- Выходит, я обманываю? - вспыхнул он. Хочешь, сейчас пойдем и я при тебе откопаю под разбитым танком две винтовки, обрез и автомат. А у Димки там закопано еще побольше. И в другом месте еще схоронено. Нужны патроны, гранаты, компас? Все добудем.
- Вот не думал! - Теперь боцман с искренним изумлением смотрел на Леньку. - Чего ж ты раньше-то молчал? Хоть намекнул бы.
- А мы сами в лес собирались.
- Нет, браток, никуда ты без нас теперь не пойдешь, - боцман ласково похлопал Леньку по плечу и притянул к себе. - Из тебя выйдет лихой разведчик. И я верю - сумеешь за сестру отомстить. А насчет Витьки и Димки мы еще потолкуем. Может, в тот отряд их назначим.
Леньку опалило жаром, грудь переполнила радость. Мечта его сбудется! Он пойдет в лес! Слово боцмана - нерушимое моряцкое слово.
Вскоре Ленька собрался домой. Прихватив добрый кусок ветчины и еще колбасы с галетами, он напоследок сказал:
- Ночью ждите меня с Димкой и Витькой. Мы захватим лопаты и все вместе двинем на Максимову дачу. А завтра - на Сапун-гору.
Поглядеть со стороны, в жизни Леньки будто ничто и не изменилось. Как и раньше, он с беззаботным видом, напевая, бегал по Зеленой горке, заходил к своим многочисленным друзьям-приятелям. Все как будто было по-прежнему. Но это так только казалось.
После каждого посещения товарищей карманы его штанов и ватника неимоверно вздувались и отвисали. Чего-чего только не было в них: патроны, запалы для гранат, баночки с ружейным маслом, пачки сигарет, ручные компасы, отвертки, напильники, а за пазухой еще лежали планшет или свернутая гармошкой карта.
Когда темнело, он незаметно пробирался к пещере, выворачивал карманы и, случалось, оставался здесь до утра. Пока боцман с одним из матросов ремонтировал неисправный автомат или винтовку, Лёнька с Димкой кашеварили у костра или с другими матросами чистили и смазывали оружие, которого, кстати оказать, хватило на всех. Себе Ленька оставил только револьвер, обрез, оказавшийся лишним, да пачку ракет с ракетницей. Другую пачку и две ракетницы он подарил Димке с Витькой. Все, что Ленька отложил себе, он завернул в плащ-палатку и ночью спрятал в развалинах своей хаты.
Теперь Ленька все время пребывал в состоянии нетерпеливого ожидания и нервной; приподнятости. "Скорей бы уж в лес", - говорил он боцману. Но для похода еще многого не хватало, и пока что Ленька целыми днями бегал по своим друзьям, добывая вещевые мешки, теплые варежки, носки и разную мелочь, без которой в дальней дороге не обойтись.
Сердцем и мыслями он уже был в лесу. Придя к Жене за листовками, без устали мог рассказывать о боцмане и его товарищах, восторгаться их смелым побегом и с увлечением говорить о предстоящем походе. Скоро свершится то, что он задумал давно. Только бы вырваться в лес. Уж там-то он себя покажет!
В пылком воображении Леньки возникали картины лесных схваток с карателями, смелые набеги на вражеские гарнизоны, летящие под откос поезда. И, конечно, он всюду первый с разведчиками прокладывает путь. Ему казалось, он уже слышит гром штурма фашистских укреплений под Севастополем, видит лихие атаки партизан и стремительное преследование улепетывающих фашистов. Он впереди, он нагоняет и косит, косит их автоматом, забрасывает гранатами. "Это вам, гады, за Клаву с Оленькой!" Наконец, через лысую вершину Зеленой горки врывается на улицы родной слободки и освобождает товарищей и Женю. А потом все они вместе с боем прорываются к центру, и он на портике Графленой пристани водружает алый стяг.
Ленька грезил наяву, а Женя, слушая его с улыбкой, тоже мечтала о долгожданном дне. Мечта у них одна, и в ней, как в фокусе, совместилась вся их жизнь, все будущее. Но когда неудержимая фантазия уж очень далеко заносила Леньку, Женя одергивала его:
- Не увлекайся. Больше выдержки. Помни: ты, у старосты и жандармов на замётке. Так что лишнего ребятам не болтай.
"Хорошо говорить - не болтай, - думает Ленька. - Иной раз так хочется рассказать ребятам новости, только что вычитанные из свежей листовки, или кое-что намекнуть о предстоящем походе в лес, что губы до крови прикусишь".
Расчетливость, выдержка мало свойственны его горячей поэтической натуре. Но Женины слова охлаждали его пыл и заставляли следить за собой и помалкивать.
IX
Ленька читал за столом у коптилки свежую новогоднюю листовку, ерзал на стуле и захлебывался от восторга.
