Эллен вперевалку удалилась в кухню, не задержавшись, чтобы проследить, пошла ли Эмили наверх. Эмили неохотно поднялась на ноги. Как сможет она уснуть в эту ночь, не зная, что будет с ней дальше? А она чувствовала, что ей ничего не скажут до самого утра, если вообще что-то скажут.
Ее взгляд упал на длинный стол в центре комнаты. Покрывавшая его большая скатерть свисала тяжелыми складками до самого пола. Черные чулки промелькнули по ковру, ткань слегка заколыхалась, и… все стихло. Эмили, сидя на полу под столом, поудобнее сложила ноги и с торжеством выпрямилась. Она услышит, какое решение они примут, и никто ни о чем не узнает.
Ей никогда не говорили, что подслушивать нехорошо - за все время, пока она жила с отцом, ни разу не было случая, когда подобное наставление оказалось бы необходимым, - а потому она сочла огромной удачей то, что ей пришло в голову спрятаться под столом.
Сквозь скатерть ей даже смутно была видна комната. От возбуждения сердце у нее билось так громко, что она боялась, как бы Марри не услышали его стука; никаких других звуков не было - лишь сквозь шелест дождя доносилось издали через открытое окно негромкое кваканье лягушек.
Марри вошли и расселись по комнате. Эмили затаила дыхание. Несколько минут все молчали, только тетя Ива вздыхала - долго и тяжело. Затем дядя Уоллис откашлялся и сказал:
- Ну, так что же нам делать с ребенком?
Никто не спешил отвечать. Эмили уже решила, что они никогда не заговорят. Наконец тетя Ива сказала плаксивым тоном:
- Она такой трудный ребенок… такой странный. Я ее совершенно не понимаю.
- Я полагаю, - робко вмешалась тетя Лора, - она обладает тем, что можно назвать артистическим темпераментом.
- Она испорченный ребенок, - заявила тетя Рут очень решительно. - По моему мнению, предстоит немало потрудиться, чтобы исправить ее манеры.
(Маленькая слушательница под столом повернула голову и бросила на тетю Рут презрительный взгляд сквозь скатерть. "А по моему мнению, твои собственные манеры не так уж хороши". Эмили не осмелилась даже шепотом пробормотать эти слова под столом и лишь беззвучно шевелила губами, но даже это приносило огромное облегчение и удовлетворение.)
- Полностью с тобой согласна, - сказала тетя Ива, - и чувствую, что мне эта задача не по силам.
(Эмили поняла: это означает, что дядя Уоллис не собирается взять ее к себе. Она очень обрадовалась.)
- По правде говоря, - заявил дядя Уоллис, - взять ее должна была бы тетя Нэнси. В том, что касается мирского богатства, она обеспечена лучше любого из нас.
- Тете Нэнси и в голову не придет взять ее; ты это отлично знаешь! - возразил дядя Оливер. - Да и слишком стара она, чтобы воспитывать ребенка… она и эта ее древняя ведьма Каролина. Честное слово, мне не верится, что в той или другой есть что-либо человеческое. Я охотно взял бы Эмили… но чувствую, что вряд ли мне это по средствам. Мне и так приходится обеспечивать большую семью.
- Вряд ли она проживет настолько долго, чтобы стать кому-то обузой, - уверенно сказала тетя Элизабет. - Она, вероятно, умрет от чахотки, как ее отец.
("Не умру… не умру!" - воскликнула Эмили… по меньшей мере подумала она об этом с такой страстью, что, казалось, почти закричала. Она совсем забыла, что хотела поскорее умереть, чтобы суметь догнать папу по дороге на небеса. Теперь она хотела жить - только для того, чтобы Марри оказались неправы. "Я вовсе не собираюсь умирать. Я собираюсь жить… целую вечность… и стать знаменитой писательницей… вот увидите, тетя Элизабет Марри, так и будет!")
- Да, с виду она, действительно, хилый ребенок, - согласился дядя Уоллис.
(Эмили дала выход своим оскорбленным чувствам, скорчив за скатертью рожу дяде Уоллису. "Если у меня когда-нибудь будет свинья, я назову ее в честь тебя", - подумала она… и почувствовала, что вполне удовлетворена задуманной местью.)
- Ну, знаете, кому-то все же придется приглядывать за ней, пока она жива, - сказал дядя Оливер.
("Поделом бы вам было, если бы я умерла, а вы страдали бы от угрызений совести всю оставшуюся жизнь", - подумала Эмили, а затем, во время возникшей в комнате паузы, ярко представила свои похороны, придумала, кто будет нести ее гроб в похоронной процессии, и попыталась выбрать стих церковного гимна, который ей хотелось бы увидеть выбитым на ее могильной плите. Но прежде чем она успела решить этот вопрос, дядя Уоллис снова заговорил.)
- Ну, так мы ни к чему не придем. Мы должны позаботиться о ребенке…
("Как я хотела бы, чтобы вы не называли меня ребенком", - с горечью подумала Эмили.)
- … и кому-то из нас придется взять ее к себе. Дочь Джульет не должна быть отдана на милость чужих людей. Что касается меня, я чувствую, что Ива не настолько крепка здоровьем, чтобы воспитывать ребенка…
- Такого ребенка, - добавила тетя Ива.
(Эмили показала тете Иве язык.)
- Бедная малышка, - сказала тетя Лора мягко.
(Что-то холодное и застывшее растаяло в этот момент в сердце Эмили. Она была трогательно рада тому, что ее так нежно назвали "бедной малышкой".)
- Не думаю, что тебе, Лора, стоит так уж глубоко жалеть ее, - уверенно заявил дядя Уоллис. - Совершенно очевидно, что она совершенно бесчувственная. С тех пор как мы сюда приехали, я не видел, чтобы она пролила хоть слезинку.
- Вы обратили внимание, что она даже не захотела в последний раз взглянуть на своего отца? - спросила тетя Элизабет.
Кузен Джимми неожиданно вскинул голову и присвистнул, глядя в потолок.
- Она испытывает так много чувств, что ей приходится их скрывать, - сказала тетя Лора.
Дядя Уоллис фыркнул.
- Ты не думаешь, Элизабет, что мы могли бы взять ее? - робко продолжила тетя Лора.
Тетя Элизабет передвинулась на стуле.
- Не думаю, что ей понравилась бы жизнь в Молодом Месяце… с тремя такими пожилыми людьми, как мы.
("Понравилась бы… очень понравилась бы!" - подумала Эмили.)
- Рут, как насчет тебя? - спросил дядя Уоллис. - Ты совсем одна в таком большом доме. Было бы неплохо, если бы у тебя появилось какое-то общество.
- Мне не нравится этот ребенок, - резко отозвалась тетя Рут. - Она коварная змея.
("Неправда!" - едва не выкрикнула Эмили.)
- Умелым и продуманным воспитанием можно было бы искоренить многие из ее недостатков, - напыщенно произнес дядя Уоллис.
("Я не хочу, чтобы их искореняли! - Гнев Эмили под столом возрастал с каждой минутой. - Мои недостатки нравятся мне больше, чем ваши… ваши… - Несколько мгновений она мысленно подыскивала слово, а затем с торжеством, вспомнив одну из фраз отца, заключила: - …ваши омерзительные достоинства!")
- Я в этом сомневаюсь, - сказала тетя Рут с горечью. - Горбатого могила исправит. Что же до Дугласа Старра, то на мой взгляд, это просто позор, что он умер, оставив ребенка без гроша.
- Не сделал ли он это нарочно? - вежливо уточнил кузен Джимми.
Он заговорил впервые, с тех пор как вошел в комнату.
- Он был жалким неудачником, - отрезала тетя Рут.
- Неправда… неправда! - взвизгнула Эмили, неожиданно высунув голову из-под скатерти между ножками стола.
На мгновение все Марри замерли в молчании, словно вспышка ее гнева обратила их в камень. Затем тетя Рут поднялась, решительно прошествовала к столу и приподняла скатерть, за которую Эмили спряталась в ужасе, осознав, что произошло.
- Сейчас же вставай и вылезай оттуда, Э-ми-ли Старр! - сказала тетя Рут.
"Э-ми-ли Старр" встала и вылезла. Она не была особенно испугана… она была слишком возмущена, чтобы испытывать страх. Ее глаза стали совсем черными, а щеки алыми.
- Да она красавица… настоящая маленькая красавица! - воскликнул кузен Джимми. Но никто его не слышал. Слово взяла тетя Рут.
- Маленькая бесстыдница! Как ты смела подслушивать! - сказала она. - Вот она проявляется, порода Старров… ни один Марри никогда не сделал бы ничего подобного. Высечь бы тебя надо как следует!
- Папа не был неудачником! - выкрикнула Эмили, задыхаясь от негодования. - Вы не имеете никакого права называть его неудачником. Ни одного человека, которого любили так глубоко, как его, нельзя считать неудачником. Я не верю, что хоть кто-нибудь хоть когда-нибудь любил вас. Так что это вы - неудачница. И я не собираюсь умирать от чахотки.
- Ты хоть сознаешь, какой отвратительный поступок ты совершила? - с холодным гневом спросила тетя Рут.
- Я просто хотела услышать, что со мной будет! - воскликнула Эмили. - Я не знала, что это такой отвратительный поступок… и не знала, что вы собираетесь говорить обо мне такие гадости.
- Как гласит пословица, тот, кто подслушивает, ничего хорошего о себе не услышит, - нравоучительно сказала тетя Элизабет. - Твоя мать, Эмили, никогда ничего подобного не сделала бы.
Вся напускная храбрость вдруг покинула бедную Эмили. Она почувствовала себя виноватой и несчастной… ох, до чего несчастной! Она даже не подозревала… но… похоже, она действительно совершила ужасный грех.
- Отправляйся наверх, - сказала тетя Рут.
Эмили пошла, не возражая, но, прежде чем уйти, окинула взглядом комнату.
- Когда я сидела под столом, - сказала она, - я корчила рожи дяде Уоллису и показывала язык тете Иве.
Она сказала это огорченно, желая честно признаться в своих прегрешениях; но слишком легко неверно истолковать слова другого человека, и потому Марри, как это ни странно, решили, что она находит удовлетворение в своей неуместной дерзости. Когда дверь за ней закрылась, каждый из них - кроме тети Лоры и кузена Джимми - покачал головой и застонал.
Эмили пошла наверх, испытывая глубокую горечь унижения. Она чувствовала, что совершила поступок, дающий Марри право презирать ее… вдобавок они пришли к выводу, что в ней проявились черты Старров… а она даже не узнала, какова будет ее судьба!
Она уныло взглянула на маленькую "Эмили в зеркале".
- Я не знала… не знала, что это плохо, - прошептала она, а потом с неожиданным жаром добавила: - Зато теперь знаю, и никогда, никогда больше так не поступлю.
На мгновение ей показалось, что сейчас она бросится на кровать и заплачет. Боль и позор, что жгли ее сердце, казались невыносимыми. Но тут ее взгляд упал на старую желтую амбарную книгу, лежавшую на маленьком столике. Минуту спустя Эмили уже сидела, скрестив ноги, на кровати и увлеченно писала что-то в старой книге огрызком чернильного карандаша. И пока ее пальцы быстро скользили вдоль выцветших линеек, ее щеки горели ярким румянцем, а глаза сияли. Она забыла всех Марри, хотя писала о них… она забыла свое унижение, хотя описывала то, что произошло. Целый час она писала при тусклом свете коптящей маленькой лампы, лишь изредка останавливаясь, чтобы бросить взгляд за окно в неяркую красоту туманного вечера, пока подбирала нужное слово, и, найдя его, со счастливым вздохом продолжала писать.
Услышав, что Марри поднимаются наверх, она отложила книгу в сторону. Она кончила: описано было все происшествие и сам тайный совет клики Марри, финалом же стал трогательный рассказ о ее собственной кончине в окружении всех Марри, умоляющих о прощении. Сначала она написала, что тетя Рут стояла на коленях и отчаянно рыдала, мучимая угрызениями совести. Затем она немного подержала карандаш на весу… и вычеркнула последнюю строку. Ничто и никогда не могло бы заставить тетю Рут испытывать такие душевные страдания…
Пока она писала, боль и ощущение унижения исчезли. Теперь она лишь чувствовала себя усталой, но вполне счастливой. До чего интересно было искать подходящие слова для описания дяди Уоллиса! И как необыкновенно приятно назвать тетю Рут "толстенькой коротышкой"!
- Интересно, что сказали бы мои дяди и тети, если бы знали, что я на самом деле о них думаю, - пробормотала она, ложась в постель.
Глава 5
Коса на камень
Эмили, которую Марри подчеркнуто игнорировали за завтраком, вскоре после него была призвана в гостиную.
Они все присутствовали там - вся их вражеская фаланга, - и Эмили, глядя на дядю Уоллиса, сидевшего на стуле в лучах весеннего солнца, подумала, что, пожалуй, она все-таки еще не нашла точного слова для описания его исключительно мрачного вида.
Тетя Элизабет стояла, не улыбаясь, возле стола и держала в руке несколько полосок бумаги.
- Эмили, - сказала она, - вчера вечером мы так и не смогли решить, кто из нас возьмет тебя. Должна сказать, что ни один из нас не захотел сделать этого добровольно, учитывая, как плохо вела ты себя во многих отношениях…
- Ох, Элизабет… - запротестовала Лора. - Это… это же ребенок твоей сестры.
Элизабет величественным жестом подняла руку.
- Я занимаюсь этим делом, Лора. Будь любезна меня не перебивать. Как я уже сказала, Эмили, мы не смогли решить, кто из нас должен позаботиться о тебе. Так что, по предложению кузена Джимми, мы договорились, что вопрос решит жребий. На этих полосках бумаги написаны наши имена. Ты вытянешь одну из них, и тот, чье имя написано на ней, возьмет тебя в свой дом.
Тетя Элизабет протянула ей бумажные полоски. Эмили так сильно задрожала, что сначала не могла потянуть ни за одну из них. Это было ужасно: казалось, она должна вслепую решить свою судьбу.
- Тяни, - сказала тетя Элизабет.
Эмили стиснула зубы, вскинула голову с видом человека, бросающего вызов судьбе, и потянула. Тетя Элизабет взяла полоску из ее дрожащей руки и прочла свое собственное имя: "Элизабет Марри". Лора Марри неожиданно поднесла платок к глазам.
- Ну, все решено, - с облегчением сказал дядя Уоллис, вставая со стула. - А мне придется поторопиться, чтобы успеть на следующий поезд. Что касается расходов, Элизабет, то я, разумеется, внесу свою долю.
- Мы в Молодом Месяце не нищие, - сказала тетя Элизабет довольно холодно. - Раз уж взять ее выпало на мою долю, я сделаю все, что необходимо. Я никогда не уклоняюсь от выполнения своих обязанностей.
"Я для нее только обязанность, - подумала Эмили. - Папа говорил, что обязанности никому не нравятся. Так что я никогда не понравлюсь тете Элизабет".
- У тебя, Элизабет, больше фамильной гордости Марри, чем у всех нас остальных, вместе взятых, - засмеялся дядя Уоллис.
Они все вышли вслед за ним - все, кроме тети Лоры. Она задержалась и, подойдя к Эмили, одиноко стоявшей в центре комнаты, нежно привлекла ее к себе.
- Я так рада, Эмили… так рада, - прошептала она. - Не тревожься, дорогая. Я уже полюбила тебя… а Молодой Месяц - чудесное место.
- У него… красивое название, - сказала Эмили, пытаясь возвратить себе самообладание. - Я… очень надеялась… что смогу уехать с вами, тетя Лора. Я думаю, что сейчас заплачу… но это не потому, что я не хочу ехать в Молодой Месяц. И я не так плохо воспитана, как вы могли подумать… я не стала бы подслушивать вчера вечером, если бы знала, что это нехорошо.
- Конечно, не стала бы, - согласилась тетя Лора.
- Но, понимаете, я не Марри.
И тогда тетя Лора сказала нечто странное - очень странное для того, кто сам был одним из гордых Марри. Она сказала:
- И слава Богу!
Кузен Джимми вышел из комнаты следом за Эмили и нагнал ее в маленькой передней. Осторожно оглядевшись вокруг, чтобы убедиться, что они одни, он шепнул ей:
- У твоей тети Лоры, киска, отлично получается пирог с яблочной начинкой.
Эмили подумала, что яблочная начинка звучит хорошо, хотя никогда ничего подобного не пробовала. Также шепотом она задала вопрос, который никогда не осмелилась бы задать тете Элизабет… и даже тете Лоре.
- Кузен Джимми, а в те дни, когда в Молодом Месяце пекут пирог, они будут разрешать мне выскрести миску с остатками изюма и съесть то, что я выскребу?
- Лора - да… Элизабет - нет, - шепнул кузен Джимми серьезно.
- А погреть ноги в печке, если они замерзнут? И съесть печенинку, перед тем как пойти спать?
- Ответ тот же, - сказал кузен Джимми. - Я почитаю тебе мои стихи. Я читаю их очень немногим. Я сочинил тысячи стихов. Они нигде не записаны - я ношу их здесь. - Кузен Джимми постучал себя по лбу.
- Очень трудно писать стихи? - спросила Эмили, с уважением глядя на кузена Джимми.
- Легче легкого, если сможешь найти достаточно рифм, - сказал кузен Джимми.
В то же утро все Марри уехали - все, кроме обитателей Молодого Месяца. Тетя Элизабет объявила, что они задержатся еще на один день, чтобы упаковать вещи и забрать с собой Эмили.
- Большая часть мебели принадлежит хозяевам дома, - сказала она, - так что нам не потребуется много времени на сборы. Здесь только книги Дугласа Старра и кое-какие личные вещи.
- Как я повезу моих кошек? - озабоченно спросила Эмили.
Тетя Элизабет с возмущением уставилась на нее.
- Кошек? Никаких кошек, мисс!
- Но я должна взять Майка и Задиру Сэл! - воскликнула Эмили в отчаянии. - Не могу же я их бросить! Мне без кошки и дня не прожить.
- Чепуха! В Молодом Месяце мы держим нескольких кошек в амбарах, но в дом их никогда не пускаем.
- Вам не нравятся кошки? - удивилась Эмили.
- Нет, не нравятся.
- Неужели вам не хочется погладить хорошую, мягкую, пушистую кошку? - настаивала Эмили.
- Нет, уж скорее я дотронулась бы до змеи.
- Зато у нас там есть прелестная старая восковая кукла твоей мамы, - сказала тетя Лора. - Я наряжу ее для тебя.
- Я не люблю кукол… они не умеют говорить, - покачала головой Эмили.
- Кошки тоже не умеют.
- Умеют! Еще как! Майк и Задира Сэл умеют. О, я должна взять их с собой. Пожалуйста, тетя Элизабет! Я люблю этих кошек. И кроме них на свете не осталось никого, кто любил бы меня! Пожалуйста!
- На двух сотнях акров одной кошкой больше, одной меньше - какая разница? - сказал кузен Джимми, дергая себя за раздвоенную бородку. - Возьми их, Элизабет.
Тетя Элизабет на мгновение задумалась. Она не могла понять, почему кому-то хочется иметь кошку. Тетя Элизабет принадлежала к тем людям, которые никогда ничего не понимают, если только им не растолкуют самым простым языком и не вобьют в голову. И даже тогда они понимают то, о чем им говорят, только умом, но не сердцем.
- Хорошо, можешь взять одну из своих кошек, - сказала она наконец, с видом человека, идущего на огромную уступку. - Одну… но не больше. Нет, не спорь. Ты должна понять раз и навсегда, Эмили, что, когда я что-то решила, это бесповоротно. Довольно об этом, Джимми…
Кузен Джимми оборвал на полуслове начатую фразу, сунул руки в карманы, запрокинул голову и присвистнул.
- Если уж она не хочет, так ни за что не согласится. Это у Марри в крови. Все мы от рождения с таким заскоком, киска, и тебе придется с этим примириться… тем более что ты и сама такая. И не говори, будто ты не Марри! От Старров у тебя только внешность.
- Нет… Я целиком Старр… Я хочу быть целиком Старр! - воскликнула Эмили. - Но как же я выберу между Майком и Задирой Сэл?