IV
Однажды Саша стояла у окна, прижавшись к стене так, чтобы с улицы ее не было видно, и подглядывала, как мальчишки играют в футбол.
Играли они впервые за долгое время, хотя раньше гоняли мяч почти каждый день. Невеселым настроением взрослых заражались и дети, поэтому уже не собирались во дворе ватаги для шумных игр. Регулярный обстрел немецкой артиллерией окраин города наложил отпечаток страха на лица всех. Но сегодня мальчишки все же организовали матч. Поводом к некоторому воодушевлению одесситов стало известие о том, что вчера - в ночь на 27 августа - полки кавалерийской дивизии генерала Петрова на юге оборонительной линии пошли в контратаку в тот момент, когда немцы уже готовились к наступлению. Конники, которые на самом деле в это время уже действовали без коней, как пехота, и лишь носили название - кавалерийские, нанесли неприятелю большие потери, захватили много орудий и других трофеев. Но главное, что выяснилось из захваченных документов, - сорвали наступление, запланированное на утро! В ознаменование этого события мальчишки с самого утра в пьяной радости носились по двору, пронзительными воплями вводя в смятение оставшихся редких стрижей.
Некоторым семьям из их двора посчастливилось уехать, поэтому команды футболистов поредели. Первая была в шесть человек с шепелявым коротышкой Вовкой в капитанах. Игроки в ней были слабые, больше орали, к тому же среди них был ненавистный Петька, который мяча хорошо вести не умел - только путался под ногами. В другой команде из пяти человек были ребята посильнее, и капитан у них был Колька - веселый светловолосый кучерявый мальчишка лет тринадцати, который никогда первым не начинал ссоры с ребятами Гольденштейн. И Сашка, конечно, болела за Колькину команду.
Границами ворот у ребят были нагроможденные кучами камни, вместо мяча - туго скрученный клубок тряпья. Наблюдая игру, Сашка со злорадным удовлетворением отметила, что Петьку несколько раз уронили, заставив хорошенько вываляться в пыли. Потом команде, в которой он играл, забили два гола. Первый - из-за трусости вратаря, который вдруг испугался мяча, летящего в его сторону, и вместо того, чтобы ловить его, загородился руками, защищаясь как от удара. А второй в тот момент, когда Петька, топтавшийся у своих ворот, побежал навстречу противнику, намереваясь отобрать у того мяч, но мяч пролетел у него межу ног и попал в ворота, под громкий хохот всех мальчишек.
Целую минуту все покатывались со смеху над Петькиной неуклюжестью, в то время как он, покраснев от злости, прыгал между ними и орал, что виноват в этом Володька, от которого он ждал паса, а тот соперника пропустил.
Сашка тоже, скрючившись у окна, захлебывалась от злорадного хохота. Она ненавидела Петьку страстно, особенно после кражи Валькиной рогатки, и теперь, когда был повод над ним посмеяться, она просто не могла остановиться: это надо же! Пропустить такой мяч, да еще между ног!
В это время из-за угла дома появилась Софья Львовна с сумкой в руках. Она, судя по всему, шла издалека, так как походка её была усталой, но Сашка заметила, что сейчас она ускорила шаги и спешит как можно быстрее и незаметнее пройти двор. Но тут ткань старой сумки, покачиваемой от ускорившихся шагов женщины, расползлась возле самой ручки. Сумка накренилась на один бок, и из появившейся дыры выпало несколько картофелин. Софья Львовна остановилась и неловко, точно неопытная наседка, пытающаяся удержать раскатывающиеся в разные стороны яйца, принялась ловить картофелины. Внимание мальчишек переключилось на нее. Неподалеку, как из воздуха, появилась Макаровна.
- Эй, немецкая прислужница! - начал чей-то мальчишеский голос.
Сашка съежилась у окна, полная жалости к двоюродной тетке.
- Надо было сумочку покрепче брать, а то, гляди-ка, картошечку растеряла! - насмешливо пропела Макаровна. - На какие это деньги купила, иль у дружков своих фашистских взяла?
Софья Львовна не отвечала и лишь торопливо собирала драгоценные картофелины. Но тут Петька, обрадованный случаю на ком-либо сорвать зло, подскочил к ней и с криком:
- Фашистка! - пнул сумку грязной босой ногой.
Картофелины покатились в разные стороны. Петька одну из них погнал к пустым воротам соперников, и под всеобщий хохот забил гол. Тут и другие мальчишки, кто понаглей, принялись выхватывать картофелины, напрасно Софья Львовна торопилась собрать их из-под босых ног. Всхлипывая, она пыталась загородить руками картошку, и вид у нее был нелепый и жалкий.
- Что плачешь-то? - злобно взвизгнула дворничиха, - небось, скоро немцы придут, они тебя и утешат и еще картошечки дадут!
А мальчишки скакали кругом и вопили:
- Немка!.. Немка! Фашистская прислужница!
Сашка, вдруг покачнувшись, схватилась рукой за подоконник - от накатившей ярости в глазах у нее потемнело, дышать стало трудно. Но едва вернулось дыхание, не помня себя, она, громко всхлипнув, помчалась через комнату, спотыкаясь о складки ковра и стараясь не заорать от злости. Она неслась сломя голову к входной двери, по пути едва не сбив с ног удивленного Вальку.
Чудом не пересчитав ступени на подъездной лестнице, она вылетела во двор. Впереди хороводом скакали мальчишки, вопя на разные голоса. Сашка подскочила к толпе. С невероятной, неизвестно откуда взявшейся силой, схватила ближайшего мальчишку за майку и развернула к себе. К ее безумной радости это оказался Петька. Размахнувшись и собрав всю свою ярость, она двинула ему в глаз. Петька упал на спину, стукнув при этом затылком в лоб стоявшего сзади мальчишку.
А потом Сашка молча бросилась в толпу. Не чувствуя посыпавшихся на нее ударов, она кусала, била кулаками, пинала, бодала головой, царапала, но казалось все мало, что она никак не попадает в цель, потому что по-прежнему были вокруг босые ноги, руки, грязные майки и штаны. Изредка совсем близко мелькало среди всего этого искаженное лицо Софьи Львовны, которая, рыдая, что-то кричала и о чем-то просила. Сашка чувствовала, что ее тянут за рубашку, но, упираясь, продолжала молотить направо и налево…
Но вдруг всеобщий гам умолк и мальчишки отступили. Сашка подняла голову - оказывается, за рубашку ее тащила Софья Львовна, и теперь крепко прижала племянницу к себе. Сашка не могла понять, почему кончилась драка. И тут увидела, что к ним бежит бледная мама, за ней, сверкая стеклами очков, хрупкий Костик с палкой в руке, потом Валька и Нора.
Мама ахнула, подбежав, и прижала к себе дочь. Сашка чувствовала, что из носа у нее течет кровь, пачкая мамино платье. Ее почему-то сейчас больше волновало это мамино платье, чем вся драка, и она пыталась отстранить лицо. Но мама прижимала ее крепко и трясущейся рукой гладила по голове. Потом подняла голову и обвела странно потемневшим взглядом толпу мальчишек с Макаровной, и Сашка увидела, что они испугались этого взгляда.
Мама открыла было рот, чтобы что-то сказать, но губы вдруг искривились улыбкой. Она отвернулась, подхватила Сашку на руки и понесла к дому. За ней остальные - растрепанная, вся в слезах Софья Львовна, Валька с Костиком, тащившие остатки сумки с уцелевшей картошкой, и Нора, подбиравшая картофелины, встречавшиеся по пути.
Когда они были уже у подъезда, раздался пронзительный голос дворничихи, вопившей что-то обидное. Мальчишки, топтавшиеся рядом с ней, почему-то молчали.
V
Самое неприятное после этого происшествия было то, что всю вину за него взяла на себя конечно же Софья Львовна. Сначала она долго плакала над Сашкой, смазывая ее ушибы и царапины. Потом немного, скорее для виду, поругала ее, а после принялась ругать себя и уже не могла остановиться: и что она неуклюжая старая баба, которая ребенка чуть калекой не сделала, и могла бы она взять сумку покрепче - мало их что ли в доме… Никаких утешений она не желала слушать и плакала почти весь остаток дня. Сашка даже пожалела, что все так случилось, хотя поначалу считала, что сделала правильно, жаль было только, что она не смогла отлупить мальчишек ужасно, как если бы она была Гераклом, подвиги которого как раз читала.
Мама Сашку не ругала, даже наоборот - посадив ее на колени и обняв, долго укачивала, гладя по голове, утешая, что скоро все это кончится, они уедут из этого города, от этих людей и заживут счастливо. Потом мама строго-настрого запретила всем детям выходить на улицу. Это никого не огорчило.
Братья жалели ее, особенно Валька - он весь вечер не отходил от нее. Нора, когда мама и Софья Львовна вышли, обозвала Сашку дурой, но потом почему-то принялась читать ей вслух мифы Древней Греции, чего раньше от нее Сашка допроситься не могла.
А через день стало известно, что войска противника перешли в наступление. С утра слышался гул взрывов, и лишь к вечеру прошли слухи, что наши, неся огромные потери, сдержали врага. Отныне каждый день напоминал предыдущий несмолкающим гулом канонады.
Сашкины синяки постепенно проходили, и она по-прежнему частенько наблюдала из-за оконной занавески за мальчишками. Большой радостью для нее стало то, что Петька больше недели после потасовки разгуливал по двору со здоровенным фингалом под левым глазом. У самой Сашки был точно такой же, только под правым, но мальчишки же этого не видели!
Нора взялась каждый вечер читать вслух в большой комнате, но почему-то стало казаться, что чтение вслух уже не так увлекательно, как раньше. Настроение у всех было унылое. Валька говорил, что оно у них "хандрозное" - от слова "хандра".
Дядя Гриша все не приезжал, и лица мамы и Софьи Львовны с каждым днем становились более напряженными. Все знали, что фашисты были совсем близко. Заняв позицию в районе Сухого лимана, они принялись регулярно бомбить город из пушек. Нередкими стали и налеты авиации. Вскоре всё семейство Гольденштейн уже привыкло, каждый схватив свой чемоданчик, в любое время дня и ночи бежать в бомбоубежище и подолгу сидеть там среди множества молчаливых, встревоженных людей, прислушиваясь к эху взрывов, сотрясающих землю. Надежда на то, что удастся уехать в Москву, угасала. Дядя Гриша не приедет. Теперь они знали это точно.
В городе с каждым днем становилось все больше руин. По ночам было светло, как днем, - повсюду полыхали пожары. Их дому пока везло - фашистские бомбы его миловали. Усталость и какое-то угрюмое отупение овладевало людьми, но эти чувства не могли задавить все нарастающий страх.
В конце сентября прошел слух о готовящемся контрнаступлении. Поводом к этому стало успешное испытание нового секретного оружия на южной линии обороны. Рассказывали, что огненные ракеты доставленных под надежной охраной и в строжайшей тайне "Катюш" так точно накрыли наступавшие части противника, что никогда еще его наступление не было таким коротким, а бегство таким стремительным.
В первых числах октября все с затаенной надеждой ждали начала готовящегося нашими частями контрудара, который, по слухам, должен был нанести противнику решающее поражение. Но измученные защитники Одессы еще не знали, что 1 октября в город прибыл вице-адмирал Гордей Левченко. Привезенные им сведения о положении дел на других фронтах, а также приказ Ставки кардинально изменили планы командования, в один миг лишив всех, кому была дорога Одесса, всякой надежды.
VI
Дни проходили за днями, а надежда на контрудар не оправдывалась. Ночные бомбежки вымотали и без того обессилевших от недоедания и тяжелого труда по возведению оборонительных сооружений людей. Гольденштейны не были исключением - всеми членами семьи овладело тихое отчаяние. Сашке было особенно жалко Софью Львовну, которая ко всем бедам так боялась взрывов, что рыдала все время, пока длились бомбежки.
Вообще Сашка заметила, что чувство жалости стало гораздо чаще возникать в ее душе. Ей было невероятно жалко маму, уставшую, старающуюся вселить в них надежду. Именно теперь Сашка почувствовала, как сильно ее любит. С болезненной остротой она чувствовала, как сильно любит Софью Львовну, и Вальку с Костиком, и строгую Нору. При этом Сашке почему-то было всех их невероятно жалко, так жалко, что от жалости к ним, иногда просыпаясь по ночам, она начинала тихо плакать.
Утешиться Сашка могла, разглядывая папины фотографии. Она знала, что он был сильный, жизнерадостный, честный и смелый. Сашка считала, что и ей нужно быть такой, чтобы поддержать своих родных. И она старалась быть сильной. Вскоре коробка с фотографиями заняла место под подушкой. Только и успевала Сашка во время налетов, схватить стоявший рядом с кроватью чемоданчик, торопливо нащупать под подушкой коробку из-под печенья и, зажав ее подмышкой, на слабых ногах бежать в прихожую, где хлопотали, собирая их, мама и Софья Львовна.
Но Сашка не только очень ослабела физически - ее утомленный от голода и недостатка сна разум уже не мог сосредоточиться на самых простых вещах. Во время ночных налетов, в спешке собираясь в бомбоубежище, она путала одежду, иногда принимаясь второпях натягивать на себя чулки Норы, или же надевала ботинки не на ту ногу. Однажды она опомнилась в тот момент, когда, уже натянув кофту поверх ночной рубашки, принялась заправлять широкий подол с оборками в штаны, при этом смутно осознавая, что делает что-то не то. Впрочем, Валька с Костиком в этом отношении от нее не отставали. Нередко уже в бомбоубежище Сашка замечала, что младший брат сидит, клюя носом, в свитере, надетом задом наперед, а у Костика, уснувшего на своем чемодане, пуговицы на рубашке застегнуты наперекосяк, кепку же он вообще забыл.
Впрочем, всем уже было глубоко безразлично, что на них надето и как. Все смертельно устали. Иногда, когда ночью раздавался вой сирены, Сашка мечтала только об одном - пусть ее оставят лежать в постели, она никуда не хочет идти! Ей уже не страшно, что в дом может попасть бомба. Пускай попадает, только бы ее оставили в покое! Она будет лежать, уткнувшись в подушку, и ждать окончания бомбежки или смерти.
Но ее не оставляли в покое. Безжалостная Нора стаскивала ее с кровати и принималась натягивать на нее одежду, несмотря на то, что Сашка от усталости просто-напросто начинала реветь в голос. Продолжая реветь, она хватала ненавистный чемоданчик, который, оттягивая руку, нещадно бил ее по ногам, потом изрядно помятую коробку из-под печенья с папиными фотографиями…
Странно, но хотя никто не напоминал ей об этом, она никогда не забывала эту свою коробку. Как бы она ни спешила, как бы ни была утомлена, она всегда вспоминала, что нужно взять свое главное сокровище - папины фотографии. Бывало, вспоминала уже в прихожей, прямо перед входной дверью. Тогда она бросала чемоданчик и бежала в комнату, не слушая хором раздавшихся вслед криков, хотя знала, что теперь, пока они будут в бомбоубежище, ее будут ругать все по очереди.
Но, в конце концов, усталость взяла свое, и случилось так, что Сашка вспомнила про коробочку, когда они уже спускались по подъездной лестнице.
Осознав это, она пришла в отчаяние. Уговаривать маму вернуться было бесполезно. Просить, чтобы подождали, а самой сбегать - тоже не разрешат. Однако оставить фотографии Сашка просто не могла! В небе уже раздавался отдаленный гул самолетов, где-то вдали громыхнуло. Решение пришло внезапно: Сашка идет последней, где лежит ключ от входной двери - она знает. Здесь, на темной лестнице, никто и не заметит, что она отстала, - Сашка сбегает за фотографиями и также незаметно вернется.
Раздумывать было некогда. Сашка, шедшая вслед за Валей, осторожно поставила чемоданчик на ступеньку. Им идти еще два с половиной этажа вниз, а ей - полтора наверх. Она успеет.
На цыпочках она помчалась по ступенькам. Уже после нескольких шагов в голове ее ужасно застучало, ноги затряслись и стали подгибаться. Сашка вцепилась в перила, помогая себе подниматься руками. "Быстрей! Быстрей!" - стучало у нее в голове.
Когда она, наконец, добралась до двери, сил у нее уже не осталось никаких, сердце судорожно скакало где-то в горле. Пытаясь отдышаться, трясущимися руками Сашка шарила по пыльному закоулку сбоку двери и никак не могла ухватить ключ. Наконец он оказался у нее в руке. Сашка уже вставила его в замочную скважину, как вдруг услышала:
- Саша!..
Мамин голос, эхом разлетевшийся по подъезду, был испуган. И снова, уже с отчаянием:
- Саша!
Сашка чуть не разрыдалась. Уже раскрывая дверь, она изо всех сил крикнула:
- Я сейчас, мам! - и вбежала в прихожую.
Отчаяние придало ей сил. Спотыкаясь о разбросанные вещи, она помчалась по длинному коридору к своей комнате, распахнула дверь, бросилась к кровати.
- Я сейчас, я быстро, - задыхаясь, шептала она, - мам, я сейчас…
Нащупав коробку, она бросилась назад, слыша, что рев самолетов раздается над самой головой. Тонко завыла бомба, раздался грохот совсем рядом, от которого пол закачался под ногами. Сашка вцепилась в притолоку, в недоумении прислушиваясь к нарастающему вою другой бомбы. "Как будто сейчас попадет в наш дом, - промелькнуло в голове. - Но ведь этого не случится…"
Раздался страшный грохот, от которого все вокруг содрогнулось и стало рушиться. Неведомая страшная сила легко подхватила Сашку и с размаху швырнула в стену. Последнее, что она успела увидеть в слабых предрассветных сумерках, это большой, в тяжелой золоченой раме портрет Наполеона в полный рост, висевший в спальне над маминой кроватью. Сорванный со стены той же неведомой силой, он в клубах пыли и осколков летел по комнате, чтобы, ударившись о стену, разлететься на куски, как все вокруг.
VII
Сашка очнулась, когда было уже почти светло. Едва пошевелившись, она почувствовала невероятно острую боль в голове. Сашка замерла, зажмурилась и не могла удержаться от стона. Медленно и осторожно она подняла руку к затылку - пальцы сразу нащупали огромную шишку, которая уместилась во всей ее пятерне. Некоторое время она сидела с закрытыми глазами, надеясь, что боль станет слабее. Но голова болела сильно, упорно, словно собиралась болеть так всю оставшуюся Сашкину жизнь.
Держась за стену, она, наконец, медленно поднялась. В рассеянности отряхивая свой матросский костюмчик, Сашка огляделась. На полу, среди осколков стекла, пластов штукатурки валялись сломанные стулья, растрепанные книги, сорванная с потолка и разбившаяся вдребезги люстра, гардины, ковровые дорожки, собравшиеся волнами, одежда, подушки…
Сашка медленно шла, перешагивая через предметы, обходя перевернутую, поломанную мебель, и с трудом узнавала их квартиру. Заметив на полу папины фотографии, она присела на корточки и стала их собирать. "А где же остальные? - подумала она и тут же вспомнила, - они в подъезде". Пошатываясь от слабости и боли, она направилась по коридору к входной двери.
Голова кружилась, Сашку поташнивало, но как бы ей ни было плохо, она с удивлением отметила, что впереди, там, где всегда полутемная прихожая, почему-то светло. Не переставая удивляться, она продолжала идти и вдруг остановилась. Дальше идти было некуда.
Сашка не добралась до входной двери, она не добралась даже до прихожей - ее попросту не было, как не было лестницы, ведущей вниз, к подъезду, как не было полдома. Сашка стояла на краю пропасти, под которой грудами громоздились руины.
Все мысли исчезли из больной Сашкиной головы, осталась лишь одна: "Где они?" Сашка стояла и смотрела вниз, в страшной муке напрягая мозг, чтобы найти ответ на этот вопрос.