* * *
Черный день наступил довольно быстро. Деньги, вырученные на толкучке, незаметно растаяли. Видимо, безденежье вызывало повышенное выделение желудочного сока - все время хотелось есть. Самохин где-то добывал съестное, но он ухитрялся его поедать тайно от других.
На пятый день "колуна" Лапышев и Громачев пришли с работы голодными. В комнате был только Самохин. Он лежал на койке лицом к стенке, а вокруг витал стойкий запах чесночной колбасы.
- Тут кто-то домашнюю колбасу жрал, - поводив носом, определил Юрий. - Самохин, как тебе не стыдно в одиночку набивать брюхо? Поделись.
- Я кусочек завалявшийся нашел… его мыши погрызли.
- Ври, знаем, какой ты компанейский. Если бы знал, что такой кулачина, ни за что бы в нашу комнату не пустил. Позоришь ты "футболезню".
- А я могу и съехать. Не больно-то нуждаюсь!
- Брось, Юра, - сказал Ромка, - у кого ты сознательности добиваешься? Это же будущий Гобсек.
- Чего-чего? - не понял Самохин, никогда не читавший Бальзака. - Сам-то ты тронутый!
- Но что же сгоношить? - не унимался Лапышев. - Мой желудок не желает считаться с Гобсеком. Может, на шестой этаж сходить? Девчонки - народ бережливый и доверчивый. Может, в долг угостят?
- А кого ты там знаешь? - поинтересовался Ромка, потому что сам ни на одну из "фезеушниц" не обращал внимания.
- Есть одна из нашего детдома. В токарном учится, Ниной Шумовой зовут. Любит самостоятельностью щегольнуть. Но вообще-то девчонка свойская.
Причесавшись, Лапышев ушел на шестой этаж и минут через десять вернулся.
- Гром, пошли ужинать. На тебя девчонки сработали. Как только намекнул, что ты стихи пишешь и можешь весь вечер читать, так они сразу: "Зови скорей".
- А чего ты меня Громом зовешь?
- Это я для них тебе сокращенное имя придумал. Таинственно громыхающее. Только ты волосы малость пригладь.
- Я своих стихов никому не читаю. На таких условиях к девчонкам не пойду.
- Чудила! Там ужин такой, пальчики оближешь. Чужие прочтешь. Они не разберут. И я мандолину возьму, сыграю что-нибудь.
- А можно и мне с вами? - забыв о недавней перепалке, подхалимски спросил Самохин. - Я ведь могу на балалайке.
- Обойдемся и без балалайки, - отбился от него Лапышев. - Дожирай свою колбасу. Идем, Гром.
Взяв мандолину, он поспешил наверх. Ромка неохотно поплелся за ним. Ему стыдно было навязываться в едоки к девчонкам.
У дверей в третью комнату Юра еще раз привел в порядок волосы и, оглядев Ромку со всех сторон, дал ему свою расческу. У Громачева волосы всегда ершились, не желая лежать ни с пробором, ни зачесанными назад.
Открыв дверь, Лапышев толкнул Ромку в плечо и провозгласил:
- Житель "футболезни" и Парнаса - Ромуальд Гром! Оркестр, туш!
Он сам сыграл на мандолине бравурный туш, чем еще больше смутил Ромку.
Девчонки - их было четверо в комнате - захлопали в ладоши и засуетились.
- А ну, небожители, скорей к столу, а то все остынет, - пригласила большеглазая, коротко, почти по-мальчишески постриженная девушка. Она взяла на себя роль гостеприимной хозяйки.
На столе стояла широкая дымящаяся сковорода с золотистым, хорошо поджаренным картофелем. Рядом виднелись кабачковая икра в миске и разделанный копченый лобан.
Девушки так разделили свой ужин, что парням досталась львиная доля, а им понемногу.
- Мы не съедим этого, - запротестовал Ромка, но Лапышев его не поддержал.
- Не стесняйся, - сказал он. - И не прикидывайся малоежкой. Они знают, что у нас "колун". К тому же девочкам надо талию сохранять.
- Мы еще о талиях не думаем, - отозвалась Нина Шумова и села рядом с Ромкой.
