И еще он думал, что нужно сделать, чтобы на чердак попадали безо всяких сложностей - но только когда сам Марк будет на чердаке, чтобы никого не пропустить. Еще лучше, если приходящие будут сразу приносить лошадей в подарок. Марк с этими его обсуждениями получался слегка коррумпированным. Я сказала ему это, и он улыбнулся - довольный слон, да и только. У Марка два передних зуба были разными: один только-только вылезал, а другой - такой вполне себе зуб-подросток. И вот поэтому Марк улыбался ну просто замечательно. И я это успевала отмечать. Но, стыд мне и позор, интереснее мне было, кто там находится сзади!
Я попыталась, как и прежде, отойти в сторону, но так можно наблюдать разве что за собой. А увидеть того, кого не знаешь… Марк все говорил, а я кивала, а потом уложила голову на плечо, чтобы невзначай так повернуться… Мол, что за муха меня кусает за спину? Для достоверности я даже провела по плечу рукой. Правда, ничего я так и не увидела - боялась смотреть долго. А потом, чтобы мои махинации остались незамеченными, почесала соленый нос, глянула в другую сторону…
В общем, я, видимо, прилично извертелась. Потому что Марк спросил:
- Ты, Динка, слушаешь вообще?
Я резко повернулась к Марку:
- А?! Да, конечно, слушаю!
Марк скис, поднялся, отряхнул с ног песок.
- Я искупаюсь, - кисло сказал он и, не дожидаясь моего ответа, побежал к морю.
Меня, взрослого в принципе человека, почему-то царапнула обида. Мог бы и позвать… И с одной стороны была обида, а с другой, с другой… С другой стороны… В общем, я повернулась к той, другой стороне, и стала смотреть ему в спину. Спина как спина. Но симпатичная. Я заметила, как он склонил голову на бок, незаметно так повернулся, как будто у него на спине муха… Смахнул невидимую муху рукой… Мне было бы смешно, если бы меня так не обжигало изнутри.
Глупо до невозможности.
Неконтролируемо до одурения.
Влюбленность - штука такая: вот голова была, а теперь ее нету. Был человек умным и разносторонним, а теперь - единонаправленный дурак. Нечасто - самокритичный.
А этот парень теперь сидел один: наверное, его родители (вроде бы он разговаривал с родителями) тоже ушли купаться.
Но не успел убежать Марк, как вернулись мои папа с мамой. Теперь их я слушала спиной. И, не скрываясь, буравила взглядом спину незнакомца. Папа и мама, как всегда, спорили.
- Никакая не холодная, - сказал, усаживаясь на коврик, папа. Стряхнул руки, и я поежилась от холодных капель.
- Х-х-х-холод-д-д-ная, - спорила мама.
- Ну какая там холодная? - возмущался папа. - У нас из-под крана и то холоднее.
- Х-х-холод-д-дная, но мор-р-рская… - тряслась от холода мама. - М-мор-р-рская - это хор-р-рошо…
- Кто ж спорит, - примирительно сказал папа.
- Вот-вот…
Ну все, спор закончен. Редкость, но бывает. Сейчас папе станет скучно и он переключится на меня.
- А ты чего отвернулась? - спросил меня папа.
- Море смотрю, - не отрываясь, сказала я.
- Море немного не там, - протестовал папа.
- Какая разница, - сказала я таким тоном, чтобы стало ясно - не мешайте, очень занята, решаются вопросы мировой важности.
Мне даже некогда смотреть на себя со стороны. Я и так знаю, что глупо выгляжу. Иногда можно так выглядеть. Родные, любимые люди! Дайте посмотреть в спину незнакомому парню, больше ни о чем вас не прошу! Я досмотрю, он уйдет, несколько дней я промучаюсь и снова стану более-менее нормальным человеком…
- А Марк где? - не унимался папа.
- Купается, - ответила я.
И тут в разговор вступила мама.
