Европейская Ассоциация Дипломатического Этикета действительно есть, но в ней странным образом состоит всего один человек - сама госпожа Елизаветинская.
Дальше выясняется, что кое в чём эта дама сказала чистую правду: во-первых, это платные консультации. Во-вторых, она и самом деле пользуется довольно громкой известностью в нашем городе. В качестве постоянного автора нравоучительных комментариев на новостных сайтах и хозяйки собачки Анджелины - обладательницы гардероба, которому позавидует иная певица. Удивительным образом в большинстве комментариев нашего Эксперта постоянно присутствует одно слово. Это слово "быдло".
- …и чтобы никакого смеха! - страдальческий вопль госпожи Тендер врывается в кабинет быстрее, чем она сама. - Поняли? Я всё вижу, что вы тут делаете!
- А? - невинно поднимаем глаза мы с Медведем. - А что мы такого делаем? Мы тут рисуем.
- Что, интересно, вы рисуете?!
- Да вот, - говорит Медведь, - комикс рисуем. "Как мы едем в общественном транспорте". Земфир, я думаю, рубрика "Тонкости этикета" - не очень подходит для нашего журнала. Он же для школьников? Ну, вот. А, скажем, "Осторожно, подросток!"? В неё мы и будем фигачить… эээ, я хочу сказать: на её страницах мы будем обсуждать вопросы хорошего воспитания. В юмористической и доступной форме. Нравится?
Госпожа Тендер подозрительно смотрит на нас.
- Нравится, - говорит она.
И, уходя, бормочет:
- Вообще, идея с комиксами мне нравится…
Оставь надежду всяк, сюда входящий
- А я говорю, в таком виде нельзя пускать статью в печать! - кричит госпожа Мракобесенко.
- А я говорю, можно! - кричу я.
- Что? Вот ЭТО?
- Именно это, именно в таком виде!
- Девочки, не ругайтесь, а? - робко вмешивается кто-то. - Вы же убьёте друг друга!
- Подожди! - отмахивается редактор, не глядя. - Я только объясню автору, в чём он неправ.
- Да-да, мы не ругаемся, - говорю я, испепеляя взглядом редактора. - Просто обсуждение. Рабочие моменты. Так вот, Полина: моё мнение на эту тему тебе известно. Диалоги уничтожать нельзя и я делать этого не буду! Хочешь так сделать - делай, ты редактор. А я не буду.
- Нет, это будешь делать именно ты! А я редактор и я не буду!
- Девочки, девочки…
- Подожди! - отмахиваюсь я.
- Мне не нравится этот материал, понятно? - кричит редактор. - И всё!
- Что конкретно тебе не нравится?
- Мне не нравится, что я не понимаю ничего. Кто что говорит, не понимаю.
- А, по-моему, это очень просто! По контексту! Героев всего два! Реплики идут по очереди! Всё предельно ясно!
- А, по-моему, ничего не ясно!
- Редактор, - примерно такую интонацию, как я сейчас, имеет лист жести, который трясут за сценой, чтобы изобразить раскаты грома. - Ты сама в прошлом номере потребовала убрать цветные пометки, которыми мы отмечали персонажей!
- А ты мне тут глазки не закатывай! Эмоции свои эти!
- Полина, я тебе сейчас дам зеркало, чтобы ты на себя посмотрела и не отвлекалась на несущественное. Какие ещё глазки! Я спрашиваю: ЧТО ты хочешь, чтобы было сделано? Вот по пунктам: что конкретно тебе не нравится и какие будут предложения?
- Предложения? - взвивается редактор. - Это ты… Это я…
Дальше она бессмысленно открывает и закрывает рот.
- Так, я поняла. Вот что, Полина Андреевна: давайте, я переделаю текст и просто пришлю вам готовый. А то мы спорим-спорим, и никто не может мне сказать, о чём.
- Да, хорошо, - быстро соглашается редатор. - Давайте, Елена Фёдоровна, прекратим этот беспредметный спор! И не забудьте, что в четверг у нас "Круглый стол" о домработницах, а завтра нужно договориться об интервью. Тема: хэндлинг. Показ собаки на выставке. В контексте маленьких собачек. До свидания, дорогая редакция!