- Теперь им капут: закупорены как в бутылке! Всех их тут в море выкупают!
И как было не ликовать: Перекоп взят, Керчь захвачена десантом, советские войска под Одессой, а на западе за Киевом и Житомиром вот-вот дойдут до границы!
Женя смеялась и радовалась вместе с Ленькой. Листовку она знала уже почти наизусть. Ночью в тесном подземелье под домом, где помещалась подпольная типография, она вместе с Игорем и связным штаба подполья записывала сообщения с фронта и потом набирала их. Игорь, кончив, писать, пустился отбивать чечетку и чуть не опрокинул приемник. Когда набирала сводку, руки ее дрожали как в лихорадке, она путала буквы, знаки. Игорь, помогавший ей, тоже волновался и нечаянно, рассыпал шрифт. Все пришлось набирать наново. Потом они спешили отпечатать и раздать листовку, чтобы связные успели разнести ее и порадовать народ новостями.
Подсчитав трофеи, Ленька подскочил на стуле:
- Смотри, Жень, смотри, сколько наши захватили танков, пушек, машин! Нынче в Москве даже будет салют - двадцать залпов. Вот посмотреть бы! Небось красота…
Красную площадь с Кремлем, улицу Горького он много раз видел на фотографиях в газетах и в "Огоньке" и теперь пытался представить себе этот радостный вечер там, в столице. Над кремлевскими башнями - лучи прожекторов, улицы запружены народом, несметные толпы на площадях, песни, гул множества голосов и вдруг гром пушечных залпов. Тысячи разноцветных ракет букетами распускаются над домами, а потом с треском разлетаются в разные стороны зелеными, красными, белыми огоньками. Хорошо сейчас там. Можно громко, не боясь, что тебя услышат, выражать свой восторг, кричать ура, подбрасывать шапки, веселиться и петь, петь без конца.
- Вот бы и нам тут устроить салют! - при этих словах Ленька вскочил, с грохотом отодвинул стул, и подошел к Жене, сидевшей на кушетке. - Давай сейчас разнесем листовки, а потом тоже пустим ракеты. У меня их целая пачка. Пусть все наши видят, радуются!
А почему бы и не устроить своего салюта? В самом деле, случай подходящий. Пора растормошить народ, как тогда с карикатурой Гитлера, порадовать, подбодрить. И пусть фашисты знают: не удастся им скрыть своих поражений. Пусть также знают, что никакими репрессиями не задушить народ. Народ всегда был и будет со своей Родиной. Женя высказала эти мысли.
- Правильно! - обрадовался Ленька и заторопился. - Давай листовки; враз их разнесу, а потом мы с Димкой и Витькой так пальнем, что все увидят. - Он взглянул на будильник, стоявший на столе. - Сейчас девять. Как раз поспеем. Давай скорей…
- Погоди. А сумеешь так сделать, чтобы никто вас не заметил?
- Чего ты боишься?.. Что нам, первый раз?! - Недоверие задело Леньку. - Помнишь, месяц назад пускали ракеты, когда наши самолеты бомбили станцию и порт?
- Помню.
- А вот того и не знаешь, что это я с Димкой пускал. И никто не знает, - Ленька торжествующе смотрел на Женю. - Я даже тебе не сказал.
- Ну, хорошо. Только держитесь от пещеры с матросами подальше, чтобы шпики не пронюхали и не бросились к ним.
- Знаю. А за нас не бойся. Как увидишь ракеты, значит, - все в аккурат.
Получив дачку листовок, Ленька шмыгнул за дверь и бесследно растаял во тьме.
Сколько раз он вот так появлялся ночью и исчезал. Дело делал он чисто, не раз доказывал свое проворство, ловкость, находчивость, и все же, проводив его, Женя всегда беспокоилась, опасаясь случайного провала. И сейчас, томясь в ожиданий, она то и дело поглядывала на часы. А стрелки будто застряли на месте.
Чтобы как-то скоротать время, Женя взяла книгу и, придвинув стол с коптилкой, легла на кушетку. Глаза ее бегали по строчкам, а беспокойные мысли сверлили, сверлили. Она откладывала книгу, снова брала ее в руки, но прочитанное не задерживалось в памяти, а оставалось где-то за пределами сознания.
Будильник показывал уже двенадцатый час. Женя накинула на плечи пальто и вышла во двор.
Глухая застоявшаяся тьма. Ни одной звездочки; низкие облака застлали небо. В воздухе промозглая сырость, прохватывающая до дрожи.
Запахнув плотнее пальто, Женя прошла мимо виноградных лоз к забору. Здесь пахло влажной землей, прелыми листьями, каким-то еще грустным, едва уловимым запахом тления. Она долго вглядывалась в темноту и напрягала слух. Ни огонька, ни просвета в небе, ни звука. Даже лая собак не слышно. А ведь где-то тут рядом люди ютятся в погребах, хатенках, подвалах. Чуть левее, внизу, раскинулась станция. Но и там все мертво: ни человеческого голоса, ни лязга буферов, ни гудка паровоза. Давящая тишина.
