Здесь: Четыре
В три десять Мигель Кастро вышел с работы и прошел пару кварталов до бара, где обычно обедал с коллегами из близлежащих банков, но, увидев их у стойки, смеющихся над очередными солеными шуточками Контрераса, решил отправиться в другое место. Ему было не до шуток и тем более не до откровенных излияний перед этими ребятами, которые скоро спокойно пойдут домой в предвкушении выходных. Для него выходные кончились. Ана все-таки ушла, Диего не намерен в подобной ситуации сидеть дома и мечтает побыстрее сбежать к Педро, а вот что делать с Тальей, непонятно.
Можно, конечно, попросить Сару и Хавьера пригласить ее на субботу и воскресенье. В доме подруги она отвлечется от мыслей об уходе матери, и вообще сейчас с Пепой ей будет лучше. У него самого не было четких планов, кроме как попытаться узнать, куда ушла Ана, возможно, позвонить ей, повидаться и еще раз спокойно поговорить, уже без детей.
Они прожили вместе больше двадцати лет, они любили друг друга, так неужели сейчас все действительно кончилось - когда позади полжизни?
Несколько часов назад он сказал Диего, что нужно уметь принимать подобные удары, но сам к этому готов не был. Просто они наговорили друг другу кучу гадостей и нанесли множество обид; стоило их глазам встретиться, как откуда-то возникали эти ужасные слова, которые врезаются в память, разбивают в пух и прах все благие намерения и уничтожают любовь, будто ее никогда и не существовало.
Он вошел в кафе, попросил бутерброд с тортильей и пива и в ожидании заказа снова позвонил домой. Никого. Тальи по-прежнему нет, и ни Пепа, ни Хуанма, ни другие ее школьные друзья, которым он названивал начиная с половины первого, ничего не знают.
До двух, пока у него было много работы, он не особенно беспокоился, лишь время от времени набирая домашний номер, но сейчас им овладело смутное раздражение, граничащее со злостью. Мало у него своих забот, так еще приходится терпеть капризы этой избалованной девчонки! Нарочно затаилась, чтобы заставить его поволноваться и почувствовать себя виноватым. Наверняка спряталась где-то у Пепы, вот Сара и не знает, что девочки вернулись из школы вместе. А он даже жене позвонить не может, поделиться, поскольку не представляет, куда она ушла.
Мигель сердито впился зубами в бутерброд, прикидывая, что нужно вернуться домой пораньше, так как белая рубашка, которую он собирался надеть на ужин, не поглажена: в последнее время из-за каждодневных ссор Ана перестала следить за его одеждой, а он в отместку перестал ставить в гараж ее машину. Хочешь быть независимой? Пожалуйста, действуй!
Но куда же все-таки подевалась эта проклятая девчонка, если ни в школе, ни у друзей ее нет? Он позвонил Педро, которого тоже не было, и оставил сообщение, что Талья до сих пор не объявилась. Покончив с пивом и бутербродом, он решил зайти в "Континенталь" выпить кофе и почитать газету. Не домой же отправляться, где его ждут пустая квартира с разбросанными повсюду вещами, пустые вешалки в шкафу Аны, пустой холодильник и выключенный телевизор. Ему не хотелось возвращаться, не хотелось признавать, что Ана их бросила. Если он придет в шесть, то спокойно все успеет.
Глава II
Там: Один
Внутри хранилища царили те же разруха, грязь и запустение, что и снаружи, вдобавок здесь было еще и жутко темно: после солнечного света им показалось, будто они попали в пещеру. Однако спустя несколько секунд пещера обернулась чем-то вроде маленькой приемной, где в былые времена, наверное, сидела служащая и спрашивала посетителей вроде них, зачем они пожаловали.
Стояла мертвая тишина, не доносилось ни хлопанья птичьих крыльев, ни тем более пьяных голосов бродяг - и это немного успокаивало.
Привыкнув к темноте, они начали различать свет, просачивающийся сквозь щели рассохшихся внутренних перегородок, и заметили дверь в другое помещение. Она была со щеколдой, но от первого же толчка легко открылась.
Впереди царил полный мрак, даже слабый свет из щелей исчез. Они повертели головами, но ничего не увидели и от страха вцепились друг в друга, не представляя, что делать дальше. С равной вероятностью они могли находиться и у входа в пещеру, ведущую в подземные глубины, и на вершине горы, окутанной черным межзвездным пространством. Воздух был сухим и ничем не пах: ни слежавшейся пылью, ни нечистотами, ни гнилью, как можно было бы предположить, - в нем не ощущалось ни тепла, ни холода. Единственное, что они чувствовали, - это дрожь в руке попутчика и звук учащающегося дыхания.
