Смешной он, этот Король! Доверчивый: не сомневается, что Хелли скоро вернётся… Но почему перестал спрашивать про бабушку, чёрт побери?! В первое время после её ареста постоянно приставал: где Ангелочек? Про Сесси теперь спрашивает несколько раз. Когда ездил на своём переконструированном летательном аппарате в Звенинога - допрашивал Юхана, объездил всю деревню и везде вокруг искал Ниргит с Ару, Сесси. Не нашёл, не узнал ничего. Ни Усатый Таракан - Мартин, ни седовласая хозяйка Малого Ару, Эха, ничего не имели сказать Его Величеству. Он и на Большой Ару - хутор по соседству - заглянул, надеясь поговорить по-мужски с Калевом, но его также не оказалось. Приветливая Альма, тоже седая женщина, хозяйка Большого Ару, объяснила, что Калева отправили воевать с русскими. Подошёл сухопарый мужчина, весь в муке, и с сильным русским акцентом начал расспрашивать хозяйку Большого Ару:
- Это кто есть молодой красивый человек?
- Это брат Сесси, - объяснила седая женщина, - он разыскивает Сесси и Ниргит, пришёл узнать у Калева.
Старик, похоже, был расположен что-то рассказать интересное, он уже сладостно вздохнул, - видать, обожал поговорить, уже набрал воздуха побольше в лёгкие, но седая женщина властным голосом ему приказала:
- Давай, Зайцев, займись с мукой, времени мало, а я гостя угощу…
И Зайцев, - оказывается, это его фамилия и он был мужем этой властной хозяйки, значит, и она была Зайцев (на эстонском языке русские фамилии женского рода не кончаются на букву "а"), значит, и Эдна, высокая красивая девушка лет тринадцати, и Роози, и другие дети - все они были Зайцевы, в том числе и отсутствовавший Калев, - так что Зайцев, хромая на одну ногу, - он, видать, инвалид, - отправился заниматься с мукой. Седая женщина пригласила Короля в дом и действительно дала киселя. Король поел из вежливости да ещё чтобы рассмотреть весь вертевшийся вокруг него малорослый народ, таращивший с любопытством глаза. Насчёт Сесси и Ниргит он так ничего и не узнал. Сумей хромой Зайцев отвести душу, Король узнал бы, что вместе с Сесси арестовали и Ниргит. Но старику это сделать не удалось.
Где Сесси, не знал даже Алфред. Ему было известно, что арестованных содержали не только в тюрьме, что были ещё и бараки где-то в лесу у Медвежьего Озера для военнопленных. Охраняли их, однако, не обороновцы. Это мешало что-нибудь выяснить. Но почему Король больше не задаёт вопроса: "Когда Ангелочка освободят?" Он что же, больше не верит ему, Алфреду? Этого не хватало!
Когда Алфред находился в дежурной комнате батальона, он с непонятным чувством обозревал карту Европы. Вернее, перед ним на стене висели две одинаковые карты. На одной Германия в начале войны. На этой карте она окрашена в чёрный цвет, такого же цвета была Италия с островами Сицилией и Критом. Ещё Албания чернела на берегу Адриатического моря. В Северной же Африке чернела одна лишь Ливия. Все остальные территории принадлежали либо странам нейтральным, либо враждебным к Германии (именно так была обозначена нераскрашенная территория). То была карта 1939 года. На другой карте чёрный цвет залил всю Европу от Северного моря до Сталинграда в России, нейтральной оставалась лишь Испания на Пиренейском полуострове и Швеция на Скандинавском, а в Северной Африке рядом с Ливией чернела ещё половина Египта… То была карта уже 1942 года.
"А сегодня? - подумалось Алфреду. - Почему нет карты Европы сегодняшней? И какого бы она сейчас была цвета? Какие места на ней обратно побелели?"
Он понимал: карты Европы на сегодня, 1944 года, никто не повесит на этой стене.
