С трудом Клаве удалось добиться, чтобы её записали на курсы медсестёр.
Присмиревшая, она вернулась домой и принялась помогать Лёле собираться к отъезду.
- Так-то лучше, - улыбнулась сестра. - А то счёты затеяла: старшая, младшая… - И, осмотрев в гардеробе свои платья, юбки и блузки, она кивнула на них Клаве: - Забирай моё добро. Больше не требуется…
- А мне, думаешь, только и дела осталось, что на танцульки бегать, - с досадой отозвалась Клава. - Ты мне лучше учебники оставь…
- Ты что, на курсы записалась?
Клава кивнула головой.
- Значит, тоже скоро на фронт? - покосившись на мать, шёпотом спросила Лёля. - А как же с мамой?
Клава в ответ только вздохнула.
Вечером она провожала сестру. Евдокия Фёдоровна на станцию не пошла: не надеялась на свои ноги. С трудом спустилась она со второго этажа, посидела с дочкой на крыльце, потом обняла Лёлю и беззвучно заплакала.
Лёля, обычно грубоватая и неласковая с матерью, сейчас растрогалась и принялась уверять, что мать одна не останется, а будет жить вместе с Клашей. В горле у неё пощипывало всё сильнее и сильнее.
- Клашка, ведь так? Да скажи ты маме… - толкнула она сестру, которая с безучастным видом смотрела на догорающую на горизонте зарю.
- Ладно, дочка, - пересилила себя Евдокия Фёдоровна. - Я ведь всё разумею. Раз ты уходишь, старшая тоже дома не усидит. Считайте, что я вас обеих и провожаю. Идите, дочки.
На станции творилось что-то несусветное. Пути были забиты железнодорожными составами. Из вагонов выносили раненых и укладывали в грузовик. Теплушки были переполнены беженцами. Женщины у водокачки стирали бельё, между путями горели костры, на них готовилась пища, всюду сновали ребятишки. Поезда трогались без всякого предупреждения, и застигнутые врасплох беженцы наспех тушили костры и бросали в тамбуры недогоревшие чадящие поленья - берегли топливо. С воплями и криками гнались за поездом отставшие женщины и ребятишки.
- Клаша, что ж это?.. - каким-то сдавленным голосом просила Лёля. - Неужто так плохо там? - И она кивнула на запад, откуда доносились глухие звуки взрывов и орудийной стрельбы.
- Поезжай, Лёля, скорее, - вслух подумала Клава. - И мне надо ехать… Всем на фронт надо.
Сёстры с трудом отыскали состав, идущий на Псков, нашли нужный вагон. В нём уже было полно девушек-медсестёр.
- Ну, Лёлька, смотри… чтоб нам не краснеть за тебя, - сказала на прощанье Клава.
- Ещё что скажешь! - грубовато ответила Лёля и, устыдившись, крепко обняла сестру, поцеловала её в губы и скрылась в вагоне.
Клава пошла обратно. Неожиданно в станционной суматохе она столкнулась с Федей Сушковым и Капелюхиным.
- Клаша! - вскрикнул Федя. - Вот хорошо, что встретились! Я ведь к тебе проститься забегал. Мы с Борькой в Ленинград едем…
- Вот только неизвестно, как доедем, - подал голос Капелюхин. - Третий час на станции крутимся. Ни в один вагон не пробьёшься…
- Нас все за беженцев принимают, - признался Федя, смущённо поглядывая на внушительных размеров чемодан в руках у Капелюхина. - Говорил я тебе, - упрекнул он приятеля. - Не мирное время - с таким гардеробом ехать. По-походному надо, с рюкзаком.
Клава с удивлением покосилась на ребят. Одеты они были по-праздничному, в новые костюмы, в светлые, с начёсом, кепочки, а у Капелюхина под горлом широким франтоватым узлом был повязан цветастый, как фазанье крыло, галстук.
- Что это разоделись, как на экскурсию?
- Это он уговорил, - смущённо кивнул на приятеля Федя.
- А что ж такого? - заспорил Капелюхин. - Не куда-нибудь - в Ленинград едем. А вдруг придётся в выходной по Невскому прошвырнуться, в Эрмитаж сходить…
- Ох, Боря, думаю, что не до прогулок вам будет, - вздохнула Клава и спросила Федю, как отец относится к его отъезду.
