После смерти А-хо лисица пыталась сочинить о нем песню, чтобы распевать ее на ветру. Долгое время все ее усилия оставались тщетными. Но здесь, на болотах, у нее сложились наконец рифмованные строчки. Сочинительство потребовало от О-ха невероятного душевного напряжения, и после каждой ночи, отданной поэтическому творчеству, она чувствовала себя совершенно измученной.
Наконец ее произведение было завершено. И вот однажды вечером, когда Камио отправился на охоту, а пес, который яростно цеплялся за жизнь и окреп на лисьих объедках, крепко спал, О-ха запела:
Ты пришел и ушел,
Как приходит весна.
Дивный запах исчез.
Я осталась одна
И что осталось от тебя?
Лишь грусти странные цветы
В груди цветут здесь у меня
В них словно оживаешь ты
И в голове звенят
Неведомые песни,
Когда брожу в местах,
Где мы бродили вместе
И если это только сновиденья,
Зачем их тени закрывают солнце
И эхо их
Сильней раскатов грома?
Она негромко завывала, устремив взгляд на луну, полная надежды, что погибший муж услышит ее из своего Дальнего Леса и обрадуется, узнав, что память о нем жива. О-ха знала: ветры, которые дуют на земле, залетают в Дальний Лес, и надеялась, что они принесут А-хо ее песню.
Хваткий пошевелился, и лисица догадалась, что он не спит. Надо было выбрать более уединенное место, с досадой подумала она. Эта песня не предназначалась для ушей того, кто способствовал гибели А-хо. Но пес, открыв глаза, заговорил о другом, словно и не слыхал ее пения.
- Вы скоро уйдете отсюда, - пробурчал он.
- Да.
- Теперь все мы можем вернуться в город без опаски. Люди наверняка выяснили, что никакого бешенства нет и не было. Что лис, о котором вы мне рассказывали, А-конкон или как его там, умер вовсе не от Белого Безумия.
- Надеюсь, что в городе все спокойно.
- Я тут набрался сил, - продолжал Хваткий. - Думаю, самое время мне вернуться на ферму. Меня ведь ждет работа.
- Конечно, возвращайся. Ты опять сможешь убивать лис, которые сунутся на ферму за цыплятами.
- Это мой долг - охранять ферму. Цыплята тоже хотят жить.
О-ха поняла, что пес ее предупреждает, и не стала ему перечить.
- Кто ж не хочет.
- Прошу тебя, никогда не показывайся на ферме, - выпалил Хваткий. - Если вы придете воровать цыплят, ты или твой муж, я не смогу выполнить свой долг.
Впервые лисица услышала от пса нечто похожее на благодарность. Он пообещал, что не набросится на нее при встрече, что, если тропа его пересечется с ее тропой или тропой Камио, он позволит лисам идти своим путем. О-ха была потрясена до глубины души, хотя и не подала виду. Слыханное ли дело, охотничья собака заключила с лисами перемирие!
Немного позднее, когда вернулся Камио, они вновь заговорили о возвращении в город - надо было подыскать для будущих детенышей более подходящее место, чем болото. Лисы решили отправиться в путь еще до рассвета.
На исходе ночи О-ха и Камио вплавь переправились через реку. Наступил час прилива, но при таком слабом течении опасность была невелика. Они добирались до железнодорожной насыпи и двинулись вдоль путей, пока не дошли до чужого, раскинувшегося между железной дорогой и городом. Фермы и окружавшие их поля не годились для того, чтобы устроить там нору, и в поисках пристанища лисы отправились в город.
На окраине уже появилась свалка - на пустыре валялось несколько дряхлых машин и прочий хлам. Устраиваясь в новых современных домах, обитатели города выбрасывали множество ненужных им более вещей. Так как город возник совсем недавно, в нем еще не было специальной мастерской, где старые и разбитые машины разбирают на детали, и их оставалось лишь свезти на пустырь. Свалка показалась лисам вполне безопасным местом, и они решили поселиться в одной из машин.
Они вместе тщательно пометили территорию. Приходилось считаться с тем, что они в живопырке, и ограничиться не слишком обширными владениями.
- Если, чего доброго, сюда часто наведываются люди, я подыщу нам местечко поспокойнее, - пообещал Камио.
- Замечательно, - рассеянно пробормотала О-ха. - Послушай, Камио, - внезапно добавила она, - у меня такое странное чувство... Словно прошлое вторгается в нашу жизнь... Это так тревожно... и непонятно...
Лис отвел взгляд в сторону:
- Не волнуйся попусту. Скажи лучше, когда должны появиться детеныши?
Впервые Камио упомянул вслух о предстоящих ей родах, и О-ха стало неловко, что ему пришлось заговорить об этом самому.
- Скоро.
