- Можете меня казнить, но отпуск обещают только через месяц. И то - не точно… Вот так, - добавил он, чтобы прервать наступившую неприятную тишину.
- Ты там все аргументы привел? - спросила Зинаида Павловна.
- Даже приврал, но…
- Ну что ж, раз так, Антон, то еще успеешь в лагерь съездить на первый сезон.
- В лагерь? - Антон круто повернулся к матери и даже чуть присел, как для прыжка. - Нет уж! Хватит с меня лагерей, барабанных палочек и мертвого часа! Я хочу живого часа!
- В кого ты такой нервный? - Зинаида Васильевна до сих пор разговаривала, высунув только голову из-за кухонной двери, а тут вышла, держа на отлете запачканные мукой руки. - Давай рассудим как…
- Я сбегу! - вдруг сказал Антон. Эта фраза выскочила сама, и Антон понял, что она уже давно сидела в нем, но лишь намеком, неясным ощущением. И он тревожно-радостно подтвердил: - Да-да, сбегу!
- За полторы тысячи километров-то? Один? - не опешив и не вскрикнув пораженно, как ожидал Антон, а буднично спросила Зинаида Павловна.
- Один!
- И не страшно?
- А чего страшного?.. Сесть в вагон и через двое суток выйти из него… Да больше страха в том, что я двадцать раз перебегаю улицу, пока добираюсь до школы. Страх!
- Так, так, а дальше что? - спросила мать таким тоном, как будто все уже решено и осталось только утрясти кое-какие мелочи побега.
За этим спокойствием матери Антон почувствовал такой непробиваемый забор для своих в общем-то несильных слов, что в отчаянии выкрикнул:
- Да что вы меня держите?.. Тринадцать лет одно и то же: телевизор, пианино, книги, мороженое!.. Где-то люди метровых тайменей ловят, воду в бочках возят, медвежьи берлоги находят, а тут… - подступили слезы, и Антон замолчал и махнул рукой, поняв, что сдался и что теперь остается лишь надеяться на родительскую милость.
- Ну полно, Антоша, - мягко сказала Зинаида Павловна. - Сегодня такой день: табель, пятерки, я вон хочу пирог состряпать, а мы… - И тут же прибавила: - Думаешь, сбегают без рассуждений, очертя голову?.. Раз - и сбежал? Нет, сынок, сбегают умно, чтобы добежать… Вот через месяц и бегите с отцом… Коля, скажи сыну мужское слово!
- Я? - Николай Захарович встрепенулся, кашлянул и с таким видом водрузил на нос очки, с каким боец вкладывает автомат. - Что ж, я думаю, что надо отпустить Антона.
- Отпустить?.. Что это - заговор? - воскликнула Зинаида Павловна, но тут в кухне что-то зашипело, она кинулась туда, проговорив: - Ну знаете, мои милые!..
Антон посмотрел на отца, пытаясь улыбнуться. Тот приставил палец к губам: мол, спокойно. Но вид у отца был отнюдь не боевым, а жест - робким и почти шутливым. С этими ли ужимками идти наперерез строгой матери? Она сделает так, как подскажет ей разум, а там - хоть бастуй, хоть объявляй голодовку, хоть устраивай заговоры. Антон это знал и знал, какой "логический" гром обрушит сейчас мать на них. И он сжался, готовясь отразить эти громы.
Опять брякнул звонок. Николай Захарович вышел и вернулся с какой-то бумажкой. Он развернул ее, прочитал и вдруг воскликнул:
- Зина! Зина!
- Что такое?
- Телеграмма! Слушай. "Родился сын Александр целую бабушку дедушку дядю папа". - Николай Захарович сдернул очки, и Антон увидел у него слезы.
Не уловив смысла прочитанного, Антон удивился этим слезам и уж совсем поразился, заметив, что и мать запястьем вытирает глаза, перечитывая телеграмму.
- Поздравляю, дедушка, - прошептала мать, целуя отца, и на миг прижалась к его груди, оттопырив руки назад. - Я чувствовала - там что-то происходит, чувствовала… Ну, теперь все, слава богу… Родили!
- Кого родили? - спросил, наконец, Антон.