На щеках у девушки едва приметно показывались ямочки, а маленький, очень подвижный рот то и дело растягивался в улыбке, обнажая ровные, глянцевито-белые зубы.
Ее подружки были типичными фезеушницами - крепко сбитыми девчонками с неуклюжими походками подростков.
Лапышеву понравилась самая крупная из них - Зоя Любченко, прозванная "Слоником". Розовощекая и белокурая, она вся походила на хорошо выпеченную пышку. Ее только несколько взрослила прическа, похожая на домик улитки.
Две других девчушки были противоположностями. Одна - Муся Кротик - старалась быть неприметной. Она даже улыбалась с закрытым ртом, как это делают девушки с плохими зубами. Ее несколько уродовали десны: когда девушка забывалась, они некрасиво обнажались. Другая - Симочка Изюмова - одевалась броско: носила очень короткие юбки в обтяжку, яркие кофточки с блестками и металлическими блямбочками на груди, серьги. Подкрашивала глаза и губы. Золотой зубик во рту, челка над тонкими выщипанными бровями придавали ей какой-то шпанский вид, хотя она была не менее скромной, чем ее подруги.
Накормив парней, девчата убрали посуду, отодвинули к стене стол и попросили Лапышева сыграть. Юрий не ломался. Он сыграл на мандолине вальс, польку-бабочку, тустеп, шимми… Девчонки сперва кружились друг с дружкой. Потом Нина вытащила Ромку и заставила его пройтись с нею круг, затем передала его Симочке, а та - Зое.
Натанцевавшись вволю, подружки уселись отдыхать на свои опрятные койки, заправленные кружевными покрывалами, и Шумова сказала:
- Хотим стихов!
- Да, да… про любовь! - поддержали ее девчата.
- Хорошо, - согласился Ромка. - Только условие: я читаю стихи, а вы отгадываете, кто их написал. Если ошибетесь - отдаете фант.
Закрыв глаза, он негромким голосом прочитал:
Видишь, сколько любви в этом нежном, взволнованном взоре?
Я так долго таил, как тебя я любил и люблю.
У меня для тебя поцелуев дрожащее море -
Хочешь, в нем я тебя утоплю?
- Вот это стихи! - воскликнула Зоя. - Если бы так в жизни было.
- Наверное, бывает, раз пишут, - неуверенно резюмировал Ромка и спросил:
- Кто автор?
- Я много читала стихов, но эти впервой слышу, - созналась Нина.
- С тебя фант, - потребовал Ромка. - Это стихи Гофмана.
Нина Шумова покорно отдала фант - кошелечек из бисера. И тут же предложила:
- А теперь вы, мальчишки, отгадайте.
Упоительно встать в ранний час,
Легкий след на песке увидеть.
Упоительно вспомнить тебя,
Что со мною ты, прелесть моя.
- Я пас, - поднял руку Лапышев и без сопротивления отдал фант - гребенку. А Ромка подумал и сказал:
- Полагаю, что это стихи Александра Блока.
- Молодчина, - похвалила его Нина. - Никогда не могла бы подумать, что какой-то мальчишка так знает стихи.
- Вы каких-то незнакомых вспоминаете, - запротестовала Муся. - Давайте тех, кого мы в школе учили.
Ромка стал читать Пушкина, Лермонтова, Тютчева, но при этом попросил Шумову молчать. Ее подружки, видно, мало знали и классиков, потому что никого не отгадали.
Когда от всех штрафы был собраны, Лапышев попросил Зою повернуться и, вытаскивая вещь за вещью, спрашивал:
- Что делать этому фанту?
И "Слоник" придумывала наказания:
- Этому спеть песню… перекувырнуться через голову… поцеловать за хорошие стихи Громачева.
- Нет… Нельзя такое! - запротестовала Муся Кротик, узнав свой фант. - Нехорошо… Я не выполню.
- Перекувыркивайся за меня, - предложила Симочка. - Я с удовольствием твое исполню.
Ромка не сумел увернуться, и озорная девушка влепила в щеку такой поцелуй, что у него зазвенело в ухе.