- Понимаешь, что произошло, - сказала она папе. - Дина нашла себе объект для разглядывания под стать возрасту, и мы ей мешаем. Ей мешал и Марк, хоть она к нему очень хорошо относится. Марк тоже к ней хорошо относится, а потому обиделся и ушел в соленое море. Сейчас он прибежит, оденется и пойдет домой. А Динка будет терзаться, но продолжать наблюдать за своим объектом. Хотя сейчас она сидит и скрипит зубами на то, что у нее такая проницательная мама, которая в этом случае лучше бы помолчала.
Я хотела злиться, но на последних словах улыбнулась. Папа возмутился:
- Придумываешь всё подряд. Какая тут проницательность? Никакой проницательностью тут и не пахнет.
Тут к нам вернулся Марк, спешно напялил одежду поверх мокрых плавок и пробубнил:
- Я домой, мне пора…
Папа сказал вслед уходящему Марку, что это чистой воды совпадение. Недовольный Марк ничего не понял и убежал. А я чувствовала себя редкой гадиной и продолжала смотреть в спину. А потом наковыряла в песке камешек и в эту спину бросила.
Он испуганно повернулся.
А мне, когда я уже бросала, хотелось зарыться в песок. То ли от стыда, то ли от страха, но точно - от скачков давления. Так что теперь я вполне понимаю страусов. Им нелегко. Вот представьте, бросил страус камень в другого незнакомого страуса - уже само по себе страшно. А дальше… Вдруг тот, в кого бросили, и не страус, а страусоподобный зверь? Или просто на страуса не похож. Или страус, но ужасный на вид. Прятаться, только прятаться! Но то ли голова у меня не так устроена, то ли песок неподходящий… И я просто бросила камушек. А он повернулся.
Это оказался вполне подходящий страус. То есть человек… Не хуже спины… Даже лучше…
Я сказала ему:
- Там… муха сидела, я сгоняла.
Да, он был классный, но совершенный наивняк! Может, это только вид у него был такой… Но ведь ребенок ребенком! Как будто это я - Карлсон, а он - Малыш. Всё из-за бровей. Они у него были жалостливо приподняты над переносицей. Такая особенность.
Славная до невозможности.
А потом он улыбнулся.
Нельзя допускать, чтобы люди мне улыбались! Потому что от улыбок я совсем таю. И он улыбался добродушно и по-свойски. Как будто мы тысячу лет знакомы.
- И как муха? - улыбнувшись, спросил он.
- Улетела, улетела! - успокоил его папа, а я грозно посмотрела в папину сторону. - Уж если человек берется сгонять насекомых, то будь добр терпи.
- Да я ничего, я терпеливый, - сказал наш новый знакомый.
И, раз мы все оказались такими терпеливыми, пришлось представляться. Его звали Максимом. Темноволосый, коротко постриженный, с жалостливыми бровями Максим. По-моему, хороший набор. Максим с моим папой пожали друг другу руки, и Максим кивнул мне - пойдем, мол, прогуляемся. И мы побрели вдоль берега. Я зашла по щиколотки в воду и разогнала резвящихся на своей глубине карапузов.
Потом смотрела в воду и улыбалась. Искоса поглядывала на Максима, он тоже улыбался. Только как-то хитро. Посмотрит на меня, улыбнется и отвернется, чтобы куда-то в другую сторону улыбаться. Ну и я тоже так стала делать. Получалось глупо, но весело.
Так, наверное, в нашем веселом молчании можно было бы море обойти вокруг по береговой линии. Если бы Максим не сказал, так же улыбаясь и качая головой:
- Ну ты вообще…
- Чего? - насторожилась я.
- Да так, - смутился Максим. - Вообще уже, говорю.
- Говори уже! - занервничала я.
Максим весело сказал:
- Чего-чего… Так смотрела, чуть спину всю не продырявила. До сих пор чешется… - и, сморщившись, почесал спину.
Я возмутилась:
- Это я чуть не продырявила?!
- Ну не я же, - ответил Максим и поднял глаза к небу, ну просто ангел во плоти.
Ну да, смотрела я на него… Неужели об этом надо так в открытую говорить? Как-то это нехорошо.
- Ну ты вообще, - надулась я.
- Сама вообще, - сказал радостный Максим. - Я это первый сказал.
