- Ты что же меня и себя позоришь - детишек ворами и торговцами делаешь? И как такое в голову могло прийти?
Анна не смутилась; подбоченясь и сощурив глаза, она вдруг закричала:
- А ты почему не спросишь, как я все время выкручивалась? Твоей получки на хлеб и спички не хватает. А нам ведь есть, пить, одеваться и обуваться надо. Себя мне пойти продавать?
- Все так живут. Лучше я дежурство лишнее возьму, придумаю что-нибудь, но нельзя ребятишек портить.
- А ты мне не выговаривай, - зашлась Анна. - Ты что мне даешь? Какую я от вас радость вижу? Хожу как чумичка, обноски перешиваю. В горничных и то лучше одевалась. Туфельки на каблуках и наряды имела. И муж ты мне никакой. В три недели раз вижу…
Громачев уже не рад был, что затеял разговор, а Анна не унималась:
- Не буду я больше обмывать, обшивать и кормить твоих щенят. Довольно! Сам занимайся ими, а я буду жить отдельно и делать, что вздумаю. Не нуждаюсь я в вас, одной спокойней…
Бросив все, что она готовила на плите, Анна накинула платок и куда-то ушла. Громачеву самому пришлось доваривать зеленые щи и картошку.
Анна пропадала весь день и спать домой не пришла. Утром, собираясь на дежурство, Громачев сходил к жене дворника Матреше и попросил приглядеть за мальчишками.
Анна вернулась, как только муж ушел на дежурство. Она пришла не одна, а с беженкой Анелей. Вместе они принялись просеивать муку, замешивать тесто, варить яйца и нарезать зеленый лук для начинки.
В духовке стряпухи напекли груду пирожков. Мальчишки надеялись, что им дадут по парочке, но не дождались.
Уложив пирожки в застланные полотенцами корзинки, Анеля спросила:
- Як зробим - хлопцев пошлем, чи сами?
- Мой - детей не разрешает, - ответила Анна. - Видишь ли, ему стыдно перед товарищами. А что жена в обносках ходит - хоть бы что. Назло ему сама пойду. Пусть все видят, что не может одеть и прокормить.
- То добже. Тэраз не до гонору. Я так же бы зробила.
Повязав цветастые платки, подруги подхватили корзины и поспешили к скорому поезду.
Теплые пирожки с вкусной начинкой не пришлось расхваливать. Попробовав, пассажиры брали их нарасхват. Даже толпа скопилась около торговок.
Принеся домой полные карманы "дензнаков", подруги вывалили скомканные бумажки на стол, принялись их разглаживать и укладывать стопками. Подсчитав выручку, они обрадовались. Никогда еще им не перепадало столько денег.
- Тшеба зараз же яск и крупчатки достать, - сказала Анеля. - Если так пуйде - за лето богачками станем.
В тот же день, раздобыв у спекулянтки муки, а у Матреши яиц, они допоздна пекли пирожки и понесли их горячими к ночному поезду.
Вернулись подруги под утро и опять подсчитывали деньги.
Новое прибыльное дело вызвало такой азарт, что Анна и слушать не стала попреков мужа.
- Считай, что мы с тобой разошлись, - сказала она. - Ведь не венчаные, можем расстаться, когда вздумается.
- Для чего тебе венчание? - не мог понять Громачев. - И как же мальчишки? Ты же сестре давала слово вырастить.
- Сдуру дала, а теперь каюсь. Лучше одной быть.
Разыгрывая перед Громачевым бесшабашную спекулянтку, не признающую родства, Анна во время его отлучек все же поглядывала за мальчишками: готовила обеды и даже оставляла пирожки на завтраки и ужины. Но времени для домашних дел у них с Анелей оставалось мало. Опасаясь, что дети избалуются, они уговорили Матрешу, ходившую чуть ли не ежедневно в лес, брать с собой по грибы и ягоды девочку и мальчишек.
Матреша своих детей не имела и, видно, скучала с нелюдимым бородачом Трофимом. Она охотно брала в лес ребят соседок и там терпеливо показывала, какой гриб где растет и как отличить съедобный от поганки.
