Манилов (радостно): Ах, не правда ли, Михаиле Семенович? Деликатнейшей души человек!
Собакевич: …Да и тот, если сказать правду, свинья.
Гена (он возмущен): Мистер Пиквик – свинья? Архип Архипыч, да что ж это такое?
Собакевич (хладнокровно): Первый разбойник в мире. И лицо разбойничье. Дайте ему только нож да выпустите его на большую дорогу, – зарежет, за копейку зарежет. Этот самый Пиквик да вот еще Манилов – это Гога и Магога.
А.А. (иронически): Ну что, господин Манилов, как по-вашему: зря всех хамов называют Собакевичами?
Манилов: Что поделать, наш Михаиле Семенович несколько быстр в суждениях. Но душа у него нежная, что воск… Однако ж позвольте я продолжу. Вот и меня, Манилова, злые языки ославили пустым прожектером, краснобаем, бездельником. Даже словечко такое пустили: маниловщина! А позвольте спросить: чем хуже я мистера Пиквика? Разве и он не мечтает? Разве все его расчеты сбываются? Разве и он не склонен к прекраснодушию и чувствительности?..
А.А.: Простите, господин Манилов, мысль ваша мне уже ясна. Ближе к делу. Есть ли у вас конкретное предложение? И, если можно, без маниловщины.
Манилов (энергично): Конкретное? Извольте! (Мечтательно.) Я все думаю: хорошо было бы эдак жить с мистером Пиквиком на берегу реки, следить какую-нибудь эдакую науку, чтобы эдак расшевелило душу, дало бы, так сказать, паренье эдакое…
Гена: Да уж! Конкретней некуда!
Манилов (завороженно, слыша только себя одного): А через реку построить бы мост… А на мосту – огромнейший дом с эдаким, знаете ли, бельведером, чтобы можно было пить чай на открытом воздухе… И чтобы на этом бельведере обнялись бы по-братски друг мой Тартюф с таким же хитроумным и лукавым Ходжою Насреддином, а добрый ворчун Собакевич – с грубоватым задирою Сирано де Бержераком, а честный и исполнительный Пришибеев – с бравым солдатом Швейком. Они ведь оба верные служаки!
А.А. (саркастически): Может быть, и Бармалею с кем-нибудь обняться? Только вот беда, что-то я не припомню во всей мировой литературе ни одного разбойника, который был бы описан с юмором.
Гена: Ну как же? Архип Архипыч! Разве вы не читали сказку Карела Чапека про разбойника Мерзавио?
Изящный молодой человек в бархатном камзоле с кружевами, проходивший мимо по территории Юмора, при этих словах оборачивается, подходит к шлагбауму, снимает шляпу и церемонно раскланивается.
Молодой человек: К вашим услугам, милостивые государи! Кто из вас тут упомянул мое имя?.. Умоляю вас, не пугайтесь, но это я самый и есть – разбойник Мерзавио, страшный Мерзавио с Бренд…
А.А.: Вы явились очень кстати!
Мерзавио: Трешарме… Сильвупле, не соблаговолите ли вы отдать мне вашу одежду, иначе я вынужден буду прибегнуть к насилию, как это полагается у нас, у разбойников…
Гена (сжав кулаки): Только попробуйте!
Мерзавио: Ах, пардон! Если я вас обидел, простите великодушно, и в знак моей искреннейшей приязни примите от меня в подарок эти пистолеты с насечкой, мой берет с настоящим страусовым пером и этот камзол из аглицкого бархата. На память и в доказательство моего глубочайшего уважения, а также сожаления о том, что я причинил вам такую неприятность… Честь имею кланяться. Очень приятно было познакомиться с такими обворожительными и учтивыми людьми… (Уходит.)
