Возникшие впереди кирпичная труба, корпус с проломами в стене, откуда выглядывали котлы, вороха угля показались Антону знакомыми. Он вздрогнул, и сразу МАЗ словно умерил свой рев. А вон и костлявые краны за клубами пара! Вон и башня с фонтанчиком пыли. Именно к ней повернул шофер и затормозил.
- Все - сказал он. - Будь здоров. Диспетчерская напротив, красная.
Возле диспетчерской стояло полдесятка самосвалов. Антон вошел и, не переводя дыхания, сказал женщине, сидевшей за стойкой:
- Мне нужен мастер Зорин… Мне нужен мастер Зорин.
- Что тебе, мальчик?
- Мастер Зорин.
- Напали сегодня на Зорина: то звонят, то приходят… Нет, мальчик, Зорина. Он дома. Он… ну, нет его. - Затрещал телефон. - Да… Сейчас пошлю… Говорю же: сейчас… Ну слушайте, слушайте - при вас прикажу. Пятьдесят четвертый под погрузку - на очистные! Слышали?.. Через полчаса.
- А как мне туда добраться? - спросил Антон. - Адрес у меня есть, а вот как?..
Женщина пристально глянула на Антона, на его рюкзак, на грязное лицо с красными глазами и вздохнула.
- Тебе срочно Зорина?
- Да. Я брат его. Я только что приехал.
- Ах, брат! - Брови женщины хмуро сдвинулись. Звякнул телефон. Она подняла трубку и тут же опустила. - Брат, значит… А Леонид Николаевич это… нездоров.
- Как нездоров? - испугался Антон.
- Да вот так. Не то что нездоров, а в недомогании, - тихо сказала она и вдруг крикнула в сторону шоферов, которые хохотали у окна: - Червонец, ты хотел на обед ехать? Довезешь вот парнишку зоринского.
- Есть!.. Пошли, малый!.. Жрать хочу, хоть баранку грызи! А там у Дуськи - окрошка!.. - Шофер приплюснул кепку, сел в кабину и изнутри открыл дверцу Антону, - Куда?
- Вторая Строительная, шесть.
- Попутно. Держись!
Шофер круто вырулил. Машина вырвалась из окружения цехов и понеслась вдоль низины, мимо пустыря, уставленного высокими белыми колоннами, вокруг которых ничего не было, кроме бурьяна, словно колонны эти сами выросли.
- Ты что, беглый? - спросил водитель. - Удрал?
- Нет, я нормальный, отпустили. Я в гости.
Самосвал летел так стремительно, что у Антона захватывало дух, особенно у поворотов, когда, казалось, и тормозить, и поворачивать уже поздно. Встречные машины только рявкали за стеклом и тут же пропадали.
- Ну вы и поворачиваете!
- Да уж хлебом не корми - дай повернуть… Если б не было поворотов, не было бы нашего брата, шоферни. Сидел бы тут какой-нибудь полудурок из трамвайного парка и похрапывал бы… Индия! - шофер кивнул на показавшиеся впереди строения. - Это мы так Индивидуальный поселок зовем. Попробуй выговори натощак ин-ди-ви-ду-аль-ный. Язык свихнешь. А тут - Индия, и все.
Они въехали в поселок, миновали водонапорную башню, магазин. Шофер затормозил.
- Все. Сворачивать не буду. Спешу. Время - деньги, как сказал Карл Маркс.
Антон, уже вставший на подножку, сунул руку в карман и вытащил рубль.
- Вот… Я не знаю, сколько надо, но у меня еще есть. - Он поставил чемоданчик на сиденье и полез в другой карман.
- Ну-ка спрячь свой целковый. Ты не так понял Карла Маркса. Спрячь скорей, а то мой "Червонец" от стыда заглохнет. - Шофер подал Антону рюкзак и подмигнул. - Дуй вниз, ищи свой номер.
Из-под колес брызнул гравий, и машина помчалась. На заднем борту сквозь серый налет проступал номер - 10–10 - червонец.
Глава четвертая, где Антон встречается с братом и с испанским языком
"Да ведь Леня же нездоров!" - спохватился Антон и заторопился. Дорога была кочковатая, из засохшей грязи торчали консервные банки, щепки, пакля и даже какое-то тряпье.