- Это не по правилам! - смеясь, возмутилась Нина. - Возьми поцелуй обратно.
- Пожалуйста. - И Симочка подставила свою щеку Ромке.
Тот едва коснулся к ней. До этого ему не приходилось играть в фанты с поцелуями.
- Ну и кавалер! - фыркнула Симочка. Ей почему-то хотелось казаться девицей, все уже испытавшей. А может, это было так и на самом деле?
"Слонику", хотя она сама придумывала наказания, пришлось исполнить песню. Она стала посредине комнаты и каким-то тонким, не своим голосом пропела:
Ты такой большой, высокий -
Только веники ломать.
Проводил меня до дому -
Не сумел поцеловать.
Лапышев охотно сделал стойку на руках, а Нина залезла под стол и трижды там прокуковала. Одна лишь Муся оказалась недисциплинированной. "Слоник" в наказание придумала ей кухонную работу.
- Завтра начистить картошки и поджарить в сыром виде ломтиками. А вы, ребята, раз у вас "колун", приходите ужинать. Мы с удовольствием еще раз прослушаем стихи и потанцуем.
- А можно еще едоков привести? - спросил Лапышев.
- Можно, но вместе с вами должно быть не более четырех, - шутливо согласилась "Слоник". - Да чтоб танцевать умели.
- Будет исполнено.
У себя в комнате Ромка обнаружил на тумбочке большой пакет. Самохин и Ходырь уже спали, а Шмот сонно буркнул:
- У коменданта бандероль взял.
В пакете был журнал "Резец" и письмо Димы.
"Рома! К нам из редакции пришло два журнала с твоим рассказом. Один журнал я оставил себе, другой посылаю. Напиши, когда приедешь? Привет тебе от братьев Зарухно, Матреши и Аллы.
Твой брат Дима"
Увидав свой рассказ напечатанным, да не просто, а с картинкой, на которой был изображен рыбак с перевязанной рукой, Ромка готов был от радости ходить на руках.
Лапышев, несмотря на поздний час, тут же принялся читать произведение товарища. Полторы странички Юра проглотил вмиг.
- Молоток! - похвалил он Ромку. - Здорово написал. А ты знаешь, что за это гонорар платят? Не мешало бы получить. Сходи завтра за деньгами.
- Мне стыдно идти. Я ведь писал не для денег.
- Вот чудила! Это же полагается. Если бы литераторам не платили, они бы с голоду вымерли. Хочешь, я все разузнаю?
Первый гонорар
На другой день, смотавшись с урока физкультуры, Ромка и Юра добрались на трамвайной "колбасе" до Фонтанки и там разыскали издательство, выпускавшее журнал "Резец".
Редакция журнала помещалась на самой верхотуре, в закутке ответвлявшегося в конце коридора. Здесь было три двери с надписями: "Отв. редактор", "Секретарь и Зав. редакцией", "Литературная консультация".
Лапышев решил пройти к заведующему редакцией, а Громачев, оставшись в коридорчике, принялся читать объявления. Из них он узнал, что при редакции существует литературная консультация.
Не успел Ромка дочитать все объявления, как появился Юра.
- Пошли на третий этаж, а то в кассу опоздаем, - сказал он. - Гонорар давно выписан, нужен только какой-нибудь документ.
Кассу они нашли быстро. Ромка сунул в окошечко свое удостоверение личности и объяснил, зачем он пришел. Кассирша порылась в ведомостях и на одной из них дала ему расписаться. Затем отсчитала сорок восемь рублей тридцать копеек.
Громачев был поражен. Он не предполагал, что так много заплатят. И Лапышев ахнул.
- Я бы на твоем месте каждый день писал, сказал он, - И учиться на литейщика бы не стал.
- Не очень-то печатают, - возразил Ромка. - Из тридцати всяких произведений только одно взяли. Будешь со мной ходить на консультацию?
- Обязательно, - пообещал Лапышев. - А сейчас давай деньги разумно потратим. Одежонка у тебя какая-то куцая, мальчишеская. Надо бы тройку - настоящий костюм - купить. Тогда ты сможешь где хочешь показываться.