- Да что же ты, Антон! У Лени родился сын, - ответил Николай Захарович, надевая очки и снова беря телеграмму. - Сын. И ты превратился в дядю.
- В дядю?
- Конечно.
- Тогда все, тогда я сегодня же еду в Братск! - воскликнул Антон. - Раз я дядя - вы мне не указ!.. Где мой рюкзак? - И он нарочито широким шагом, показывая, что его заявление совершенно серьезно, направился в свою комнату, держа, однако, голову вполоборота и с опаской прислушиваясь, что там, какие возгласы раздадутся позади. Он, как выстрела, боялся оклика.
- В кладовке чемодан и твой рюкзак, - сказала Зинаида Павловна, и Антон в самом деле вздрогнул, как при выстреле.
От пережитой внезапной радости, от непривычных слез мать, казалось, устала и с какой-то грустной покорностью смотрела на сына.
- Ну, мам, я еду? - спросил он вдруг ослабшим голосом, уже чувствуя, что да, он едет.
- Ой, боюсь, ой, не знаю! Но что делать, если и внук включился в заговор, - вздохнула Зинаида Павловна и тут же встряхнулась и добавила своим обычным энергичным голосом: - Надо поздравить их, отвезти гостинцы и подарки этим зеленым родителям… Александр Леонидович - подумать только!.. Антон, ты едешь завтра. Найди Ленино письмо с описанием дороги!..
Ночью Антон ворочался, не в силах уснуть, думая о том, что завтра в его жизни открывается новая, пятая четверть, которая не значится ни в каком табеле, за которую не выставят никаких оценок, но которая между тем может оказаться важней и выше всех табелей и оценок.
Глава третья, где Антон прибывает в …Индию
Антон лежал на верхней полке и, уткнув острый подбородок в ямку слабо сжатого кулака, смотрел в окно, но ничего не видел, кроме размазанных цветастых мельканий. На него опять нахлынуло то щемящее настроение, которое, возникнув еще на перроне, при расставании с родителями, нет-нет да и пронизывало его своим током. Необычность его состояния объяснялась не тем, что он попал в круг чужих людей, в шаткий неуютный мир вагона со всякими неожиданностями по сторонам, нет, все это Антон уже испытывал. Странность была в том, что он оказался здесь один, один-одинешенек. Ничего в отдельности он не боялся: ни крушения поезда, ни попутчиков, ни того, что у него украдут чемоданчик или баульчик с едой - ничего, но в общем-то какая-то тревога витала над ним. Как если бы его, словно ракету, запустили с Земли к далекой планете, напичкали сполна различными программами, и вот он летит теперь, бедный, не видя ни Земли, ни той планеты, а впереди еще парсеки да парсеки, и кто знает, верен ли расчет, не хрустнет ли какой винтик в двигателе и не унесется ли космонавт куда-нибудь на задворки вселенной?..
И сквозь всю смутную тревогу проступало опасение, что Леонид не встретит его. Бывает же так. Или телеграмма, отправленная с вокзала, затеряется, или почтальонша заболеет. Значит, самому придется разыскивать его. И Антон время от времени ощупывал в карманчике у ремня твердый квадратик вчетверо сложенного письма, где было все: и адрес, и номер автобуса, каким ехать с вокзала, и на какой пересаживаться, и где сходить. Читая Эдгара По, глазея в окно, Антон нет-нет да и задумывался.
Спутники же, бородатый парень Матвей, работавший на ЛЭП, то есть на линии электропередач где-то под Братском и сейчас возвращавшийся из отпуска, и молодая женщина, Светлана Петровна, ехавшая к мужу в Якутию, не тормошили его попусту, точно понимая настроение Антона.
От внезапного грохота Антон очнулся. В глазах замелькали сплетения мостовых решеток, а под вагоном разверзлась пропасть с матовой водной гладью на дне.
Матвей в красной майке, врезавшейся в плечи, прервал какой-то рассказ, привстал и некоторое время смотрел вниз, прижавшись лбом к окну, потом сел, постучал казанками пальцев по стеклу и заметил:
- Вот такой же мост сейчас в Братске разбирают - под затопление попал. Громадное будет море.