- Получил полное родительское благословение, - ответил Федя. - Так и так, говорит, а войны тебе не миновать. Да вот он и сам…
Подошёл Матвей Сергеевич, поздоровался с Клавой и сообщил, что наконец-то он пробился к военному коменданту и получил у него два посадочных талона на псковский поезд.
Но вагоны, к сожалению, не указаны, так что придётся пробиваться в какой попало.
- Пойдёмте, я вас усажу, - предложила Клава и повёл всю компанию к псковскому поезду.
Отыскав знакомый вагон, она вызвала из него Лёлю и попросила взять с собой ребят.
Девчата, узнав Сушкова и Капелюхина, охотно втащили их вещи в вагон.
Потом, простившись с Клавой и Матвеем Сергеевичем влезли в вагон и сами ребята. Вскоре поезд тронулся и, лязгая колёсами на стыках, отошёл от станции.
Над городом завыла сирена. По радио объявили воздушную тревогу…
Батальон в школе
Утром чуть свет Клаву вызвали в райком партии.
- Не удивляйся, что так рано подняли, - протягивая руку, объяснил ей секретарь райкома Остроухов, плотный крупнолицый мужчина с седеющим ёжиком волос на голове. - У нас теперь рабочий день без начала и без конца. Присядь, подожди!
Клава отошла к окну.
Дмитрия Алексеевича Остроухова она знала неплохо. Не один раз, придумав с пионерами какое-нибудь интересное дело - то пылающий костёр на берегу Горохового озера, то встречу пионеров со старыми коммунистами и знатными людьми города, то далёкий поход по местам первых боёв Красной Армии, Клава прорывалась в кабинет к секретарю райкома партии за советом.
- Несподручно мне заниматься такими делами… Возраст не тот! - отшучивался Дмитрий Алексеевич, но Клава настойчиво заставляла выслушивать себя.
Сейчас в кабинет секретаря то и дело входили люди и, склонившись над столом, вполголоса докладывали, как идёт подготовка к эвакуации жителей города.
"Зачем меня-то позвали? - подумала Клава. - Неужели опять поручат какую-нибудь работу с детьми? Может быть, пошлют сопровождать эшелон с детдомовцами и школьниками". Ну нет, с ребятами она распрощалась надолго, ей надо сейчас догонять Лёльку…
- Прошу, - пригласил Остроухое Клаву, когда волна посетителей немного спала. - На фронт, наверное, собралась? - прямо спросил он.
Клава кивнула.
- Откуда вы знаете?
- Время такое - догадаться нетрудно, - усмехнулся секретарь райкома. - Сестру проводила, сама на курсы записалась… Так вот, Клаша. Фронт для тебя уже есть… Здесь же, в городе, рядом.
- Как - в городе? - не поняла Клава.
- Хотим послать тебя в истребительный батальон к комсомольцам. Будешь помогать Важину…
- Василию Николаевичу? - вскрикнула Клава.
- Да, да. Он назначен командиром истребительного батальона.
- Дмитрий Алексеевич, а кого истреблять будем? Неужели город сда… - Клава не договорила, помешал телефонный звонок.
Сказав в трубку, что он выезжает, Остроухов поднялся из-за стола и нахлобучил на голову фуражку.
- Так как же, Клаша? Ребят ты знаешь. Многие твои бывшие пионеры. Будешь у них вроде за политрука. Твоему слову они вот как верят. А положение в городе не из лёгких, ожидать можно всякого… Так согласна?
- Раз надо, пойду, - кивнула Клава. - А только курсы я всё равно не оставлю…
- Ну что ж, учись, пригодится. Желаю успеха! - Остроухов пожал ей руку, и они расстались.
Заглянув домой и предупредив мать о своём назначении, Клава направилась в свою школу, где теперь размещался истребительный батальон.
У дверей со старенькой трёхлинейной винтовкой в руках стоял на посту Саша Бондарин. Он был в своей неизменной школьной вельветовой куртке с "молниями", в тапочках на босу ногу и в сатиновых спортивных шароварах. Куртка была заправлена в шаровары и перетянута широким солдатским ремнём, на котором висел патронташ. От аккуратного пробора не осталось и следа, тёмные волосы были взлохмачены, и на макушке чудом держалась залихватски посаженная крошечная кепка.