- М-м, до свидания… - бормочу я, даже не глядя, в каком бешенстве вылетает за дверь редактор.
- Ну, ты это, - хмыкает Медведь. - Злая такая сегодня.
- Кто злая? Я? Да я бедный зайчик. Беззащитный, маленький. Каждый редактор обидеть норовит!
- Да-да-да, - быстро говорит Технический, - такой маленький, с бантом и с зубами с вот такими…
На следующий день происходит что-то невероятное. Редактору не нравится вообще всё. Нам не нравится всё, что делает редактор. Потому что она, в общем, ничего и не делает, если не считать страшной путаницы: что получило её "добро", что не получило, что в какую рубрику идёт, что нужно сделать ещё и чего не нужно.
В тот момент я понятия не имею, что у неё дома случилась беда. Скорее всего, именно это обстоятельство и выбило редактора из колеи, но работать в редакции становится невозможно.
Обсуждать новые идеи не в состоянии никто. Я закрываю дверь редакции, стараясь не хлопнуть ею изо всех сил - чтобы не рухнуло здание, и еду писать домой.
* * *
Г-жа Тендер говорит, что у нас серьёзные изменения в штате. Мы с Медведем по телефону гадаем, кого из нас уволили.
Оказывается, уволили всё-таки редактора, а не нас. За безделье и склочный характер. И пришёл новый. Пришла. Это маленькая старая дама с лицом грустной лисички, тихим, доброжелательным голосом и двумя немецкими овчарками дома.
Мы пока о ней ничего не знаем.
Тендер говорит:
- Лена! Я знаю, о чём ты думаешь! У тебя на лице всё написано. Съешь лимон!
Она уходит, Медведь поднимает голову от компьютера и говорит:
- Лена! Елена Фёдоровна! Ну, ты глухая, что ли? Это твой второй шанс! Не упусти, чтоб ты лопнула!
Ночью я сижу на кухне, грызу лимон и реву. От горя не замечаю, что сгрызла его весь, с кожурой и семечками.
* * *
Понедельник. По понедельникам у нас редколлегия, то есть, планёрка. Она выглядит примерно так:
- …И вообще, - говорит новый редактор. - На планёрке должна обсуждаться работа, а не Кэрис Пилтон!
- Ну, её все равно папенька лишил наследства, - машет рукой Эксперт По Этикету.
По её настоянию новый редактор запретила Настин комикс, в котором Зелёный Выхухоль портит воздух. Потом наш комикс, в котором дети плюются. Потом госпожа Тендер самостоятельно сняла какие-то свои рисунки - из рубрики "Английский бегом". Мы на них даже посмотреть не успели.
А потом редактор сказала, что сделает новое лицо нашему журналу, и теперь будет придумывать темы сама. Что всё должно делаться, как положено, а не как Бог на душу положит. Редактор говорит:
- Что вы говорите? Лишил наследства Кэрис Пилтон? Как - лишил? Когда?
- Да вы что! - машет рукой Эсперт По Этикету. - Ещё на прошлой неделе! Ему надоели её фокусы!
- Вот я всегда говорила: такой образ жизни ничем хорошим не кончится!
- Как вы думаете, что она теперь будет делать?
(Следует длительное обсуждение, что же теперь будет делать Кэрис Пилтон).
Технический молча работает. Мне велено ничего не делать, а дожидаться, пока новый редактор придумает для меня темы.
Я смотрю в окно.
Такая работа
Мы едем на тест-драйв. Тестировать машину. Для рекламы. Рекламы планируется много - два разворота. Машину велено подать как "внедорожник, идеально подходящий для большой семьи".
После этой прогулки Саша и Саша боятся попадаться нам на глаза - вот как им было весело.
Но дело не в детях. Дети - не самое страшное. Дело в том, что моя жизнь - кошмар. Сначала мне сказали, что "материал не должен быть слишком рекламным". Редактор говорит:
- Напиши просто как бы про такую поездку с детьми. Техническими данными не увлекайся и на автозапчастях внимания не заостряй.