Прогремели мостовые фермы, и тотчас за окном, заслоняя небо, вырос рыжий откос. Антон прищурился, как это у него всегда получалось, когда в голове рождалась дельная мысль, повернулся к Матвею, сидевшему внизу, и спросил:
- А в самом Братске вы были?
- Бывал. Правда, редко, набегами, когда вдруг тоска заберет смертельная. У нас ведь ни кино, ни, извините, девушек на трассе нет. Из развлекательного - одни газеты, которые еще Петр Первый печатал. А что они, газеты? Грузимся на трехтонку, разнюхиваем, где вечер, - и туда.
- А такую улицу знаете - Вторую Строительную?
- Вторую?.. Наверно, после Первой. А ты что, пропасть боишься?
Нет, но… Так. Вдруг не встретят.
- Встретят, - уверил Матвей. - А нет - прикатывай к нам на ЛЭП. Дадим тебе монтажный пояс, робу - и лезь на мачту. Домой циркачом вернешься. Чарли Чаплином!.. Познакомим с косолапыми. Они у нас частые гости. Я вот раза три сталкивался. Последний раз - осенью… Прибыли к нам геодезисты, двое молодоженов. Он - с этим, как его… с теодолитом ходит, она - с рейкой. Возьми девчонка да и подверни ногу. Сергей, парень-то, - к бригадиру нашему: мол, помоги. А тут я на глаза попался: ступай, говорит, потаскай рейку. А рейка вот такая, раз в два выше меня. Бродим мы с Серегой по тайге - курорт… И вот установил он свою треногу в распадке, я на указанный бугорок потопал. Ставлю рейку и поворачиваюсь. Серега уже припал к трубе, согнулся и целится. А за ним медведь стоит!
- Ой, - вскрикнула женщина, и Антон услышал, как всплеснулись ее ладони.
Да он и сам чуть не ойкнул.
- Да, стоит медведь… Я только рот разинул и не знаю, что делать. А Сергей рукой помахивает: мол, прямей держи рейку. Какое тут прямей! Я ее совсем опустил и давай ему знаки делать: мол, оглянись. Не понимает. Потом, видно со злости, выпрямился да и задел того друга - оглянулся. Оглянулся и сразу - нырь под теодолит. И сидит там. А медведь на задних лапах шагнул ближе, понюхал прибор, носом трубку повернул и давай нализывать. Что Серега исчез - он и внимания не обратил. Чую, дело плохо. Изгрызет инструмент или опрокинет и растопчет вместе с геодезистом. Поднял я рейку да с криком - вниз. Увидел он меня, этакую бородатую образину, рявкнул - и ходу, в бурелом. Вот как случается-то, а ты боишься в городе заблудиться, - задрав к Антону бороду и тряся ею, закончил Матвей.
- Да нет, я ничего, - со смешком ответил Антон.
Поезд петлял по косогорам осторожно, словно не доверял рельсам. То наплывал срез огромной выемки с бурыми прослойками вековых отложений, то вдруг раскрывалась глубокая лещина, полная сумрака и точно подгорелых деревьев, на которых, висело нечто похожее на сухую болотную тину - ну, прямо Кощеево царство, Не хватало только черепов, насаженных на вершины, да кружащих над ними черных воронов.
На станции Вихоревка Матвей простился, а через несколько часов в коридоре послышалось: "Братск! Братск!
Сходило много народу. Антона подхватило и по дощатому узкому перрончику понесло к маленькому вокзалу с названием "Братское Море". Затертый чемоданами и сумками, Антон тянул шею и прислушивался, не пробьется ли сквозь суматошный гвалт родной оклик: "Анто-он!" Но ничего нельзя было разобрать. Передние вдруг замешкались, зашумели громче. Поток сжался, замер на момент и хлынул вспять. Пассажиры полезли обратно в вагоны, кляня белый свет.
"Что же это? А куда же мне? Где Леня?" - испуганно замелькало в голове Антона, и он застыл посреди перрончика, как порожистый камень, сопротивляясь течению. Его пихали, ругали, стукнули корзиной по лбу.