Это была добрая и веселая женщина. В лесу она распевала песни, аукалась с ребятами, а если кто заплутается, отыскивала и велела ходить с ней рядом.
У мальчишек лес вызывал любопытство и охотничий азарт. Казалось, что за каждым пригорком и кустом их ждет большой белый гриб, длинноклювая птица или черноглазый пушистый зверек. Иногда они набредали на неоперившихся птенцов и бурно радовались неожиданной добыче. Но Матреша не позволяла разорять гнезда.
- Не трогайте птенчиков, они в ваших руках подохнут, а их родители, бедные птахи, плакать будут.
Даже лягушек она жалела и отнимала от мальчишек:
- Пусть скачут на воле.
Теплый грибной дождик вызывал у нее умиление.
- Это сеянец, - говорила Матреша. - Голову можно не прикрывать. Видите… и ласточки его не боятся.
Она показывала рукой вверх. Задрав головы, ребята наблюдали, как в небе кружат и с писком проносятся стремительные птички.
- Это они в мороси купаются, - по-своему объясняла суету ласточек Матреша. - Такой дождик пьют грибы, деревья, травы. Примечайте, они даже не отряхиваются, на себе капельки держат. Чего же нам-то прятаться? На дождике и дети быстрей растут.
Ну, а если дождь усиливался, она прятала ребят под лапником густых елей. Домой они возвращались сухими.
Собранные детьми лисички, маслята, красные, свинухи и белые грибы вместе с жареным луком и рисом шли у стряпух в начинку для пирожков. Начинка получалась сочной и вкусной. Другие торговки не умели так делать, поэтому пирожки Анны и Анели по-прежнему шли нарасхват.
Начинающих торговок охватил азарт. Каждое утро они поднимали ребят чуть свет с постелей и, дав по пирожку, снаряжали в лес. Матреша не всякий раз могла ходить с ними, у нее были свои заботы по хозяйству. Ребята без нее находили едва приметные тропки в вереске, продирались сквозь заросли папоротника, пересекали ручьи, гати и выбредали на холмы, поросшие высокими соснами. Здесь росли толстоногие боровички, маслята. Иногда ребята натыкались в ольшанике на острые пни, сплошь обросшие веснушчатыми опятами. Тогда они набивали ими корзинки доверху и в глубь леса не шли, а сворачивали в болото. Там на кочках росла крупная и сладкая брусника. Ее можно было срывать горстями.
Иногда кто-нибудь из них натыкался на медянку или серую гадюку. Сразу раздавался крик:
- Змея… змея! Скорей ко мне!
Увидевшему гадюку полагалось следить, чтобы хитрая тварь не уползла, не спряталась. Остальные же хватали палки, выламывали хлысты и мчались на крик, а увидев извивающуюся змею, спешили хлестнуть ее, норовя отрубить хвост. Без хвоста она ползти не могла.
В брусничнике и на порубках змей было много. Непонятно, как никто из босоногих ребят не наступил ни на одну из них. Ведь они обычно смотрели не под ноги, а больше вперед и по сторонам.
Наевшись до отвала ягод, ребята не спешили домой, а шли купаться на речку.
Удивительно притягательную силу в детстве имеет петляющая среди полей и песчаных осыпей русская речка! Мальчишки и девчонки с разбегу бросаются в нее и словно попадают в прохладное объятие ласкового волшебника, наполняющего их силой и радостью. Дети способны без конца плескаться в бегущей воде. Неважно, что тела их, остывая, покрываются гусиными пупырышками, ведь можно на время выскочить на горячий песок, вываляться в нем и, полежав под лучами солнца, вновь с разбегу нырнуть в воду и, преодолевая течение, плыть на противоположный берег…
Обычно Фрида, Ромка, Антон и Дима купались до тех пор, пока не становилось так холодно, что зуб на зуб не попадал. Тогда, попрыгав то на одной, то на другой ноге, чтобы вытряхнуть из ушей воду, они натягивали на посиневшие и трясущиеся тела одежонку и бегом возвращались домой.
Мельничные голуби
Появилось непонятное для мальчишек слово НЭП - новая экономическая политика Советской власти.
Мгновенно изменился рынок. Больше трех дюжин новых ларьков выстроились в два ряда на площади за пожарной каланчой. В ларьках продавались откуда-то взявшаяся мануфактура, изделия жестянщиков, сапожников, гончаров, деревообделочников. Появились кустарные папиросы "Пушка", леденцы, сахарная вата, пирожные…
В центре городка открылись частные пивные, ресторан с биллиардной, два кинотеатра и карусель. Новых хозяйчиков называли нэпманами.
Владелец ресторана "Пале-Рояль", отведав на рынке пирожков Анны и Анели, пригласил обеих к себе на работу. Анеля тотчас же согласилась, а Анна, не желая терять самостоятельности, отказалась. Муку она стала добывать у мельника Лийва, которого крестьяне называли Ян Янычем.
Обрусевший эстонец походил на моряка-голландца. Он начисто сбрил усы, а сивую бородку оставлял почти на шее под подбородком.
Лийв всегда был запачкан мучной пылью, сосал погасшую трубку и говорил по-русски с сильным акцентом. Вместо "б" и "в" произносил "п" и "ф", искажал и другие буквы.
Продавая муку, Ян Яныч разрешал Анне брать осевки и сметать мучную пыль с лотков и сит.
Отправляясь на мельницу, Анна всякий раз брала с собой Ромку, чтобы Ян Яныч поменьше распускал руки. Мельник то и дело щипал ее за бока. Анна, не желая ссориться, терпела эти "ухаживания" и лишь иногда с укоризной скашивала глаза в сторону Ромки: нехорошо-де, мальчик видит.
Однажды Ян Яныч попросил Анну и Ромку помочь ему поохотиться на голубей. Набрав в карманы зерна, Лийв рассыпал его узкой дорожкой, ведущей к мельнице. Затем распахнул створки ворот и спрятал за одной Анну, за другой - Ромку.
Голуби не заставили себя долго ждать. Они слетались к мельнице со всех сторон и сразу же набрасывались на рассыпанный овес.
Ромка слышал, как птицы хлопали крыльями и клевали зерно. Некоторые из них так увлеклись добычей, что, забыв об опасности, перескакивали порог и пробирались к лоткам.
Тут раздался негромкий свист Лийва. Одновременно Анна с Ромкой толкнули створки ворот и с грохотом их захлопнули. Птицы, оставшиеся на мельнице, заметались, стремясь вырваться из западни, но уже было поздно.
Вместе с Громачевыми Лийв прошел через небольшую калиточку вовнутрь мельницы. А там, схватив длинную палку, начал глушить голубей.
Ошалевшие птицы метались меж балок, бились в запыленные стекла окон. Стремились пролететь в люки, пролезть в любую дыру, лишь бы увернуться от ударов палки и вырваться на волю.
Лийв ловко сбивал их на землю, двумя пальцами откручивал им головы и велел Анне подбирать тушки в мешок.
Нескольким голубям удалось удрать от преследования через открытый люк на чердаке. Ян Яныч послал Ромку наверх поймать их живьем.
Обрадованный поручением, мальчишка по лестнице поднялся на чердак и начал охотиться за перепуганными птицами. Но их не так-то легко было поймать. Голуби перелетали с балки на балку и поднимали такую пыль, что Ромка чихал.
Наконец ему удалось загнать их в тесный угол, под накат крыши, здесь птицы уже не могли увернуться от его рук. Схватив двух сизых самцов, Ромка прижал их к груди и счастливым спустился вниз. Но там никого не было. Мельник и Анна куда-то исчезли.
Остановясь около жерновов, мальчишка настороженно стал вслушиваться, но, кроме журчания воды под полом и поскрипывания колеса, ничего больше не услышал.
Не найдя ни Анны, ни мельника, Ромка выпустил голубей и ушел домой.
Анна вернулась часа через два.
- Куда же вы делись? - спросил Ромка.
- А мы тебя искали, - ответила Анна.
Но он понял, что она солгала. Это видно было по глазам.
Анна принесла в мешке более двух дюжин голубей. Переодевшись, тут же принялась ощипывать мертвых птиц, а Ромке с Димкой велела принести сухих дров и растопить плиту.
Выпотрошенных голубей Анна опалила над пламенем и натерла солью. Потом тесно уложила одна к другой тушки на противни и поставила в духовую.
По всей кухне вскоре распространился запах жаркого. Зарумянившиеся, поджаристые голуби оказались очень вкусными. Ромке с Димкой досталось только по крылышку, потому что весь улов Анна решила продать.
Рано утром, уложив противни в санки, она увезла голубей на рынок.
Вернулась Анна домой раньше обычного румяной и веселой.
- Вот это товар! - восхищалась она. - Нарасхват брали! Надо еще к Яну Янычу сходить.
Ромку она с собой больше не взяла.
Вернулась Анна поздно вечером. Бросив мешок с голубями на пол, она пожаловалась:
- Устала я. А ну-ка, Ромка и Димка, садитесь к лохани, ощипывайте. Мне одной не управиться.
Безголовых голубей неприятно было ощипывать. Пух летел по кухне, лез в нос, забивал дыхание.
Мальчишки возились с голубями долго. Лишь к ночи Анна поставила тушки жариться в духовую.
Утром братья ушли в школу невыспавшимися и голодными. Анна пожалела дать им по крылышку. Такой она стала жадной.
Когда братья вернулись из школы, Анна уже продала жареных голубей и возилась в кухне с потрохами птиц. Она их почистила и вымыла. Набралась гора шеек, сердечек, пупков и печени. Заложив потроха в большую кастрюлю, налила доверху воды, бросила горсть сушеных корешков и сварила бульон.
Бульон получился не хуже куриного. Ребята хлебали его с удовольствием.
- Шеек и печенку не брать, - приказала Анна. - Завтра попробую торговать.
Утром она не пустила Ромку в школу.
- Одевайся потеплей, - сказала она, - поедем на базар.
Наполнив бидон бульоном, она завернула в полотенце поварешку, деревянные ложки, полдюжины чашек и все уложила в таз. Кроме того, Анна взяла с собой флажок с подставкой, который ей подарил на счастье Лийв, и жаровню с древесным углем.
Санки она тащила сама. Ромка только должен был их подталкивать и смотреть, чтобы не опрокинулись бидон и жаровня.
На рынке Анна заняла место в "обжорном ряду". Разогрев на жаровне бульон, она поставила на стол флажок, в подставке которого находились соль и перец, и принялась выкрикивать:
- А кому куриного с потрохами!.. Бульончика горячего.
Желающие вскоре нашлись. Это были озябшие питерские маклаки в солдатских ватниках и штанах. Купив у соседки по ломтю хлеба, они попросили налить "со дна пожиже".
Уплетая горячий бульон, маклаки пошучивали:
- Чтой-то курочки у тебя махонькие… Потроха как у воробышков. Не из ворон ли сварила?
- От ворон получишь такой наваристый, как же! - отбивалась Анна. - Это из цыплят да голубей. А ну, кому еще, налетай!
Съев по порции, маклаки попросили еще.
- Вкусно варишь, хозяйка, - сказал один из них. - Давненько такого супчика не хлебал. Прямо консоме, как в ресторане.
Занявшись добыванием голубей, стряпней и торговлей, Анна весь день была занята, а вечером валилась с ног от усталости. Улегшись в постель, она требовала перенести лампу на тумбочку и читать вслух у ее изголовья.
Ромка брал очередную затрепанную книгу, садился на табурет и читал до тех пор, пока не улавливал ровного дыхания или всхрапов. Тогда он осторожно закрывал книгу, переносил лампу на стол, гасил ее и, раздевшись в темноте, вскакивал в постель, согретую Димкой.
В голодальнике
Директор хуторской школы Витоль Робертович Щупак, как все коротышки, любил властвовать и показывать свою грозность. За каждую провинность Щупак ставил учеников в угол "столбом" около дверей учительской либо после уроков запирал в классе на ключ, а сам уходил отдыхать. Возвращался он в школу часа через три и отчитывал наказанных таким бесцветным и невыразительным голосом, что слушать его было муторно. За неказистый вид и придирчивый характер мальчишки прозвали директора "Щупариком".
Чаще всего без обеда оставались Громачевы и братья Зарухно - Нико и Гурко, так как хорошее поведение они не считали доблестью. Кроме того, дома у них никто не проверял тетрадей и не принуждал готовить уроки. А разве по собственной воле сядешь за стол?
Братья Зарухно и при желании не могли заниматься дома, потому что жили, как на постоялом дворе. Под открытым навесом у них почти всегда стояли чужие повозки и кони, а в сенях и большой комнате толклись хуторяне, привозившие картофель, мясо и овощи на базар, цыгане-барышники и местные перекупщики.
На краю длинного стола у Зарухно с утра до вечера стоял горячий пофыркивающий паром самовар. Здесь заезжие пили чай, развернув тряпицы с салом, шанежками, деревенскими сырами и маслом, "вспрыскивали" самогоном торговые сделки.
Хозяин дома Сашко Зарухно, курчавый цыган с чуть выпуклыми бедовыми глазами, слыл мастером на все руки: сапожничал, чинил хомуты и сбрую, лудил котлы и кастрюли. Но больше всего он любил барышничать на конных ярмарках и "вспрыскивать" сделки. Сильно опьянев, Сашко всегда пел одну и ту же песню:
Да э калинова, малинова э роща, терны хуланы!
Одой лодлэ сы, дой лодлэ сы е рома.
Да умирай, умирай мири хорошо, о терны хуланы…
- О чем он поет? - как-то поинтересовался Ромка.
- Про своих… про цыган, - ответил Нико.
- А ты умеешь по-цыгански говорить?
- Нет, не могу, только понимаю.
Отца своего братья и две сестренки - Катькэ и Мыца - называли "дадо", а мать - "дайори", хотя она не была цыганкой, а местной "чухонкой". Так на базаре прозывали эстонцев. Говорили, что в молодости Миля Кулома славилась хорошим голосом и красотой. Из-за нее Сашко Зарухно покинул табор, осел в этом приземистом эстонском доме и превратил его в заезжий двор.
Родив четырех детей, эстонка поблекла и не следила за собой: ходила растрепанной, в грубошерстных домотканых платьях. Да и некогда ей было наряжаться. Кроме ребят она должна была ухаживать за коровой, овцами, курами, поросятами и частыми гостями. Многие из своих дел Миля перекладывала на ребят. Поэтому мальчишки дома и не готовили уроки.
Однажды, оставшись без обеда в закрытом классе, Ромка, Нико и Гурко повытаскивали тетради, полученные от прилежных девчонок, и, Наскоро "скатав" то, что не удосужились сделать своевременно, уселись играть в перышки. Братья Зарухно довольно быстро обыграли Громачева. Не зная, чем себя занять, они облазали все парты. Но разве оставит кто свой завтрак? Желудки ныли, очень хотелось есть.
Дом Зарухно стоял невдалеке от школы. Если бы хоть один из братьев мог выбраться из запертого класса, то он бы раздобыл вареной картошки или жмыхов, которыми кормили поросят.
Наказанные ученики внимательно стали осматривать окна. Они были наглухо заколочены. А в узкую форточку и головы не просунешь.
- Может, через фрамугу выберемся? - предложил Нико.
Недолго раздумывая, ребята придвинули парту к двери. Над ней была застекленная фрамуга, через которую в коридор проникал дневной свет. Став на парту, Нико сказал брату:
- Лезь наверх.
Цепкий мальчишка легко взобрался ему на плечи и, дотянувшись до фрамуги, откинул крючок.
Фрамуга поддалась толчку, только чуть скрипнули железные петли.
Осторожно, чтобы не разбить стекла, Гурко перелез на другую сторону и, повиснув на руках, спрыгнул в коридор.
Он пропадал недолго и вернулся с полной шапкой мелкого картофеля, сваренного в мундирах. Но тут выяснилось, что без лестницы ему не вернуться в класс.
- Поищи, нет ли где ящика или стремянки, - предложил Нико.
Гурко походил по школе, но лестницы нигде не обнаружил.
"Что делать? - задумались ребята. - Если вернется Щупарик и увидит, что одного ученика не хватает, - сидеть всем до ночи".