Дальше текст читает рекламный отдел. И говорит так:
- Нет, нет. Мне это не нравится. То есть, про детей очень хорошо, но я машины не вижу здесь. Скорости не чувствую, понимаете?
Я понимаю. Понимаю, что критика конструктивная. Беседуем о машинах. В тексте появляется спидометр, километры, топливный бак и всякое прочее. Потом редактор вносит правки. Небольшие, как она с трагическим лицом пообещала. "Наташа хвастается" переделывается в "Наташа довольна". Потом из текста вычищаемся мы: "наш технический", "наш рекламный" и уж тем более "дорогая редакция". Появляются просто какие-то Наташа, Лена и Ольга.
Вздыхаю.
- Ну, - редактор смотрит умоляюще, - это же рекламный текст! Так надо!
Я вздыхаю снова и безнадежно машу рукой: "Делайте что хотите!"
Медведь исподтишка тоже шевелит бровями.
- Да ладно тебе, - говорит. - Такая работа.
- Текст должен быть стандартным, - говорят обе дамы, - вон посмотри, как в прошлом номере. Примерно так.
- Но это же, - удивляюсь, - не будут читать! Мой муж с компаньоном сами этот номер читали. И девочки в офисе читали. И дома детям показывали. И даже мужьям. И в школу Сашка этот номер носил. Все говорят, снотворное. Да он же вообще дурацкий, этот текст! Он такой же, как два с половиной десятка таких же в других журналах! На него только посмотрят - и сразу перелистнут!
- Ну да, да, - кивает редактор, - но надо, чтобы у нас было похоже.
Что за чёрт.
- Вы же сами знаете, что такие тексты никто не читает! - я встаю и наклоняюсь к редактору.
- Ну да, - тянет редактор, - да. Но так надо.
Ничего не поделать, садимся и вносим коррективы. Наконец, редактор даёт "добро" и можно идти домой.
И вот понедельник. С облегчением вытаскиваю блокнот, чтобы записать новые темы, как вдруг рекламный отдел говорит:
- Лена, это не текст, это ужас.
Я вздрагиваю.
- Как, - говорю, - ужас?
- Вот так, ужас. Детей не осталось. Одни технические данные. Скорости, спидометр. Поездки нет совсем. Голая реклама! Ну, это же голая реклама, понимаешь? Напиши как бы просто про поездку с детьми!
- Хорошо, - киваю, - напишу. Завтра.
Завтра оказывается, что уже ничего не надо: редактор переделала всё сама.
Медведь смотрит на меня. Она знает, что я знаю, ПРО ЧТО она.
Я смотрю в окно.
* * *
- Ой, Лена, какие у тебя картинки прикольные! - распахивает накрашенные глазищи рекламный отдел и улыбается до ушей.
Я сияю. Журнал готовится отмечать день рождения и мне разрешили нарисовать масштабное полотно: "Будни дорогой редакции".
- Ну да, - фыркает Медведь, - то-то после неё перерисовывать приходится!
Тяжело смотрю на Технического. Перерисовывать и правда приходится. Например, я сдаю ей картинку, а внизу подпись: "Оля, это не матрас, это танк!" Или: "Отрезать нос мальчику. Он тут лишний". А пушка, нарисованная моей рукой, до сих пор вызывает радостное хрюканье. Саша её на столе держит.
У меня как бы это сказать, искра божья есть, а с техникой не очень. Поэтому персонажам приходится править руки-ноги, а всё неживое вообще чаще делает Медведь. Только раньше Технический не позволял себе таких комментариев.
Вы не думайте, я тренируюсь. Учебник по рисованию комиксов купила.
- Оля, - говорю я злобно, - я теперь буду рисовать сплошь ожившие предметы быта. Как у Андерсена. Чтобы ты в полной мере ощутила моё ничтожество. Или стоп. Я вообще не буду рисовать.
- Нет, - торопливо заявляет Технический.
- Да, - продолжаю я мстительно, - да. Да.
Рекламный переводит глазищи с меня на Медведя, с Медведя - на меня. Пытается понять, шутим или ругаемся.
Медведь прикрывает ноутбук и смотрит на меня поверх очков.
- Ты меня нарисовала! - быстро произносит она.
Я прячусь за ноутбуком.
