рисунок выполнен чернилами, в то время как чернильницы у японца не было, - он держал только ручку. Как видно, чернила помещались внутри ручки и сами по себе стекали на перо. Эдисон загляделся на ручку, такой еще никогда не приходилось видеть. "Самому бы сварганить, да не даст поглядеть как следует этот леший", - пожалел изобретатель.
- Здравствуйте! - вдруг чисто по-русски сказал офицер. - Я имел честь окончить в Харбине русское коммерческое училище. Будем друзьями.
"Ишь ты!" - хотелось сказать Косте по-отцовски, но он промолчал, разглядывая чужеземца. А Шурка Эдисон по-прежнему не спускал глаз с диковинной ручки.
- В Харбине! - повторил офицер. - У вас тут чудесный и богатый край. Как называется эта ваша река?
Костя ответил и потянул Эдисона за рукав, торопясь уйти от назойливого собеседника. Около водокачки ребята встретили Индейца.
- Я умею считать по-японски! - затараторил он хвастливо. - Вот слушайте. Ичи, ни, сан, ши, го…
Индеец вытащил из сумки полпачки японских галет.
- Это мне дали… Крепкие - топором не разрубишь! Знаете, как просить? Пан кудасай!
- Может, они отравленные, а ты ешь! - сердито сказал Костя.
- Выбрось! - закричал Эдисон.
Индеец повертел пачку, нехотя бросил ее за водогрейку и побежал куда-то. Костя и Эдисон зашагали дальше…
Пронька и Кузя тоже бродили по вокзалу. Они заглянули в раскрытое окно комнаты дежурного по станции, в которой работал Хохряков. Теперь рядом с ним сидел японец с наушниками и что-то выкрикивал в фонопор. "Уже устроился на чужом месте", - зло подумал Пронька о японском солдате.
Хохряков, увидев ребятишек, прогнал их.
- Проваливайте отсюда! И без вас тошно!
Японцы заняли под жилье старое здание вокзала. Они таскали из вагонов винтовки, ящики с патронами, травяные мешки с рисом, циновки. К входным дверям этого здания с перрона спускалась лестница в семь-восемь ступенек. На верхней ступеньке стоял часовой. Костя и Эдисон остановились посмотреть кинжальный штык на винтовке, но часовой замахнулся на них прикладом и зашипел:
- Руски нехарасё!
Подбежал Индеец.
- У них там, - он показал на занятое японцами помещение, - нары устроены, постелей нет - одни циновки лежат. И на полу циновки. Япошка, когда входит в казарму, снимает у порога ботинки и надевает какие-то шлепанцы, они за один палец веревочкой укрепляются. Так и топает…
- А если вдруг тревога? - спросил Эдисон.
- Тогда они забегают в своих туфельках!
- Откуда ты все это знаешь? - спросил Костя.
- Я в окошки заглядывал! С той стороны нет часового.
На самом деле он ничего не видел, а только слышал, как пять минут тому назад Матрос рассказывал об этом Веркиному отцу, смазчику Горяеву.
На втором пути стоял под парами маневровый паровоз Храпчука. Храпчук сидел у окошка, смотрел, как японцы вселяются в здание, и сердито фыркал. На железных ступеньках "компашки" примостился постоянно работающий с ним сцепщик вагонов. Затолкав за голенище сапога свернутые флажки, сцепщик, ни к кому не обращаясь, сказал:
- И чего их сюда нелегкая принесла?!
- Нет, ты гляди, - ворчал Храпчук, - распоряжаются, будто у себя в Токио. Приперлись атамана Семенова оберегать. А кому он нужен, этот казачишка?! Ничего, мы им всем накостыляем, придет наше времечко!
- Говори, да не громко! - урезонивал сцепщик старика. - Они ведь злющие азиаты, скажут, что ты "борьшевику", и сделают тебе эту… харакири, сразу кишки выпустят!
По перрону шли прихрамывающий начальник станции Блохин и японский офицер. Блохин, улыбаясь, что-то рассказывал и называл офицера господином Цурамото. Японец кивал головой.
- Я в Харбине окончил русское коммерческое училище и все понимаю!
- Наша Блоха к японцам подлизывается. Вот контра проклятая! - возмущался Храпчук.
Проньке и Кузе уже надоели заморские гости. Мальчики направились домой. Около лавочки грека Попандопуло к ним присоединились Костя и Эдисон. Шли по путям. Из-под вагонов, стоящих против депо, выскочил Индеец. Он уже успел побывать в цехах и узнал, что японцы пришли проверять ремонт паровозов. Индеец не мог удержаться, чтобы не прихвастнуть перед товарищами:
- Один японец, важный такой, генерал ихний, что ли, увидел меня и спрашивает, где можно хорошую квартиру найти. Я не растерялся и говорю: "У нас, за речкой, бабушка Аничиха угол сдает".