- Номер шесть, - прошептал Антон, останавливаясь возле высокого, острокрышего дома с мезонином. По остаткам лесов у стен, по некрашеным, закрытым ставням, по какой-то еще общей неряшливости угадывалось, что дом пока необитаем.
Антон толкнул ворота и сразу увидел мотоцикл. Он стоял в глубине усадьбы, против бревенчатого сарая, узкого, с односкатной крышей и с маленьким окном. Сарай казался половиной дома, разрезанного по коньку. Поняв, что это и есть времянка, Антон прошел к ней и, замерев у ступеней, сложенных из коротких брусьев, прислушался. Тихо. Оглянувшись на запыленный мотоцикл, у которого блестела только крышка бензобака, на громадину дом, осажденный бочками с известью, кучами песка и кирпича, Антон поднялся по ступенькам и потянул дверь. Она легко и бесшумно открылась.
- Кто тут есть?
Комната, затопленная полумраком, молчала.
Антон положил вещи на порог, вошел неуверенно и пригляделся. Прямо против дверей, у стены стояла кровать в белом покрывале, слева - темная кирпичная печь и стол, справа в углу - шифоньер, а у окошка еще один стол с приемником. Возле этого стола, на полу, укрывшись куцей фуфайчонкой и спрятав голову куда-то под скатерть, спал человек, поджав ноги в сапогах, сплошь обляпанных чем-то серым. Правая рука его, неловко заломленная и забинтованная, торчала вверх, как громадная свеча.
- Лень, - прошептал Антон испуганно. - Леня!
Человек не шелохнулся. Только от дыхания слегка поднималась и опадала фуфайка… "Да он ли это?.. И туда ли я попал?" - подумалось Антону. Он подошел и, присев, глянул в лицо спящему.
И тут же радостно дернул за фуфайку. Леонид глубоко вздохнул, повел плечом, но не проснулся.
- Леня! - Антон принялся трясти брата. - Да Ленька же!
Тот перевалился на спину, открыл глаза, резко сел, придерживая забинтованную руку и промаргиваясь.
- Сколько времени? Что-нибудь случилось?
- Конечно, случилось! Я же приехал!
Леонид некоторое время исподлобья разглядывал его.
- Не узнаешь?
- О небо! Ах ты, бродяга! - Леонид здоровой рукой опрокинул брата к себе на колени, грудью навалился на него и давай мять его и тискать, - Ах ты, Антонище! Ах, злодей!
- Подожди, - отбиваясь и смеясь, выговорил Антон, - ты же больной.
- Чушь! Я тебе сейчас покажу больного! - Намяв братишку как следует, Леонид приподнял его за плечо и поцеловал в щеку. - Значит, вырвался?
- Вырвался. А чего ты меня не встретил? Телеграмму получил?
- Нет.
- Я так и знал.
- Собственно, может быть, она в ящике лежит. Я, брат, тут последние дни как зачумленный, не до ящика. Тома в больнице, наряды закрывать срочно, кричат: "Давай колонны, а то голову оторвем". А тут вот еще, - Леонид кивнул на забинтованную кисть, - пальцы под пилу сунул.
- Отрезало? - в ужасе спросил Антон.
- Что ты! Чиркнуло по мякоти у самых ногтей. Токают, проклятые.
- Ну-ка! - Антон тронул руку. Кровь просачивалась через повязку. - Ох ты!
- Пустяк. Слушай, чего ты мне про стариков-то ничего не скажешь? Как мама?
- Хорошо.
- Все так же строга, да?.. А батя все потихоньку побаивается ее? - Глаза Леонида блестели в радостной лихорадке. - Это здорово, что ты примчался!.. Только чего мы с тобой, как дураки, на полу сидим? Ну-ка - оп! - Он рывком поднялся, включил свет, захлопнул дверь и передернул плечами. - Что-то прохладно.
- Тебя знобит. У тебя жар.
- Да брось ты! Слушай, давай-ка затопим печь да почаевничаем. Я ведь тут без Томы впроголодь.
- Она еще там?
- Там.
- Долго. А знаешь, как мы телеграмму получили?