А.А.: Неужели, Гена, этот милейший человек хоть чем-то напоминает тебе Бармалея? Ведь он как раз потому и смешон, что по характеру своему неспособен быть разбойником. Для этого он слишком учтив, робок, застенчив, деликатен. Наконец, слишком добр… А Бармалей…
Бармалей (с воплем): О, я буду добрей! Полюблю я детей! Не губите меня! Обнимите меня! О, я буду, я буду добрей!
Манилов: Да, он будет, он будет добрей! (Ликующе.) Пусть отныне стерта будет граница, отделяющая нас от братьев наших, живущих в области по имени Юмор! Пусть они позволят нам себя обнять!
Ноздрев (громовой голос его слышен сперва издали): Обнять?! Вот это по-моему! Дайте мне его обнять! Где ты, душа моя? А-а, вот он где! Дай же я тебя поцелую!!!
А.А.: (еле-еле слышным голосом). Позвольте… Пустите меня…
Ноздрев: Душа моя! (Поцелуй.) Сколько лет! (Поцелуй.) Сколько зим! (Еще один смачный поцелуй, после чего Ноздрев отстраняется и деловито спрашивает.) Кто это?
Гена: Как – кто? Это Архип Архипыч! Только если вы его не знаете, зачем же тогда целоваться лезете?
Ноздрев (в новом порыве восторга): Ба-а! Архип, душа моя! Какими судьбами? Познакомься, зять мой Мижуев! Мы с ним все утро говорили о тебе. Ну смотри, говорю, если мы не встретим Архипа!
А.А.: Простите, но вы со мной незнакомы…
Манилов (готовно): Позвольте, я вам представлю… Сосед мой Ноздрев! Прошу любить и жаловать! Тончайшей души человек!
Гена (ворчит): Оно и видно!
Ноздрев: Эх, брат, да что ж ты не поцелуешь меня? Право, свинтус ты за это! Скотовод эдакий! Послушай, Архип! Ведь ты, я тебе говорю по дружбе, вот мы все здесь твои друзья, – я бы тебя повесил, ей-богу, повесил! Поцелуй меня, душа, смерть люблю тебя! Ну, теперь ты от меня не отвертишься! Едем на охоту!
А.А. (наконец освободившись из объятий): На охоту? Это интересно… А скажите, вы когда-нибудь охотились на львов?
Ноздрев: Эх ты, Софрон! Фетюк ты эдакий! Еще бы я не охотился на львов! Да у меня в поле этих львов такая гибель, что земли не видно. Я сам своими руками поймал одного за задние ноги!
А.А.: О, в таком случае вам, вероятно, было бы интересно познакомиться еще с одним охотником на львов. С знаменитым Тартареном из Тараскона!
Гена: Архип Архипыч! А как же вы их сведете? Тартарен ведь живет не в Сатире, а в этой… в Юмористике. Придется, значит, нам переходить через границу?
А.А.: Зачем?.. Поговорим и так, через шлагбаум… (Окликает Тартарена, важно шествующего как раз в это время мимо моста.) Господин Тартарен! Можно вас на минуточку?
Ноздрев: Вот этот коротышка? Этот пузан? Это он и есть, ваш знаменитый охотник на львов? (Хохочет.) Ой, пощади, брат Архип! Право, тресну со смеху!
А.А.: Ох, господин Ноздрев! Зря вы так непочтительно говорите о знаменитом Тартарене! Как бы вам не попало на орехи!
Ноздрев: Мне?! Еще не родился на свет человек, который посмел бы тронуть меня пальцем!
А.А.: То-то, я вижу, у вас левая бакенбарда существенно меньше правой! Признайтесь, кто вам ее выщипал?
Ноздрев: Смотри, брат Архип! Быть тебе битым за твои намеки! Помяни мое слово!
Тартарен (подойдя к шлагбауму, с достоинством): Кто здесь узнал меня? С каждым днем мне все трудней и трудней нести бремя моей славы… Впрочем, в Алжире я был даже более знаменит, чем здесь. Там меня все знали под грозным именем Сиди-Тартри, что значит – Истребитель Львов!