Ребята хохотали.
- А он что же, генерал этот?
- Он ничего. Аригато, говорит, пожаруста.
- Ох, и заливало же ты! - хлопнул Пронька Индейца по шее.
- И вовсе я не заливаю! Кого хотите спросите, хоть самого генерала!
- Ребята, девчонки бегут! - сказал Кузя. - Давайте говорить по-японски.
И правда, вдоль линии бежала Вера с подружками. Кузя нарочно громко произнес:
- Аригато! Ичи, ни, сан…
Девочки остановились.
- Подумаешь, какие иностранцы! - сказала Вера. - У кого это научились собак дразнить? Костя, ты у них за учителя?
- Проваливай дальше! - загорячился Индеец.
Вера обернулась.
- Много у японцев милостыни насобирал? Ходил и все канючил: "Пан кудасай". Я лучше с голоду умирать буду, а от них ни крошки не возьму… Эх ты, а еще…
Она хотела что-то сказать, но прикусила губу, повернулась и побежала. Девочки кинулись за ней. Даже сквозь загар было видно, как покраснел Индеец.
- Связались с бабами! - пробормотал он.
На мосту повстречались с Васюркой. Оказывается, у него сильно заболел отец, в школу идти не пришлось, и японцев он еще не видел. Сейчас он шел на станцию, чтобы купить для больного немного белого хлеба…
Матрос в своем поношенном полушубке, старых валенках и в шапке с торчавшими ушами все время толкался на вокзале, собирал вокруг себя глазеющих жителей и рассказывал о Цусимском бое, в котором ему довелось участвовать. Он часто поминал адмирала Макарова. Старик бил себя кулаком в грудь и запальчиво говорил:
- Я русский матрос и никогда на колени перед микадушкой не стану!
Из депо через станцию проходили с работы мастеровые. Они советовали Матросу помалкивать, просили его уйти в сторожку на кладбище. Раза два упрашивал его и Хохряков, но старик не унимался.
- Я их в Японском море не боялся, а на родной земле и подавно не боюсь.
Матрос долго прохаживался мимо часового, подмигивал ему, говорил какие-то слова. Солдат молча мотал головой. Матрос отвернулся от него, как бы собираясь уходить, а сам снял шапку, перекрестился, прошептал: "Прими его, господи", и со всего размаху ударил японца по голове. Часовой и винтовка покатились вниз по лестнице. Все смотрели на солдата и лишь немногие заметили, что Матрос на ходу вскочил на свободный тормоз отправлявшегося товарного поезда…
Часового с проломленным черепом унесли в казарму. Вызвали переводчика - того самого моложавого офицера, который рисовал церковь. На место происшествия явились семеновский и чехословацкий коменданты, прибежал, прихрамывая, начальник станции Блохин. Узнав, в чем дело, семеновский комендант закричал в собравшуюся толпу:
- Кто ударил солдата японской императорской армии? Расстреляю подлеца!
Конфорка, с утра толкавшаяся на вокзале, подала коменданту оброненную Матросом шапку, тот помял ее в руках, шагнул к начальнику станции.
- Догнать подлеца!
Блохин по-военному приложил руку к козырьку фуражки.
- Сделаю все, что в моих силах, ваше благородие! - сказал он и, отдернув руку, погладил свои жиденькие усы.
Комендант, Конфорка и начальник станции торопливо ушли в здание вокзала. Японцы у входа в казарму поставили двух часовых.
Машинист Храпчук, наблюдая всю эту сцену с паровоза, хотя и не одобрял поступок Матроса, все же от удовольствия даже руки потер. Он и сам не прочь бы размахнуться по-стариковски. Однако скоро Храпчук растревожился не на шутку. На паровоз к нему поспешно влез Хохряков и сказал, что комендант требует немедленно послать дрезину на кладбище. Матросу несдобровать, если семеновцы найдут его там. Конфорка узнала шапку старика. Надо бы срочно предупредить его, но как? Храпчук подал мысль: подвезти кого-нибудь на "компашке" до семафора, а там уже близко кладбище. Но кого послать? Хохряков нервничал. Совсем недавно вертелись тут ребятишки и вдруг исчезли. Машинист выглянул из окошка.
- По-моему, у хлебной лавки Васюрка стоит.
Хохряков сбегал к лавке и привел Васюрку, успев объяснить, что он должен сделать. Храпчуку же наказал:
- Возвращаться не торопись! Прицепи две пустые платформы, что стоят за депо, и подольше покатай их на выходных стрелках, а я задержу, сколько можно, отправку дрезины!
Храпчук дал свисток, и "компашка", отдуваясь паром, покатил со станции.