Он повел Громачева в магазин готового платья. Там, после нескольких примерок, был найден черный костюм без жилета на Ромкин рост. Он стоил тридцать два рубля.
Купив костюм, парни прошли в отдел, где продавались рубашки и галстуки. Лапышеву понравилась белая рубаха с твердым воротником. Но Ромка запротестовал:
- К ней запонки и галстук нужны. Давай лучше купим пару вон тех серебристых свитерков. Они по пятерке стоят.
Свитера были полушерстяными. Ромка купил один себе, другой - Лапышеву.
- Это тебе от меня подарок.
- За что?
- За хлопоты… в честь дружбы.
- Возьму, он мне нравится. Но я твой должник, - сказал Юра.
Осталось еще более шести рублей. По дороге они зашли в парикмахерскую, модно постриглись и наодеколонились. Потом отправились на рынок и купили пряников, орехов, копченой колбасы и четыре бутылки лимонаду.
В общежитии Ромка оделся во все новое. Лапышев тоже натянул на себя серебристый свитер.
Пришедшие с работы Шмот и Ходырь пощупали сукно костюма, погладили пальцами свитера и недоуменно уставились на товарищей.
- Где схапали нову справу? - спросил Ходырь.
- Кто деньги дал? - поинтересовался Шмот.
- Отец прислал, - соврал Ромка. - Сегодня мы приглашены на ужин. Помойтесь как следует, приоденьтесь… Пойдем к девчатам.
В восемь часов, захватив с собой гостинцы - орехи, пряники и лимонад, - футболезцы двинулись наверх. На лестничной площадке их остановил запоздавший Самохин.
- Вы куда? Подождите меня, я только умоюсь, - попросил он.
- Не торопись, - ответил Ромка. - Мы без тебя обойдемся.
- Что значит "без меня"? Я тоже хочу.
- Но мы не хотим, - стал втолковывать ему Лапышев. - Потому что от тебя чесноком воняет. Не надо было тайно жрать свою колбасу.
- А что, на всех мне ее делить? - обиженно возразил Самохин. - Это ж домашняя.
- Ну и сиди с ней, а мы погуляем.
И Лапышев показал бутылку.
Оставив ошарашенного Самохина на площадке, парни поднялись на девичью половину и постучали в дверь третьей комнаты.
- Сейчас… Одну секундочку! - послышался голос "Слоника".
"Секундочка" растянулась на несколько минут. Самохин, прокравшийся наверх, заметил, куда пошли футболезцы.
В этот вечер и девчонки приоделись в отглаженные платья. Были тщательно причесаны и напудрены. Лимонаду и гостинцам они обрадовались.
- Тащите картошку, - распорядилась "Слоник", расставляя разнокалиберные тарелочки, ложки и вилки.
Нина и Муся торжественно внесли две больших сковородки с золотистыми ломтиками картофеля, поджаренного по-ресторанному.
- Прошу к столу! - пригласила "Слоник".
Парни раскупорили бутылки и, разлив лимонад, принялись чокаться.
- За окончание "колуна". Завтра зарплата.
- За дружбу!
В это время раздался громкий стук в дверь. Не ожидая разрешения, вошел комендант общежития.
- Что это у вас… пьянка? - строго спросил он, шевеля усами. - А ну, не прятать!
Он кинулся к столу, понюхал все бутылки, кружки и, смутясь, буркнул:
- А мне один фезеушник донес, что вы вино хлещете.
- Как его фамилия? - поинтересовался Лапышев.
- Кто его знает. Конопатый такой… с рыжинкой. В шестнадцатой, что ли, живет.
- Самохин, - понял Юрий. - Ну и подлец! Мы ему всыплем.
- Не сметь! - строго предупредил комендант. - За драку - вон из общежития. Бейте где хотите, только не здесь. И вас, девчата, предупреждаю: парней не водить, к одиннадцати часам - чтоб никаких гостей.
Неожиданное вторжение коменданта не испортило аппетита: парни принялись очищать тарелки, наполненные поджаристым картофелем, а девчата ели пряники, грызли орехи и пили лимонад. При этом смеялись, вспоминая, как грозно шевелил усами комендант.