- Стоп, Антон! Я жуть как хочу все знать, но давай разговоры на потом. Мне надо, чтоб все с толком, со смаком. А сейчас - пожрать бы!.. Хотя боюсь, что сусеки наши… - Леонид зашарил в столе. - Хотя вот сайра в масле, хлеб… прошлогодний… Нет, жуется! Можно редиски нарвать… Ах да, в куртке сосиски.
- Да у нас же полно еды! - воскликнул Антон и кинулся к рюкзаку, начал выставлять на стол разноцветные банки.
- У-у… Не все сразу, Антон. Так можно убить человека, не евшего с утра, - постанывал Леонид, перебирая банки и принюхиваясь к ним. - Черт знает что!.. Где чай? Очередная задача Советской власти - запалить печь и заварить атомный чай! Пошли колоть дрова.
На дворе смеркалось. Где-то там, за лесами, за долами, солнце уже село, но поселок еще жил рассеянным светом, отраженным от белых круглых облаков, которые, как спутники, нарочно созданные для продления дня, преданно двигались над землей.
Леонид скинул с поленницы, сложенной под навесом, несколько крупных поленьев, поставил одно на попа и жестом пригласил: коли. Топор скользнул боком, вырвался из рук и ударил Антона топорищем по ноге.
- Эх ты, страна Лимония!.. Стоп, стоп! Хватит в доме и одного калеки, - проворчал Леонид и принялся рубить сам, левой рукой.
Антон потащил беремя в избу.
- Ну-ка вверни. Поярче. - Леонид подал большую лампочку. - Устроим торжественный прием заморскому гостю, представителю страны Лимонии.
- Что это за страна? - усмехнулся Антон.
- О-о, это знаменитая страна, где труд считается позором и за работу судят, где сто гудков, и все - на обед.
При ярком свете комната стала приглядней. Заблестели свежевыстроганные дощечки книжной полки, висевшей против стола. Книги так стиснули белый бюст Льва Толстого, что старик повернулся бочком и даже будто нарочно бороду к плечу сдвинул, чтобы книгам дать больше места. Между кроватью и шифоньером на маленьком стульчике стоял в футляре баян. Над ним висел пюпитр, сделанный из проволоки. Бревна изжелта поблескивали, из пазов там и тут торчал и висел мох. Толстенная балка над головой, должно быть, торчала даже наружу, пронзая весь домишко, как вертел жареную утку.
На притолоке Антон заметил плакатик, написанный от руки красными латинскими буквами.
- Что это? - спросил он и тут же прочитал - "¡Vivid у ayudad a vivir!" Правильно?
- Почти. Эр не надо на английский манер, ближе к русскому, раскатисто - эр-р!.. Это по-испански. "Живите и помогайте жить!"
- По-испански?.. С чего бы вдруг?
- Как это вдруг? Ты забыл, что Тома - на третьем курсе иняза, на испанском отделении?
- А ты писал?.. Ты просто писал, что она студентка. А она, значит, испанка?! Здорово!
- Вот так, братунчик. Между прочим, весьма красивый язык. - И Леонид, помахивая здоровой рукой, пропел:
La sangre que en Cuba se derramo
Nosotros no debemos la olvidar.
- Кубинский гимн, знаю, - с важностью сказал Антон, - У нас школьный хор его пел, по-русски, правда. А я подбрякивал. Ничего звучит. - Антон поднял голову и перечитал плакатик. - А почему два восклицательных знака, и передний - вверх ногами?
- Так уж у них заведено. И с вопросительными так же.
- Забавно… А ты что, тоже учишь?
- Мимоходом. Само запоминается. Тома ведь день и ночь бубнит, чтоб не отстать от своих. Кстати, если хочешь ей понравиться, вызубри несколько фраз и вверни их к месту. И все - любовь обеспечена.
Леонид рассмеялся, но тут же оборвал смех:
- Как я рад, что ты приехал!.. А знаешь, ты изменился. В тебе появилось что-то такое, некая игра ума.
- А думаешь, ты не изменился?.. Кстати, где твой пышный чуб?
- Отчекрыжил! Лез в глаза, мешал работать. У нас тут все побоку, что мешает работать, все излишества! Ух, как я рад!
Леонид мастерски набил топку дровами, они занялись от одной спички и загорели с яростью и гулом, раскаляя чугунную плиту с ее многочисленными кружками, похожими на миниатюрные солнечные миры с означенными орбитами планет.