- Я и себя нарисовала! - говорю оттуда.
- Ты себя стройную нарисовала! - вопит Медведь.
- Я себя бесформенную нарисовала! Ещё переживала по этому поводу! Да и вообще это только по мотивам!
- Нет, не по мотивам! Я узнаваема!
- Как нарисовала? Медведя нарисовала? - хором ахают рекламный и редактор. - Ну-ка дай посмотреть.
На картинке отчётливо узнаваемый Медведь. Взгляд. Очки. Поза. Причёска на бумаге - два волоска, но каким-то невообразимым образом похожа на оригинал.
То, что на картинке Медведь в полтора раза стройнее, чем в жизни, как-то не удостаивается внимания.
- Совершенно непохоже! - с нажимом сообщает редактор.
- Вот! - кричу я.
- Что - вот? - кричит Медведь. - Ну, хорошо, допустим, на этой действительно не очень похожа. Ты ей другую картинку покажи!
Показываю другую. Редактор не сдерживается и хрюкает. Я и сама удивляюсь, как можно в несколько линий и пару точек передать такое сходство. Я же рисовать не умею!
- Не очень-то и похожа! - врёт редактор.
Рекламный поддерживает шефа убедительными кивками.
- Она меня лысую нарисовала!
- Что? - возмущаюсь я. - Ты на меня посмотри.
- Вот эта тётка - тыыы?! - поражается редакция?
Мне делается окончательно обидно. Кругом одни предатели.
- Я уйду. Честное слово, уйду. Буду гладить мужу рубашки!
Но они даже не смотрят на меня. Предатели.
* * *
Наша корректор, Катя, очень приличный человек. Нет, не как Эксперт по Этикету - по-настоящему. Даже иногда это неудобно, потому что приходится всё время помнить, что рядом Катя. Иначе она очень расстраивается. Она чувствительная.
В Невероятно Современном Центре Катя преподаёт русский язык. Его же - ещё в одной школе. Корректурой занимается дома, в свободное от школ время. Видим мы её редко, как вдруг она заглядывает к нам в кабинет.
- Прихожу, - рассказывает Катя, - в школу, а там бегает тётка и кричит: "Сдавайте самоанализы!"
- Что-что сдавать? - интересуемся мы.
- Самоанализы. У нас разработали кто-то методику самоанализа педагогической деятельности. Так она бегает и кричит: "Сдавайте самоанализы!"
- А что это?
Катя долго ищет слова. Наконец, находит:
- Такой документ на десять листов.
- А что там написано?
- Написано там, - вздыхает культурная Катя, - "как выполнить деятельность". Ну, речь идёт о педагогической деятельности. Прямо так и написано: "как выполнить деятельность".
- И что?
- И всё. "Деятельность должна выполняться".
Повисает долгая пауза.
- Как всё это напоминает наш журнал! - говорю, наконец, я.
И понимаю, что мы с Медведем сказали это хором.
* * *
- "…мы поймали несколько детей и спросили у них…" Так, это убираем. "Мы опросили детей, которые…"…
- Ты убийца, редактор. Ты убиваешь креатив.
- Угу, убиваю. Это правильно. Разве нет?
- Да. Это правильно. Но до правки этот текст могли прочитать дети. Потому что он был смешной. Мы же хотим, чтобы дети читали?
- Хотим.
- А теперь его никто читать не будет.
Редактор замолкает и продолжает делать своё чёрное дело. Потом говорит:
- Нужно спокойнее относиться. Понимаешь?
Я понимаю. Мой первый редактор в своё время тоже так говорил. И обещал, что с годами и я привыкну и стану как все. Буду кивать и соглашаться.
Но только что-то не получается. Не выходит у меня кивать и соглашаться. И чем дальше, тем больше не выходит. Смотрю на редактора и что я вижу? Я вижу человека сильно за пятьдесят, с измученным унылым лицом. Человека, который подчиняется тем, с кем он не согласен, потому что так правильно. А с кем он согласен, с теми спорит. Серьёзные люди думают, что не могут смешные вещи приносить пользу, а мне кажется, всё наоборот: пользы не могут приносить серьёзные люди. Они для этого слишком серьёзны.