Пока Алфред размышлял над картами Европы в штабе самообороны, Король Люксембургский рассматривал на стенах ателье Калитко его картины. Он таки навестил Ивана. В том самом доме, где однажды жарким летом в отсутствие Жоржа Калитко рассматривал страшные фантазии, кровопролитные, с отрубленными головами и отрезанными грудями, которые затем Королю довелось и в жизни увидеть. Как и летом, здесь зимою вход также шёл через веранду. Он, конечно, постучал, ему самому не нравилось, когда входили в дом без стука, как Эйнар с Ребра заходил в дом Сааре.
Жорж Калитко сидел за столом в помещении, которое могло быть и кухней, хотя ею не являлось, несмотря на присутствие плиты с одной конфоркой. Жорж Калитко ел суп из алюминиевой миски, от алюминиевой миски поднимался вкусный пар, а маленький Иван как раз разливал суп во вторую, которую, едва Король вошёл, протянул ему:
- Ешь, я себе другую миску возьму.
Король не отказался. С тех пор как Хелли уехала, он с удовольствием принимал угощения, ежели предлагали. Калитко, как всегда, небрит. Он, наверное, терпеть не мог бриться. И он, видать, терпеть не мог без толку болтать. Он ел и не болтал. Когда поел, встал из-за стола, не сказав "спасибо". Стал одеваться и, лишь уходя, хлопнул Ивана по плечу:
- Не балуйте тут, я по делу, - и ушёл.
Иван стал показывать, как он живёт. Показывать было мало: топчан, почти не видный из-за холстов и рам, которыми наполовину завален, вернее, окружён. Расположение же комнат Король помнил, он с любопытством смотрел на стены, где тогда висели те картины, - один только гехатипат оказался на своём месте. Иван начал мыть посуду на веранде и не уделял внимания своему гостю. Король рассматривал картины, которые заменяли старые кровавые изображения.
И ему представилось полчище глаз. Столько их он не встречал нигде. Дело даже не в том, что он не видел столько глаз сразу, а в их выражении: глаза жили… Взгляды, живые взгляды, они вроде следили за Королём, в какую бы сторону он ни двинулся. Но и это не главное. Глаза были всюду. На одной картине изображён потолок с глазами на нём, на другой нарисована щель в полу, и из неё смотрели странные, словно кошачьи, глаза, смотрели они и из дождевой бочки, и из лоханки с водой, буравя Короля сквозь прозрачную жидкость. Эти-то глаза показались знакомыми, но Король не мог сообразить, чьи они. На ещё одной картине из зеркала смотрели внимательные глаза, на другой из-под чёрной шляпы глядели горевшие ненавистью глаза; из-под кровати (в картине) смотрели они, полные страха; из окон омнибуса; из печи; колодца - отовсюду выглядывали глаза: синие, серые, чёрные, жёлтые, зелёные… Эти глаза даже не смотрели, они выражали: зло, смех, грусть. Но в них жило нечто такое, что создавало у Короля ощущение страшной безысходности, невозможности спастись от них, словно в мире всем всё видно, словно одному быть человеку нигде невозможно, словно жизнь состоит из одних глаз - и в море, и в воздухе, во мраке, даже в самой земле; а на одной картине человеческие глаза образовали на воде между листьев какое-то скопище, похожее Король наблюдал весною, когда зарождались на пруду Звенинога лягушки. Король не был в состоянии охватить мыслью все нарисованные глаза, от этого можно было сойти с ума. Он с ужасом отпрянул, когда на него смотрели чьи-то совершенно живые глаза, не сразу сообразил, что то были его собственные, отразившиеся в зеркале, а не с картины.
- Всё глядишь, - неслышно вошёл Иван, - я бы их в печку, да старик разъярится. Пошли шляться, что ли?
- Как ты можешь тут спать, - удивился Король, - когда они всё время смотрят?
- Да ну их на х…! - сказал Иван по-русски и махнул рукой: - Пошли. Подожди, я надену брезентовку.
Король знал уже много русских слов, но не всегда улавливал смысл тех, которые произносил Иван. Что бы они означали, эти глаза, подумал Король, они наверняка что-то предсказывают, так же, как материализировались те картины, которые он видел летом сорок первого. Король не сомневался: Калитко просто так… то есть картины Калитко - не просто картины. Но что?