Я случайно хихикнула. Потом мотнула ногой, брызнув водой на Максима. Он зашел в воду и стал на меня брызгаться. Я подбежала к нему и повалила в воду. И мы бултыхались, как маленькие, выкрикивая:
- А у тебя вид жалостливый! - это я, конечно же, крикнула.
- Не жалостливый, а добрый! А ты на мальчика похожа!
- Не на мальчика, а на Малыша!
- На малыша, говоришь? Тогда я буду звать тебя…
- Максим издевательски произнес. - Малышка!
Меня перекосило:
- Фу! Малышкой! Не надо!
Максим заливисто засмеялся, протянул мне руку и потащил на берег. Мы были родными людьми. Уселись на берегу, и я вдруг сказала:
- Ты мне понравился, вот я тебе в спину и смотрела.
И мне стало жарко оттого, что я так просто и, наверное, слишком быстро говорю об этом. И испугалась: что сейчас скажет Максим?
А он ответил:
- Ты мне тоже понравилась, но я же тебе в спину не смотрел.
- Еще бы ты смотрел мне в спину! - сказала я. - Если я к тебе не спиной сидела.
Максим промолчал, только кивнул. Потом взял меня за руку. Улыбнулся и сморщил нос. Показушник.
Шумело море, мы сидели вместе, и только тогда я сделала шаг назад, чтобы посмотреть на нас со стороны. Рядом со мной, там, в стороне, стоял кто-то маленький. Марк. Он отворачивался, не смотрел на нас с Максимом и разглядывал лошадку.
У Марка не было такой лошадки там, на чердаке.
Такая лошадка жила у меня дома. Плоская, пластмассовая, с крючком, чтобы продевать в него нитку. Можно сказать, что это вовсе не одинокая лошадка - она была частью новогодней гирлянды. Неудобной, громоздкой - мы редко ее использовали. Но каждый Новый год я доставала коробку с этой гирляндой и рассматривала пластмассовые фигурки.
Марк грустно посмотрел на меня, протянул руку. Я протянула свою, и Марк положил на мою ладонь новогоднюю лошадку.
- Отдыхающая… - сказал он вполголоса.
Мы с Максимом молча шагали по улице. Я держала в руке пластмассовую лошадь. У Максима вид был еще жалостливее, чем раньше. Он был славным до невозможности. Но сейчас я не могла радоваться в полную силу. Сейчас нельзя.
Я не знала, что будет, когда мы придем домой.
Что сказать Марку? Что ему вообще можно сказать? Не расстраивайся, малявка, ты еще малявка, а я уже взрослый человек, надо же понимать, что не буду с тобой целые дни возиться… Я представила, как Максим остается в стороне, а я увожу Марка и долго с ним шепчусь. А до Максима будут доноситься обрывки разговора. Что-то вроде:
- Ну ты же не маленький уже, ты понимаешь…
Или:
- Марк, не отворачивайся, посмотри на меня. Что ты раскис?
Глупо, как-то все глупо.
Я даже рассердилась - пусть Марк расстраивается себе! Что я, с другим человеком и поговорить не могу? И вообще, было бы проще, если бы мы нашли жилье где-то в другом месте. У меня даже промелькнула мысль, что можно попросить у мамы с папой переехать куда-то. У нас впереди целая неделя. Столько времени мучиться?
Я толкнула калитку с надписью "Жилье". Утром надписи уже не оказалось - табличку убрали сразу после нашего приезда. Значит, кто-то уехал. Я даже не знала, кто, но стало почему-то грустно.
Посмотрела направо - поляки все еще сидели под навесом, разговаривали и пили крымское вино. Я кивнула и пошла дальше. Никого не было видно, а в открытой кухне за длинным столом сидел на лавочке Марк и лопал арбуз. Я оценила - арбуз был не меньше десяти килограммов.
Я посмотрела на Марка и шепнула:
- Эй… - и собиралась позвать его, поговорить наедине.
Марк взглянул на нас, откусил от арбузной дольки и сказал, жуя:
- Шадитесь есть арбуз.
При этом Марк поднимал голову вверх, чтобы не заляпаться арбузным соком. Я осторожно села на лавочку.
