Середину кабины занимал редуктор. Он был прикреплен четырьмя болтами к деревянной подставке, жестко соединенной с полом. Из редуктора в разные стороны торчали два вала, на нижнем сидела рукоятка, на верхнем - коническая шестерня. К ней примыкала коническая же шестерня вертикального вала, который сквозь потолок выходил наружу, где к нему должны прилаживаться винты. На вал были насажены три шарикоподшипника: два нормальных и один, посредине, упорный, на котором во время полета будет висеть вся кабина.
Вал с подшипниками у Салабона был заготовлен давно, а установили его ребята за два дня.
Антон вытащил из-под редуктора банку с болтами и гайками, металлические растяжки и начал прилаживать их к хомуту, приваренному к шарикоподшипнику, - осталось только изнутри раскрепить вал да насадить винты. И вертолет готов. Все до гениальности просто.
Именно эта простота иногда вдруг озадачивала Антона. Как же так получилось, думал он, что почти за две тысячи лет только новой эры никому, кроме Салабона, не явилась мысль о подобном вертолете… Впрочем, сейчас так все развивается, столько кругом делается открытий, что почему бы и Гошке чего-нибудь не изобрести, ведь не дурак же он. Ученых больше занимают великие, космические идеи, они легко могли пропустить что попроще.
Сперва ребята работали по чертежам, точнее, по эскизам, которые Гошка довольно сносно рисовал на тетрадных листах, затем отказались от них - на месте все почему-то выходило иначе: и детали не сходились, и размеры не совпадали.
Гошка стучал топором. На плахе карандашом был вычерчен контур Бинта, и Салабон, следуя линии, крошил древесину, время от времени отходя и с прищуром всматриваясь в пропеллер.
Ему вдруг показалось, что вымеренная середина находится вовсе не на середине, а сдвинута. Он подсунул под центр палку, так и есть - половины не уравновешивались. "Запорол! - мелькнуло в голове. - Значит, доставать новую плаху!"
- Тамтам! - крикнул он. - Караул!
- Что? - У Антона заплелись ноги, он вывалился из двери.
- Иди сюда.
- У-уф, я уж думал - медведь.
- Хуже. Винту - труба. Неужели я, собака, сбился?.. Ну-ка давай прибросим. Держи. - Он сунул Антону кольцо рулетки. - Натягивай и ставь на ноль… Хорош. Не двигай. - Салабон долго рассматривал стершиеся цифры. - Так, 4-60 и 2-30. Ровно пополам.
- Мы так и вымеряли.
- Я знаю. Но почему тот конец перетягивает?
- Потому, что он еще не вырублен.
- Тьфу, дурак! Рехнулся. - Гошка хлопнул себя пальцами по лбу, счастливо рассмеялся и смотал рулетку. - Пока достроим, я спячу. И ты меня первым же рейсом прямо в сумасшедший дом, ага? Есть такой в Братске?
- Не знаю, но постарайся не спятить.
- Хоп. А винт ничего получается, верно?
- Пожалуй.
- Еще от силы дней пять и - фр-р! А не сварить ли картошечку, а, Тамтамчик?
Душой маленького хозяйства был закоптелый алюминиевый чайник с переломленной ручкой. Салабон нашел его в дядькиной кладовой. Чайник этот немало, видно, послужил самому дядьке в его рыбацких вылазках, но Гошке он все же показался слишком интеллигентным для таежной жизни, и Салабон добавил ему молотком несколько вмятин и свернул в сторону носок.
- Ты подсушись, а то опять простынешь, - сказал Гошка, вешая на крюк чайник с картошкой. - А я потюкаю.
Еле слышно зазвучал грибоедовский вальс, и Антон почувствовал, что его, Антоново, тело начинает вроде бы растворяться, исчезать… И чем больше он растворялся, тем более ощущал окружающее, все сразу: и сосны, которые с непониманием, то молча, то перешептываясь смотрят вниз, и вон ту березу, еще молодую, но уже почерневшую на треть, огрубевшую, обросшую лишаями и вообще, похоже, плюнувшую на себя в этой таежной мешанине, и ручей-нелюдим, который и не заметишь, пока в него не ухнешь, и Салабона, этого полуразбойника, полулешего с веселыми, плутовскими глазами, и "Птерикса", готового вот-вот вылупиться и расправить крылья…
Антон очнулся от голоса друга.