Вскоре после этого Король утвердился в своей вере в то, что картины Калитко - вещие. Он был один в небесно-синем доме, убирал продукты в шкаф, пересыпал в стеклянную литровую банку самое ценное, что существует в мире для королей в военное время - сахар, за которым только что отстоял в городе приличную очередь; в это время громко постучали в кухонную дверь, и он открыл: за дверью стоял господин Векшель - агент фирмы Зингер-Золинген, с ним вошёл незнакомый господин в очках. Одеты они были по-осеннему, в серых пальто, у обоих на голове шляпы. И только увидел Король господина Векшеля, он вспомнил одну из картин Калитко: лоханка с водой, сквозь прозрачную жидкость буравящие острые рыжие глаза… Так вот почему они показались ему знакомыми: Король видел эти глаза ещё на хуторе У большой дороги, когда Векшель приходил брать взносы за велосипеды и зингеровскую машинку, да и потом не раз с ним встречался.
- А что же хозяин, его нет? - спросил Векшель и пропел слащавым голосом: - Или хозяином являешься ты?
Король даже не задумался, отчего он не спросил про хозяйку. Он объяснил, что Алфред на службе, что Хелли в деревне Берёзы, что он один в квартире. И тогда Векшель спросил: не этого ли молодца он встретил как-то на дороге, ведущей к хутору Ару?.. Король не помнил, чтобы кого-нибудь встречал на дороге, ведущей к Ару, тем более Векшеля, кого бы непременно узнал. Он так и ответил, что не помнит.
- А зачем ездил на Ару? - спросил тогда Векшель, и Король сообразил, что он всё-таки свалял лопуха, ведь его ответ не отрицал факта, что на Ару он ездил. - Ты там кого-нибудь знаешь?
Король уловил затаённое ожидание, настороженность в облике Векшеля, одновременно вспомнил - это живо пронеслось перед взором, - как Ниргит, Антс, Калев, Сесси его также с интересом вопрошали про этого же Векшеля, а главное, какое он заметил у них ироническое к нему отношение. Он, не задумываясь, ответил, что у него на Ару имеется подружка.
- Я с Роози хожу, - сказал он, - мы дружим ещё с тех пор, когда у Брюкваозера вместе в школе учились, это там, где черти пирамиду египетскую уронили…
Оба господина смотрели на него не самыми умными лицами, потом, кашлянув, Векшель стал натягивать перчатки, они стали прощаться.
- Мы, собственно, к Алфреду. В другой раз… До свидания, хозяин…
- До свидания, - буркнул Король уже захлопнувшейся двери.
А в местной газете всё чаще и чаще, фактически в каждом номере, расписывались страшные дела большевиков на отвоёванных у нас (по-большевистски, "освобождённых") территориях: "Частям Красной Армии дан приказ убивать всех эстонцев, несмотря на пол и возраст. Сведения об этом добыты от попавших в плен большевиков", а ещё: "Журналисты беседовали с русскими военнопленными: в тюрьмах в России начались расстрелы, в то же время на "освобождённых" территориях арестовывают всех, кто имел хоть какие-нибудь контакты с немцами. О ком же нет достоверных сведений, отправляют хоть босиком на передовую с винтовкой и двадцатью патронами. Прибыв на передовую, их гонят в массовую атаку искупать "кровью" вину - гибнуть под огнём немецких пулемётов".
Здесь же поместили призыв: "Крестьянин! Эстонские воины ждут от тебя быстрого выполнения норм!" А через день: "За невыполнение продовольственных нормативов крестьянам более строгие наказания!"
На Нарвском фронте большевики конечно же понесли большие потери. А какие изумительные карикатуры на Сталина! Он, конечно, крыса с усами… А как же без усов?! Он же обезьяна со звездой, к хвосту привязанной, вместо глаз - красные звёзды, и опять усы… Но обезьяна с усами?.. Что-то Алфред не встречал таковой в природе. Впрочем, он мало путешествовал. Относительно же прохождения комиссии поступающим в самооборону такая просьба: "Чтобы избежать бесцельной траты времени, те, кто чувствуют себя в силах держать оружие, пусть в комиссию не ходят. Никто не пытайся спастить от службы в самообороне по пустяковым причинам - теперь, когда обязанность каждого гражданина стать на защиту родины и народа". Такое предложение сделано начальником самообороны Островной Земли. Он же инструктировал население об архитектуре бомбоубежищ.