Ноздрев (презрительно): Х-ха! Истребитель Львов! Сколько же ты их убил?!
Тартарен: Много ли я убил львов, спрашиваете вы? Я хотел бы, чтобы в вашей левой бакенбарде было столько волос… (Интимно.) Представьте себе: однажды вечером в Сахаре…
Ноздрев: Да что Сахара! Плевать я хотел на Сахару! У нас хоть и не Сахара, а зверья всякого – пропасть! Я вчера сам своими руками трех… то есть что я! тридцать трех медведей взял на рогатину… Слушай, брат Тартареша! Сейчас едем охотиться на медведя! Эй, Порфирий! Запрягай!
Тартарен (испуганно): Нет-нет! Я привык охотиться только на львов! Я не хочу медведя!
Ноздрев: Отчего ж ты не хочешь?
Тартарен: Я… я не захватил с собой ружья!
Ноздрев: Эка важность, ружье! Можно и без ружья! Возьмем его голыми руками!
Тартарен (в ужасе): Нет! Нет! Никуда я с вами не поеду!
Ноздрев: Экой ты, право, скалдырник! С тобой, я вижу, нельзя, как водится между хорошими друзьями и товарищами! Такой, право! Сейчас видно, что двуличный человек! (Грозно.) Так не поедешь? Отвечай мне напрямик!
Тартарен: Не поеду!
Ноздрев: Дрянь же ты! Фетюк! Просто Фетюк! Я думал, ты хоть сколько-нибудь порядочный человек, а ты никакого не понимаешь обращения!.. (Громовым голосом.) Последний раз говорю: поедешь или не поедешь?!
Тартарен: Не могу. У меня сейчас нет свободного времени.
Ноздрев: А! Ты не можешь, подлец! Как увидел, что не твоя берет, так и не можешь! Ну, сейчас ты у меня заговоришь по-другому!
Тартарен (испуганно): Вы не смеете! Здесь граница!
Ноздрев: Плевал я на границу! Порфирий! Павлушка! Взять его!
Тартарен: Только подойдите ко мне! Только подойдите ко мне, негодяи! Вы испытаете силу моих двойных мускулов!
Ноздрев: Бейте его! Вперед! На приступ!
Тартарен: Это сумасшедший! Спасите! На помощь!
Некоторое время Тартарен еще пытается соблюсти достоинство, пятится задом, а потом не выдерживает, поворачивается и трусцой убегает. Ноздрев радостно хохочет, улюлюкает ему вслед, кричит: "Ату его!"
Гена: Архип Архипыч, ну их! У меня прямо голова заболела. Давайте уберемся отсюда поскорее, пока целы!
А.А.: Пожалуй, ты прав. Тем более что нам с тобой надо бы кое-что обсудить, а здесь для этого обстановка совсем неподходящая…
Комната профессора. Гена и Архип Архипович оживленно делятся впечатлениями.
А.А.: Ну, как тебе маниловская идея насчет братской солидарности всех обитателей Царства Смеха?
Гена: Пока никакой братской солидарности у них не вышло. И все-таки то, что он говорил, не так уж глупо!
А.А.: Что я слышу, Геночка! Неужели Манилов тебя убедил?
Гена: Да нет, Архип Архипыч… Не то чтобы убедил. Ходжа Насреддин, конечно, с Тартюфом обниматься не станет! И Швейк с унтером Пришибеевым тоже. А вот Ноздрев и Тартарен, хотя они вроде и не очень понравились друг другу, ведь и в самом деле в чем-то похожи! Два сапога пара! Оба трусы, оба вруны, оба хвастаются…
А.А.: Что ж, отчасти это верно…
Гена (воодушевился): И потом, вы знаете… Вот даже если взять мистера Пиквика! Вообще-то он старик чудесный. Я его люблю. Про него правильно Сэм Уэлер сказал: золотое сердце! Но и тут Манилов в чем-то прав. Что-то общее у Пиквика с Маниловым все-таки есть! Короче говоря, я вот что хочу сказать: по-моему, между героями, описанными с юмором, и героями сатирическими и в самом деле такой уж резкой границы нету!