У школьной ограды толпилось несколько мальчишек во главе с Петькой Свищёвым. Они завистливо поглядывали на Сашу, особенно на его винтовку, вздыхали, переминались с ноги на ногу и упрашивали часового пропустить их в школу к командиру истребительного батальона.
- Сказано вам, без пропуска нельзя, - говорил Саша. - И вообще шли бы вы по домам… Тут вам не игрушки.
- А может, я книжки в классе забыл, - настаивал Петька. - Почему в школу не пропускаешь?
- Спохватился тоже… Какие теперь книжки, когда война? - отмахнулся Саша.
- А почему тебе автомат не дали? - не унимался Петька.
- Винтовка тоже неплохо…
- А может, она учебная… не стреляет. И патроны, наверное, холостые.
- Много ты понимаешь! - рассердился Саша и запальчиво принялся объяснять, что винтовка у него самая настоящая боевая, безотказная, и патроны совсем не холостые.
- А часовому на посту разговаривать не полагается, - усмехнулась Клава, подходя к дверям школы.
Саша вспыхнул, как девица, и, бросив на мальчишек свирепый взгляд, замер по стойке "смирно", прижав винтовку к бедру.
Клава, косясь на сконфуженного часового, взялась за дверную ручку.
- Про… пропуск? - сдавленным голосом произнёс Саша.
- Пропуск?! - с деланным удивлением переспросила Клава. - Разве ты меня не знаешь? Я же старшая пионервожатая.
Саша смутился ещё больше.
- Нельзя без пропуска… Никому… Так приказано… - забормотал он и с решительным видом загородил дверь.
- Наконец-то часовой вспомнил свои обязанности, - улыбнулась Клава и покачала головой: - Ах, Саша, Саша…
Она показала ему направление райкома и вошла в школу. Истребительный батальон, составленный из выпускников школы, из старшеклассников и городских комсомольцев, размещался в школьных классах. Парты были вынесены в коридор, на полу лежали матрацы, набитые соломой или сеном и застеленные разномастными домашними одеялами: комсомольцы находились на казарменном положении. В углу в козлах стояли винтовки, на стене висели противогазы. Тут же были свалены фанерные мишени для стрельбы, прицельные станки, учебный станковый пулемёт.
Командира истребительного батальона Василия Николаевича Важина Клава отыскала в учительской. Он давно уже расстался с пионерской работой, пошёл добровольцем на финский фронт, перенёс тяжёлое ранение и, вернувшись обратно в школу, преподавал здесь черчение и рисование. Важин очень обрадовался приходу Клавы.
- Это хорошо, что тебя сюда направили. Основной состав истребителей как раз твои бывшие пионеры. Вот давай и прибирай их к рукам.
- А что? Вы недовольны ребятами?
- Да как тебе сказать… Народ они боевой, все рвутся с фашистскими десантниками схватиться, а нам пока приходится другими делами заниматься. Мост охраняем, хлебозавод, оклады… Окопы роем… Военную подготовку проходим. А ребятам всего этого мало. - Важин вздохнул и пожаловался: - Я ведь, Клаша, на фронт просился, а меня вот сюда, в батальон. А какая же тут война…
Клава незаметно вздохнула. А она-то собиралась пожаловаться Василию Николаевичу на свою неудачу!..
В учительскую вошла Анна Павловна Оконникова. Она приметно постарела, осунулась, глаза её смотрели скорбно и строго: в последние дни учительница проводила на фронт двух сыновей.
- И ты, Клаша, тут? Это правильно, - заговорила Анна Павловна. - Сейчас всем трудно, а ребятам в особенности. На фронт их не берут, вот они мечутся. Каждый из них вроде экзамен держит. Как дальше жить, что делать, как делу помочь? Самый ответственный экзамен. Перед людьми, перед своей совестью. Вот и поддержи.
Анна Павловна открыла шкаф и попросила Клаву помочь ей собрать ребячьи документы, характеристики, классные журналы и ведомости.
