У него было маленькое, розовое, озорное лицо с раздвоенной бородкой и копна вьющихся, блестящих каштановых волос, каких не было ни у одного из остальных Марри; а его большие карие глаза смотрели ласково, искренне, как глаза ребенка. Он сердечно пожал Эмили руку, хотя при этом искоса бросил осторожный взгляд на леди, сидевшую у стены напротив.
- Привет, киска! - сказал он.
Эмили начала улыбаться ему, но ее улыбка, как всегда, распускалась медленно, словно бутон, так что в полном расцвете ее увидела уже тетя Лора, к которой Эллен подтолкнула девочку. Тетя Лора вздрогнула и побледнела.
- Улыбка Джульет! - сказала она чуть слышно. И опять тетя Рут хмыкнула.
Тетя Лора не была похожа ни на кого другого в комнате. Она была почти хорошенькой, с тонкими чертами лица и гладкими, светлыми, слегка поседевшими, волосами, свернутыми в тяжелый жгут и заколотыми вокруг головы. Но окончательно покорили Эмили глаза тети Лоры - большие и голубые-голубые. Невозможно было привыкнуть к их поразительной голубизне. А когда она заговорила, оказалось, что голос у нее красивый и нежный.
- Бедная, милая крошка, - сказала она и, обняв Эмили одной рукой, нежно прижала к себе.
Эмили ответила такими же нежными объятиями, и в следующую минуту Марри, вероятно, увидели бы ее слезы. Ее спасло лишь то, что Эллен неожиданно толкнула ее в угол у окна.
- А это твоя тетя Элизабет.
Да, перед ней сидела именно тетя Элизабет. В этом не возникало никакого сомнения… и на ней было жесткое черное атласное платье, такое жесткое и роскошное, что Эмили сразу поняла: это лучшее платье тети Элизабет. Эмили осталась довольна. Что бы ни думала тетя Элизабет о ее папе, она по меньшей мере оказала ему уважение, надев на его похороны свое лучшее платье. К тому же тетя Элизабет, высокая, худая, с точеными чертами лица и массивной короной темных, с сильной проседью волос под черным кружевным чепцом была довольно красива - какой-то особой, суровой красотой. Но ее глаза, хоть и были не серыми, а стального голубого цвета, смотрели так же холодно, как глаза тети Рут, а длинный тонкий рот был сурово сжат. Под ее бесстрастным, оценивающим взглядом Эмили ушла в себя и захлопнула двери своей души. Ей очень хотелось понравиться тете Элизабет, "заправлявшей" всем в Молодом Месяце, но она чувствовала, что это не в ее силах.
Тетя Элизабет пожала ей руку и ничего не сказала… на самом деле она просто не знала, что сказать. Даже встретившись лицом к лицу с королем или генерал-губернатором Канады, Элизабет Марри не растерялась бы. Гордость Марри пришла бы ей на помощь в подобной ситуации, но она испытывала растерянность в присутствии этого непонятного ребенка с открытым и прямым взглядом - ребенка, который уже показал себя отнюдь не кротким и не смиренным. Элизабет Марри - хотя она ни за что не призналась бы в этом - очень не хотела, чтобы ей выказали такое же пренебрежение, какое было выказано Уоллису и Рут.
- Пойди и сядь на диван, - распорядилась Эллен.
Эмили села на диван и опустила глаза - тоненькая, маленькая, неукротимая фигурка в черном платье. Она сложила руки на коленях и скрестила щиколотки. Они увидят, что она умеет себя вести.
Эллен тем временем удалилась в кухню, благодаря судьбу за то, что это уже осталось позади. Эмили не любила Эллен, но почувствовала себя покинутой, когда та ушла. Теперь она была одна перед судом мнения Марри. Она отдала бы что угодно, лишь бы не находиться в этой комнате. Однако в глубине ее души зрело намерение написать в старой амбарной книге обо всем происходящем. Это будет интересно. Она сумеет описать их всех… она знала, что сумеет. У нее уже нашлось самое подходящее слово для описания глаз тети Рут - "каменно-серые". Они были точь-в-точь как камни - такие же тяжелые, холодные и суровые. В эту минуту ее сердце снова сжалось от боли: папа уже никогда не сможет прочитать того, что она напишет в амбарной книге.