- Ты знай, я тебя не подведу. Может, ты боишься, что я собираюсь задать деру, так это напрасно. Я очень рад, что придется заботиться о детенышах, и я привык серьезно относиться к своим обязанностям.
О-ха чуть не сгорела от стыда. Похоже, он видит ее насквозь. И при этом он так внимателен, так о ней беспокоится. Почему же она не испытывает к нему тех чувств, которые питала к А-хо?
Глупо мечтать о несбывшемся, когда жизнь предлагает тебе счастье. Ей хотелось быть к Камио справедливой и отдать ему всю ту любовь, которой он достоин, но какое-то необъяснимое чувство сдерживало ее и не позволяло открыть сердце новому мужу.
- Я. . я вовсе не думала, что ты уйдешь, то есть...
- Да? Ну, как бы там ни было, ты можешь на меня положиться. Если ты считаешь, что я бродяга, которого носит по городам и лесам, знай, ты ошибаешься. Только смерть заставит меня покинуть тебя... и детенышей.
- Не говори так.
О-ха представила, как он валяется на дороге, раздавленный колесами машины, или, истекая кровью, висит на изгороди. Мысль о том, что и он может погибнуть, ужаснула ее. А ведь смерть подстерегает их, лис, на каждом шагу. Но она не желает об этом думать, она хочет забыть о смерти. Вдруг О-ха поняла, что боится не только за лисят, которых ей не вырастить в одиночку. Она боится за Камио, переживает за него. Теперь он от нее неотделим. Их связывают будущие детеныши, маленькие комочки, которые сейчас шевелятся внутри нее, наполняя ее душу трепетным предчувствием материнства. Она подошла к Камио и лизнула его в ухо, но это ласковое прикосновение заставило лиса вздрогнуть.
- Не надо говорить о смерти. Особенно сейчас, когда я ношу в себе жизнь, продолжение нашей с тобой жизни. Все будет хорошо, поверь. Просто у нас, лисиц, бывают странные фантазии, когда мы ожидаем детенышей. Все время прислушиваешься к тому, что творится внутри тебя, чувства взбудоражены, и, конечно, везде мерещатся страхи. Я так волнуюсь за детенышей, и мне кажется, отовсюду исходит опасность...
- Даже от меня? - Камио был удивлен и глубоко задет.
- Не знаю. Может, даже от тебя. Говорю же, сейчас я сама не своя. Душой моей управляет живот, и в голову лезут всякие глупости. Я знаю, ты заслуживаешь доверия, и хочу довериться тебе полностью. Меня к тебе влечет... и в то же время что-то мешает мне, и это сильнее меня. Ты мне нужен, поверь... Разве этого мало? Потерпи немного и увидишь - вскоре все наладится.
- Конечно, потерплю.
В голосе Камио слышались печальные нотки. И запах говорил о том, что он расстроен. О-ха явственно ощущала витавший вокруг лиса аромат душевной боли.
- Я чувствовал, между нами что-то не так. Какая-то натянутость. Но думал, все дело в том, что ты по-прежнему считаешь меня шалопутом. Помнишь, когда мы в первый раз встретились, ты вообразила...
- Ты не понял, - вздохнула О-ха. - Ничего удивительного. Я сама себя сейчас толком не понимаю. Ладно, ждать осталось недолго. Скоро и тело, и душа моя станут такими, как прежде. Тебе не о чем горевать. Знаешь, когда ты так грустно смотришь, мне хочется облизать всю твою морду.
О-ха чувствовала себя виноватой. Она понимала, что поступает эгоистично - упивается воспоминаниями, ведет себя с Камио так, словно он не отец ее детенышей, а чужак. Сейчас, в ожидании столь важного события, он имел полное право разделить все ее радости и тревоги.
- Камио? - окликнула она.
Лис прищурил глаза:
- Я вовсе не прочь, чтобы ты меня облизала. Но сейчас мне надо идти, добыть что-нибудь поесть. Никуда не выходи. Я вернусь до полуночи. - С этими словами он скрылся.
Оставшись одна, лисица продолжала досадовать на себя, но вскоре ей пришлось отвлечься от грустных размышлений. Явились какие-то люди, как видно владельцы свалки, и долго бродили между кучами ржавого железного хлама, перелаиваясь между собой. Машина, где обосновались лисы, находилась в самом центре железных завалов, так что О-ха, хоть и тревожилась, ощущала себя в относительной безопасности. Проходы между горами покореженного металла были так узки, что люди не смогли бы протиснуться к машине, даже если у них и возникло бы такое желание.
Некоторое время спустя вернулся Камио. Он принес мясные объедки и картонную коробку с остатками йогурта. О-ха понимала, как трудно было унести все это в зубах, и не поскупилась на похвалы.
- Эта молочная ерундовина как раз то, что тебе сейчас нужно, - довольно заметил Камио. - Тебе и детенышам.
