Эта книга познакомит вас с творчеством известного немецкого писателя, лауреата премии имени Генриха Манна и Национальной премии ГДР, Альфреда Вельма.
В этой книге автор рассказывает о двенадцатилетнем мальчике Генрихе по прозвищу Пуговица, об испытаниях, выпавших на его долю в последние недели войны, о том, как постепенно под влиянием новых друзей, советских бойцов, принявших участие в судьбе мальчика, меняется его психология, формируется новое отношение к жизни, к людям, к окружающей действительности.
Содержание:
-
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ 1
-
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 1
-
ЧАСТЬ ВТОРАЯ 12
-
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ 26
-
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ 36
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
Прибился осиротевший мальчонка к небольшому обозу. Впереди шагает старый человек в кошачьей телогрейке, перекинув через плечо черную палку. Это дедушка Ком а рек. Мальчишку зовут Генрих. Генрих Хаберман. Так вот и бредут они по военным дорогам. В близком лесу глухо рвутся снаряды… взлетает на воздух мост… умирает в своей колясочке маленький Бальдур, и Рыжего жандармы повесили на мертвом тополе…
С первых же страниц этой книги, написанной известным писателем ГДР Альфредом Бельмом, лауреатом премии имени Генриха Манна и Национальной премии ГДР, мы погружаемся в самую гущу событий последних недель войны и начала мирной жизни на немецкой земле. Главному герою всего двенадцать лет, но он за один год пережил и повидал столько, сколько иному не доведется пережить и повидать за всю жизнь.
Он ведь был "маленький гитлерюгенд", как он потом рассказывал о себе, верил в фюрера, верил в барона фон Ошкената, который, правда, бывал с ним добреньким только тогда, когда опустошал плоскую бутылочку, - о нем Генрих порой вспоминает во время длинных переходов в Померании, что "сгорела дотла". А потом… потом, когда они уже переправились через Одер и Генрих остался совсем один в брошенной деревушке Пельцкулен, пришли советские солдаты! И с ними пришел мир на немецкую землю. И принесли его солдаты, отцы которых, как рассказывал Генриху дедушка Комарек, в 1917 году совершили революцию в далеком Петрограде. Дедушка Комарек был тогда в плену в России, и революция принесла освобождение и ему.
Для Генриха начинается совсем новая, такая сложная и интересная жизнь. Он живет в советской комендатуре вместе с веселым солдатом Мишкой, строгим сержантом Николаем, мечтательным Леонидом. Знакомится он и с майором Новиковым, участником гражданской войны в Испании. И скоро под влиянием пережитого и увиденного начинает понимать, где были ложь и обман. Но вот где правда, ему еще предстоит постигнуть…
Вот об этом, о пути постижения правды жизни в сложнейших условиях острой борьбы старого и нового на немецкой земле, и рассказывает эта увлекательная книга.
И путь этот совсем не прост. На каждом шагу юного Генриха подстерегает опасность. То она выступает в лице мальчишки по прозвищу Рокфеллер, такого славного и доброго, однако ищущего счастья на черном рынке, где он продает окурки или шелковые чулки… То в лице Маргаринового босса - он чего хочешь может достать, в том числе и такие нужные крючки и лески. А то это и сам дедушка Комарек: он же решил совсем один основать большое рыболовецкое дело и даже озеро купить, чтобы потом промышлять копченым угрем и другими дарами этого озера. Распознать и увидеть все эти опасности помогают Генриху прежде всего советские солдаты и офицеры и Испанец - кузнец Альберт, посвятивший себя борьбе за мирную счастливую жизнь немецкого народа. Много еще и других людей встречает на своем пути к правде юный Генрих. Это и фрау Кирш со своей неиссякаемой добротой и любовью ко всему подлинно честному и хорошему. Это и его верный друг талантливый художник Отвин. И совсем, казалось бы, неприметный "человек в латаном свитере", которого Генрих сперва даже принимает за тайного сыщика - так пристально он посмотрел на него, - а человек этот и рассказал нам обо всех этих событиях и их героях в книге с загадочным названием "Пуговица, или Серебряные часы с ключиком". Книгу эту на его родине называют "поэмой о человечности", мы же назовем ее и "поэмой о дружбе между народами Советского Союза и Германской Демократической Республики". И, быть может, эти слова и есть тот ключик к таинственным часам, которые дедушка Комарек, уходя навсегда, передал Генриху Хаберману.
