В повести "Пятая четверть" автор рассказывает о неугомонном, беспокойном, весёлом племени советских школьников.
Содержание:
-
Глава первая, в которой Антон заражается великой мыслью 1
-
Глава вторая, в которой Антон превращается в дядю и покидает отчий дом 2
-
Глава третья, где Антон прибывает в …Индию 3
-
Глава четвертая, где Антон встречается с братом и с испанским языком 5
-
Глава пятая, где Антон встречается с Гошкой-арматурщиком, который делится с ним тайной 6
-
Глава шестая, в которой Антон выбирается из пустыни Сахары 8
-
Глава седьмая, в которой Гошка превращается в Салабона 9
-
Глава восьмая, в которой появляется Падунский Геракл 10
-
Глава девятая, в которой дождь пытается расстроить ребячьи планы 12
-
Глава десятая, где Антон вновь встречается с Червонцем и узнает новость о Гошке 13
-
Глава одиннадцатая, в которой Антон и Гошка ночуют в недостроенной даче 14
-
Глава двенадцатая, в которой Антон пашет письмо домой и получает шестерню 16
-
Глава тринадцатая, в которой все события происходят ночью 17
-
Глава четырнадцатая, где в недостроенном доме играет музыка 19
-
Глава пятнадцатая, в которой над Салабоном, Тамтамом и "Птериксом" нависает опасность 20
-
Глава шестнадцатая, в которой опалубочный цех пытаются обокрасть вторично 22
-
Глава семнадцатая, в которой Салабон голыми руками ловит тайменя 23
-
Глава восемнадцатая, в котором Тамтам испытывает свою смелость 25
-
Глава девятнадцатая, в которой раскрывается тайна мосье Монгольфье 27
-
Глава двадцатая, в которой "Птерикс" хочет взлететь 28
-
Глава двадцать первая, в которой справляются именины без именинника 29
-
Глава двадцать вторая, в которой Антон покидает Братск 31
-
Примечания 32
Геннадий Павлович Михасенко
Пятая четверть
Ребята летели над тайгой. Их самодельный вертолет плыл боком, и они не могли его выправить, потому что хвостового винта не было. Был лишь центральный, а в Кабине - штурвал скорости и ручной двигатель.
- Река, - сказал Гошка, смотревший в окно.
- Опять! - вздохнул Антон.
Он сидел на маленькой скамеечке возле двигателя и вращал его одной рукой.
- Да, уже четвертая сегодня, - заметил и Гошка. - Но эта маленькая. Раз чихнуть. Метров сто… Держи обороты… Мы уже над водой. Даю полный, - Гошка до отказа повернул штурвал, в носу вертолета стукнуло, и машина прибавила ходу.
- Давай на том берегу пообедаем, - устало сказал Антон.
- Хоп! Через полчаса обещаю уху.
Антон и второй рукой налег на рычаг. Сваренный встык из двух стержней полуметровый рычаг подозрительно выгнулся.
- Середина, - сказал Гошка. - На посадку!
- Есть! - ответил Антон.
В этот момент в редукторе что-то протрещало, и Антон почувствовал, как привычная тяжесть вращения уходит из рук. Потеряв опору, он свалился со скамеечки.
Вертолет качнулся и полетел вниз.
Мгновенно поняв, что произошла катастрофа, Гошка высадил кулаком дверцу и с криком "Прыгай!" ринулся через Антона вниз головой.
Антон же остался, как будто все его мышцы разом отключились. Он слышал, как шебуршало и похрустывало в редукторе, ощущал падение вертолета, замедленное обратным вращением винта, но не мог шевельнуться.
Вдруг поняв, что сейчас разобьется, Антон судорожно ухватился за порог и попробовал подтянуться, но сил хватило лишь на то, чтобы свесить голову.
Внизу шумно взметнулся фонтан брызг. Это Гошка врезался в воду…
Глава первая, в которой Антон заражается великой мыслью
Антон ехал с катка в старом трехвагонном трамвае, костлявом, громыхающем, с двумя лавками вдоль окон да болтающимися на ремнях ручками-стременами. Он стоял на подножке, тихонько насвистывая спиричуэл "Когда святые идут в рай" и оглядывался изредка на дремавшую за тамбурной дверью кондукторшу, которая одновременно походила и на черепаху, с головой ушедшую в свой панцирь, и на кенгуру с кожаной сумкой на животе.