- Пойдем отсюда! - прошептал Пабло.
- Подожди, - так же шепотом ответила Талья.
Вдруг у их ног и дальше, впереди, стали зажигаться едва заметные маленькие сине-фиолетовые огоньки, похожие на огни ночных аэропортов. Двумя параллельными линиями они прочертили в кромешной тьме нечто похожее на черную дорогу, конца которой не было видно.
- Пошли, - решительно сказала Талья, - пока они не погасли.
- Не пойду, я еще с ума не сошел.
- Трус. Разве ты не хочешь вернуть друга?
- Друзей много, - неуверенно пробормотал Пабло.
- А мама одна.
Талья резко отодвинулась и сделала шаг вперед. Огоньки потихоньку разгорались, так что она уже различала свои вытянутые вперед руки. Сделав еще один шаг и по-прежнему не оборачиваясь, она спросила:
- Так ты идешь?
- Да, подожди, - торопливо ответил Пабло, которому показалось гораздо страшнее остаться одному в темноте, чем последовать за Тальей непонятно куда.
Теперь уже они вместе двинулись по отмеченной огоньками дороге, терявшейся в бесконечности. Ничто не нарушало тишину - даже шагов не было слышно, будто их кроссовки ступали по черному бархату.
- Сзади ничего нет, - дрожащим голосом прошептал Пабло. - Огоньки сразу гаснут, словно и не зажигались.
- Нечего смотреть назад, - строго сказала Талья.
- А как же мы выйдем?
Талья не ответила, поскольку увидела, что огоньки-проводники кончились и вместо них поперек дороги появилась светящаяся сине-фиолетовая полоса. Когда Талья на нее ступила, перед ними возник голубой круг, будто под крышей зажгли прожектор, как в театре.
- И что дальше? - спросил Пабло.
Талья пальцем указала на круг, и они встали под невидимый источник света, сразу ощутив легкую вибрацию, словно кто-то запустил бесшумный механизм. Вслед за этим оба почувствовали толчок в желудке, как бывает в скоростном лифте или на американских горках, но настолько мягкий и легкий, что непонятно было, вверх они несутся или вниз. Через несколько секунд вибрация прекратилась, и их снова окутали тишина и непроглядная темнота, будто они ослепли.
- Вы хотите что-то найти? - раздался сзади незнакомый голос.
Ребята в испуге обернулись, пытаясь разглядеть источник звука…
…Рассеивая мрак, к ним приближалась светящаяся перламутровая слеза размером с Пабло. Постепенно внутри нее проявились контуры человеческой фигуры, и когда до огромной капли оставалось всего несколько метров, освещавший их голубой луч погас.
- Что вы здесь ищете? - Голос был приятный, но какой-то бесполый, не мужской и не женский, да и по очертаниям фигуры пол определить было невозможно. - Говорите, не бойтесь.
Талья и рада была бы объяснить, но не знала, как начать, а поскольку Пабло будто воды в рот набрал, пришлось слегка его толкнуть и сделать страшные глаза.
- Мы ищем… - начал он, запинаясь, - …слова.
- Наши слова, - добавила Талья. - Наши ужасные слова.
- Если они были произнесены, то они здесь. Мы их храним. Следуйте за нами.
К великому изумлению Тальи и Пабло, световая капля, которая окутывала их собеседника, стала гораздо ярче и разделилась на две - и вот перед ними оказались уже две фигуры.
- Кто вы? - спросил ошарашенный Пабло.
- Вы ангелы? - пробормотала Талья.
- Да, мы ангелы, - ответил двойной голос.
Вдруг находившиеся перед ними лица и тела, размытые светящимся туманом, исчезли, и вместо них появились спины двух фигур, удаляющихся в разных направлениях.
- Мы не можем идти вместе? - спросила Талья, поймав встревоженный взгляд Пабло.
- Да, это невозможно, - ответили оба голоса.
Они в последний раз посмотрели друг на друга и отправились каждый за своим световым пятном, постепенно погружаясь в темноту.
Здесь: Пять
Телефонный звонок застал его на лестничной площадке, когда он искал ключи. Пришлось бросить на пол портфель, чтобы побыстрее открыть оба замка и успеть добежать до телефона, пока тот не замолчал. Это могла быть Ана. Или Талья. В любом случае нужно было успеть.
Он ударился ногой об изогнутую ножку подзеркальника, который так нравился Ане, и чуть не ругнулся в трубку.
- Слушаю.