Наступила пора Загуляя - днем и ночью он скрежетал среди обломков металла, завывал и насвистывал причудливые мелодии. Однажды ночью, когда Камио вернулся с промысла, О-ха запретила ему входить в машину-нору. Ожидая, когда свершится великое событие, лис прохаживался туда-сюда по тесному извилистому коридору. В ту ночь на небе светила полная луна, и Камио коротал время воображая, что видит загадочные тени, пересекающие матовый диск. Он прислушивался, как где-то за горами хлама шебуршат крысы, до которых ему сейчас не было дела, принюхивался к принесенному ветром запаху летучих мышей. Наконец он замурлыкал себе под нос какую-то песенку, но испугался, что помешает О-ха, и вернулся к прежнему созерцательному времяпрепровождению.
Лисята родились перед самым рассветом - четыре жалобно попискивающих комочка, слепых, глухих и беспомощных. Тельца у всех, кроме одного, были покрыты коротенькой черной шерсткой. Лисица тщательно облизала их, и они немедленно зарылись в ее теплый, пушистый мех. Камио, которому было наконец позволено войти в жилище, сидел в сторонке и с любопытством поглядывал на свое потомство. Возможно, он хотел как-то помочь О-ха, но она ни за что не допустила бы вмешательства в ее материнские дела. Камио оставалось лишь помалкивать. Лисица заметила и оценила его чуткость - любые слова вызвали бы у нее сейчас лишь раздражение. Позднее, когда лисята принялись сосать и внутри у О-ха все сладко замирало, Камио подошел поближе, внимательно осмотрел детенышей, а самого маленького ткнул носом. Лисица заворчала и оскалила зубы. Камио внял предостережению. Он спешно отошел назад и грустно заметил:
- Один совсем заморыш.
Действительно, самый маленький лисенок не прожил и дня. Камио взял его в зубы и отнес прочь от дома. Он выполнил над лисенком все погребальные обряды, расчертил землю ритуальными полосами, оставил метки, как учила его О-ха, и ушел, вверив мертвого детеныша лисьему духу.
Оставшиеся три лисенка выглядели крепкими и здоровыми, и первая их ночь прошла спокойно.
Теперь Камио большую часть времени проводил вне дома, добывая еду для О-ха. Всякий раз, прежде чем войти, он тихонько оповещал о своем приходе. От О-ха в те дни можно было ожидать любой грубости. Оставив ей еду, Камио торопливо выбирался из машины. О-ха была с ним резка и немногословна, но сейчас это было в порядке вещей и отнюдь не подвергало сомнению прочность их супружеских отношений. Камио знал: вскоре период, когда материнские инстинкты обострены до предела, останется позади и О-ха будет с ним мягче. Лисы-самцы обычно с пониманием относятся к своим подругам, они знают, что после родов нервы у них взвинчены, и как должное принимают холодность и невнимание.
Через несколько дней О-ха тем не менее ощутила, что Камио немного ревнует ее к детенышам, которым она отдает столько забот. Но тут она ничего не могла поделать. Его присутствие по-прежнему заставляло ее настораживаться, хотя разум подсказывал ей, что это глупо, однако Камио был терпелив и не пытался выяснять отношения, вероятно решив, что со временем все наладится само собой.
Лисята росли не по дням, а по часам. Двух недель от роду они начали видеть и слышать, хотя и плохо. Теперь их глазенки поблескивали на мордочках веселыми голубыми огоньками. Лисята беспрестанно повизгивали и скулили, а вскоре начали копошиться на дне машины, хотя слабые лапки еще плохо слушались их. О-ха постоянно приходилось вскакивать и ловить то одного, то другого лисенка, которому угрожало падение. Чем проворнее и сильнее они становились, тем труднее ей было с ними справляться. Наконец они сами начали вылезать из машины и резвиться на земле, не обращая никакого внимания на призывы О-ха. Теперь только голод заставлял их вернуться к матери.
Настала пора, и О-ха принялась обучать детенышей всему, что знала сама, - она вела с ними долгие беседы об истории лисиного племени, его верованиях и традициях, рассказывала об окрестных полях и дорогах, ручейках и источниках. Впрочем, местность в последнее время менялась на глазах, и каждый день Камио, вернувшись с промысла, сообщал ей о новых переменах. Лисят она назвала О-миц, А-кам и А-сак. Мех у А-кама был необычно темный, над правой бровью О-миц пролегала узенькая белая полоска, а А-сак, к великому удивлению родителей, оказался альбиносом - белоснежным, с красными глазами. О-ха и Камио слыхали об альбиносах, но, конечно, и думать не думали, что у них может появиться такой детеныш. Оба переживали - ведь сын их, издалека заметный всем врагам, обречен на существование, полное не только насмешек, но и опасностей.