- Все садитесь! - командовал человек в железнодорожной фуражке и с лейкопластырем на носу. - Все по местам! Следующая - Падунские Пороги. Там управление строительства, гостиница, черт, дьявол! Все там! А тут, кроме меня, жены да коровы, нет ни одной собаки!.. Что, что "почему"?.. Потому что через пять лет сюда море подкатит - вот почему назвали Братским Морем.
Опомнившись, Антон кинулся к нему.
- Дядя!.. Дяденька! А где бетонный завод?
- Все назад! - надсаживался дежурный, тыча носовым платком под фуражку и отдуваясь. - Назад!.. Что, малый? Бетонный?.. На правом берегу, через остановку!.. Да не суйте мне билеты! Мало ли что там написано!.. А теперь нет такой станции - Братск, нету! Есть Братское Море, Падунские Пороги, Гидростроитель - все они Братские. А старый Братск затапливается. И линию перенесли. Это новая линия, черт бы вас побрал.
Антон сунулся в ближайший вагон. Пассажиры, скованные вещами, застревали в проходе и в тамбуре, наконец людская плоть как-то раздалась, и Антона притиснуло к двери. Решив, что Леонид знает, конечно, о переносе линии и встретит его там, где надо, он несколько успокоился.
Опять потянулась тайга, охраняемая телеграфными столбами, которые порой так сливались с лесом, что нельзя было разобрать, к столбам ли привинчены изоляторы или просто к деревьям. И хоть поезд продолжал кружить, но теперь каждый поворот сулил конец путешествию. И когда сквозь редеющие сосны замелькали первые дома, Антон так и прилип к стеклу - вот оно, начинается.
Поселок ютился на пригорке. Наверху, образуя улику, высились аккуратные теремки с мезонинами, а ниже рассыпались домишки, сделанные тяпляписто, в некоторых по торчащим сквозь обшивку буферам угадывались вагончики. У самой линии, на лугу, возле большой круглой штукенции, свистели и приплясывали мальчишки. Из переулка вылетели две собаки и понеслись вдоль насыпи, распугивая коз и кур.
Дома, дома, склады, свалка разбитых машин, угольные вороха, еще не задымленная кирпичная труба, приземистый корпус с проломами в стенах, сквозь которые виднелись котлы; башня с наклонной подпоркой, из башни вырывался фонтанчик пыли; ползали краны, как скелеты доисторических животных, - во все это Антон осматривался с огромным интересом: в этом мире жил Леонид.
На станции Падунские Пороги вагон изрядно опустел.
"Следующая моя!" - тревожно подумал Антон, когда поезд тронулся опять.
Впереди засияла голубоватая пропасть и открылся мост - эстакада со знакомыми по фотокарточкам двухконсольными кранами наверху. Эти гигантские кресты, серебрившиеся в лучах еще высокого, но уже слабеющего вечернего солнца, держали, казалось, небо над Братском.
В голову Антона вдруг ударил жар. Это был конец его космического полета - он, раскаляясь, как бы входил в плотные слои атмосферы загадочной планеты, жадно всматриваясь в ее очертания и еще не зная, где сядет и сколько витков перед этим сделает.
Поезд направлялся внутрь эстакады, в самый сгусток металлических сплетений, куда и проникнуть-то было вроде немыслимо, ничего не придавив, но куда состав все же плавно вполз. Сразу стало сумрачно. И из этого сумрака, как из-под козырька, все виделось преувеличенно ярко: и Ангара, воронкой сходящаяся к плотине, и пенистая гряда Падунских Порогов с застрявшими и камнях бревнами, и зеленые катера островов, трусливо бросившие якоря перед бурунами, и дымящиеся развалины какого-то, видимо, недавно снесенного селения возле самого берега. А вокруг, выглядывая, как зрители в театре, из-за плеч друг друга, - холмы, холмы, холмы со светлыми полосками вырубок у подножий - они заранее подбирали хвойные подолы своих таежных одеяний, чтобы не замочить их в волнах готового родиться моря…
Леонид не встретил.