- Здесь живет Наталия Кастро Диас?
От этого незнакомого женского голоса внутри у него похолодело. Он понял - с Тальей случилось что-то ужасное, хотя пока никто ему ничего не сказал.
- Я ее отец, Мигель Кастро.
- Мне очень жаль, сеньор Кастро, но произошел несчастный случай.
- Несчастный случай? - Во рту сразу стало сухо. - Где?
- Я звоню из Провинциальной больницы. Ваша дочь здесь. Приезжайте как можно быстрее.
- Что с ней случилось? Как она?
- Ничего не могу сказать, сеньор Кастро. Знаю только, что произошла авария, кажется, столкнулись грузовик и трамвай. Сюда привезли много народа.
- Но что с Тальей?
- Не знаю, я просто обзваниваю родственников. Когда приедете, сможете поговорить с врачом.
- Спасибо, я выхожу.
Он машинально повесил трубку, опустился на стул рядом с телефоном и вдруг ни с того ни с сего подумал, с какой стати сказал "спасибо". Ведь ему сообщили, что дочь попала в аварию и находится в больнице, а он все равно, следуя приличиям, благодарит за полученную новость. Разве это нормально?
На нетвердых ногах он дошел до кухни, нацарапал записку и оставил ее на столе:
Талья попала в аварию. Она в Провинциальной больнице. Приходи как только сможешь.
Уже у входной двери он обернулся, будто кто-то его окликнул, вернулся на кухню и дописал:
Я вас люблю.
Там: Два
Вдруг темнота раскололась, будто разбилось огромное черное стекло, и Талья оказалась в огромном и ярко освещенном помещении - у нее перехватило дыхание, а глаза пришлось зажмурить и даже закрыть ладонями, пока они не привыкнут к столь ослепительному сиянию. Когда она все-таки решилась их открыть, то обнаружила себя и своего спутника висящими в воздухе посреди поистине необъятного зала, стены которого были сделаны из стекла или прозрачной пластмассы и сверкали прямо-таки невыносимо.
Осмотревшись, Талья поняла, что это не гладкие пластины, а упаковки для компакт-дисков, на которых записаны, наверное, все существующие в мире музыкальные произведения, а грани этих упаковок как раз и дают столь нестерпимый блеск.
Набравшись смелости, она глянула вниз, и ее первое впечатление подтвердилось - зал у нее под ногами терялся где-то вдали, а сами ноги болтались в пустоте, хотя под ступнями чувствовалось что-то твердое. Также зал простирался вверх, где стены сходились, подобно рельсам у горизонта.
Испугавшись, что еще немного, и у нее закружится голова и она рухнет в эту сияющую пустоту, Талья снова закрыла глаза.
- Я боюсь, - прошептала она.
- Чего? Архива? - бесстрастно спросил спутник.
- Нет, упасть. Тут нет пола.
- У тебя под ногами пол есть. Этого достаточно.
Сопровождающий двинулся вперед. В темноте его фигура светилась, а в ослепительном блеске зала он казался обычным человеком - высоким, с бритой головой, только по-прежнему непонятно, мужчиной или женщиной. Одет в длинную, до ступней, тунику такого же цвета, что и свет вокруг, поэтому порой Талье казалось, что перед ней плывет только его голова, и тогда она вздрагивала от страха.
Через несколько минут она почувствовала себя увереннее; действительно, пол под ногами все время был - но невидимый, и это пугало. Занося ногу для нового шага, она каждый раз закрывала глаза, а сделав его, Открывала. Проводник не выказывал ни малейшего нетерпения и не торопил ее, давая привыкнуть. Спустя еще какое-то время она поняла, что единственный способ продвигаться вперед и при этом не столбенеть от страха - не глядеть на ноги, идти так, будто находишься в знакомом месте на ровной поверхности. Это сработало, и теперь она могла снова смотреть по сторонам и размышлять о происходящем.
Подумав раз сто, стоит ли задавать вертящийся на языке вопрос, она тем не менее спросила:
- Что всё это такое?
- Слова, произнесенные ради того, чтобы причинить боль. Ужасные, злобные, ядовитые… называй как хочешь.
Таинственный проводник остановился, вытащил одну коробочку - маленькую, прозрачную, как для минидисков, - и поднес к глазам Тальи. Внутри медленно двигались блестящие точки, похожие на сделанных из драгоценных камней крошечных насекомых.
- Видишь? Вот они. Живые. Бодрые. Проворные.
- Это слова? - спросила Талья, завороженная танцем разноцветных точек. - Такие красивые?
- Слова, даже плохие, всегда прекрасны, Талья.