Из уличных фонарей, как из диковинных душей, валил сильный и влажный снег. Казалось, что где-то тут, поблизости, есть даже большущий вентиль, который стоит лишь завернуть - и снегопад сразу прекратится. Он и начался сразу, вдруг превратив каток в новогоднюю маскарадную площадку. Какая-то девчонка в голубом костюме, скользившая перед Антоном, тормознула, удивленная, он налетел на нее и чуть не сбил. Девчонка не рассердилась и не обозвала его никак, а рассмеялась и унеслась, оставив его в радостном смущении. А надо льдом гремел и гремел джаз, выдавая "Святых", эту негритянскую духовную песню, с такими вывертами, какие, очевидно, и не снились верующим…
На повороте Антон спрыгнул, придержав коньки на груди, перебежал дорогу, свернул в переулок и опять засвистел спиричуэл, поняв, что теперь этот мотив, знакомый ему и раньше, намертво завязался в нем узлом вот с этим снегопадом и с той голубой и, наверное, славной девчонкой. Много у Антона было таких "узлов", они соединяли клочки его жизни в одно целое, и он чувствовал, что это хорошо, и радовался, когда вдруг обнаруживал новый "узелок".
Сняв шапку, он наловил в нее снежных хлопьев, нахлобучил ее обратно и замаршировал к дому с таким торжественным видом и такой белый от налипшего снега, словно он и был святым, идущим в рай. "Вот так домой и ввалюсь, как чучело!" - весело подумал Антон, но в подъезде отряхнулся и обил валенки о ступеньки, чувствуя, что его шутку недооценят - мать не обнаружит в ней ни ума, ни изобретательности. А без этого лучше не шутить.
Зинаида Павловна, высокая и худощавая, с прямыми седыми волосами, зачесанными назад, открыв дверь, сразу нее строго заторопила:
- Скорей, скорей, Антон!
- Что, мам, гости?
- Какие гости!.. Письмо от Лени.
- А-а! - обрадовался Антон. Леонид был его старшим братом. Он в прошлом году закончил строительный институт и уехал на Братскую ГЭС. Редкие письма от него были событием в семье. - Опять, наверно, тайменя поймал, да?
- Не знаю… Проходи скорей. Мы уже читаем.
Отец сидел в кресле за журнальным столиком у торшера. Сквозь плотный синий колпак свет едва пробивался наружу, поэтому в гостиной было сумрачно.
Антон хотел плюхнуться на диван, но пощупал штаны - мокрые, и сел на стул возле пианино.
- Накатался? - спросил Николай Захарович, с близоруким прищуром глядя мимо сына и оглобельками снятых очков почесывая подбородок. - С приключениями?
- Нет, но весело.
- А Леня вот пишет, как они недавно с Томой катались на лыжах в лесу и наткнулись на гулкий, как барабан, сугроб. Прыгали они по нему, прыгали, стучали, а потом Тома как крикнула: "Это же берлога!" - и обоих словно ветром выдуло из леса, Вот это истинно покатались.
- И что, правда, берлога? - насторожился Антон.
- Кто ее знает, удрали. Да и тебя возьми, едва ли бы ты стал докапываться, а?.. Ну ладно, поехали дальше. Зина, ты слушаешь?
- Да, да, Коля. Что там про "бревна нашего бунгало"…
- Сейчас.
- Везет же людям, - задумчиво проговорил Антон. - Берлоги находят, тайменей ловят…
- Да, людям везет. - Николай Захарович надел очки, подался ближе к свету. - Где тут… Ага. "Бревна нашего бунгало трещат обычно по ночам, когда тепло выветривается начисто, а тут вдруг начали трещать с вечера, и как мы ни раскочегаривали печь, пальба продолжалась. Мороз, как под напором, лез внутрь".