* * *
С утра мы втроём - редактор, Медведь и я - едем делать репортаж с завода ёлочных игрушек. Текст, который я написала, больше не похож на мой текст.
- Послушай, редактор, я тебе серьёзно говорю: это никто не будет читать.
- Я понимаю, но было неправильно.
- А правильный текст читать не будут. Что ты молчишь? Ты со мной не согласна?
- Я с тобой согласна.
- То есть, читать его не будут?
- Дети вообще никогда не читают такие тексты.
- Дети вообще неохотно читают. Особенно скучное и правильное. Детям вслух читать надо, тогда они и сами будут читать. Ну, хорошо. Может быть, текст родители прочтут?
- Даже не знаю.
- То есть ты не знаешь, прочтёт ли его хоть кто-нибудь? Зачем я тогда вообще всё делаю?
Редактор, наконец, поворачивается в мою сторону. Рекламный отдел тоже понимает глаза от монитора. Рубашки моего мужа давно уже стали анекдотом, но у меня лицо выразительное, все мысли сразу видно.
- Да ладно вам, - бубнит из угла Медведь, - она же гладить не умеет!
И все вздыхают с облегчением. Но я всё порчу.
- Медведь, - говорю, - знаешь, что?
Медведь глазами спрашивает, что. И я говорю:
- Я научилась. Научилась гладить рубашки.
Повисает молчание. Проходит час и редактор говорит:
- Но ты же можешь не писать всю эту проходную чепуху. Её буду писать я. А ты будешь писать свои баечки, рассказики и истории. Их править не надо. Да и просто нельзя, я считаю.
"Баечки"! Слово-то какое! Меня передёргивает. Смотрю и думаю: а ведь это хороший редактор. С ним можно работать. Может быть, даже нужно. Только…
И я вздыхаю. На душе скребут кошки.
- Ну, хорошо, - опять говорит редактор, - я понимаю. Ты не журналист. Ты писатель. Ну не пиши текучку, пиши байки. Рисуй комиксы. Да?
Я киваю. Чувствую, что вру, но киваю. Может, уже начинаю привыкать?
Я хочу быть капитаном
Проходит неделя. Редактор говорит:
- Кстати! Чуть не забыла. Лена и Оля. Придёте на встречу со школьниками?
- Надо, - говорим, - придём. А с кем встреча-то?
- Да с вами же!
И мы приходим в просторную, как в университете, доверху набитую школьниками аудиторию, и садимся. Я на стул, Ольга - на стол. И всё детям рассказываем. И как ругаемся с редактором. И чем занимаемся по совместительству. И сколько нас в редакции есть (целых пятеро), а сколько должно быть (около пятнадцати). И как правит текст редактор (убийца!). И как я рисую с пометками для Уны: "Убрать нос, он здесь лишний". "Это диван, переделай в унитаз". Или: "Поменяй эти глаза на вон те, справа". И как мы протаскиваем мимо редактора заголовки типа: "На попе розочка" (это про татуировки текст был). И про то, как используем своих детей для работы.
Всё это имеет шумный успех. Успех портит завуч школы, которая сообщает детям, что теперь они могут задавать нам вопросы.
- А сколько вам платят? - кричит с места какой-то мальчик.
- Это… - мы попёрхиваемся. - Это зависит от многих обстоятельств. От очень многих. Которые меняются слишком часто, чтобы можно было сказать что-то определённое.
- Скажите, вы можете рекомендовать выбирать вашу профессию? - спрашивает одна девочка.
Ну и дети теперь пошли. Мы в их возрасте такими не были. Но что же отвечать? Ведь что-то надо отвечать!
- Только, если вы ничего не можете с собой поделать, - подумав, отвечаем мы.
Дети хлопают, смеются. Напоследок нам вручают цветы - красные гвоздики. С ними мы выходим из школы: уже декабрь, очень холодно, дует ледяной ветер.
- Мы с тобой, - дыша на замёрзшие пальцы, шутит Медведь, - как ветераны войны.
Молча киваю.
- Я так понимаю, Лена Фёдоровна смотрит на волю, в пампасы? - интересуется Медведь.