- Зато зимой, на снегу, ему будет лучше всех, - постоянно твердил Камио, словно это пустяковое преимущество искупало все трудности, с которыми придется столкнуться белому лисенку.
Сначала малыши только пищали и хныкали, но вскоре начали повторять за родителями отдельные слова, а потом и целые фразы. О-миц все схватывала на лету, а А-сак оказался молчуном, и трудно было понять - то ли он туго соображает, то ли погружен в свои раздумья. Вечно он самым последним замечал, что на землю выполз вкусный червяк. Однажды, уставившись на тучу, что проплывала по небу, он заявил:
- Пес. Пес.
Камио, который сидел рядом, поднял голову, увидел взлохмаченную темную тучу и поправил сына:
- Нет, А-сак. Какой же это пес? Это туча. Скажи "туча".
Но лисенок упрямо тряхнул белой головенкой и настойчиво повторил:
- Пес. Пес.
Камио вновь взглянул на небо. В самом деле, и в очертаниях, и в движениях, и даже в хмуром выражении этой тучи было что-то собачье. Лис невольно вздрогнул.
- Знаешь, в какое-то мгновение я явственно увидал в небе собаку, - рассказывал он после О-ха. - Страшенную собаку - черную, лохматую, с острыми зубами, злобными глазами. С чего бы это?
- Может, это был собачий дух? - предположила лисица.
Камио покачал головой:
- Нет, вряд ли. Скорее это наш А-сак своим воображением превратил тучу в собаку.
- Не пори чушь, - перебила О-ха и перевела разговор на другое.
Мысль о том, что один из ее лисят обладает необъяснимыми, загадочными способностями, вовсе не радовала лисицу. Ей хотелось, чтобы ее дети были нормальными, обычными лисами, такими, как все.
В другой раз, во время засухи, которая тянулась уже несколько недель, А-сак пробормотал перед сном:
- Будет дождь, О-ха.
Озадаченная лисица вылезла из машины и взглянула в небо, голубевшее над грудами железного лома. Нигде не видать ни облачка. Она принюхалась, но ноздри ее наполнил лишь запах пыли и пересохшей земли. Никаких признаков дождя. И ветер стих.
- Глупости, - побормотала она. - Болтает, сам не зная что.
Однако ночью с неба обрушились потоки воды, между кучами хлама забурлили мутные ручейки. Ливень грохотал по металлу, в несколько минут все жестянки и банки, какие только были на свалке, доверху наполнились водой. Как же ее лисенку удалось почувствовать приближение дождя, недоумевала О-ха. Возможно, он наделен особо острой восприимчивостью и ему открыто то, что недоступно другим, менее чутким лисам, таким как она сама и Камио? Значит, его обоняние и слух развиты сильнее, чем у всех остальных? А вдруг он обладает какой-то темной силой, чудесной... или чудовищной? Лисица содрогнулась, отгоняя от себя подобные размышления. Так можно напридумывать всяких ужасов, решила она.
Лисята день ото дня увереннее двигались и бойчее болтали. Теперь О-ха и Камио разговаривали друг с другом куда больше, чем прежде. Между ними росло теплое чувство, и оба знали - их связывает не только боязнь одиночества и не только желание иметь рядом кого-то, на чью помощь и поддержку можно рассчитывать.
- Дети наши удались на славу, Камио, - как-то вечером заметила лисица.
Малыши возились на земле около машины. Они начали взрослеть, мордочки их вытягивались, круглые ушки заострялись, а тоненькие хвостики становились пушистыми и пышными.
- Да, - откликнулся Камио. - Жаль только, что они так быстро растут, правда?
О-ха покачала головой.
- Тут уж ничего не поделаешь. Такова жизнь. Я бы тоже хотела, чтобы они подольше оставались маленькими, но это невозможно.
Лисята тем временем подняли кутерьму.
- Вы двое, бегите! - командовала О-миц. - Я буду за вами охотиться, догоню, сцапаю и съем. Нет, нет, погодите, сперва я спрячусь вон за той штуковиной!
Минуту спустя раздался обиженный визг:
- Так нечестно! Ты подкрался сзади!
До родителей донесся рассудительный голос А-сака:
- Почему это нечестно, О-миц? На то и охота чтобы подкрадываться! Ты что думаешь, добыча будет сидеть и ждать, пока ты ее поймаешь? Головой надо работать, поняла, дуреха? Ты должна угадать, что задумала добыча, и перехитрить ее!
- Какой он глупый, этот А-сак, да, А-кам?
- Не знаю, - пробурчал А-кам. - Я занят. Муху поймал.
- Где она, где? - всполошилась О-миц.
- Улетела. Я же раскрыл рот.
- И еще зовут меня глупым, - торжествовал А-сак. - Да вам вдвоем и улитку не поймать, не то что кролика. Ой, недоумки, смотрите лучше, как я...