- Зачем всё это? - спросила Клава.
- Директор школы наказал перед уходом в армию. Что бы ни случилось, а ребячьи документы велел сохранить. Вот я и спрячу их где-нибудь дома…
Клава помогла учительнице собрать нужные бумаги. Они отнесли их на квартиру к Анне Павловне, сложили в деревянный сундучок, окованный железом, и закопали на огороде.
С первого же дня Клава вошла в жизнь батальона. Проверяла посты у моста, у складов, у хлебозавода, вместе с комсомольцами занималась военной подготовкой - училась в считанные минуты окапываться, маскировать стрелковую ячейку, делать перебежки, переползать по-пластунски.
Эвакуация города между тем продолжалась. Уезжали женщины, дети, старики. На грузовиках и на подводах они двигались на Псков, на Порхов, на Старую Руссу.
Клава уже несколько раз говорила матери, что ей надо бы уехать из Острова, хотя бы в деревню к родственникам. Всё же там спокойнее, безопаснее, не надо каждый день прятаться от бомбёжки в подвал.
- Куда я пойду… С моими-то ногами, да ещё одна, - отказывалась Евдокия Фёдоровна. - Вот если бы с тобой…
- Мне, мама, нельзя. Дела в городе, - говорила Клава, не в силах признаться матери, что она, так же как и Лёля, вскоре может уйти в армию.
- Так я подожду, - соглашалась Евдокия Фёдоровна. - Жить ещё можно. Управляйся со своими делами.
Как-то вечером, когда Клава находилась в школе, ей сообщили, что её хочет видеть отец Саши Бондарина. Клава вышла на улицу. Опираясь на палку, навстречу ей шагнул пожилой грузный мужчина.
- Хочу с вами насчёт Саши поговорить, - сказал старший Бондарин.
Клава не удивилась: родители частенько останавливали её на улицах или заходили в школу, чтобы посоветоваться о своих ребятах.
- Слушаю, Иван Сергеевич.
Бондарин заговорил о том, что его Саша вот уж девятые сутки ночует в школе, дома почти не бывает и считает себя мобилизованным бойцом истребительного батальона. А дома у них больная мать, и её надо вывезти из города. Но без провожатого больная мать выехать, конечно, не может.
- Посодействуйте, Клаша, повлияйте на сына. Пусть он с матерью едет - за ней уход нужен… И на руках поднести потребуется.
- А вы сами с Сашей говорили?
- Начинал, - сказал Иван Сергеевич. - Только парень слушать ничего не хочет: "Не могу, я мобилизованный боец-истребитель".
- Но он ведь действительно мобилизован, - подтвердила Клава. - Как комсомолец.
- Понимаю… Сам добровольцем на гражданской был, - вздохнул Иван Сергеевич. - И Саша никуда от армии не денется. Сейчас о матери надо подумать.
- Хорошо. Я поговорю, - согласилась Клава.
Вернувшись в школу, она отыскала Сашу Бондарина и передала ему разговор с отцом.
- Так и знал, - с досадой сказал Саша. - Я же ему сколько раз объяснял: не могу уехать. А он опять за своё. Ребята в батальоне, Федька Сушков в военном училище, а я в тыл забирайся. Ну уж нет…
- А как же мама? - напомнила Клава.
Саша нахмурился: с матерью действительно положение тяжёлое.
- А если так, - подумав, заговорил он, - пусть с матерью отец уезжает. Он инвалид, возраст у него не призывной. А я здесь останусь. Отец и твою маму может захватить.
Сашино предложение показалось Клаве заманчивым, и она решила переговорить с Иваном Сергеевичем.
С утра за Великой усилилась орудийная канонада, и первые снаряды упали на окраину города.
Клава побежала к Ивану Сергеевичу. Дома его не было, он ушёл на работу. Тогда Клава отправилась в продмаг за рекой, которым заведовал Сашин отец. Магазин был открыт, и за прилавком стоял сам Иван Сергеевич.
- Вот, один остался, - растерянно пояснил он. - Все мои продавцы сбежали… И покупателей никого.
- Какая уж теперь торговля! - сказала Клава. - Весь город снимается… Слышите - немцы из орудий бьют. Уезжайте и вы.