И все же… она чувствовала, что ей, пожалуй, даже хочется описать все происходящее. Какое определение будет самым подходящим для глаз тети Лоры? Они такие красивые… просто назвать их "голубыми" - значит ничего о них не сказать… есть сотни людей с голубыми глазами… о! нашла!.. "голубые озера"… именно то, что нужно!
И в этот миг пришла "вспышка"!
Это произошло впервые с того ужасного вечера, когда Эллен встретила ее на пороге дома. Эмили думала, что "вспышка" никогда больше не повторится, и вот в самом неожиданном месте, в самый неожиданный момент она вдруг пришла: Эмили другими, не телесными глазами увидела чудесный мир за таинственной завесой. Отвага и надежда, словно теплая волна розового света, затопили ее страдающую маленькую душу. Она подняла голову и окинула комнату бесстрашным взглядом - "бесстыдным", как объявила потом тетя Рут.
Да, она опишет их всех в амбарной книге - всех до одного - и милую тетю Лору, и славного кузена Джимми, и мрачного дядю Уоллиса, и круглолицего дядю Оливера, и величественную тетю Элизабет, и противную тетю Рут.
- С виду ребенок болезненный, - неожиданно сказала тетя Ива своим капризным, невыразительным голосом.
- А чего же еще было ожидать? - отозвалась тетя Адди со вздохом, в котором Эмили почудилась какая-то зловещая значительность. - Она слишком бледная… будь у нее хоть капелька румянца, она выглядела бы получше.
- Даже не знаю, на кого она похожа, - сказал дядя Оливер, пристально глядя на Эмили.
- В ней нет ничего от Марри, это очевидно, - заявила тетя Элизабет - решительно и неодобрительно.
"Они говорят обо мне так, будто меня здесь нет", - подумала Эмили; это казалось ей неприличным, и ее сердце переполнял гнев.
- Но я не сказал бы, что она пошла в Старров, - продолжил дядя Оливер. - Мне кажется, в ней больше от Бердов: у нее глаза и волосы ее бабушки.
- У нее нос старого Джорджа Берда, - вмешалась тетя Рут тоном, не оставлявшим сомнений относительно ее мнения насчет носа Джорджа.
- У нее лоб ее отца, - добавила тетя Ива, также неодобрительно.
- У нее улыбка ее матери, - сказала тетя Лора, но так тихо, что почти никто не услышал.
- И длинные ресницы Джульет… ведь у Джульет были очень длинные ресницы, не правда ли? - сказала тетя Адди.
Эмили больше не могла этого выносить.
- У меня от ваших разговоров такое чувство, будто я вся состою из каких-то обрывков и клочков! - с негодованием вскричала она.
Марри растерянно уставились на нее. Возможно, они испытали нечто вроде раскаяния: в конце концов, ни один из них не был чудовищем, все были человечны - более или менее. Никто из них явно не знал, что ответить, но смущенное молчание нарушил негромким смешком кузен Джимми - смешком легким, веселым и беззлобным.
- Правильно, киска, - сказал он. - Не пасуй перед ними… защищайся.
- Джимми! - воскликнула тетя Рут.
Джимми притих.
Тетя Рут взглянула на Эмили и сказала:
- Когда я была маленькой, я никогда не говорила, пока ко мне не обратятся.
- Но если бы все вечно ждали, пока к ним обратятся, никогда не получалось бы никакого разговора, - возразила Эмили.
- Я никогда не дерзила, - продолжила тетя Рут сурово. - В те дни маленьких девочек воспитывали правильно. Мы были вежливы и почтительны со старшими. Нас учили помнить свое место, и мы никогда его не забывали.
- Думаю, вам было не очень-то весело, - сказала Эмили… и задохнулась от ужаса. Она не собиралась произносить это вслух… она собиралась только подумать. Но у нее была такая давняя привычка думать вслух, когда папа был рядом.
- Весело! - воскликнула шокированная тетя Рут. - Я не думала о веселье, когда была маленькой.
- Да, я уверена, что о веселье вы не думали, - серьезно согласилась Эмили. В голосе звучала явная почтительность, так как Эмили очень хотелось загладить свою невольную оплошность. Однако вид у тети Рут был такой, будто она не прочь отвесить ей хорошую оплеуху. Этот ребенок жалел ее из-за ее чопорного, безупречного детства… оскорблял ее своей жалостью! Было невыносимо слышать такое… особенно от дочери Старра. А несносный Джимми опять хихикает! Почему Элизабет его не осадит?
К счастью, в этот момент появилась Эллен Грин и объявила, что ужин готов.
- Тебе придется подождать, - шепнула она Эмили. - За столом для тебя не хватит места.
Эмили обрадовалась. Она знала, что не сможет проглотить ни кусочка под взглядами этих Марри. Все ее тети и дяди вышли из гостиной чопорно, не глядя на нее, - все, кроме тети Лоры, которая обернулась возле двери и украдкой послала ей крошечный воздушный поцелуй. Но прежде чем Эмили успела ответить, Эллен Грин закрыла дверь.
Эмили осталась одна в комнате, которую постепенно заполняли тени сгущающихся сумерек. Гордость, поддерживавшая ее в присутствии родни, вдруг куда-то исчезла, и Эмили почувствовала, что сейчас расплачется. Она направилась прямо к закрытой двери в дальнем конце гостиной, открыла ее и вошла. Гроб отца стоял в центре маленькой комнаты, раньше служившей ему спальней. Он был убран цветами - Марри и здесь, как во всем остальном, сделали, что следовало. Огромный якорь из белых роз, привезенный дядей Уоллисом, стоял вертикально, словно с вызовом, на маленьком столике в изголовье. Эмили не видела лица папы: его закрывал букет белых, с тяжелым запахом, гиацинтов, лежавший на стеклянной крышке гроба, а отодвинуть его она не осмелилась. Она свернулась клубочком на полу и прижалась щекой к гладкой стенке гроба. Там Марри и нашли ее спящей, когда вернулись в гостиную после ужина. Тетя Лора подняла ее и сказала:
- Пойду уложу бедняжку в постель… она совсем обессилела.
Эмили открыла глаза и сонно огляделась.
- Можно мне взять с собой Майка?
- Кто такой Майк?
- Мой кот… мой большой серый кот.
- Кот! - воскликнула тетя Элизабет возмущенно. - Ты не должна держать кошку в спальне!
- Почему бы нет… только один раз? - просительно сказала тетя Лора.
- Нет и нет! - заявила тетя Элизабет. - Кошка в спальном помещении - это абсолютно негигиенично. Лора, ты меня удивляешь! Отведи девочку наверх, уложи в постель и проследи, чтобы она была хорошо укрыта. Ночь холодная… но чтобы я больше не слышала о кошках в спальне.
- Майк - очень чистоплотный кот, - сказала Эмили. - Он сам умывается… каждый день.
- Отведи ее в постель, Лора! - распорядилась тетя Элизабет, игнорируя заявление Эмили.
Тетя Лора кротко уступила. Она отвела Эмили наверх, помогла ей раздеться, уложила в постель и заботливо подоткнула вокруг нее одеяло. Эмили была совсем сонной. Но, уже засыпая, она вдруг почувствовала что-то мягкое, теплое, мурлыкающее и дружеское, свернувшееся у ее плеча: тетя Лора тайком пробралась вниз, нашла Майка и принесла его наверх. Тетя Элизабет ничего не узнала об этом, а Эллен Грин не осмелилась возражать… разве Лора не принадлежала к числу гордых Марри из Молодого Месяца?
Глава 4
Тайный семейный совет
На следующее утро Эмили проснулась, когда было уже совсем светло. Через ее маленькое, ничем не занавешенное окно в комнату вливалось сияние восходящего солнца, и лишь одна бледная, белая звезда все еще медлила в хрустально-зеленом небе над Петушиной Сосной. Свежий, душистый ветерок с лужайки порхал вокруг низких свесов крыши. Эллен Грин спала на большой кровати и сладко похрапывала во сне. Если не считать этого звука, в маленьком домике царила полная тишина. Это был тот самый удобный случай, которого так ждала Эмили.
Она очень осторожно выбралась из кроватки, на цыпочках пробежала к двери и открыла ее. Майк, который лежал, свернувшись клубочком, на коврике посреди комнаты, встал и последовал за ней, потираясь теплыми боками о ее озябшие ноги. Чувствуя себя в чем-то немного виноватой, она бесшумно спускалась по голым ступенькам темной лестницы. Как скрипят половицы… они наверняка разбудят всех в доме! Но никто не появился, и, пробравшись вниз, Эмили тихонько проскользнула в гостиную, где с глубоким вздохом облегчения закрыла за собой дверь. Затем она, почти бегом, бросилась к другой двери.
Букет тети Рут все еще закрывал стеклянную крышку гроба. Эмили, поджав губы, что придало ее лицу странное сходство с лицом тети Элизабет, взяла цветы и положила их на пол.
- О, папа… папа! - прошептала она, прижав руку к горлу чтобы удержать что-то рвущееся из груди. Она стояла там, маленькая, дрожащая, в белой ночной рубашке, и смотрела на отца. Ей предстояло проститься с ним в последний раз именно сейчас; она должна сделать это, пока они наедине… она не станет прощаться с ним в присутствии всех этих Марри.
Папа выглядел таким красивым. Все морщинки, оставленные гримасой боли на его лице, исчезли: оно казалось почти юношеским, если не считать серебристых прядей надо лбом. И он даже чуть-чуть улыбался - такой славной, утонченной, мудрой улыбкой, как будто вдруг открыл для себя что-то прелестное, неожиданное и удивительное. Она видела немало хороших улыбок на его лице при жизни, но такой - никогда.
- Папа, я не заплакала перед ними, - прошептала она. - Я уверена, что Старров не опозорила. То, что я не пожала руку тете Рут, Старров не позорит, правда? Ведь она на самом деле совсем не хотела, чтобы я… ах, папа, думаю, я никому из них не понравилась… разве только, может быть, тете Лоре… чуть-чуть. А теперь я должна немного поплакать, папа, потому что не могу бороться со слезами все время.
Прижавшись лицом к холодной стеклянной крышке гроба, она зарыдала - горько, но коротко. Нужно было попрощаться с ним до того, как кто-нибудь застанет ее здесь. Подняв голову, она остановила долгий и серьезный взгляд на родных чертах.
- До свидания, самый дорогой и любимый, - прошептала она сдавленно и, смахнув слезы, застилавшие глаза, водрузила на место букет тети Рут, который навсегда скрыл от нее папино лицо. Затем она выскользнула за порог с намерением поскорее вернуться в свою комнату, но чуть не налетела на кузена Джимми, который сидел на стуле под самой дверью, закутавшись в огромный, клетчатый халат, и гладил Майка.
- Тс-с-с! - шепнул он, поглаживая ее по плечу. - Я слышал, как ты спустилась, и пошел за тобой. Уж я-то знал, что ты собираешься делать, и сел здесь, чтобы не впустить никого из них - на случай, если бы вдруг кто-нибудь явился следом за тобой. Вот, возьми-ка это и беги в постель, киска.
"Это" оказалось кулечком мятных леденцов. Эмили стиснула его в руке и убежала, пристыженная тем, что кузен Джимми видел ее в ночной рубашке. Она терпеть не могла мятных леденцов и никогда их не ела, но то, что кузен Джимми Марри проявил к ней такое внимание, вызвало в ее сердце трепет восторга. А еще он назвал ее "киской" - это ей понравилось. Прежде она боялась, что никто никогда уже не назовет ее никаким ласкательным именем. У папы для нее их было так много: "любимая" и "прелесть", и "крошка моя", и "драгоценная малютка", и "сладенькая" и "эльфенок". Для каждого настроения у него было особое ласкательное имя, и она любила их все. Что же до кузена Джимми, то он, несомненно, был очень милым. Если у него чего-либо и не хватало, то явно не душевного тепла. Она была так благодарна ему, что, благополучно оказавшись снова в постели, заставила себя проглотить один из леденцов, хотя на это ей потребовалась вся ее сила воли.
Похороны состоялись в тот же день, еще до обеда. Впервые уединенный маленький домик в низине заполнился людьми. Гроб перенесли в гостиную, и Марри - самые близкие покойному люди из всех присутствовавших - расселись, чопорно и благопристойно, вокруг него, и среди них - Эмили, бледная и напряженная, в своем черном платье. Она сидела между тетей Элизабет и дядей Уоллисом и не смела шевельнуться. Никто из Старров на похоронах не присутствовал: ни одного из родственников ее отца уже не было в живых. Жители Мейвуда подходили и смотрели в его мертвое лицо с бесцеремонностью и дерзким любопытством, каких никогда не позволяли себе при его жизни. Эмили раздражало, что они так смотрят на ее отца. Они не имели на это никакого права… они никогда не относились к нему дружески, пока он был жив… они отзывались о нем грубо и жестоко… Эллен Грин иногда передавала их слова… Эмили ранил каждый взгляд, брошенный ими на ее отца; но она старалась не подавать вида и сидела совершенно неподвижно. Тетя Рут сказала потом, что никогда не видела ребенка, столь абсолютно лишенного всех естественных чувств.
Когда заупокойная служба кончилась, Марри поднялись и промаршировали вокруг гроба, чтобы, как полагается, в последний раз взглянуть на покойника. Тетя Элизабет взяла Эмили за руку и хотела потянуть за собой, чтобы та прошла вместе с ними, но Эмили попятилась и отрицательно замотала головой. Она уже попрощалась с ним. В первое мгновение показалось, что тетя Элизабет будет настаивать, но затем она с мрачным видом прошествовала вперед одна - настоящая Марри, с головы до ног. На похоронах не должно быть никакой неприличной сцены.
Дугласа Старра предстояло отвезти в Шарлоттаун, чтобы похоронить рядом с женой. Все Марри направлялись туда, но Эмили оставили в Мейвуде. Она смотрела вслед похоронной процессии, которая медленно, извиваясь, поднималась по длинному зеленому холму, под начинавшим накрапывать серым дождиком. Эмили была рада, что идет дождь; она не раз слышала от Эллен Грин: "Счастлив тот покойник, которого окропит дождем", - и было приятнее смотреть, как папа уходит в эту мягкую, добрую серую дымку, чем если бы он исчезал в сверкающем, смеющемся солнечном свете.
- Ну, должна сказать, похороны прошли отлично, - произнесла Эллен Грин над ее ухом. - Все было так, как положено, несмотря ни на что. Если твой папа наблюдал с небес, Эмили, я уверена, он остался доволен.
- Он не на небесах, - возразила Эмили.
- Господи! Да что ты за ребенок! - только и смогла сказать Эллен.
- Он пока еще не там. Он только на пути туда. Он сказал, что будет шагать неторопливо, пока я не умру, чтобы мне удалось его догнать. Надеюсь, я скоро умру.
- Нехорошо, очень нехорошо желать такого, - с осуждением отозвалась Эллен.
Когда последний экипаж исчез из вида, Эмили снова вошла в гостиную, взяла из шкафа книгу и свернулась калачиком в кресле с подголовником. Женщины, прибиравшие в доме, были рады, что она сидит тихо и никому не мешает.
- Хорошо, что она в состоянии читать, - мрачно заметила миссис Хаббард. - Некоторые маленькие девочки не могут оставаться такими спокойными… Дженни Худ прямо-таки визжала и вопила, когда ее мать выносили из дома… у них семье все такие чувствительные.
Эмили не читала - она размышляла. Ей было известно, что Марри вернутся во второй половине дня. Вероятно, тогда и будет решена ее судьба. "Мы обсудим этот вопрос, когда вернемся", - сказал в то утро после завтрака дядя Уоллис, и она слышала его слова. Какое-то природное чутье подсказало ей, что это за "вопрос"; и она охотно отдала бы одно из своих хорошеньких остреньких ушек за то, чтобы другим услышать предстоящее обсуждение. Но не приходилось сомневаться, что на время семейного совета ее отошлют в спальню, а потому она ничуть не удивилась, когда в сумерках к ней подошла Эллен и сказала:
- Тебе лучше пойти наверх, Эмили. Твои тети и дяди идут сюда, чтобы обсудить свои дела.
- Можно я помогу вам готовить ужин? - спросила Эмили; она подумала, что если будет слоняться возле кухни, то, возможно, кое-что услышит.
- Нет. Ты скорее будешь мешать, чем помогать. Сейчас же отправляйся наверх.