- А-а! - зашипел Гошка, обжигаясь и высыпая картошку на кусок толя. - Держись, родненькая!.. Сейчас мы тебя…
Салабон ел важно - рассекая картофелины крест-накрест, припорашивал солью и четвертинку за четвертинкой бросал в рот. Кожура как-то сама отставала. Антон же сдирал ее, перехватывал, дул на пальцы, даже катал картофелину по колену - играл, как кот с мышью. Ему нравилась эта борьба, за которой следовала такая аппетитная победа.
А вот чай пили без сладкого - пакет с сахаром оказался разгрызенным и пустым, постарался кто-то из лесной мелкоты: белки, бурундуки или мыши.
- Ну что, Тамтам, за работу?.. Как это по-испански - птериксэмос?
- Вэнсэрэмос! - серьезно повторил Гошка, сворачивая "кухню". - Жаль, что ты и сегодня не прихватил конфет, как раз бы к делу.
Подсыхая, на божий свет полчищами полезла мошка - ребята находились в самом ее логове. Антон достал свою вонючую сетку и повязал голову. К полудню в балке стало нестерпимо душно. Мошка кипела, как в котле, наслаждаясь сырыми испарениями.
Вчерне закончив винт, Салабон, истекая потом, забрался к Антону в кабину, проверил, Как у него движется дело, и предложил сходить на реку выкупаться. По ручью это было километра два с половиной. Антон, очумевший от духоты, согласился. Они припрятали инструменты, укутались плотнее и отправились, рассчитывая вскоре вернуться и поработать еще.
Ниже лес становился гуще и диче. Зелень тут словно обварили - все было жухлым, серым и поэтому казалось гнилым и трухлявым, хотя гнили и трухлявости и без того хватало.
- Тамтам! Чего отстаешь?
- Смотрю… На что, например, похожа вон та сухая сосна?
- Как на что?.. Сухая сосна и есть.
- На винтовку со штыком. Похожа ведь?
- Да вроде… Ну и что?
- А то, что это интересно, когда одно похоже на другое.
Где-то впереди работал бульдозер. Его мотор то стихал до чуть слышного поварчивания, то взревывал до надсады, точно бульдозер на гигантской качели, то отшатывался, то подлетал под самый нос ребят. Означился просвет. Приятели прибавили шагу и выскочили на вырубку. Метрах в двухстах блестела вода.
- Река! - крикнул Антон.
Бульдозер они увидели у самой воды, зарывшийся по фары в грязь. Это он ревел, пытаясь высвободиться, ревел, пока не завяз окончательно. Водитель сидел на кабине, ноги калачом, и пил молоко из бутылки прямо сквозь накомарник.
- Что, дернуть? - спросил Салабон.
- Дерни, если штанов не жалко.
- А я их сниму, все равно купаться.
- Тогда держи. - И бульдозерист кинул Гошке пустую бутылку. - Холодненькой воды, из глубины. Может, там покрепче.
- Хоп! - ответил Гошка. - А машина? Тебя же засосет. Или зальет.
- Выплыву по-собачьи.
- Нет, правда. Может, сбегать за кем?
- Уже побежали. Думаешь, я бы так вот и сидел?.. Ныряйте давайте, пить хочу.
Это была не река, а залив начинающего подниматься моря. С одной стороны лес не вырубили - не успели, видно, сосны подтопило, и теперь они выходили из моря, как тридцать три богатыря.
Ребята быстро разделись и кинулись в воду, спасаясь от мошки. У берега вода была теплая, настоявшаяся. Вздрагивая при каждом прикосновении подводных веток, Антон поплыл по лесу, взмах за взмахом теряя робость и скованность. Если бы море вдруг мгновенно опустилось, обмелело, то он наверняка оказался бы на сосне, в какой-нибудь рогульке, как лошадь барона Мюнхгаузена, привязанная к шпилю колокольни.
Салабон фыркал и крякал где-то впереди. Он как занырнул у берега, так Антон его больше и не видел. Похоже, что вода, как и земля с небом, была для Гошки родной стихией.