Вс. Розанов
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Нет - подумал старый Комарек, - не уйду я из Дубровки!"
Он стоял перед своей лачугой, слушал и все твердил: "Нет, не уйду я из Дубровки!" Порой громоподобный грохот нарастал, и лес, подступавший со всех сторон, содрогался.
"В Зельбонгенской пустоши это, - решил старик, - южнее Зельбонгена они уже".
Зашел в лачугу. Подбросил дров в печурку, поджег.
Давно уже сжившийся со своим одиночеством, чудаковатый этот старик сейчас думал: "Хоть бы у кого совета пойти спросить!" Были, конечно, люди, с которыми он легко сходился, здесь на Мазурах, в окрестных деревнях. Но ведь бывало, что проходили годы, а он и не заглядывал к ним, однако потом снова навещал.
Старик не сидит сложа руки. Нет. Скорей, суетится даже. Ходит взад-вперед от печки к двери и обратно. Снял с гвоздя несколько обручей для верши, проверил и снова повесил.
Подошел к двери. Стоит. Слушает. Отсюда, с порога, ему видны крыши пяти домов. А дальше деревня скрывается за холмом. Чуть правее снова видны палисадники. Здесь, рядом с лачугой, стоят две могучие сосны. Любит их старик.
Вот он шагает вниз, к деревне. Словно бы устала она, эта деревня. Ни души кругом. Уже два дня. Он идет по улице. Оборачивается. Никого. Один он. Кажется, что осиротевшие дома похожи на людей. "Удивительно! - думает старик. - И на кой им было уходить из Дубровки?"
Нет у старика здесь ничего, кроме лачуги. Но в ней висят рыбачьи сети, белые рыбачьи сети, еще ни разу не ставленные. Долгие ночи напролет он сам вязал их, потому со временем и набралось их столько. "Кончится война, - думал он, - большое рыболовецкое дело начну. На Илаве".
Наступает полдень. Старик ходит по лачуге и собирает кое-какие вещички, укладывает в дорожный мешок.
Когда-то давно он сшил себе телогрейку из кошачьих шкурок - спасался от ревматизма. Но он никогда раньше ничего подобного не мастерил, и получилась она велика - ни под какую одежду не надевалась. Вспомнив о телогрейке, старик вывернул ее мехом наружу и напялил поверх темно-зеленой куртки.
Подул ветерок. Закружились в воздухе снежинки.
Старик вышел из лачуги. Прислушался. Сперва склонив голову налево - к востоку, потом направо - к западу. В близком лесу что-то грохнуло. Еще. И еще. Подряд пять взрывов. И еще пять. Лес приглушает грохот взрывов, думает старик. И грохот этот какой-то безжизненный. Человек не способен вызвать его.
Комарек запер лачугу, положил ключ на балку. Перекинул палку с мешком через плечо и зашагал в лес. Направление он взял на Пайчендорф.
3
Всякая погода по душе старику. Нипочем ему сейчас и снег, липнущий к лицу, и то, что он совсем один шагает по полям.
Время от времени на его пути попадаются большие дороги. Тогда он стоит и долго смотрит на нескончаемый поток повозок и машин. Мелькают лица совсем чужих людей. "В бегство подались", - думает он и не мог бы сейчас сказать, с ними он или нет. Быть может, он только свидетель? Свидетель того, что ныне творится на белом свете? А для него самого все это не имеет никакого значения?