Зябко поежившись, Женя повернула обратно к дому. И в этот, миг тьма перед ней расступилась. Донесся сухой треск, и красные ракеты одна за другой высоко взлетели над Морозовой горкой. Заревом вспыхнули низкие облака я отраженным багряным светом залили притаившуюся слободку. Описав крутую дугу, ракеты погасли, рассыпав во тьме светящуюся пыль. И снова тьма. Еще черней, чем прежде.
Сердце Жени гулко билось. Она напрягала зрение, стараясь различить силуэт горы, но чернота поглотила и дали, и ближние постройки, и даже кусты смородины рядом.
Но вот взвились гроздья белых ракет, озарив трепетным голубым сиянием гору, склоны ее, усыпанные домишками, и станционные пути на дне котловины. И опять над головой с треском расплеснулись яркие брызги и растворились во тьме.
До слуха Жени донесся скрип двери в соседней хате, шаги и удивленный голос девочки: "Мам, смотри, опять, кажись, листовка". - "И в самом деле" - отозвалась мать.
И в других дворах то там, то здесь хлопали двери, повизгивали садовые калитки, - люди выскакивали из хат во дворы, в огороды. Улица просыпалась, наполняя ночь приглушенным гулом удивленных, встревоженных и радостных голосов.
Подождав, когда вспышки огней прекратились, Женя вошла в дом.
X
Утром, лишь только Женя успела одеться и поесть, хлопнула во дворе калитка. Через минуту дверь комнаты распахнулась и на пороге появился Игорь. Лицо красное, пальто распахнуто, грудь ходит, точно кузнечные меха. Видно было, что он бежал.
С тех пор, как Женя стала работать в подполье, они друг к другу не заходили, а встречались либо на конспиративной квартире в подпольной типографии, либо в заранее условленном месте. Чем вызвана такая неосторожность с его стороны? Она плотно прикрыла дверь комнаты:
- Что случилось?
- Об этом и я хочу тебя спросить! - Игорь перевел дух. - Скажи, кто тут ночью пускал ракеты?
- Кто? Ленька. Он разнес листовки, а потом в честь победы на фронте устроил новогодний салют.
- Это твой голосистый певун, что стишки под карикатурой писал?
- Он самый.
- Ай да парнишка! Ха-ха-ха-ха! - Игорь залился грудным раскатистым смехом.
- Ты чего? - улыбнулась Женя, невольно поддаваясь его неудержимому веселью.
- Ну и отколол же он номер… Жаль такого в лес пускать. Его бы к нам в штаб связным. Ха-ха-ха!
- Чего ты смеешься? В чем дело?
- Ты знаешь, он своими ракетами весь город поднял на ноги! Все говорят, что пускали их парашютисты-десантники. Народ радуется. Вот-вот ждут советского десанта под Севастополем и наступления наших на Перекопе и в Керчи.
- Это все Ленька, - засмеялась и Женя, - он придумал новогодний подарок!
- А шпикам - мороку: будут ловить "парашютистов". Молодчина твой Ленька.
- Ну хорошо, Игорь, иди, а то мне пора на работу.
- Иду, иду. Вечером жду, вместе будем записывать передачу.
Игорь первым вышел на улицу и, свернув к обрыву, крутой тропой сбежал вниз к железнодорожным путям станции.
Ушел он вовремя. Женя видела из окна, как на дороге, где желтел глинистый выступ Зеленой горки, показался взвод полевых жандармов и полицаев. Начинался прочес. Подождав минуты две, она тоже вышла на улицу.
Жандармы уже шарили по хатам, заглядывали в погреба, сараи, развалины. Группа полицаев поднималась в гору, чтобы оцепить слободку. Пока Женя дошла до вокзала, ее дважды останавливали и проверяли документы.
За виадуком облавы не было, и она прибавила шагу. Впереди открылась Южная бухта. День серый, пасмурный, и вода в ней тускло-зеленоватая. У пристани гул голосов, скрип лебедок - пленные разгружали прибывший морской транспорт.
Вдоль бухты по косогору тянутся в город трамвайные рельсы, заржавевшие, местами скрюченные взрывами бомб; а рядом с ними бежит дорожка, прижимаясь к глинобитному забору, за которым обрыв, нависший над причалами бухты.
Женя поднималась этой дорожкой и все время думала о Леньке и ночном салюте. Бесспорно, затея ему удалась, но все ли сошло гладко?
Она одолела уже половину подъема, как вдруг перед ней из пролома в стене выскочил Ленька. Веселые морщинки тонкими лучиками разбегались от его улыбчивых глаз.