Антон промерз на катке, и сейчас, в тепле, напоминание о морозе дрожью прошло по плечам и спине. Он поежился и прошептал:
- Мам, чайку бы полстаканчика, а? Покрепче.
- Скоро ужин. - Зинаида Павловна стояла, прислонившись к косяку двери в прихожую и сложив руки на груди.
Антон пощупал горло, словно так, для себя, однако зная, что это подействует на мать лучше всяких слов. И в самом деле, она тут же ушла на кухню. Антон улыбнулся - уж он-то научился прошибать материнскую строгость.
- "Поняв, что в честной схватке с ним не справиться, я решил схитрить - приподнять кровать над полом, ближе к потолку, там, должно быть, теплее, - читал отец. Когда встречалось неразборчиво написанное слово, он прямо подныривал под колпак торшера. - Затащили в избу четыре высоких чурбака и подвели их под ножки кровати. Некому было смеяться, посмейтесь хоть вы. Тем более что теплее-то не стало".
- Что делается! - проговорила Зинаида Павловна, появляясь с чаем. - И думают, что это смешно.
- А разве не смешно - кровать к потолку? - заметил Антон. - Это же надо было придумать, а не тяп-ляп… Спасибо, мам. A-а, здорово! Пусть больше горячего чая пьют, чтоб не замерзнуть. А вообще-то и мне надо попробовать поднять кровать. Четыре стула - и все. У нас даже восемь стульев наберется, для двух этажей.
- М-да, - сказал Николай Захарович в задумчивости, затем обернулся к Антону. - А твои морозы, голубчик, впереди!
- А если я не инженером стану, а музыкантом?
- Ну что ж, не одни морозы, так другие, если шире смотреть. Итак, "…теплее-то не стало. Нашел я себе еще одно занятие - возить воду. С ведрами нужно ходить раз пять-шесть, а тут - одним махом. Особенно занятно тянуть кадушку в метель, да еще когда ветер в лицо. Водовозка вообще-то ездит, но мудрено ее захватить. Да и не всегда она сквозь сугробы к нам пробьется. А тут на санках да в охотку - милое дело. То, что у Перова ребятишки проделывают втроем с помощью дворника, или кто он там, я проделываю один".
- А почему ему жена не помогает? - спросил Антон.
- Видимо, в разных сменах работают, - пояснил Николай Захарович. - На стройке это обычная штука. Так… Ага. "Остальное все по-прежнему. По-прежнему играю на баяне часа по два в день, злюсь, что поздно за него взялся. Хорошо, что Антон прямо с соской во рту к клавишам потянулся. Кстати, не мыслит ли он посетить нас летом? Посмотреть Братскую ГЭС, порыбачить, покататься на мотоцикле!.. Может быть, с друзьями. Всех примем и будем рады, ей-ей!"
- Конечно, мыслю! Еще бы… Обязательно! - воскликнул Антон, вдруг удивившись, как это его самого не осенила такая великая идея раньше.
- "А может, и вы, мои лысые и седые, нагрянете? - продолжал Николай Захарович. - У нас тут - у-у! - какие воздуха! Ручаюсь, пап, что твоя лысина мигом зарастет густо и красиво, а твои, мам, прямые волосы завьются!.. Целуем. Ваши Тома и Леня. Февраль. Братск". - Николай Захарович опустил письмо на столик и снял очки.
- Все? - спросила Зинаида Павловна.
- Все.
- Едемте! - крикнул Антон, вскакивая со стула. - Едемте сразу втроем!
- И никакой приписки? - опять спросила мать.
- Никакой.
- Что они нас за нос водят? - воскликнула она, вскидывая руки. - Я уже трижды просила написать, когда им точно обещают квартиру.
Николай Захарович как-то виновато и устало развел руками.
Мать взяла письмо, бегло просмотрела его и сказала:
- Это значит, что им даже не обещают!.. Ленька - тряпка. Он всю жизнь будет маяться и прятаться за шуточки. Турист!
- Ну, мам, ну чего ты ворчишь?.. Нет письма - ворчишь, придет - ворчишь. Раз Леня шутит, значит - нормально.