Антон осмелел. Он нырнул и поплыл с открытыми глазами. Залив был полон зеленого света. Золотистые стволы с пузырьками воздуха на коре надвигались на Антона, как призрачные стражи моря, и он, словно успокаивая, мол, свой я, касался их рукой. На миг выскочив на поверхность, он опять ухнул вниз и пошел вдоль ствола в глубину. Тотчас обдало холодом и заломило в ушах, и Антон стал подниматься, рассматривая свои руки, как вдруг из-за ствола к нему метнулось что-то большое и гибкое. Антон рванулся вверх, но существо холодными щупальцами успело схватить его за ноги. Вынырнув, вцепился в ветку, дернулся и, освобожденный, одним духом взлетел метра на три по стволу. Следом из воды показалась голова Салабона. Увидя друга, испуганного и сразу посиневшего, почти на вершине, Гошка закатился смехом, захлебнулся и, откашливаясь, тоже забрался на дерево.
- Крокодил! - выругался Антон.
- Ой, держите меня, ой, не могу… На кого же ты подумал? На акулу, ага?.. Ой, не могу!.. Ну айда вон до той сосны и - обратно.
Они прыгнули и поплыли, подныривая под принесенные бревна. Вода становилась холоднее. Антон что-то зацепил в глубине ногой, испугался и свернул к ближайшему дереву.
Молодое море ослепительно серебрилось. Ведь где-то вот тут были Падунские Пороги, и - увы!.. Из-за мыса выглядывала плотина. Она казалась сложенной из серых кубиков, которых в одном месте наставили больше, а в другом меньше, и кубики эти, казалось, лежали свободно друг на друге - бери и переставляй. Портальные краны с раскинутыми руками походили на рыбаков, показывающих, каких рыб им посчастливилось выудить.
Гошка уселся на ветку, чуть прикрытую водой, и сказал:
- У нас там тоже ГЭС строили. Маленькую, конечно. Но тоже море разливалось.
- Это где? В детдоме?
- Ну. Старое кладбище затопило. Кресты снесло, размыло могилы. Кости так и сыпались. Мы нарочно туда бегали - искать черепа.
- Черепа?
- Я по два зараз находил! Продавали.
- Не ври.
- Да чтоб мне… Нарасхват. Даже заказывали. То студенты, то эти… архитекторы, которые копаются-то.
- Археологи.
- Ну. Нарасхват. И тут есть старое кладбище. Но оно высоко. Вода до него, наверно, не дойдет. А то в Братске можно было бы черепами торгануть. Пять рублей черепок - пожалуйста.
- Кончай базар разводить.
- А что, думаешь, не нашлось бы покупателей?.. Навалом. Леонид Николаевич первым бы взял.
- Ну да, в нашей избе только черепа и не хватает. Ныряй давай, могильщик.
- Хоп! - Салабон оттолкнулся и, перегнувшись в воздухе, вертикально ушел в воду. Следом прыгнул Антон.
Они отыскали бутылку, перископом торчавшую наружу, Гошка набрал из глубины воды, и ребята выбрались на берег. Бульдозерист копался в моторе. Они отдали бутылку и двинулись обратно. Сверху, от поселка, послышалось тарахтенье другого бульдозера, спешившего на выручку собрата.
Купанье вымотало ребят, оба захотели есть, но молчали, лишь Гошка, вздохнув, проговорил, что зря они не попросили у водителя хлеба, он бы дал.
Брели долго, зло отмахиваясь от мошки, которая клубилась перед лицом, хоть умывайся ею, и лишь у самого лагеря оживились - их ждал хлеб и отдых.
- Лезь в кабину, там перекусим. Я сейчас принесу, - сказал Салабон.
Антон отворил дверцу, сдернул с головы сетку и вдруг, разинув рот, замер. На стенке, держась на двух щепочках, воткнутых в щель, висел лист помятой белой бумаги, на котором красным карандашом было неровно выведено:
"Заминировано!"