Марк благосклонно убрал вниз ноги, освобождая нам место. Максим сел рядом. Марк стал объяснять:
- Вообще-то для арбузов еще рано. Они привозные. Мама говорит, что их колют всякими штуками, чтобы они зрели быстрее. Но мне нравится - вкусно же. Потому весь этот арбуз достался мне. Если не боитесь - давайте есть. А то я один все равно столько не съем.
- Можно было купить арбуз поменьше, - осторожно сказал Максим.
Марк взглянул на него так, как будто спрашивал, случайно не того ли Максим, крыша не поехала? И возмущенно ответил:
- Маленькие арбузы мне не нравятся. Идеальный арбуз должен быть ростом с меня. Но и этот тоже ничего.
Максим нарезал арбуз, мы ели его и смотрели в сад. Точнее, на забор, за которым находился сад.
Забор был примечателен банками и котятами. Стеклянные банки были надеты на отдельные заборины и сушились, а котята просто влезли на свободные заборины и сидели там, пытаясь удержаться. Иногда они смотрели на нас, как мы лопаем арбуз, и мяукали. А арбуз оказался и правда замечательным. Такого вкусного я и не пробовала никогда.
В перерыве между кусками я спросила:
- Марк, а ты не сердишься?
Марк кивнул на Максима:
- На него, что ли? У него вид слишком жалостливый, чтобы на него сердиться.
Мы вдруг все рассмеялись, и нас так разобрало, что Марк даже под стол скатился и хихикал оттуда. А потом выбрался, посмотрел на нас снизу, из-под клеенки, и сказал:
- Меня папа тут с чердака гонит. Говорит, собери своих лошадей, мы там людей поселим.
Я чуть арбузом не подавилась. И спросила:
- Каких людей?
Марк пожал плечами:
- Каких-каких… Отдыхающих. Таких, как вот он, - и показал на Максима.
Максим насторожился. Выглядел он так, как будто и правда виноват, что Марка выселяют с чердака. Марк забрался на скамейку и стал ковыряться в шлепанце. Потом добавил почти что весело:
- Вообще-то папа сказал, что ненадолго. Просто так получилось, что у нас уже жилье забронировали, а тут еще приехали люди, и мы случайно сдали забронированное… Ну и папа развел руками и говорит - собирай своих лошадей, а я на чердак раскладушки принесу. Уедут отдыхающие - поставишь всё на место.
- А ты что? - спросила я.
- А что я… - скис Марк, и было понятно, что он тогда попросту расплакался. - Папа тогда сказал - если хочешь, купи свой десятикилограммовый арбуз, ну и вот. - Марк кивнул на арбуз.
А потом полез в карманы и продолжил:
- И вот, - и стал доставать жвачки, шипучие конфеты… Большие были карманы у Марка! Марк добавил: - У меня еще шоколадки в комнате есть.
Тут Марк встал из-за стола и посмотрел на нас.
- Ладно, - грустно сказал он. - Пойду собираться. Завтра эти отдыхающие въезжают.
- Подожди-подожди! - крикнула я. - Мы что-нибудь придумаем!
А молчавший до этого времени Максим спросил:
- Что хоть за чердак? Какие лошади?
Я смотрела на Марка и понимала его сомнения. Что это был секрет. И что какой-то жалостливый парень, в которого влюбилась отдыхающая Марка, просит этот секрет просто так вот раскрыть. Но с другой стороны, лучше уж доверить тайну незнакомому человеку, чем собирать в целлофановые пакеты лошадей, которые умеют перебегать с места на место, которые стучат копытами и, наверное, берут с ладоней ранетки. И самое страшное заключается не в том, чтобы раскрыть секрет, а в том, если человеку твой секрет не понравится. Если он посмотрит, и скажет - ну лошади. Ну ракушки. И что?
Марк грустно вздохнул:
- Пойдемте, отдыхающие…
Максим оценил. Даже присвистнул и уважительно посмотрел на Марка. Но произнес мечтательно:
- Сюда бы еще комп…
Я хотела погрозить кулаком, но тут Марк печально вздохнул и сказал:
- Ага…
Ну мальчишки!