Но дело, между прочим, шло к весне, синицы на веточках в парке щебетали: ситси клейт, ситси клейт, что означало не на Синичкином - на эстонском языке ситцевое платье. Нетрудно догадаться, на что намекали птички: приближается весна.
Конечно же так оно и было - весна пришла. Король получил кучу средних отметок, но "сидеть" они его не оставили, перевели в следующий класс. Средние же отметки, то есть тройки, которые бы в нормальное время считались плохими, теперь не вызвали со стороны Алфреда особых нареканий, он молча, наморщив лоб, исследовал табель и начал одеваться к выходу.
- И то ладно, - буркнул, уходя. - Напиши Хелли, но не соври.
Синички пели "ситси клейт", Король опять отдавался любимому делу - вольному бродяжничеству.
Почему-то многие стали оформлять документы на отъезд в Великую Германию, в Гросс Дойчланд. Эти сведения Король узнал не от Алфреда, - ему о том, разумеется, было известно, - а от Арви Килк, собравшегося также вместе с родителями в Гросс Дойчланд. Арви держался как-то отчуждённо с Королём, словно он уже чистокровный немец, проживающий в Бреслау, именно в этот город, сказал Арви, они поедут. Но этот пропорциональный гражданин давно уже стал для Короля скучным, потому ему было безразлично, почему именно в Бреслау хочет жить семья Килков - сверчков. От Арви Король узнал, что уезжают также Морской Козёл со своей мамой, и Его Величество решило, что надо забрать у него ту книгу, "Гигиена половой жизни", которую Морской Козёл ему подарил как-то в день рождения. Тогда он её к себе домой нести опасался, но времена изменились: кому теперь дело до того, какие книги листает Его Величество?
Из-за этой проклятой книги у Короля тем не менее вышли неприятности. Почему? Нет-нет, не из-за цветных картинок в ней: Морской Козёл смущённо объяснил, что он случайно рассказал про неё Ингвару, тот захотел посмотреть, - он показал, но объяснил, что подарил её Королю, а Ингвар сказал:
- Если он столько времени её не брал, значит, она ему не нужна, да что он в ней понимает! У меня завтра день рождения, и я в ней разбираюсь. Так что ты мне её подаришь?
И Морской Козёл подарил, он подумал: действительно прошло так много времени и… Ингвар же сильнее даже самого Короля, как тут не подаришь?.. В результате за разбазаривание королевского имущества Его Величество строго наказало Морского Козла, оставив тому при этом возможность в последнюю минуту, когда уже кровоточил козлиный нос, ускользнуть в дом. Но именно в тот день у сапожника, проживающего по соседству, из бочки с дождевой водой под водосточной трубой пропали подмётки. Потом об этом даже в газете писали: что пропали, что велось следствие. Но до этого старший инспектор криминальной полиции господин Лыхе пожаловал в небесно-синий дом. К счастью или несчастью, Алфред был дома.
Старший инспектор криминальной полиции господин Лыхе выглядел так же, как в сорок первом году товарищ Лыхе - старший следователь милиции. А в сорок первом старший следователь милиции Лыхе выглядел почти так же, как старший инспектор полиции Лыхе в тридцать пятом. Слово "почти" здесь применимо из-за разницы в покрое и цвете мундира, который ему приходилось менять в зависимости от того, который был год.