А.А.: Мысль интересная…
Гена (разочарованно): Ну во-от! Я так и знал…
А.А.: Что "так и знал"? Что тебя огорчает?
Гена: Так и знал, что вы скажете: "Мысль интересная, но, к сожалению, совершенно неверная".
А.А. (смеясь): Ошибаешься, Геночка! В этот раз не скажу.
Гена: Значит, я прав?!
А.А. (уклончиво): На этот вопрос нельзя ответить односложно. Тут понадобится специальное расследование,
Гена: Так давайте его проведем!
А.А.: А мы и проведем. Только в следующий раз.
Гена: А как мы будем его проводить?
А.А.: Боюсь, нам будет трудновато без настоящего специалиста. Тут понадобится опытный детектив…
Гена: Детектив? Ну так давайте попросим Шерлока Холмса! Он нам не откажет. А лучшего детектива, чем он, вам все равно не найти.
А.А.: Решено! Обратимся за помощью к Шерлоку Холмсу.
Путешествие пятнадцатое. Дело об убийстве
Квартира Шерлока Холмса на Бейкер-стрит. Доктор Уотсон сидит в уютном глубоком кресле с трубкой в зубах, время от времени помешивая угли, тлеющие в камине. Холмс наблюдает за ним со своей обычной всезнающей усмешкой.
Холмс: Вы совершенно правы, Уотсон! Это действительно чертовски странно!
Уотсон (вздрогнув от неожиданности): Будь я проклят, Холмс! Что вы имеете в виду? Я ведь не произнес ни одного слова.
Холмс: Я ответил вам не на то, что вы сказали, а на то, что подумали.
Уотсон: Не хотите ли вы сказать, что умеете читать мысли? Нет, в это вы не заставите меня поверить ни за что на свете!
Холмс: Боже мой, Уотсон, но ведь это же так просто! Вы сидели у камина и помешивали тлеющие угли. Красное пламя огня напомнило вам красный галстук нашего юного друга Гены. Тут я увидел, что вы нахмурились и озадаченно стали посасывать свою трубку. Вы явно задали себе вопрос: почему Гена и Архип Архипович так давно не появлялись здесь, на Бейкер-стрит… Естественно, столь долгое отсутствие наших друзей показалось вам странным Я согласился с вами и выразил это согласие вслух. Вот и все!
Уотсон: Холмс! Вы просто волшебник! Если бы вы не объяснили мне все это так просто и убедительно, я бы ни за что не поверил, что это возможно! То, что вы продемонстрировали мне сейчас – настоящее колдовство!
Холмс: Полноте, Уотсон! Уж вам-то не к лицу такая восторженность. Кстати, должен вас утешить. По некоторым признакам, о которых сейчас говорить нет времени, Архип Архипович и Гена в данный момент как раз поднимаются по нашей лестнице. (Звонок.) Так и есть! Это они… Рад вас видеть, друзья!
А.А.: Добрый день, мистер Холмс! Как поживаете, мистер Уотсон?
Гена: Здравствуйте! Я так по вас соскучился!
Холмс: Охотно верю. Однако надеюсь, вы не станете лукавить и уверять, что решили навестить нас с Уотсоном только по этой причине. Наверняка у вас снова есть ко мне дело.
А.А.: Вы, как всегда, правы, мистер Холмс. Нас и на этот раз привело к вам дело. Дело об убийстве.
Холмс (с тоской): Боже, как это банально…
А.А.: Вот на этот раз вы ошиблись. Речь идет не о совсем обычном убийстве.
Холмс: Поверьте мне, мой друг, так говорят почти все. Каждое убийство в своем роде необычно. Уверен, что ваш случай не сложнее других. Что, на ваш взгляд, в нем необычного?