Иван Сергеевич окинул взглядом полки, заставленные пачками сахара, соли, крупы, бутылками с вином.
- Команды нет, - хрипло выговорил он. - Куда я всё это добро подеваю? Пятнадцать лет в кооперации служу. На копейку просчёта не имел. И вдруг бросить всё псу под хвост! Что потом про Бондарина скажут… Нет, не могу… Совесть не позволяет.
Клава с невольным уважением взглянула на грузного, одутловатого, со взмокшей лысиной Ивана Сергеевича. Как часто ребята поддразнивали Сашу, называя его "кооператором", "продавцом" из-за того, что его отец работает в магазине. А вот Иван Сергеевич, оказывается, какой продавец!
- Вы всё команды ждёте, с дисциплиной считаетесь, - заговорила Клава. - А от Саши требуете, чтобы он из города уехал. А ведь ему тоже команды нет. - И она принялась уговаривать Ивана Сергеевича увезти из города свою больную жену и заодно захватить её мать.
- Вот оно как, - удивился Иван Сергеевич. - Значит, вы, молодёжь, за нас всё уже решили. Тогда вот что. Постой тут за прилавком, я до потребсоюза сбегаю. Чего там наше начальство не чухается…
- Я… за прилавком?! - опешила Клава. Ни в жизнь не торговала.
- А ты не торгуй. Побудь только, присмотри. Я в момент управлюсь. - Иван Сергеевич, скинув белый халат, поспешно вышел из магазина.
Усмехаясь столь неожиданному поручению, Клаша прошла за прилавок, оглядела лари с крупой, мешки с сахаром, бидоны с льняным маслом. Сколько же добра может пропасть!
Неожиданно в магазин ввалился высокий узколицый парень с раздвоенной заячьей губой. Это был Оська Бородулин, первый островский дебошир и гуляка.
Недоучившись в школе, он поступил в сапожную артель, и за какие-то тёмные махинации в артели он был осуждён на два года тюрьмы. Вернувшись в Остров, он занимался тем, что тайно спекулировал на базаре рижскими модными туфлями и отрезами на костюмы. Сейчас он был навеселе.
- Назарова! Кланя! - осклабился он, наваливаясь на прилавок. - Бутончик мой, огонёк! Ты что это, в торговую сеть перешла? Одобряю, губа у тебя не дура! Работёнка, как говорят, не пыльная, да калымная…
- Не торгую… И вообще магазин закрыт! - с неприязнью ответила Клава.
- Ну нет! Раз за прилавком стоишь, обязана обслуживать. Пять бутылок шнапса Бородулину…
- Чего? - не поняла Клава.
- Шнапса, говорю. Не понимаешь? Ничего, немец придёт - обучишься.
- Немец придёт! - Клава в упор посмотрела на Оську. - Уж ты не встречать ли его собрался?
- А почему бы и нет? - нагло ухмыльнулся Бородулин. - Они наш шнапс обожают. Давай, давай белую головку. - И он, перегнувшись через прилавок, потянулся за бутылкой.
- Не смей! - крикнула Клава. - Здесь для тебя шнапса нет.
- Ну, ну… - Бородулин угрожающе повёл плечами и двинулся за прилавок. - Могу и сам взять. По дешёвке. Теперь всё равно кооперации хана…
- Ах ты гнида! - выругалась Клава. - Уже и мародёрствует! - Не помня себя, она схватила двухкилограммовую гирю и двинулась на парня. - Вон отсюда!..
В глазах Бородулина блеснул недобрый огонёк. Но не успел он ничего сказать, как послышались голоса и на пороге магазина показался Бондарин.
Бородулин поспешил выскользнуть за дверь.
- Что у вас тут? - недоумевая, спросил Иван Сергеевич.
- Шнапса ему захотелось… для немцев, - с трудом переводя дыхание, пробормотала Клава. - Я бы ему показала шнапс.
- Эге! Вороньё уже закружилось, - догадался Бондарин и, отобрав у Клавы из рук гирю, заглянул ей в лицо и покачал головой. - Э-э, так, Клаша, не годится. Дело ещё в самом начале, а ты уже полыхаешь, как костёр из сушняка. Так и сгореть не долго…