- А я как раз тебя поджидаю, - сказал он. - Ну как, видела?
- Хорошо, Леня, вышло. И, главное, вовремя.
- Правда? Я даже не думал, что так здорово получится.
Резонанс, вызванный ночным "салютом", удивил его самого, и он чувствовал себя героем дня.
- Погоди, не то еще будет, когда мы из лесу принесем взрывчатку. Мы им тут на складах такой фейерверк устроим, что век помнить будут.
- Скажи, вас никто не видел, когда вы спускались с горы? - спросила Женя.
- А мы и не спускались, а прямо по горе прошли, к боцману в пещеру, а оттуда утром сюда, на пристань.
- Правильно сделали. У нас на слободке сейчас облава. Ну, беги, пока никто не видел. И в другой раз на улице не подходи.
Ленька юркнул в пролом и исчез из виду.
После этого разговора опасения и тревоги за Леньку у Жени рассеялись.
Но вечером, возвращаясь домой, она увидела на дороге уличного старосту, окруженного толпой мальчишек. Навстречу ей шел Ленькин товарищ Санька. Поравнявшись с ним, она спросила, о чем староста разговаривает с ребятами.
- Он все выспрашивает, у кого из нас есть ракетницы. А мы, дураки, так ему и сказали, - Санька, хитро подмигнул и озорно засмеялся.
"Выспрашивает? Значит, что-то учуял и теперь ищет среди ребят "языка". Как бы кто из них не сболтнул про Леньку или Димку с Витькой. Ведь ребята все знают друг про друга".
XI
Прошло недели две. Новые радостные вести с фронта о прорыве блокады Ленинграда отодвинули и заслонили собой ночное новогоднее происшествие, и оно мало-помалу стало забываться. Ленька уверял, что старосте ничего не удалось выведать у ребят, и Женя была довольна, что все сошло благополучно.
Но не так все обстояло, как ей казалось. Придя как-то с работы, она занялась уборкой квартиры и стала протирать снаружи единственное сохранившееся в окне стекло. Вдруг послышался сильный рев мотора. Обычно так надрывно гудели грузовики, когда поднимались на Зеленую горку, преодолевая крутой подъем. Гул приближался, усиливался.
Улица самая дальняя, тупиковая, никакого движения транспорта на ней не было. Днем иногда пробегут мальчишки, пройдут пешеходы, а после пяти, как сейчас, - мертвым-мертво, разве что изредка прошмыгнет по дороге бездомная кошка. Появление машины после наступления комендантского часа всегда привлекало всеобщее внимание.
Женя, стояла у раскрытого окна и ждала. Вот из-за желтого выступа горы, наконец, показался высокий темный кузов с железной решеткой впереди над кабиной. Полицейский "черный ворон"!
За кем он? Кто очередная жертва тайных, доносов? Как и все в городе, она знала: кого увозила эта машина, тот не возвращался. Путь его был в полицейский подвал на Пушкинскую, а потом в противотанковый ров на Балаклавском шоссе или, в лучшем случае, в концлагерь, а оттуда на каторжные работы в Германию.
Машина пронеслась мимо крайних домишек и круто затормозила у развалин Ленькиной хаты.
Женя содрогнулась, припала к косяку окна и побелела. Неужели Ленька не слышит? Не выскочит? Впрочем, теперь уже ему не уйти.
Из машины высыпали жандармы и оцепили развалины, а офицер-эсэсовец, переводчик с собакой на поводке и староста, который последним вылез из кузова, подошли прямо к убежищу.
Только теперь, видимо, Ленька услышал топот сапог и выскочил из своей каменной конуры. На плече у него болтался стеганый ватник, который он не успел даже надеть. Ленька остановился у выхода и озирался, как затравленный зверек: все пути были отрезаны. Поняв, что ему не скрыться, он решил спасти своих пернатых друзей. Одним движением он сдернул сеть с клетки и свистнул. Два белых голубя взвились над дорогой.
Офицер и переводчик с собакой протиснулись в убежище, но вскоре вышли обратно и последовали за ищейкой, которая, обнюхивая землю, приближалась к развалинам хаты. Возле груды битого желтого ракушечника она остановилась.
Офицер крикнул, и жандармы принялись разбрасывать камни.
Женя видела, как из-под кучи ракушечнику они вытащили что-то завернутое в пеструю немецкую плащ-палатку. Все столпились вокруг, разглядывая находку.
Что они там нашли? Листовки? Быть не может, Ленька никогда их у себя не хранил. Неужели оружие?! При этой мысли Женя ужаснулась; во рту у нее пересохло, и она почувствовала, как холод сковывает сердце.
Два жандарма схватили Леньку и повели. Он упирался, пробовал вырваться, но споткнулся о камень и упал; его волоком потащили к машине и втолкнули в кузов. Последними сели в кабину офицер и староста.