Когда перрон опустел, Антон перечитал письмо ещё раз и обратился к женщине с красной повязкой. Она сказала, что улицы Второй Строительной не знает, а вот бетонные заводы здесь. У автобуса Антон еще раз спросил про улицу. Рабочий, забрызганный известкой так, что его комбинезон закостенел, как панцирь, подумал и с треском пожал плечами. Тогда Антон решил податься на завод. Леня наверняка там, запурхался в своих делах, поэтому и не встретил. И, повеселев, Антон сел в автобус.
Минут через двадцать он оказался неподалеку от громадных запыленных цилиндров и башен с наклонными подпорками - такую он видел там, на станции Падунские Пороги. Взяв в руки чемодан и поправив рюкзак, Антон двинулся напрямик - слишком велико было нетерпение, ведь брат был от него в каких-то двухстах метрах. Перебравшись через кучи мусора и бетонных отходов, обойдя несколько канав и ям, он очутился на узкой неровной дороге, вилявшей между конусами песка и щебня. Проползали с тяжелой развалкой самосвалы, над головой в галереях шумело, по лоткам что-то дробно сыпалось, всюду пылило - и нигде ни души. Антон прятал лицо в отворот пиджака, когда облако пыли обрушивалось на него после прохода машины, и шел дальше, понимая, что рано или поздно кто-нибудь встретится, может, сам Леонид.
И вдруг перед ним из клубов пыли появился человек, он или с машины на ходу спрыгнул, или с песчаного конуса съехал, вывалившись из галереи. Человек этот начал отплевываться и отряхиваться.
- Скажите, - кинулся к нему Антон, - а где мне мастера найти?
- Я мастер, - не глянув на мальчишку, пальцами обеих рук взъерошивая волосы и выбивая из них пыль, ответил он.
- Нет, мне мастер Зорин нужен.
- С какой секции?
- Не знаю.
- Ну, здрасьте. Нас тут десятки мастеров. - Человек отряхнулся, наконец, провел напоследок рукавом по лицу и оказался молодым парнем. - Фу! Чтоб я еще туда полез!.. Так говоришь - Зорин?
- Да. Знаете?.. Я его брат. За полторы тысячи километров приехал. Один.
- Зорин… Зорин…
- Ага. Он это… колонны и балки делает из бетона, - живо добавил Антон.
- А, вон что! Тогда ты не туда попал. Тебе нужно на промплощадку, на левый берег.
- Как?! Я ведь только что с левого! - испуганно воскликнул Антон, моментально решив, что ему вообще не найти брата, и тут же слабея до холодного пота. - Мне сказали, что здесь.
- Значит, какой-то болван попался… У нас ни колонн, ни балок не делают. У нас - чистый бетон, для плотины. Понял?
Позади гикнул сигнал. Они посторонились. Антону все вдруг стало безразлично: и эти машины, и пыль. Пусть его давит, пусть его засыпает… Он даже не спрятал лицо, а лишь чуть прикрыл глаза.
- За сколько ты, говоришь, километров прикатил? За полторы тысячи? - спросил парень, встряхнувшись. - А звать как?
- Антон.
- Антон-горемыка. Подходяще. А ну-ка, пошли, авось расхлебаем кашу. - И он быстро зашагал по дороге.
Антон заторопился следом, смахивая со лба грязь, облизывая губы и сплевывая черноту.
Они зашли в деревянную будку, где сидела девушка в белом платке, повязанном бабочкой. Она, поглядывая в окно, что-то записывала. Парень придвинул телефон, позвонил куда-то, спросил, работает ли там мастер Зорин, и тут нее бросил трубку.
- Работает… Люба, будет машина на промплощадку, посади вот этого брата, - сказал он девушке. Та кивнула, мельком глянув на них. Парень посидел с минуту, опустив голову, потом фыркнул, поднял высоко брови, дунул на них, выпятив губу, и встал. - Ну ладно. - И вышел, но тотчас крикнул, не успев захлопнуть дверь: - Антон!.. Скорей, вот твой самолет… Лезь. Высадишь у диспетчерской, - сказал он шоферу и махнул рукой.
МАЗ ревел так, что заглушал не только все звуки, но и мысли. Что-то прыгало, разворачивалось перед глазами, даже от плотины осталось в голове мелькание, потому что ехали по какому-то темному коридору, где сбоку ритмично вспыхивал свет.