- Полгода жить в сарае - это что, нормально?.. Воду возить в кадушке - нормально?.. А Тома как? Хиханьки да хаханьки одни! Нашелся перовский мальчишка!
- А что это за перовский мальчишка? - спросил Антон.
- Помнишь, недавно, кажется, в "Огоньке" была картина. - Отец откинулся на спинку кресла и стал сразу моложе - лысина исчезла. - Двое мальчишек и девчонка тянут бочку. "Тройка" называется.
- Постойте-ка! - Антон поставил недопитый чай на стол и убежал в свою комнату.
Он вроде бы все знал о брате: и что тот работает мастером на бетонном заводе и делает какие-то балки, плиты, колонны, и что купил мотоцикл, и что женился на студентке, которая работает оператором на их же заводе, и что поселились они во времянке - вроде бы все знал Антон, но чувствовал, что в жизни брата полно еще чего-то такого…
"Это будет здорово - катануть в Братск!.. По радио вон только и слышно: Братск да Братск. Даже пацаны спрашивают, не прислал ли брат медвежью шкуру. А я и ухом не веду, растяпа!" - думал Антон, чувствуя, как эта идея все сильней и сильней забирает его, оттесняя все прочие задумки, сделанные на лето.
Найдя журнал, он вырвал репродукцию картины и бегом вернулся в гостиную.
- Вот! - воскликнул Антон.
И положил лист на столик. Все стали рассматривать обледенелую бочку, накрытую рогожиной, которую задирал ветер, еле видимых за метелью ворон, облепленную снегом стену, с которой срывались белесые вихри, и ребячьи, измученные лица. Даже у собаки был жалкий вид.
- М-да, - протянул Николай Захарович. - Вряд ли думал Перов, что его герои вдруг оживут почти через сто лет. И в связи с чем? В связи с Братской ГЭС.
- Так мы едем летом? - спросил Антон. - Чего вы молчите?.. Мам, едем?
- До лета нужно дожить, - ответила Зинаида Павловна.
- То есть как дожить… А что с нами случится?
Антона смутило это отмалчивание родителей. Он посмотрел на них и вдруг всем своим нутром понял - не отпустят… Полторы тысячи километров, огромная стройка - не отпустят! Не отпустили же в лыжный поход, когда узнали, что ночевать придется в лесу, в палатке. И как осенью не отпустили за грибами - лил дождь… "Надо срочно выманить обещание, пока они толком не задумались, - мелькнуло в голове. - А пообещав, они не отступятся, они такие!"
- Мам, так как, еду я к Лене? - решительно спросил он.
- Об этом еще рано говорить.
- Да как же рано!.. Осталось каких-то полторы четверти!
- Вот именно - полторы четверти. И тебе нужно их закончить, а нам - проверить твой табель, - сказала Зинаида Павловна, вздохнув, и Антон понял, что она думает о чем-то другом.
- Табель у меня будет - во! Обещаю!.. А ты обещай, что я поеду, если табель будет - во… Обещаешь?
- Помолчим пока об этом, сынок. У нас есть время подумать. А теперь давайте-ка ужинать. - И мать включила большой свет.
- Пап! - Антон обернулся к отцу. - Ну чего тут думать?
- Действительно, чего тут голову ломать? Сядь-ка лучше да сыграй что-нибудь этакое… под настроение.
- Я сыграю все, что угодно, только давайте договоримся.
- Не торгуйся, не будь купцом, ты же музыкант, как ты говоришь… Давай что-нибудь из "Времен года", а договоримся потом.
- Знаю я ваше "потом" - не пустите, - сказал Антон, в последней надежде глядя на отца и мать - не добавят ли они чего определенно-утешительного.
Но родители молчали.
Антон сел и раскрыл пианино, На миг задержав расслабленные кисти над клавишами, он с силой бросил их и бунтарски заиграл спиричуэл "Когда святые идут в рай", моментально вспомнив девчонку в голубом и снегопад, который, может быть, все еще продолжается.