Потом Шмот принес лапышевскую мандолину. Начались танцы. Рому на тустеп пригласила Симочка.
- Ох, какой ты сегодня модный! - сказала она. - Фасонистые мальчики мне нравятся.
Ромка уже понимал, что если девчонки заглядываются на него, то в этом нет никакого чуда. Так оно и должно быть. Он ведь парень хоть куда. Ему всегда нравились девчонки своенравные, по-мальчишески бесшабашные. Но Симочка обладала иной бесшабашностью - женской. Видно, она знала немало уловок для завлечения парней: то кокетливо шевелила плечиками, то прижималась бедрами так, что он смущался, но не отстранялся от нее - хотелось продолжать эту еще не испытанную игру.
На второй танец он опять пошел с Симочкой и тут заметил иронический взгляд Нины Шумовой. Оказывается, она наблюдала, как действуют на Громачева уловки подруги.
"Кто из них лучше?" - не мог решить Ромка. Нина ему нравилась свежим румянцем, ямочками на щеках и улыбкой.
За Симочкиной манерой танцевать наблюдал и Лапышев. В перерыв он подошел к ней и негромко сказал:
- Эх, жалко, играть некому. Я бы тебя покружил!
- А ты на губах сыграй, - предложила девушка. - Руки освободятся.
И они, напевая, принялись вальсировать. И Симочка к Юре прижималась так же, как и к Ромке. Это уже, видно, вошло у нее в привычку.
Огорченный Громачев подсел к Нине. А та, разгадав его настроение, продекламировала несколько строк из "Песни Фаины":
- Эй, берегись! Я вся - змея!
Смотри. Я миг была твоя
И бросила тебя.
- Это ты про Симочку?
- Угу.
Ромка решил ответить стихами Бальмонта:
- О, как люблю, люблю случайности.
Внезапно взятый поцелуй,
И весь восторг - до сладкой крайности…
Она ответила чуть измененными стихами Федора Сологуба:
- Зачем любить? Она не стоит любви твоей.
Пройди над ней, как астероид, пройди скорей.
- Хорошо, - согласился Ромка.
И остаток вечера они танцевали вдвоем. А Симочка сидела одна и злилась.
Стихоправ
В "футболезне" наступили дни разлада. Каждый отдельно себе покупал еду и приносил кипяток не в чайнике, а в кружках. Ходырь заправлял кипяток медом, присланным из Белоруссии, Самохин - брусничным вареньем, Шмот - пил вприкуску с постным сахаром. Лишь Лапышев и Громачев по очереди покупали хлеб, булку и колбасу на двоих, а кипяток заправляли молотым цикорием.
Наступила дождливая ленинградская осень. Нудный сеянец сутками не прекращался. Баталии на раскисших футбольных полях кончились. В общежитии было скучно.
Как-то, придя после работы домой, Ромка устроился на подоконнике сочинять рассказ о маленьких мальчишках. Он так увлекся, что не заметил, как появился в комнате Самохин. Тот несколько минут возился со своим сундучком, вытащил самоучитель и уселся с балалайкой разучивать песню. Он дергал струны и подвывал:
- По диким степям Забайкалья,
Где золото роют в горах…
Пришедшие Ходырь и Шмот, видя сосредоточенные занятия товарищей, решили каждый заняться своим делом: Ходырь принялся выпиливать лобзиком из фанеры рамку, а Шмот вздумал прибить отставшую подметку на ботинке. При этом он напевал:
- Кочергу себе достану,
Чертенят волохать стану,
Почему нет водки на луне?
Громачев умел отключаться, не слышать того, что творилось вокруг. Но на этот раз безголосое пение и стук молотка мешали ему сосредоточиться. Он терял нити мысли, зачеркивал и вновь восстанавливал строки. Наконец, не выдержал, обернулся к шумящим и спросил:
- Вы что, нарочно воете? Это же не пение, а черт знает что!
- Не нравится - не слушай, - ответил Самохин. И громче затренькал, диким голосом затянул:
- Бродяга, судьбу проклиная
Тащился с сумой на плечах!
Чтобы перебить его, Шмот повысил голос:
- Если рожа не побита,
Не похож ты на бандита!