- А бог все-таки есть, - вдруг заметил Леонид. - Это он подослал тебя именно сегодня, когда я с рельсов сошел. Завтра же сядешь за руль мотоцикла. Даю два-три дня на освоение. Будешь возить меня, инвалида, на работу.
Антон живо повернулся.
- Правда?
- Святая.
- Ура-а! - Он кинулся к брату, обхватил его со спины за плечи и стал трясти. - А я все боялся: не даст, не даст мотика.
- Считай, пофартило! Значит, решено?
- Конечно! Еще бы! - кивнул Антон, думая, что вот она начинается, та новая жизнь, та пятая четверть, о которой он мечтал дома.
- Только не хныкать. Учти, это тебе не на пианино играть.
- Да я уже все знаю: завел, отжал сцепление…
- Умывайся давай. Рукомойник за печкой.
Антон скинул пиджак, засучил рукава рубахи и пошел за печку. Тазом у рукомойника служил большой, с полметра в диаметре, стеклянный рефлектор, а полочка для мыла и зубных щеток была сделана из проволоки, выгнутой в виде солнца с лучами.
- Забавный дом, - сказал Антон, вытираясь и осматриваясь вокруг.
- Погоди, он тебе еще сниться будет, когда уедешь.
Братья сели ужинать.
Впечатления последних часов так переполнили Антона, что он не чувствовал голода, ел безразлично и все обследовал взглядом жилье, находя все новые и новые детали. И даже тогда, когда ничего уже вроде не осталось, что бы ускользнуло от его внимания, Антон вдруг обнаружил еще два проволочных солнца: одно выглядывало из-за тарелок на посудной полке, а другое было вправлено в пюпитр и несло на своих белых лучах имя "Моцарт", написанное проволокой же без отрыва.
А час спустя Зорины лежали на кровати, без света, и говорили, говорили.
- А сбегать вы отсюда не собираетесь? - спросил неожиданно Антон.
- Сбегать?
- Это мамин вопрос, - пояснил Антон.
- Так вот, скажи, голубчик, своей маме: не собираемся… - У Леонида была отцовская привычка в недовольстве называть людей "голубчиками" и "голубушками". - Сбегать!.. Лет через пять мама сама сюда прибежит!..
Леонид вздохнул и приподнял руку.
- Ноет? - спросил Антон. - Заживет.
- Конечно, но как бы пальцы того… Баян жаль. Когда я спросил у хирурга, смогу ли играть, он поинтересовался, музыкант ли я. Узнав, что нет, ответил, что смогу… Музыкант не смог бы, а я…
- Врет он. Растренируешься… Как у тебя, до Шопена дошел?
- Что ты!.. "Сентиментальный вальс" - моя вершина. - Леонид зевнул и повернулся на правый бок. - Сейчас бы живой воды…
- Лечь, а какие мне фразы выучить, чтобы понравиться Томе?
- А ты хочешь понравиться?
- Ну да.
- Хорошо. Только потом, - снова зевая, ответил Леонид.
- Хоть одну. Ну, например… "Здравствуйте".
- ¡Buenos dias!..
- ¡Buenos dias!.. ¡Buenos dias!
Антон лежал на спине. Вверху неясно светилась балка. Антон вдруг решил, что сейчас по улице промчится машина и фарами озарит комнату. Вспыхнет на потолке глазастая рама, поползет-поползет, потом как кинется на стену и исчезнет, и только слышно будет гудение уходящего автомобиля…
Леонид тихо дернулся, засыпая. Забинтованная рука его рывочками опустилась на грудь Антона, но боль, наверное, сразу усилилась, и Леонид очнулся. Левой рукой обнял брата, подоткнул ему под бок одеяло, тяжело вздохнул и пробормотал:
- Ну что, Лимония, запомнил?..
Глава пятая, где Антон встречается с Гошкой-арматурщиком, который делится с ним тайной
Проснулся Антон от чьего-то вопроса:
- Вы еще спите?
Антон сел. Перед кроватью стояла маленькая девочка. За ее коричневыми, загорелыми ушами торчали коричневые, тоже вроде загорелые бантики, отчего уши казались двухэтажными. Девочка держала на руках полосатую кошку.
- ¡Buenos dias! - неожиданно грубоватым и надтреснутым голосом сказала девочка.