Но почему господин Лыхе - он был в гражданском - пожаловал в небесно-синий дом? Это сильно заинтересовало Алфреда. Тогда господин Лыхе рассказал о пропаже подмёток из бочки, о том, что проживавший в одном доме с сапожником Эрик Морелоо, проявляя гражданское мужество, указал на предполагаемого похитителя, на господина Короля Люксембургского. Но он, Лыхе, ей-богу, ничего не утверждает конкретно, упаси боже, учитывая авторитет господина Алфреда в обществе и его служебное положение, но следствие…
Следствие Алфред провёл здесь же, на месте. В результате прибежала Мария Калитко, примчалась из другого дома Анна - мать Альберта, постучался и Тайдеман, даже Тайдеманиха нашла в себе силы спуститься до половины лестницы, на улице водитель в удивлении остановил танк: такова была сила сирены, исходящей из-за дверей и окон небесно-синего дома, всполошившей всё вокруг (многие в панике сигали в бомбоубежище). После, отпустив Короля, Алфред вопросительно посмотрел на глядевшего также недоуменно господина старшего инспектора полиции и спросил:
- Ну?! Если после такого допрашиваемый отрицает факт кражи подмёток, значит, он их не брал, да и зачем они ему, когда его родной отец украл ему ботинки на многие годы вперёд аж целый ящик? Но учтите, я тогда был не фельдфебель, а столяр. Фельдфебель же сегодня не отвечает за то, что делал столяр…
Вот какое последствие было у подарка, сделанного Королю Морским Козлом однажды в день рождения. Разве мог Его Величество предвидеть тогда, какому подвергнется допросу в будущем благодаря этому. Но все явления в жизни так или иначе взаимосвязаны: и Морской Козёл, когда дарил Королю книгу "Гигиена половой жизни", также не мог знать, что из-за этого их вещи - чемоданы, свёртки, баулы с одеждой Козла и роскошными нарядами фрау Морелоо - уедут в Германию без них и больше они их никогда не увидят: потому что, когда на другом пароходе десять дней спустя они прибыли в Данциг, про их чемоданы никто ничего не знал. А вместе со своими вещами, уже отправленными знакомым офицером на пароход, фрау Морелоо не могла ехать из-за своего сына, которого…
Которого в последний раз на прощание решил отдубасить Король. На этот раз, не считаясь ни с чем, он не оставлял Морскому Козлу возможности к отступлению. В результате… Такого Морского Козла нельзя было показать Гросс Дойчланду, а пароход ушёл. Когда уехали наконец и Морелоо, перед Королём встал вопрос, требующий решения: кого бить?
Только один кандидат заслуживал внимания - Йентс, сынок Вальве Земляники. Этот факт, в свою очередь, внёс кое-какие изменения в координацию взаимоотношений Земляники с Алфредом: Алфред подумывал хоть в деревне у Вальве на хуторе организовать жизнь, похожую на семейную, но, когда выяснилось, что каждая встреча Короля с Йентсом обходится последнему в несколько приличных синяков и чего-нибудь на нём разорванного, а то и разбитой головы - о какой семейной обстановке могла идти речь? В результате пришлось Алфреду в эту полусемейную обстановку без Короля на своём грузовике мотаться одному. Его Величество такое положение дел устраивало, оно давало ему всё больше и больше свободы. В середине лета по решению Алфреда он должен был поехать на Большую Землю в деревню Берёзы погостить к Хелли. Но пока бегал со своими вассалами, а в последнее время всё больше с маленьким Иваном, и предавался изучению поведения чайкиных яиц в кипящей воде: встают на острый конец или дают себя спокойно варить?
Однажды, взобравшись в плоскодонку рыбака Вагнера, отца Лилиан, он отправился к острову Лайамадала, вокруг которого много большущих валунов, а именно на Лайамадала немало чайкиных гнёзд. С южной стороны Лайамадала, недалеко от берега, здесь достаточно мелко. Король любил ложиться на нос лодки и глядеть в воду, ему нравилось наблюдать, как между водорослями жила своей подводной жизнью всякая мелкая морская живность. Когда не было ветра и вода стояла тихая, прозрачная, было так приятно забыться в мечтах, свесившись с кормы, представить себя таким же маленьким, как крошечные рыбёшки, играющие в зелёной воде. Лодка тихо скользила в сторону Лайамадала, гонимая слабым ветерком. Вдруг Король отпрянул и дрожь пробежала у него по спине, он даже не поверил, что действительно это было, а лодка проскользнула уже вперёд… Он только что видел… глаза. Застывшие, неподвижные и страшные глаза - не рыбы, а человека.