- Нет, нет, отставить! - крикнул Николай Захарович. - Отставить эти коленца! Ты вот что сыграй, - и отец протянул Антону картину. - Вот по этим "нотам"… Что-нибудь попечальней. Да ведь, Зина?
Беря "Тройку", Антон чуть было снова не заговорил о поездке, но почувствовал, что лучше в самом деле сыграть что-нибудь попечальнее, пусть родители взгрустнут, а там, глядишь, и подобреют.
Антон поставил картину на пюпитр и, несколько секунд подумав, заиграл "Осеннюю песню". Он смотрел на ребячьи лица, и ему казалось, что это о них рассказывают эти печальные звуки. "У Лени, конечно, не такая физиономия, когда он тащит кадушку, нет. Пусть даже ветер навстречу - не такая!.. И не хотят меня отпустить! Пусть за полторы тысячи километров, пусть в неизвестность! Я все равно поеду!"
Глава вторая, в которой Антон превращается в дядю и покидает отчий дом
После раздачи табелей Антон летел домой сломя голову.
Не столько по себе, сколько со слов друзей он знал, что родители, когда к ним подкатывались с какой-либо просьбой, не прочь иногда поторговаться: мол, хорошо, мы это сделаем, но и ты… Ответной платой чаще всего является табель, без двоек или без троек - по договоренности. К беде Антона, эта валюта не обращалась в их семье - он всегда толково учился. Поэтому-то Антон понимал, что отпустят его в Братск или нет, менее всего зависит от табеля.
Была суббота. Зинаида Павловна, только что придя с работы, готовила еду. Антон пробежал прямо на кухню.
- Мам, смотри!.. Ну, бери, бери!
- У меня руки в муке.
- Да бери!
Зинаида Павловна взяла листок за самый кончик и под торжествующим взглядом сына посмотрела отметки. Только одна четверка - по русскому языку.
Ну, поздравляю! - И она поцеловала его в щеку.
- Так когда я еду в Братск?.. Завтра же! Завтра же меня тут не будет! Вы обещали! - Антон махал табелем.
- Не шуми… Мы обещали только подумать. И мы подумали. Сейчас придет папа и выяснится, когда вы едете. Сегодня ему должны точно сказать об отпуске: завтра, послезавтра или через неделю.
- Ого, через неделю! - воскликнул Антон. - Я и так ползимы ждал… А если ему совсем не дадут отпуск?
Мать пожала плечами, ответила:
- Значит, ты невезучий.
- Значит, я могу вообще не поехать? - начинал злиться Антон.
- Не паникуй преждевременно.
- Интересно! - Антон резко повернулся и вышел из кухни.
Он бродил по всем трем комнатам, передвигал стулья, включал свет, открывал пианино, брал несколько аккордов и опять закрывал его, рассматривал "Тройку", которую прикнопил у себя над столом, наконец, взял с полки книжку, раскрыл наугад и уставился на рисунок - несколько окружностей, одна в другой. "Орбиты Юноны и Паллады", - прочитал он бездумно и уже далее совершенно не знал, что делать.
В прихожей раздался звонок.
- Папа! - крикнул Антон, бросившись открывать. - Ну что, пап, едем? Когда? Завтра? - накинулся он на отца, жадно заглядывая ему в глаза, однако за блеском очков глаз не было видно, но улыбка, улыбка сказала все. - Ура-а! - закричал Антон. - Мы едем!.. Мама, мы едем! Когда, пап?
Отец все еще улыбался, но как-то уже слабее, точно с робостью.
- Сколько четверок? - спросил Николай Захарович, высвобождая из кармана туго всунутую книгу.
- Одна.
- Молодец!.. Вот тебе в честь окончания шестого класса. Эдгар По. Держи.
- Ну что, Коля? - выглянув из кухни, спросила Зинаида Павловна. - Все в порядке.
- Не очень.
- Как? - вырвалось у Антона, округлившего глаза. - Ты ведь сказал… - но тут же спохватился, отец ничего еще не говорил.
Николай Захарович стащил пиджак, держа за воротник, опустил его до самого пола, ослабил галстук, снял очки и, превратившись вдруг в какого-то беззащитного, пояснил: