- А то, - я встаю и нависаю над Медведем, испуганно хлопающим глазами. - Это будут рассказы балбеса. С одной стороны, над ним будут смеяться, с другой - другие маленькие балбесы начнут видеть, что именно у них в голове творится. А с третьей стороны, с третьей, дорогая редакция, если родителям будет смешно это читать, и они поймут, откуда что берётся, они, может быть, не будут есть своих детей поедом. Как некоторые тут.
Мы смотрим друг на друга.
- Это ты на кого намекаешь? - интересуется Ольга Владимировна. - Это кто говорит? Мать, которая измучила своё дитя придирками? Да он боится тебя до смерти!
- Твоя тебя тоже боится! Кстати, а ведь и это тема: Страшная мама. Руководство пользователя.
- Да, это тема, - подумав, кивает Медведь. - Но, ты знаешь, я с тобой не согласна.
- По поводу?
- По поводу маленьких балбесов. Я, видишь ли, надеюсь, что монологи нашего мальчика проймут не только маленьких, но и больших балбесов тоже. Так что ты уж постарайся, дорогая редакция, ладно?
Я киваю, а сама думаю, чего тут стараться? Смотрю на часы, убеждаюсь, что Саша уже пришёл из школы, и решительно достаю телефон.
- Так-так, - говорю. - Уроки делаешь? Кровать убрал? Ах, нет? Ну, и в чём дело?
Трубка долго оправдывается. Я долго записываю.
Часть вторая
Это какой-то цирк
- Алло? - я хватаю трубку. - Да, это редакция. Здравствуйте. Неряшливый мальчик? Хорошо, напишем. Что? Спасибо, стараемся. Да, спасибо. Очень приятно. Конечно. Обязательно. Всего доброго.
За два часа таких "Алло" произносится штук пять.
- Алло, редакция. Да, добрый день. Кто должен выбирать профессию? Э… да-да, слушаю. Гм.
В трубке долго говорят. Я молчу. Медведь отрывается от компьютера и говорит:
- Скажи, в четверг у нас круглый стол по теме "Кто должен выбирать профессии". Пусть приходит.
- А что, - я прикрываю трубку рукой, - у нас на "Круглом столе" действительно эта тема?
- Теперь - да. Тендер сказать не забудь. И в школе объяви. Нам нужны разные гости.
И не успеваю я ответить, как телефон звонит снова.
- Алло! Да, редакция. Бьют? В классе бьют? И вещи отбирают? Э. Ну, не плачьте. Мы напишем материал. Специальный, срочный. Держитесь.
- Хмы, - усмехается Медведь, когда я кладу трубку. - Ну, и меня в школе колотили.
- Ну, и меня тоже, - говорю.
- И что? - спрашивает Медведь.
- Что-что. А то ты не знаешь, что. Колотят того, кто боится. Кто не боится - тех не трогают. Вот это и надо написать.
- Неправильно.
- Почему?
- Потому что сейчас ты побежишь к психологу и спросишь, во сколько ей будет удобно дать тебе интервью.
- Но это чепуха! - вскакиваю я. - Ты что, психологов не знаешь? Она же начнёт советовать всякие благоглупости. Сменить школу. Посетить психотерапевта. Поговорить с преподавателем. А мы же с тобой обе знаем, как всё бывает на самом деле!
- Да, - спокойно говорит Медведь. - Знаем.
- Мы-то ведь знаем, что даже самый лучший учитель не поможет, если у человека на лбу написано, что он всех боится!
- Ну, не поможет.
- Я уже не говорю про школьного психолога. Слов-то будет много. Все умные. Грамотные. Вот только толку от их - никакого!
- Предположим.
Тут я свирепею окончательно. Я очень хорошо всё помню. ВСЁ.
- Тебе не хуже моего известно, что всё очень просто, - говорю я, с трудом сдерживаясь, чтобы не заорать. - Проще некуда. Не надо тут ни психолога, ни терапии. И бояться нечего. Ни один гад, которому вздумалось со скуки попрессовать беззащитного человека, не ждёт отпора!
- Ну, известно, - не меняя тона, говорит Медведь.
- Один раз дать сдачи - и…
- Коллега, - Медведь встаёт из-за компьютера и берёт две чашки, - мы, конечно, хулиганы. Это наша работа. Но ты не можешь писать статью о том, как отлупила портфелем того тупого амбала из седьмого, который третировал тебя, когда ты сама была во втором!
- Почему это не могу? Это очень смешная история. Просто он так меня измучил, что однажды я не испугалась, а разозлилась. И вот…
- Я знаю эту историю. Горшочек, не вари!
Но не тут-то было.
- Ужасно было весело, - продлжает варить горшочек, - когда на наш классный час притащилась его мама и опозорила своего сына на всю школу, сообщив, что его избила маленькая девочка.
- Стоять, - останавливает меня Медведь. - Молчать. Слушать. Так вот, ты не поверишь, но не все такие, как ты. Не все могут решиться…
- А надо, чтобы могли! - я шваркаю блокнотом о стол. - Иначе человек всю жизнь будет бегать от своих проблем вместо того, чтобы их решать! А они его, как тебе тоже хорошо известно, догонят!
- Тише, ты, Воин Света. Тише. Не спорю. Надо. Поэтому нужно, чтобы из слов психолога вытекало примерно вот что: есть способы уйти от проблемы. Они такие и этакие. Но лучше всего будет, если… и далее по тексту. Так что ты беги к Наталье Николаевне, раз уж вскочила, и проси аудиенции.
С этими словами Медведь отправляется с чашками к кофейной машине.
- Должны мы выглядеть прилично, - доносится издалека её голос, - или нет?
Пока она ходит наливать нам кофе, опять звонит телефон. В электронную почту сыплются тексты, которые присылают на адрес Центра. Госпожа Тендер пересылает их нам, пересылает, и, кажется, никак не может перестать. И мало того, что тексты приходят - их все нужно редактировать.
А мне, чёрт возьми, ещё и свои материалы писать надо.
Возвращается Медведь. Она только немного приоткрывает дверь - а от воплей детей в коридоре у меня встают дыбом волосы.
- Закрой, - говорю, - скорее. Эти дети меня с ума сведут.
- Но они читают твои статьи. У них там дискуссия. Гордись, коллега!
Но я не горжусь, а раздражаюсь.
- Это громкая дискуссия. Она мне работать мешает. Закрой дверь и давай гордиться в нормальной обстановке.
Но гордиться у нас не получается. Потому что нет времени. Есть гора материалов, с которыми надо работать и разрывающийся телефон. Хуже того, мы запутываемся. Мы не понимаем уже, кто, кому и что переслал, чего не слал, и какую версию редактуры следует считать окончательной.
Тут дверь открывается и входит госпожа Тендер. А с ней какая-то старуш… тё… пожилая женщина.
- Здравствуйте, дорогая редакция, - говорит наш издатель. - Я привела вам редактора. Прошу любить и жаловать.
Плыви, плыви, спина спасибо скажет!
Редактору Татьяне (она же корректор) не так много лет - около пятидесяти. Она выглядит, как передовик труда из советских фильмов про производство. Татьяна не любит детей, если они уже вышли из младенческого возраста, терпеть не может собак и правит всё стилистически неправильное. Она упорно называет наш журнал семейным и как раз пишет материал про мезотерапию.
Это такое косметическое сдирание кожи, чтобы выросла новая. Некоторые стареющие тётеньки очень хвалят.
Я говорю:
- Земфира! Что это? Что это такое?
- Нужно думать и о взрослой аудитории тоже! - заявляет госпожа Тендер.
- Но у нас журнал для школьников, а не отделение геронтологии!
- Я сказала! - кричит начальство, стремительно исчезая за одной из дверей. - Это привлечёт рекламодателей!
Я в ужасе смотрю на закрывшуюся дверь и иду жаловаться Техническому.
- …Запомните, коллега: когда журналист приходит в редакцию, первый человек, с которым он должен подружиться - это верстак. Верстальщик. То есть, это я.
И Медведь скромно пьёт кофе.
- Не учи, - говорю, - учёного.
Верстальщик (или верстак) - самый вредный человек в редакции. Это тот самый тип, который кричит: "Больше трёх слов дать не могу!" про заголовок, над которым вы мучились всю ночь после того, как статья давно готова, а из редакции уже пишут гневные письма, где, мол, материал. Это - тот самый вредитель, что выбрасывает из статьи важные дополнения, без которых ничего не понятно. Это тот невидимый Голос, который велит "Отрезать!" или, наоборот: "Добавить!", когда ни отрезать, ни добавить уже решительно нечего. И все его слушаются. Потому что слово верстальщика - последнее: это он вставляет текст в макет журнала. Дальше - типография.
- Отрезать, - произносит верстак, и сверяется со списком правок, которые мы (уже вдвоём, без всякого редактора) сделали в утверждённой редактором статье.
- Отрезать, - я слежу за движениями её руки. - К чертям. Вон. Чтобы духу не было!
Никаких "спасибо", которые могла бы сказать спина, поправшая законы физики и анатомии человека, в журнале, конечно, не будет. Ещё чего.
Наконец, Медведь останавливается.
- Проклятая мезотерапия, - мрачно констатирует она.
- Ч-чёрт, - с досадой говорю я.
Мы ничего не можем сделать со статьёй о мезотерапии. Статья огромна и пространна. Медведь едва не заболевает, подбирая к ней наименее шокирующие фотографии - а фотографий требуют много. Школьникам, прямо скажем, рановато читать такие вещи, а что касается родителей, то для подобных тем существуют другие, специальные журналы.
Но здесь бессилен даже верстак.
Медведь как будто занят чем-то своим, как будто не слушает, но внезапно захлопывает ноутбук.
- Просись в редакторы.
Если бы она выдрала у меня из-за пояса пистолет и выстрелила мне прямо в сердце, если бы она, вдобавок, стукнула меня по черепу моим же абордажным крюком, мне было бы легче.
- Оля, - говорю. - Ольга Владимировна. Пойми меня как человек человека. Посмотри.
Я беру со стола толстенную пачку распечатанных материалов. Эти материалы прислали родители, сотрудники Центра, какие-то новые авторы. Мы распечатали всё, чтобы удобнее было исправлять. Полдня смеялись над ошибками. "Факты на лицо" ("Или на ж…", - комментирует Медведь). "Он стоял с лево". "Началось чертичто". "Вообщем-то можно сказать…" И так далее. До сих пор мы считали, что так писать может разве что неграмотная Эдуардовна из глухой деревеньки Подмышкино, которая покупает себе полюс в полуклинике, куда ездит на тактобусе. Но нам пишут педагоги. Руководители детских мероприятий. Экскурсоводы. Школьная администрация. Короче говоря, люди, которые по роду занятий обязаны быть грамотными.
И это - наша реальность. Другой нет. Как нет и корректора. Или, вернее, он есть, но он днём работает учительницей русского языка, ночью проверяет тетрадки, и просто не в состоянии осилить такую прорву текстов, хотя после нас эта прорва и ложится на его стол.
- Медведь, - говорю, - я полдня исправляла это. У меня ум за разум заходит. Мне нужно писать две своих статьи, но я не могу этого сделать, потому оставшиеся полдня потрачу на нашего голодающего.
Наш голодающий - это один йог. Он решил доскональнейшим образом ознакомить школьников и их родителей с чудом укрощения плоти. Своим нелёгким делом он занят в горах Тибета и, судя по тексту, находится в очень плохом настроении. Он клеймит позором тех, кто остался внизу поедать вкусные завтраки, обеды и ужины. Страшным проклятиям подвергаются те, кто ест мясо. От голода нашего йога пробрало так, что он оставляет душераздирающие подробности собственного пищеварения, начинает говорить о судьбе нашей планеты, потом всей Вселенной, потом, похоже, вышел в открытый космос, и стремительно переходит к изложению своего мнения о человечестве вообще. Короче говоря, статью нужно безжалостно резать. И не только резать, но и переписывать заново. И не только переписывать, но и делать это таким образом, чтобы голодающий йог остался в полной уверенности, что весь материал он сам и написал.
- Я не устраиваю скандала по поводу присутствия этого человека на страницах журнала для школьников, - говорю. - Я помню, что он чей-то знакомый, и если отказать ему в публикации, или урезать эту публикацию хотя бы немножко, у нас будут неприятности.
- Замолчи, - злится Медведь. - Что я могу поделать? Это неизбежно! Это реальность! Реальность нашей работы!
- Я ни слова не говорю о языке, которым написана статья, - продолжаю я, хотя знаю, как страдает Технический. - И не спрашиваю, какая муха укусила этого человека, и с чего он вообще решил, что должен писать. Медведь, посмотри на меня: я молчу.
- Оно и слышно.
- Но если я стану редактором, - я встаю и наклоняюсь над Медведем, - я уже никогда не смогу писать. У меня не останется времени. Всё, что я буду делать - это придумывать темы и править вот эти чудеса печатного слова (тут я потрясаю пачкой). Понимаешь?
- Понимаю, - говорит Медведь. - Но ты всё-таки подумай. Подумаешь?
- Подумаю.
- Нет, ты хорошо подумай.
- Я хорошо подумаю.
- Ты как следует подумай.
- Я как следует.
- М-да? - Медведь угрюмо шевелит на меня бровями.
- Давай, дорогая редакция закругляться. Второй час ночи.
* * *
Думать мне особенно некогда. У нас три дня до выпуска второго номера. И у нас новость: редактор более не редактор нам. И ещё госпожа Тендер велела мне съесть лимон. Потому что это мы редактора, можно сказать, убили и съели. В смысле, мы с Медведем отослали госпоже Тендер полный перечень ошибок из одной единственной статьи. Статью выбрали наугад - просто вынули из пачки первую попавшуюся. Статья написана редактором. Называется "Плыви, плыви, спина спасибо скажет!" Написано там, например, вот это: "…каждые полчаса плавания прибавляют вашему позвоночнику два с половиной сантиметра длины". Я думаю, что госпожа Тендер всего и не читала. Просто посчитала, какого роста станет после своего обычного двухчасового посещения бассейна.
Есть, правда, одно "но": редактор нам не редактор, но номер, сделанный под её руководством, готов. Завтра он отправляется в типографию. Менять что-либо уже нет времени.
* * *
Если вы зайдёте ко мне в квартиру, то, скорее всего, подумаете, что что-то проспали и сегодня не двадцатое октября, а какое-нибудь двадцать второе декабря, не меньше. На полу громоздятся коробки. Из коробок свисает мишура и торчат перья. Сверху навалены книги типа "Рукоделие в начальных классах". Повсюду мотки шерсти, лоскутки, катушки ниток с воткнутой иголкой и прочие полезные штуки.
В центре комнаты возвышается игрушечный автотрек - сооружение как раз нужных размеров, чтобы заставить всех спотыкаться. Это гонорар сыну. Саша никак не хотел фотографироваться для статьи: "Надень шапку!" и несчастная мать пошла на подкуп. Потому на съёмку срочно был нужен мальчик. Мы к этой шапке, то есть, к этой статье, как раз рекламу нашли: магазин детских шапок.
Сама я шью - кого? - конечно, медведя: мастер-класс для новогоднего номера. Нормальный медведь шьётся из меха, но бегать за мехом нет времени, и я шью его из тряпочек. Всё, что второпях выйдет плохо, Технический доколдует при помощи фотошопа.
Правду, только правду и ничего, кроме правды? Но не я же виновата, что у нас нет времени! Номера журнала должны быть готовы заранее, срок сдачи новогоднего номера - завтра, а сегодня нужно ещё ехать в типографию.
Кто-то должен помочь госпоже Тендер ругаться: в типографии неудачно получился цвет обложки. Мы хотели один синий, а получается другой. Как раз сегодня Медведь страшно занят, а моё начальство, как выяснилось, неважно различает цвета. Но ни о первом, ни о втором никто не должен знать. Сегодня я изображаю технического редактора. Которого, к счастью, в типографии только слышали по телефону. И вот госпожа Тендер обращается ко мне "Ольга", а я мычу "хмы" и киваю с важным видом.
Медведь знает о типографии всё. Я - ничего. Поэтому я догадываюсь, о чём разговор, как могу, госпожа Тендер делает уместные замечания, чтобы мне было легче догадываться, а я шепчу ей на ухо, какие цвета нам показывают.
Мы побеждаем. Журнал выходит с нужной обложкой.
* * *
Надвигается зима. Госпожа Тендер представляет: новый редактор, Полина Андреевна Мракобесенко.
Выглядит редактор так: тётенька в возрасте, но при этом жестикулирует и причёсывается, как юная девушка, разговаривает бодрым, весёлым голосом, носит стразы и любит шифоновые шарфики. Редактор как редактор, ничего особенного.
Жаль только, что мы на работу опоздали: Медведь всю ночь верстал, я писала "На волю! В пампасы!" - свои воспоминания о начале самостоятельной жизни после школы, потом расшифровывала запись интервью с юной звездой оперы, и мы проспали. Хотя живём в разных концах города. Теперь до интервью осталось каких-нибудь полчаса, и мы пытаемся обсудить одновременно всё. И рассказать тоже всё. Чтобы редактор был в курсе.
- …Так вот, потом змеи. Оль, у нас ведь есть змеи?
- У нас уже нет змей. У нас есть клещи.
- Почему?
- Потому, что клещи, лучше, чем змеи. Они кусают чаще.
- Да? Ну, ладно. Значит, мама - зло у меня.
- Отлично. Пришлёшь зло вечером. Теперь фильтруй базар. Когда ты собираешься фильтровать базар?
- Завтра.
- Да? - робко спрашивает новый редактор.
- Видите ли, это вот что, - я мучительно соображаю, как быстро всё изложить. - Первое - небольшая инструкция ребёнку, у которого мама пришла с работы не в настроении. Это - зло, понимаете?
- Да, это зло, - соглашается редактор. - Ой, какое мы бываем зло! И что же, у вас есть инструкция для ребёнка, что ему делать в таких случаях?
- Есть. Мы её с Техническим вдвоём написали. На два голоса.
- Ой, это нужно! - восклицает редактор. - Ой, хорошо! А скажите, Лена, почему вам нужно фильтровать базар? И почему только завтра? Раньше никак?
- А, это другое. Вот мы, в смысле, взрослые, ругаем детей за выражансы. А, между прочим, сами…
- Да-да, поняла. Спасибо, - говорит редактор. - Так, значит, базар - завтра?
- Да, раньше никак, - Медведь поднимает палец. - Коллеги ещё вот это: Под кроватью чудовище.
- Ой, девочки, как интересно! - редактор пытается успеть за нашей мыслью. - А под чьей кроватью чудовище?
- Под моей, - отвечает Медведь. - Лена, у тебя лыжи в углу. Помнишь?
- А это ещё что? - спохватываюсь я.
- Я не знаю, что это, - огорошивает меня Медведь. - Ты просто просила напомнить.
- Ладно, разберусь, - бормочу я. - А! Помню, помню.
- Ну, и что это? - спрашивает редактор.
- Это лыжи в углу.
- И что эти лыжи? Спортивная тема? Или они какие-то особенные?
- Нет, это та же тема: ночные ужасы. Просто у меня за ними волк. У Технического под кроватью чудовище, а у меня кроме чудовища, ещё волк за лыжами.
Чем больше мы стараемся, изложить всё как можно короче и понятней, тем ужаснее всё звучит. И чем ужаснее всё звучит, тем больше мы перебиваем друг друга. Редколлегия превращается в цирк. Может, это потому, что нам сегодня как раз в цирк и надо?
Нет, не проситься на работу клоунами. Совсем наоборот - брать интервью у директора.
За директором цирка мы охотились около двух недель. Сначала он обещал перезвонить и не перезвонил. Потом долго прятался. А потом и вовсе заболел. Но мы его изловили. После ещё двух суток и шести или семи героических попыток связаться, директор противным голосом заявляет, что времени у него нет и в нашем распоряжении не больше получаса.