Было понятно: лошадей убирать нельзя. Они осмелели, и теперь не нужно даже отходить на шаг назад. Лошади смотрели на нас, махали гривами, беспокойно ходили взад-вперед по балкам, скакали по полу. Не знаю, видел ли это Максим, или перед ним были только игрушки… Оказалось, видел. Он отшатнулся и испуганно шепнул:
- Шевелятся…
Марк засмеялся:
- Сам ты шевелишься!
Максим обиделся:
- То, что я шевелюсь, - это нормально.
Я, чтобы успокоить его, прижалась к Максимовой руке. И Максим весомо сказал:
- Ты, Марк, с чердака ничего не убирай.
Вот это разговор! Сейчас мой замечательный Максим найдет решение! И он добавил:
- А Динка что-то придумает.
Вот это спасибо. Вот это решение проблемы. Я бы сама и не догадалась, что, оказывается, все так вот просто. И вот стоим мы на чердаке, молчим, Марк с Максимом смотрят на меня, лошади притихли. Я забеспокоилась, подошла к заднему окну, выглянула в сад. Потом спросила:
- А если не убирать ничего? Пусть так и будут тут, среди лошадей…
Марк замотал головой:
- Папа сказал, что так нехорошо, людям не понравится, надо убрать.
Такой чердак разве что дуракам не понравится. И я придумала:
- А нас с родителями сюда пустишь? Нам понравится. А те, кто завтра приедет, пусть в нашу комнату заселяются.
У Марка загорелись глаза, а потом он снова нахмурился:
- Нет, не получится. Там две семьи. Им надо было две комнаты. Вот папа и говорит, что чердак хоть и низкий, но большой, все разместятся.
- Ничего страшного, - успокоила его я. И ласково добавила: - А Максим что-нибудь придумает.
- Да? - спросил Максим.
Мы с Марком засмеялись и закивали.
Максим замялся:
- Цу… просто… у меня два младших брата и родители…
Мы с Марком продолжали кивать. Максим еще выше приподнял брови, и мне захотелось его пожалеть. Но он сказал:
- И я с ними сегодня поговорю.
Марк будто этого и ждал. Он тут же рванул с чердака, крикнув с лестницы:
- Пойду поговорю с папой!
И мы остались одни. Конечно, были еще и лошади, но они разгуливали туда-сюда, им было не до нас. Максим взял меня за руку, я заволновалась. Мы сцепили пальцы. А потом он обнял меня и сказал:
- Ну и проблем с тобой.
- М-угу, - промычала я Максиму в рубашку.
Максим провел ладонью по моей жесткой ежиковой голове, и я посмотрела на него. Стало тяжело дышать, и слышно было, как стучат наши сердца - они перекликались с топотом копыт игрушечных лошадей.
Потом нам показалось, что по лестнице лезет Марк, и мы, испуганно отстранившись друг от друга, выглянули на улицу. Внизу никого не было. Мы вернулись на чердак, а я отступила на шаг назад, чтобы полюбоваться на нас с Максимом со стороны. И увидела, как красивый и доверчивый парень Максим наконец-то решился поцеловать длинную мальчишкоподобную девчонку. Когда другие целуются, мне почему-то всегда становится неловко.
И я отвернулась, чтобы им не мешать.
Вечером мы с родителями собирали вещи. Оказалось, что за день вещей значительно прибавилось. Еда, какие-то сувениры… Чье это вообще? Неужели наше?
Мама сказала:
- Не успели приехать, как уже собираемся.
Папа быстро прокрутил в голове, за что в маминой фразе можно зацепиться. И нашел:
- Ну да, мы же успели приехать.
- Куда успели? - спросила мама.
Начинается!
- Куда надо - туда и успели, - сказала я, попытавшись остановить этот спор. Хотя зачем останавливать? Это даже весело.
Но папа, конечно, спросил:
- А куда нам было надо?
- На море, - ответила мама.
- На чердак, - напомнила я.
Тут папа возмутился, что мы его запутываем и что хватит нам собираться, лучше пойти снова к морю и где-нибудь посидеть. А на то, чтобы собраться, у нас будет еще вся ночь.
- Да, да, где-нибудь посидеть! - обрадовалась я.
- Кафешница, - обозвал меня папа.
Я надулась: