- Ой, не будь занудой! - Она прикрепила листок обратно, воткнув гвоздь в старое отверстие. - Впрочем, я придержу этот вариант, пока не придумаю кое-что получше.
Я схватила ее за руку.
- Только тронь ее письма еще раз, и я…
Она стряхнула мою руку.
- И ты что? Скажешь ей, что знаешь, что ее письма - фальшивка? Хотела бы я посмотреть на это!
- Я скажу Декану - вот что! Я скажу Декану, что ты вскрыла письмо Габриэллы.
- Вот как? Ты тоже в него заглянула!
- Но это ты мне его вручила!
- Я? Мое слово против твоего, сладкая булочка.
- Сс…
- А будешь трепаться, весь кампус узнает о поддельных письмах Габриэллы. Подумай над этим, - и она ушла.
Я была столь тиха на пути домой, что Папочка спросил:
- Неприятности, Падди? Завалила тесты?
Я заверила его в обратном - мой академический статус был вполне удовлетворителен.
- Тогда почему траур?
Прежде чем я ответила, Папочка предупредил меня, что согласно Первому Закону Джунглей у профессорского детеныша нет автоматического доступа к профессорско-преподавательскому составу.
- Но, Папочка, ты же - профессор!
- Студенческий материал, да? Лучше попотей над ним самостоятельно. Удачи!
Маме я тоже ничего не сказала, потому что с Мамой свободный разговор невозможен даже чисто теоретически. Я ничего не сделала, и только молча переживала. Бедная Габриэлла! На следующее утро она сняла свое "письмо" с доски объявлений, и при этом выглядела радостной - а мне хотелось плакать. А когда я увидела ухмылку на лице Джорджии Ламмерс, я почувствовала в себе неодолимое стремление к убийству с нанесением тяжких увечий. Следующее "письмо" пришло в пятницу, и мне хотелось крикнуть ей, чтобы она не трогала его. Но я не смела. Все это походило на бомбу замедленного действия - наблюдать жалкое притворство Габриэллы и знать, что Джорджия собирается его разрушить, как только придумает что-нибудь достаточно мерзкое.
Я посетила офис Регистратора в понедельник, не для того чтобы повстречаться с Джорджией - хотя я и не могла избежать ее - а потому что я - репортер от первокурсников для нашего "Глашатая". Одна из моих обязанностей - вести колонку "С днем рождения". Я просматривала файлы, отмечая даты от этой пятницы до следующего четверга. Имя Габриэллы обнаружилось в пятницу, и я решила послать ей поздравительную открытку через доску объявлений, пусть хоть на этот раз она получит настоящее письмо. Следующей я внесла в список имя Бан (Булочки) Петерсон. Ее день рождения совпадал с днем рождения Габриэллы. Булочка - президент Студенческого Совета, капитан команды болельщиц и почетный капитан футбольной команды. По-моему, с ее стороны просто позорно захапать себе еще и день рождения Габриэллы. Я решила, что Габриэлла получит настоящую хорошую открытку.
Когда я закончила, Джорджия схватила мой список и спросила:
- Ну, и кто у нас состарился?
Я ответила:
- Ты, - и забрала список обратно.
Она сказала:
- Не становись слишком большой для своей круглой шапочки, первокурсница! - а потом спросила - Идешь на вечеринку Бан Петерсон? - и тут же добавила, - Ох, я и забыла - она же только для старшекурсников.
Я посмотрела ей прямо в глаза:
- Двойной коктейль против обсосанного леденца, что ты тоже не идешь!
Она не ответила, и я с достоинством удалилась.
Я была страшно загружена на этой неделе. Младший растянул себе руку, Мама отбыла на два дня, и дом держался на мне, кот подцепил паразитов, а я печатала курсовую для Клиффа. Я не вспоминала о Габриэлле до самого пятничного вечера, пока не остановилась у доски на случай, если появится письмо от Клиффа. Такового не оказалось, но зато было еще одно из писем Габриэллы, в конверте с ее напечатанным именем. И я вдруг с ужасом осознала, что забыла ее поздравительную открытку.
Я размышляла над тем, стоит ли надписать другую, чтобы она получила ее в понедельник, когда услышала: "пссст!" Это была Джорджия Ламмерс. Она жестами показала, чтобы я прошла в офис. Мной овладело любопытство. Я подошла, и она утянула меня внутрь. Во внешнем офисе кроме нас никого не было.
- Спрячься, - прошептала она. - Если она кого-то увидит, то пройдет мимо. Она вот-вот должна быть. Уже пять часов.
Я отстранилась от нее.
- Кто?
- Габриэлла, конечно. Заткнись!
- Ха? - сказала я. - Она там уже была. Ее "письмо" к понедельнику уже висит.
- Много ты знаешь! Тише! - она втиснула меня в угол, затем выглянула наружу.
- Прекрати толкаться! - сказала я и тоже выглянула.
Габриэлла прикрепляла что-то к доске, стоя к нам спиной. Она увидела конверт со своим именем, сняла его, и поспешно ушла.
Я повернулась к Джорджии.
- Если ты напроказила с одним из ее писем, то я пойду к Декану.
- Ну так вперед - посмотрим, далеко ли ты уйдешь.
-Ты прикасалась к тому письму?
- Разумеется, прикасалась - это я его написала. И что в этом плохого?
Тут она меня сделала: любой имеет право послать письмо кому угодно.
- Хорошо, что ты написала?
- Какое твое дело? Впрочем, - продолжила она, - я скажу тебе. Это слишком хорошо, чтобы ни с кем не поделиться.
Она покопалась в своем кошельке и достала из него бумагу. Это был машинописный черновик, полный пометок и исправлений. Вот что там было написано:
Дорогая Габриэлла,
Сегодня - день рождения Бан Петерсон - и мы устраиваем для нее самую прекрасную вечеринку, какую эта школа когда-либо видела. Мы хотели бы пригласить каждого, но мы не можем - и Вы были выбраны как одна из девочек, представляющих младшие курсы. Мы собираемся группами, а потом встречаемся все вместе. Ваша группа встречается в семь часов в "Закусочной". Наденьте ваш лучший прикид - и смотрите, никому ни слова!
Комитет
- Это - мерзкая шутка, - сказала я, - пригласить ее на вечеринку другой девочки в ее собственный день рождения. Ты знала, что это ее день рождения!
- И что с того?
- Это низко - впрочем, как и ты сама. Как ты заставила их пригласить ее? Ты же не в комитете?
Она молча смотрела на меня, потом принялась ржать.
- А ее никуда и не приглашали!
- Ха? Ты хочешь сказать, что нет никакой вечеринки? Но ведь…
- О, я уверена, что вечеринка для Бан Петерсон состоится. Но этого огрызка там не будет. В этом-то вся шутка.
Тут до меня наконец-то дошло. Габриэлла пошла бы в "Закусочную" и ждала бы… ждала… ждала… - в то время как вечеринка, на которую, как она думала, приглашена, продолжалась бы без нее.
- По-твоему это забавно? - спросила я.
- Это - только начало, - ответило существо по имени Ламмерс. - Приблизительно в восемь тридцать, когда она начнет задаваться вопросом "Что случилось?", посыльный принесет ей другое письмо. Это будет чистый лист бумаги, точно такой же, как те, которые она посылает себе сама - и тут-то она все поймет. - Она захихикала и облизнула губы, - Маленькая фальшивка получит по заслугам.
Я двинулась на нее, но Джорджия спряталась за стойкой.
- Тебе нельзя здесь находиться! - завизжала она.
Я остановилась.
- Рано или поздно ты отсюда выйдешь. И тогда мы найдем Габриэллу и ты скажешь ей правду - всю, полностью!
- Скажи ей сама! - огрызнулась она. Подошли двое парней, из внутреннего офиса вышел Регистратор, и Джорджия тут же приобрела официальный вид. Я ушла.
Клифф поджидал меня возле "H-L", и я никогда не была так рада видеть его.
- Хорошо, - сказал Клифф некоторое время спустя, - позвони ей. Скажи ей, что ее поимели и пусть она не ходит в "Закусочную".
- Но, Клифф, я так не могу! Это было бы почти столь же жестоко, как то, что планировала Джорджия. Слушай! А ты не можешь сделать так, чтобы кто-то пригласил ее на вечеринку Петерсон?
Клифф, наморщил лоб.
- Я не вижу, каким образом мог бы сделать это.
- Клифф, ты должен!
- Падди, сегодня ведь и день рождения Габриэллы, правильно?
- Да, да - вот почему все это очень важно…
- Тебе не нужно пристраивать ее на вечеринку Бан Петерсон. Вот что мы сделаем: устроим для нее собственную вечеринку. Просто-напросто.
Я с обожанием смотрела на него, не забыв открыть от удивления рот.
- Клифф, ты - гений.
- Нет, - сказал он скромно, - просто очень интеллектуальный и с сердцем из чистого золота. Пора действовать, цыпа.
Сначала я позвонила Маме. Она сказала:
- Сегодня вечером, Морин? Я люблю развлекать твоих друзей, но…
Я прервала ее, быстро описав положение вещей. После чего она сказала:
- Я проверю морозильную камеру. А "Соммерс", наверное, все еще открыт. Что насчет ножек индейки и тостов с грибами?
- И мороженое, - добавила я. - Вечеринки по случаю дня рождения обычно нуждаются в мороженом.
- Но торт? У меня нет времени его приготовить.
- Мм… у нас будет торт.
Когда я вешала трубку, Клифф вышел из соседней кабинки.
- Я заполучил "Downbeat Campus Combo", - объявил он.
-О, Клифф - оркестр!
- Если так можно называть этих беженцев из музыкального автомата.
- Но как мы заплатим за это?
- Не спрашивай - для них это отличный промоушен. Они набивались на вечеринку Петерсон, но не прошли. Так что они поступают благоразумно. Но я не преуспел с гостями, детка.
- Ты звонил к себе?
- Да. У многих парней совсем другие планы на вечер.
- Позвони снова и скажи этим лоботрясам, что они никогда больше не съедят ни одного "дагвуда" в моем доме, если они не будут там, вовремя, и каждый с подарком. Никакие оправдания не принимаются.
- Но это объявление тотальной войны!
- Так точно, сэр!
Мы пошли в магазинчик Хелен Хант "Вкусное Печенье".
Мистер Хелен Хант уже закрывался, но впустил нас. Нет, мисс, никаких тортов ко дню рождения… нет, пекарь придет только завтра в четыре утра - мне очень жаль… И тут я обнаружила трехэтажный свадебный торт.
- Это - образец?
- Откровенно говоря, это - накладка. Моя жена и я дважды обработали один и тот же заказ.
- И он у вас застрял?
- О, мы всегда можем неожиданно получить заказ на свадебный торт…
- Восемь долларов, - сказала я.
Он посмотрел на торт.
- Десять долларов, - сказал он и добавил: - Наличными.
Я посмотрела на Клиффа. Клифф посмотрел на меня. Я открыла мой кошелек, а он вынул свой бумажник. У нас было шесть пятьдесят семь. Мистер Хелен Хант разглядывал потолок. Клифф вздохнул, открепил свой символ братства от моей блузки и протянул его хозяину. Мистер Хелен Хант без слов бросил его в кассовый аппарат.
Он удалил с торта фигурки новобрачных, воткнул свечи на каждом ряду, затем принес кремовый рожок.
- Каким будет имя?
- Габриэлла, - ответила я. - Нет, сделайте "Гэбби": G, A, двойное B, Y.
Я позвонила Мадам О’Тул прямо оттуда. Мадам укладывает волосы половине девочек в кампусе. Она жила рядом со своим салоном красоты и согласилась поработать сверхурочно. Она ждала нас в семь пятнадцать. Клифф быстро домчал меня до дому и высадил у дверей в шесть десять. Младший натягивал поперек парадного въезда гирлянды от рождественской елки, а Папочка передвигал мебель. Мама носилась туда-сюда со свистом, как беспокойный торнадо. Я поцеловала Папочку, а Мама не могла замереть ни на секунду.
Я сделала три звонка пока ванная наполнялась водой, затем окунулась, нарисовала себе лицо, и поместила себя в мое фирменное почти-без-бретелек. Без пяти семь просигналил Клифф. Он выглядел слегка разбухшим в своем тесноватом смокинге, зато принес два букета гардений, один для меня, а другой для Габриэллы. В отличном настроении мы покатили в "Закусочную".
Мы добрались туда в семь пятнадцать. Я заглянула внутрь и увидела Габриэллу за дальним столиком, она нянчила полупустую бутылку колы и выглядела несчастной. Она была в длинном платье, которое выглядело само по себе неплохо, но она попыталась накраситься - совершенно не умея этого делать. Ее помада размазалась, лежала криво, и была неправильного оттенка, кроме того, она сотворила жуткие вещи с помощью румян и пудры. Под всем этим скрывался маленький испуганный птенчик.
Я вошла.
- Привет, Гэбби.
Она пробовала улыбнуться.
- О, привет, Морин.
- Готова идти? Мы из комитета.
- Мм… Я не знаю. Я себя нехорошо чувствую. Наверное, мне лучше вернуться домой.
- Ерунда! Пошли - мы опаздываем.
Мы подхватили ее с обеих сторон и потащили в машину Клиффа (специальная, с открытым верхом).
- Где будет вечеринка? - нервно спросила Габриэлла.
- Не будь так любопытна. Это же вечеринка-сюрприз.
Так оно и было на самом деле.
Клифф доставил нас к Мадам О’Тул прежде, чем она смогла задать еще вопросы. Габриэлла выглядела озадаченной, но ее желание сопротивляться уже прошло. Когда мы вошли внутрь, я сказала Мадам О’Тул:
- У вас есть семнадцать минут.
Мадам осмотрела ее, как гончар оглядывает груду влажной глины.
- Два часа - вот то, в чем я нуждаюсь.
- Двадцать минут, - уступила я. - Вы можете сделать это?
По телефону я ей сказала, что она должна будет буквально сотворить Клеопатру, полностью с нуля, начиная с почтового индекса.
Она поджала губы и снова осмотрела нашу овечку.
- Посмотрим. Подойди ко мне, дитя.
Габриэлла выглядела ошеломленной.
- Но Морин…
- Тише, - сказала я твердо. - В точности выполняй все, что скажет тебе Мадам.
Мадам увела ее. Пока мы ждали, Клифф позвонил к себе и в общежитие старшекурсников и расшевелил еще пятерых мужчин и две парочки. Прошло почти тридцать минут, прежде чем они появились вновь - и я чуть не упала в обморок.
Мадам попусту тратила здесь свое время - она была рождена для двора Луи Куинз.
И Габриэлла - также.
Сначала я подумала, что на ней нет никакой косметики. Потом я увидела, что она есть, но нанесена так умело, что вы бы подумали, что она с ней родилась. Ее глаза стали в восемь раз больше, чем были полчаса назад, и походили на озера, полные затаенной печали - как у женщины, которая повидала в жизни многое. Ее волосы все еще торчали назад, но Мадам это подправила: то, что раньше было неопрятным пучком волос, теперь стало чем-то вроде шиньона - слова вроде "пучок" или "узел" теперь к ним никак не подходили. Ее скулы тоже стали выше. И Мадам сделала кое-что с ее платьем - оно стало более облегающим и даже более декольтированным. Букет примостился высоко на ее плече и цвет ее кожи плавно переходил в цвет его лепестков.
Вместо бус она теперь носила единственную нитку жемчуга, покоящуюся именно там, где жемчуг любит отдыхать. Это, должно быть, было личной собственностью Мадам. Жемчужины выглядели натуральными.
Клифф, как рыба, начал хватать ртом воздух, так что мне пришлось потыкать его в ребра, и напомнить, чтобы он ни к чему не вздумал прикасаться. Габриэлла робко улыбнулась.
- Я нормально выгляжу?
Я сказала:
- Сестра, Коновер пристрелит Пауэрса чтобы заполучить твой контракт. Мадам, вы великолепны! Пойдемте, ребята. Мы опаздываем.
Невозможно разговаривать, когда Клифф ведет машину, и это было хорошо. Мы добрались до дому в восемь двадцать. Наш квартал был забит машинами, а наш дом стоял весь в разноцветных огнях. Младший был на страже, он тут же нырнул внутрь дома.
Клифф взял наши пальто, я подтолкнула Габриэллу и сказала:
- Заходи.
Когда она появилась в гостиной, мальчики из "Downbeat" врубились, и все хором запели:
С днем рождения, дорогая Гэбби!
С днем рождения тебя!
А затем я почти пожалела об этом, поскольку бедный ребенок уткнулся в ладошки и зарыдал.
И я - следом за ней. Все принялись смеяться, говорить, кричать, и "Downbeat Combo" врубили танцевальную мелодию, не слишком хорошую, но надежную, и я поняла, что вечеринка удалась. Мама и я незаметно утащили Гэбби наверх, я подкрасилась, а Мама слегка встряхнула Гэбби и сказала ей, чтобы та прекращала реветь. Гэбби остановились, и Мама проделала прекрасную работу, исправив весь нанесенный слезами ущерб. Я не узнала собственную мамину тушь, впрочем, я все время узнаю что-то новое о Маме.
Итак, мы возвратились вниз. Объявился Клифф со странным мужчиной и сказал:
Mademoiselle Lamont, permettez-moi de vous presenter M’sieur Jean Allard.
Это было намного больше его словарного запаса по-французски, насколько мне было известно.
Жан Оллард был студентом по обмену, его привел один из парней. Он был смугл и строен, и он закрепил себя за Гэбби - его английский язык страдал пробелами, а здесь была женщина, которая говорила на его языке… все это, ну и, конечно же, ручная работа Мадам О’Тул. У него обнаружились конкуренты: большинство свободных кавалеров, казалось, хотели быть рядом с Гэбби нового образца.
Я облегченно вздохнула и ускользнула на кухню, внезапно почувствовав, что я пропустила обед, сущее бедствие для одного из моих метаболизмов. Там был Папочка в переднике: он дал мне ножку индейки. Я съела ее и несколько других пустячков, которые не помещались на блюдо.
После чего я возвратилась и танцевала с Клиффом и некоторыми из кавалеров, которых оттеснили от Гэбби. Когда оркестр взял десятиминутный тайм-аут, оказалось, что Джонни Оллард умеет играть на фортепьяно, они с Гэбби пели французские песенки - того сорта, что кажутся шаловливыми - но, вероятно, совершенно невинными. Потом мы все спели "Alouette", быстрее, чем я могла.
Гэбби обрела репутацию женщины мира. Я услышала, как один экс-бойскаут спросил:
- Вы действительно видели Folies Bergere?
Гэбби выглядела озадаченной и ответила:
- Почему нет?
Он сказал:
- Ну и дела! - в то время как его брови теснили его скальп.
Наконец мы вынесли именинный торт, и все снова пели "С днем рождения", и Маме пришлось во второй раз восстанавливать Гэбби лицо. Но к этому времени Гэбби, возможно, его вымыла, и это не имело значения.
Профессор Ламонт прибыл в тот момент, когда мы прикончили мороженое и торт - это было Папочкиных рук дело. Он поговорил с Жаном Оллардом по-французски, потом я услышала, как Жан, на школьном английском, попросил у него разрешения позвонить его дочери. Доктор Ламонт согласился - таким же неестественным способом.
Я удивилась - Клифф никогда не спрашивал моего Папочку. Он просто начал обедать в нашем доме, вот и все.
Около полуночи Доктор Ламонт отвел свою дочь, доверху груженную добычей, домой. В последнюю минуту я не забыла сбегать наверх за новой парой нейлоновых чулок, которые Гэбби не подходили, но она могла их обменять. Поэтому Гэбби снова плакала, цеплялась за меня и путалась в двух языках, и я тоже немного всплакнула. Наконец все разъехались, а Клифф, Папочка и я прибрались, или что-то вроде того. Когда я добралась до своей кровати, я свалилась в нее и умерла.