Дорогам он предпочитает прямую межу. Или шагает вдоль опушки. Лес-то он любит. По льду переходит озеро.
Спустился вечер. Старик устраивается на ночь в одинокой риге. Складывает снопы, прячет под них ноги. Справа и слева тоже кладет по снопу. Тепло-то ему будет! Потом развязал еще два снопа и укрылся соломой.
День за днем он шагает все дальше и дальше.
На третьи сутки к нему примыкают четыре женщины. Каждая ведет рядом с собой по тяжело нагруженному велосипеду. Одна очень толстая. У нее ручная тележка. В тряпье пищит ребенок. Прошел день - еще две бабы увязались за ним. Потом еще пятеро.
Не нравится старику, что за ним тянется уже целый обоз. Но он молчит.
Порой поднимается ветер. Они идут, наклонившись вперед. Снег залепляет глаза, липнет на стволах деревьев. Обернешься - все бело, кругом нет ничего.
Косуля стоит как вкопанная на опушке. Стая ворон, гонимая ветром, качается над головой. Неожиданно тучи расступаются; не проходит и двух часов, как над полями уже сияет голубое небо.
Так проходят дни.
Иногда старик разговаривает сам с собой. В помыслах своих он уже снова в прокопченной лачуге. Считает сети. Никогда в жизни у него не было столько сетей! Но для большого донного невода надо бы еще семнадцать саженей. Теперь он только и думает что о неводе; этой зимой он ведь хотел непременно его закончить.
Женщины, приставшие к нему, считают его чудаком, но не уходят. В беде своей они чувствуют: этому старику ведомо многое, что им сейчас так необходимо. А он идет и идет, вдруг остановится, ногой отгребет снег в сторонку - вот уже и костер пылает. И дрова-то совсем сырые.
4
В это же самое время в небольшом городке очутился совсем один мальчишка лет двенадцати.
Он сидел на фанерном чемоданчике, подперев ладонями голову, и смотрел на фуры и телеги, бесконечной вереницей тянувшиеся мимо него. Перед каждым подъемом крестьяне привставали на козлах и громко погоняли лошадей.
Как-то неожиданно он среди повозок и фур увидел карету. Увидел еще издали и подумал: "Это барон фон Ошкенат! И лошади светло-серой масти, как у него. Ах, если бы это был он!.. Если бы…" Но в карете оказался кто-то чужой. Да и лошади были не те, на каких выезжал барон фон Ошкенат. В карете сидели две немощные старушки, укутанные в черные овчинные полсти. На козлах - совсем незнакомый кучер. "А ведь я готов был пари держать, что это барон фон Ошкенат!" - подумал мальчишка.
Так он и просидел на одном месте до самого вечера. Потом поднялся, взял чемодан, подождал, когда можно будет перебежать дорогу, и перебежал.
Вечером по городку прошел слух. Появился он вместе с очередным обозом и поначалу вызвал немалый переполох. Теперь все уже успокоилось, однако люди были встревожены и раздражены.
Мальчишка, снова устроившись на своем чемоданчике, сидел и смотрел, как двое стариков рубили стул. Сперва спинку, потом ножки. Старики были совсем древние, лет по девяносто.
- Эй вы, огонь тут не разводите!
Но старики и слышать ничего не хотят - рубят себе и рубят.
Проходят солдаты:
- Улицу не загромождать! Дорогу освободить!
Но старики как ни в чем не бывало продолжают свое. Вот они поставили над огнем железную кровать с сеткой, и сразу же вокруг собрался народ. Кто со сковородкой, кто с кастрюлей. Мальчишка тоже поставил свою кружку на сетку. Пододвинул поближе к огню чемодан.