А.А.: Все. Но в первую очередь – орудие убийства.
Холмс (деловито): Кинжал? Яд? Огнестрельное оружие?
А.А.: Нет.
Холмс: Вероятно, убитый был сброшен со скалы? Или, может быть, его толкнули под автомобиль?
А.А.: Не угадали.
Уотсон: Возможно, орудием убийства послужил хирургический скальпель? Помнится, был у нас такой случай.
А.А.: Нет!
Уотсон Я теряюсь в догадках! Что же?
А.А.: Смех!
Холмс: Уотсон! Кажется, нам действительно предстоит интересное дело. (Нетерпеливо.) Рассказывайте, профессор, рассказывайте!
А.А.: Видите ли, к нам с Геной обратились с жалобой несколько литературных героев, убитых смехом.
Холмс: И на что же они жалуются?
А.А.: На то, что их убили незаслуженно. Они требуют, чтобы были уничтожены границы между двумя областями, входящими в Царство Смеха: областью Сатиры и областью Юмора.
Холмс: Короче говоря, они хотят, чтобы их, ни много ни мало, воскресили.
А.А.: Именно так.
Уотсон: Признаться, как ни долго я живу в Стране Литературных Героев, я не перестаю удивляться ее парадоксам.
Холмс: Это и прекрасно, Уотсон. Здесь всегда найдется дело для такого профессионала, как я.
А.А.: Именно поэтому мы и решили обратиться к вам, мистер Холмс.
Холмс: Что ж, я польщен… Впрочем, к делу. Предлагаю не терять драгоценного времени и тотчас же отправиться на место происшествия.
А.А.: Боюсь, что это будет трудно осуществить. Дело в том, что каждый из жалобщиков был убит смехом при разных обстоятельствах. С Тартюфом это случилось во Франции в семнадцатом веке, с Ноздревым, Маниловым и Собакевичем – в России, почти два столетия спустя, с унтером Пришибеевым тоже в России, но еще на полвека позже…
Холмс: Куда же в таком случае вы предлагаете мне отправиться?
А.А.: Мы с Геной знаем, где их можно всех найти! Мы там уже были и, если хотите, будем служить вам проводниками!
Холмс: Тогда-в путь!
Уже знакомый нам шлагбаум и пограничный столб, разделяющий область Сатиры и область Юмора. Но столб этот уже не так прям, как в прошлый раз, он слегка покосился: видно, что кто-то уже покушался на его неприкосновенность. Со стороны Сатиры у шлагбаума все те же – Собакевич, Манилов, Ноздрев, унтер Пришибеев. Со стороны Юмора – Тартарен и Швейк. Судя по всему, тут уже довольно давно идет весьма оживленная перебранка. Лишь один Швейк невозмутимо стоит у пограничного столба, как часовой.
Собакевич: Мошенники! Христопродавцы! Разбойники!
Ноздрев: Порфирий! Павлушка! Бейте их, я вам говорю!
Швейк (рассудительно): Осмелюсь доложить, это вам так не пройдет. Тут вам не пивная, а государственная граница. Тут шуметь нельзя! Человек, который так себя ведет на границе, легко может угодить под военно-полевой суд…
Ноздрев: Какая граница! Плевал я на границу! Тут все мое! Вот от этого стобла – все мое! И по ту сторону все, что за столбом, – тоже мое!
Пришибеев: Народ! Не толпись! По какому полному праву собравшись? Зачем? Нешто в законе сказано, чтоб табуном ходить?
Ноздрев: Порфирий! Павлушка! Сюда! Ко мне! Ломай пограничный столб! Выворачивай!
Тартарен: Как вы смеете? Не будь я Тартарен, если я сейчас не прострелю фуражку этому нахалу!
Гена: Архип Архипыч! Мистер Холмс! Скорее! Сюда! Они тут сейчас все передерутся!