Глава шестнадцатая, в которой опалубочный цех пытаются обокрасть вторично
Антон собирал бетонные ошметки и подсовывал под каркас на поддоне, чтобы при заливке стержни целиком оказались внутри бетона, иначе их разъест потом ржавчина, и арки могут сломаться. Антон видел у Леонида книгу с фотографиями страшных аварий: кровля рухнула, стены рассыпались, только часть колонн торчит из этого хаоса - и чаще всего из-за ржавчины. Антону было странно осознавать, что вся эта жуть зависит от пустяка - наклониться и подпихнуть под стержень камушек. Невероятно! Он, Антон, этими пустяками предотвратил уже сотню катастроф. Вот тебе и пустяк… Отмахнись от него или сделай так себе, а там, глядишь, и громада рухнула… Антон стал внимательнее прислушиваться к брату - взрослые, они умеют улавливать вот эти незримые связи между вещами…
Над соседним поддоном воронкой висела бадья. Варвара Ипполитовна, маленькая и толстая, бухала кувалдой по низу бадьи, проклиная весь свет. Не было минуты, когда бы Варвара Ипполитовна кого-нибудь не ругала.
Бадья гудела все звонче и звонче, и когда, сорвавшись со стенок и с ходу пробив пробку в горловине, вывалился последний бетон, бадья облегченно вздохнула.
- Вира! - крикнула бригадир, отбрасывая кувалду. - Ух, рук моих нет!.. Чтоб они передохли все на заводе за такой бетон!.. Антон, сбегай-ка, сынок, скажи этой ведьме Белке, чтоб пожиже давали!
Над камерами, как торпеды, проплывали сваи. Легкий пар, пронизанный огнями прожекторов, создавал картину морской глубины. Иван, подняв голову, взглядом провожал свои изделия - это была его привычка, иногда он даже ладонь козырьком ко лбу приставлял, словно вослед журавлям смотрел.
Антон со всех ног пустился на завод.
- Ваша Поллитровна сама не знает, чего ей надо! - отрезала высокая черноволосая Белла. - Да идите вы к черту! - она отбила чьи-то руки - шоферы после каждого рейса считали своим долгом обнять Беллу, прежде чем сесть на лавку и закурить. Табличку "Курить воспрещается" не было видно за дымом. - Ну ладно, будет вам пожиже… Иди скажи Червонцу, чтобы подъезжал.
Но "10–10" сам уже подкатил под бункер. Антон запрыгнул на подножку. Неожиданно быстро хлынул бетон и брызгами залепил Антону все лицо. Он плюхнулся на сиденье и некоторое время сидел неподвижно и вроде даже бездыханно, с крепко сжатыми глазами, затем стал медленно снимать шлепки раствора с век и губ.
- Ничего. Я не раз напарывался, - успокоил шофер. - Только сразу же водой сполосни… Держись, поехали…
Возле опалубочного Антон попросил тормознуть, вылез и пошел к цеху. Там был пожарный кран. При моргании глаза так резало, словно веки внутри были выстланы наждачной бумагой. Антон долго промывал их, потом, беспокойно проверяя зрение, по-особому пристально вгляделся в цех. Станки, верстаки, узкоколейка с тележкой, груженной березовыми кольями, каптерка с дверкой на чердак, закрытой на вертушку, - все виделось четко и ясно, хотя резь в глазах еще держалась и приходилось часто моргать.
Изнанкой куртки вытерев лицо, Антон вышел на улицу! Здесь тоже все виделось четко и ясно: галерея камнедробильного завода, пересекавшая над головой почти всю базу, луна над арматурным цехом, казавшаяся его принадлежностью, сам арматурный, с большими окнами, озаренными изнутри голубым светом электросварки, который прорывался наружу, трепетал на многочисленных трубах и решетках вокруг и вспыхивал даже на стене здания, расположенного далеко за дорогой.
Антон отправился к Салабону.
Гошка сидел за рольгангом на маленьком металлическом стульчике, спиной к двери, сидел неподвижно, чуть согнувшись, и, похоже, подремывал. Оба станка его трещали и тянули проволоку, бухтами лежавшую на вертушках. Он обернулся, едва скрипнула дверь.
- Не хандрят? - вынырнув из-под рольганга, спросил Антон, кивнув на станки, в которых Гошка чаще всего копался.
- Пока дрыгаются.
И оба некоторое время следили за тем, как из роликов с легкой дрожью выбегала прямая, спирально оскобленная проволока, как она все удлинялась, затем вдруг, со щелканьем перерубленная, падала в лоток, а из роликов выползал новый прут.
- Хорошо дрыгаются, но уже около четырех, - напомнил Антон.
- Чую. Сейчас вот бухты дотяну.