Он сидит и думает о том, что вот уже девять дней, как он не видит ни одного знакомого человека. Грустно и одиноко ему. Да и нет у него никого, кого ему хотелось бы сейчас увидеть. И городок этот совсем чужой. Но все равно уходить отсюда не хочется. Некоторое время мальчишка подумывал, не пойти ли ему со стариками. Вроде бы не злые они, да и нет с ними никого. Но потом решил, что уж очень они старые. Бог ты мой, до чего же они старые!
В толпе мальчишка приметил женщину, напомнившую ему кое-кого. На ней такой же платок и повязан так же. "А ты просто подойдешь и скажешь: пойду, мол, теперь с вами!" - решил он. Но тут же передумал: чересчур уж говорлива эта женщина и громко так разговаривает с крестьянами!..
Уже поздно, но городок как бы еще раз просыпается: подходит запоздавшая группа беженцев.
С высоких фур им кричат:
- Стойте, дальше не проедете!
В новой колонне одни женщины и дети. Ручные тележки, обвешанные узлами велосипеды. Во главе шагает старик. Высокий, худой. Спина сгорблена. На нем кошачья телогрейка, надетая поверх темно-зеленой куртки.
Закатное солнце окрасило все вокруг в желтый цвет.
Беженцы, уже устроившиеся на ночь, смотрят на старика. Кошачьи шкурки его телогрейки почти все черно-белые, но попадаются и тигровые и рыжие. Старик опускает палку на землю - лошади подаются назад.
- Эй ты, старый! - кричит кто-то у костра. - Говорят, русские в Циннелинкене?
- Раз говорят, стало быть, они там и есть.
- А вы что ж, сами тоже из Циннелинкена?
В ответ старик только качает головой.
Снова толпой овладевает тревога. И снова все взоры обращены на старика. Кто-то кричит:
- Как это он смеет утверждать, будто русские в Циннелинкене? Ни в жизнь им не дойти до Циннелинкена!
- Откуда ты взял, что они там?
Сначала старик не отвечает, но вдруг говорит:
- Солдат сказал.
- А сам-то он что ж, из Циннелинкена пришел?
Поднимается невообразимый шум. Никто никого не слушает. Разобрать ничего нельзя.
Старик пытается расчистить путь своим людям. Кто-то высказывает предположение, что, возможно, только русские танки через Циннелинкен прошли. Но старик, не обращая ни на кого внимания, продвигается все дальше и дальше. Некоторое время еще виднеется кошачья телогрейка.
- Эй вы, гасите, огонь!
- Господи помилуй! - причитает старушка. - Неужто и правда они уже в Циннелинкене?
Мальчишка снял с огня кружку. Долго еще смотрит, как мужики затаптывают угли. Потом выпил горячей воды.
Наступила уже глубокая ночь, когда, взяв чемодан, он снова тронулся в путь. Вот он шагает через городок, порой останавливается, ставит чемодан на землю, расспрашивает крестьян, хлопочущих у своих упряжек.
- Старик, говоришь? А-а-а, это ты про того, что в кошачьей телогрейке?
Не пройдя и двадцати шагов, мальчишка снова останавливается.
- Старик, говоришь? Прошли они тут.
Мальчишка благодарит, добавляет: "Спокойной ночи!"
- Чего-чего? Старик? Нет, не примечал.
- Да в телогрейке. Пестрой такой.
- Ты глухой, что ли? Не видел, говорю.
Мальчишка возвращается и снова расспрашивает. Но ему так никто и не может объяснить, куда направился небольшой обоз во главе со стариком в кошачьей телогрейке.
ГЛАВА ВТОРАЯ
5
На следующее утро, когда беженцы покидали городок, старый Комарек увидел мальчишку, стоявшего на обочине. Много народу в ту пору кочевало по дорогам, но почему-то на мальчишку он сразу обратил внимание. "Могу и ошибиться, - подумал Комарек, - но похоже, что он поджидает меня. Чего-то волнуется, а сейчас вроде бы обрадовался! Сапоги на нем солдатские. Рядом - тележка с колесиками от детской коляски, на ней - фанерный чемодан…"