- ¡Buenos dias! - выпалил Антон.
- ¿Como se Ilama Usted?
- А?
- ¿Como se Ilama Usted? - настойчивей и строже повторила незнакомка и даже чуть притопнула ногой. Кошка повернулась и тоже вопросительно посмотрела на Антона.
Антон обалдело хлопал глазами.
Вошел Леонид с ведром воды.
- Ну, познакомились?.. Антон - мой единоутробный брат. Это у него спросонья такая испуганная физиономия, а вообще он симпатичный… Света - наша соседка, - представил он гостью. - Пять лет, незамужняя, первая Томина товарка и ученица. Знает больше десятка испанских фраз.
- Ах, во-он оно что! - с улыбкой протянул Антон.
- Мурка, это Антон, - шепнула Света кошке, которая вертела головой и, морща нос, к чему-то старательно принюхивалась. - А Тигру мы оставили за воротами.
- А кто такая Тигра?
- Собака. Она бегает по грядкам, - мы ее сюда не пускаем.
- Понятно. Леня, как рука?
- Вроде лучше. Подъем!.. Уже пол-одиннадцатого.
Антон вскочил и живо натянул штаны.
Дверь была распахнута настежь, и он сразу увидел и мотоцикл, на котором сейчас газанет, и забор, и крыши ниже расположенных домов, и закругление железнодорожной линии, уходящей в тайгу, и сопки, подернутые дымкой.
- Света не верит, что кошка, которую она почти целует, совсем и не кошка, а заколдованная тетенька, - сказал Леонид, хлопоча у плитки.
Девочка усмехнулась, припав к кошачьей голове щекой.
- Конечно, - заметил Антон. - Это сразу видно. Вон у нее шерсть какая.
- Какая? - Света на этот раз несколько озабоченно осмотрела кошку.
- А хочешь, - прошептал Леонид, - я превращу ее обратно в тетеньку? Хочешь?
- Так я же ее не удержу.
- На пол поставишь.
- Нет, не хочу, - веря и не веря, тревожно улыбаясь, ответила Света своим простуженно-взрослым голоском.
"Ну и голос, - подумал Антон. - Не глядя, ей можно дать лет пятнадцать… Как наш Толька Дворянинов, - вспомнил он одноклассника. - Жуткий голосище, как из бочки - бу-бу!.. Учителям нравится, и они его, беднягу, чаще всех вызывают".
На плитке зашипело, и сразу запахло вареными сосисками.
- Умываться! - воскликнул Леонид.
Над рукомойником была прикноплена бумажка с коряво написанными испанскими фразами. Умывшись, Антон вчитался в них.
Muchas qracias (мучас грасиас) - большое спасибо
Muy bien (муй бьен) - очень хорошо
De nada (дэ нада) - не за что
No se puede (но сэ пуэдэ) - нельзя
Io te quiero (тэ кьеро) - я тебя люблю.
- ¡Muchas gracias! - воскликнул Антон, с улыбкой выходя из-за печки. - Все! Считай, что я уже выучил! Только зря "я тебя люблю" написал. Надо же ходовые фразы.
- А это разве не ходовая?.. Самая ходовая! Да ведь, Света? - Леонид повернулся к девочке. - Внимание! Смотри - пустая рука?.. А теперь - оп! - Леонид махнул рукой, словно выхватывая что-то из воздуха, и раскрыл перед Светой ладонь. На ладони лежала сосиска.
Взвизгнув от радости, девочка схватила ее и сунула в рот. А в другой конец с урчанием вцепилась Мурка.
- Чш-ш, не подеритесь, - Леонид хотел было вмешаться, но Света вдруг принялась быстро-быстро кусать сосиску, дооткусывала почти до самой кошачьей морды и отпустила кошку, та спрыгнула на пол и пропала за порогом с остатком угощения. - Браво, браво!.. Ну, Светик, и ты ступай. Мы сейчас с дон Антонио чуть перехватим и тоже отчалим.
Девочка ухватилась за большой ключ, висевший на шее на длинной красной тесемке, и вышла.
- Лёнь, куда это мы отчалим?.. А мотоцикл? Мы же должны на мотоцикле…
- Будем, но позднее.
- A-а, к Томе, - догадался Антон.