- Дай-ка ту бумажку, я еще раз прочитаю.
Гошка протянул вдвое сложенный, захватанный листок.
Это было второе послание, найденное в вертолете вчера вечером, три дня спустя после первого. Тогда, лишь прочитав "заминировано", Антон понял, что никаких конфет он не приносил с собой в лес, что фантики все же оставлены чужим. Салабон в тот же вечер изготовил пятизарядный самопал, набил его солью и утром устроил засаду этому следопыту и любителю сладостей. К сожалению, никто не появился. Гошка даже осунулся от переживаний.
Отработав четыре часа, Салабон спешил на базу и пропадал там безвылазно. Казалось, к вертолету нельзя было пробиться и взглядом, однако записка появилась вновь. В ней говорилось:
"В 1783 году братья Монгольфье запустили воздушный шар, в корзине которого находились баран, петух и утка. В отличие от шара Монгольфье в кабине вертолета "Птерикс" будут находиться только два барана… Вал нужно укрепить сильнее. Не обижаться на исторические факты!"
- Два барана. - Антон усмехнулся, складывая бумажку. - Нет, я не обижаюсь… Какое тут зло?.. Просто остроумный человек.
- Да? Ты не обижаешься?.. А я уже соль заменил дробью - шуточки кончились!..
- Ну, а с валом, как ты считаешь - прав он?
- Посмотрим… Может, прав.
Бухты разматывались рывками. От проволоки с пощелкиванием отлетала голубая окалина. Под желобами валялись проволочные финтифлюшки, загнутые и наверченные станками при неполадках. Пахло горелым железом. В глубине цеха, поперек его, какая-то машина развернула с треском павлиний хвост искр.
Проволока почти враз кончилась на обоих станках. Гошка отключил их, выгреб из лотков прутки, стукнул их о пол, выравнивая, и отнес на стеллаж.
- Все. Пошли умоемся… Кстати, в опалубочном я нашел кусок многослойной фанеры. Под упорный подложим, чтоб жестче… Не обижайтесь на исторические факты! Писатель нашелся… А про шар Монгольфье я слышал, только не знал, что на нем баран летал.
На мокрой доске Салабон поскользнулся, обрызгал Антона и чуть не упал, но схватился за бак.
- Гады, не могут пол вытереть, - проворчал он. - Ни уборщицы, ни сторожа… Тут не то что топоры, весь цех по брусу растащи - никто ухом не поведет… - Старая рана не затягивалась, и почти всякий раз при виде опалубочного Гошка припоминал ту кражу и язвил.
Антон понимающе глянул на каптерку, с которой все началось, и перевел взгляд на друга, уже сунувшего под кран голову, но тут же опять повернулся к каптерке.
- Гошк, - сказал он. - Слышишь! Я только что видел - дверца на чердак была закрыта на вертушку, а сейчас…
Салабон скосил голову, не убирая ее из-под струи и какое-то время раздумывая, потом быстро выпрямился.
- Открыта, - проговорил он медленно.
- Я точно помню. Я тут глаза промывал…
- Стой, стой! - Гошка направился к широкому верстаку, примыкавшему к каптерке. - Стой, стой, - еще раз прошептал он, не спуская глаз с дверцы, к которой была приставлена короткая лесенка.
Антон тоже насторожился.
Салабон запрыгнул на верстак, на полусогнутых ногах подкрался к лесенке и замер прислушиваясь. Стояла тишина, только постреливал пар в батареях. Но вдруг хлопнула чердачная дверь, и сверху скатился парень, в серой куртке нараспашку и в спортивных тапочках. На секунду задержавшись на верстаке, он прыгнул вниз. Но Салабон успел выставить ногу. Парень взмахнул руками и плашмя упал на узкоколейку. Охнув, он судорожно дернул головой и сел, зажав лоб ладонью, из-под которой вырвалась струйка крови. Почувствовав кровь, он рывком вскочил, схватил с тележки березовый кол и, крикнув "Ах ты, гад!", со всего плеча замахнулся на Салабона. Но Гошка юркнул за лестницу, на которую и обрушилась дубина, переломив одну из стоек.
Антону показалось, что это хрустнули кости Салабона и что следующий удар придется по нему, и он заорал:
- А-а-а!..