- Но почему они так ранят?
- Потому что ты заставляешь их это делать. Нож тоже может быть прекрасен. Все зависит от того, режешь ты им хлеб или перерезаешь горло. В первом случае он помогает жить, во втором - убивает.
- А они всегда тут?
- Одни - всегда, другие постепенно теряют активность и в конце концов исчезают. Но эти еще живы. - Он мягко провел кончиками пальцев по коробочке, словно читал вслепую. - Они никогда не исчезнут. У них нет срока дезактивации.
- Я не понимаю, о чем вы говорите.
- А что такое "срок годности", ты понимаешь?
- Как у йогуртов? - Ей вдруг стало очень смешно.
- Вроде того. Одни с течением времени теряют силу, другие никогда не стареют.
- А мои? - Она чуть не прыснула.
- Посмотрим.
Талья уже потеряла счет времени, а они всё шли и шли по этому полному прекрасных и ужасных слов залу, и вдруг голову пронзила резкая боль и накатила дурнота. Она прислонилась к стене и сжала ладонями виски.
- Мне очень больно, - пробормотала она.
Провожатый повернулся к ней и протянул темные очки.
- Надень, помогает, только видеть теперь ты будешь по-другому.
Талья надела очки, которые казались металлическими, но почти ничего не весили, и вдруг зал стал напоминать старую библиотеку, залитую красновато-золотистым светом, словно купающуюся в лучах закатного солнца. Блестящие грани коробочек обернулись корешками древних книг с золотыми знаками на коричневых, гранатовых и темно-зеленых обложках.
- Так лучше?
Талья кивнула. Она бывала в подобных библиотеках. Когда мама два года назад решила вновь заняться докторской диссертацией, оставленной после рождения Диего, дочь ходила с ней заказывать или получать книги. Приятные воспоминания несколько примирили ее с этим местом, но одновременно вызвали в памяти и другие, печальные, связанные с первыми ссорами между родителями, когда отец начал попрекать маму "ученостью" и пустой тратой времени "непонятно зачем".
- Талья, вот твои слова, - сказал проводник.
Она оторвала взгляд от покрытого воском паркетного пола медового цвета и увидела, что провожатый, опять будто подсвеченный изнутри лампочкой, протягивает ей книжечку вроде тех поэтических сборников, которые изучала мама.
Слова, раньше похожие на блестящих подвижных насекомых, теперь являли собой странные красные символы, относящиеся, по-видимому, к какому-то неизвестному ей языку.
- Они из тех, которые теряют силу? - тихо спросила Талья, боясь услышать ответ.
- Да. Через пять лет твоя мама их забудет, а если и будет вспоминать, то уже без обиды и боли.
Через пять лет! Ей тогда исполнится семнадцать. Как вынести столь долгий срок, зная, что между ней и мамой стоят эти проклятые слова? Даже понимая, что рано или поздно они исчезнут, всё равно пять лет - это целая вечность. Жить, не имея возможности ее обнять, наблюдая, как мама то и дело вспоминает сказанное ею - и рада бы забыть, но не может?
- Нет, это слишком долго. А ничего нельзя сделать, чтобы…
Она не могла подобрать нужный глагол. Чтобы слова "погибли", "стёрлись", "дезактивировались"?..
- Хочешь узнать, как подействовали твои слова?
Вопрос был задан уже привычным для нее бесстрастным тоном, но почему-то создалось впечатление, что именно этот вопрос очень важен и от ее ответа зависит, чем вообще закончится это путешествие.
- Да, - сказала она.
Здесь: Шесть
Мигель Кастро сидел в вестибюле Провинциальной больницы и, закрыв руками лицо, плакал. Талью он еще не видел, и, хотя врач пытался убедить его, что выводы пока делать рано, сказанные им слова были малоутешительны, если не безнадежны.
"Сеньор Кастро, девочка впала в кому в результате сильного удара по черепу. В целом ее состояние стабильное, но мы не знаем, придет ли… - тут врач осекся и быстро поправился, - когда она проснется. Часто это происходит уже через несколько часов, однако иногда… требуются дни, даже недели. Пока ничего не известно, но она молодая, сильная, поэтому отчаиваться не нужно".
Судя по тому, что он слышал в больничных коридорах, авария была страшная: больше пятнадцати человек получили ранения, двое - водитель самосвала и водитель трамвая - скончались на месте. Двое находились в коме: Талья и какой-то парень возраста Диего, родителей которого еще не удалось отыскать.
Одна из медсестер тронула его за плечо и спросила с улыбкой:
- Не хотите кофе?
Она была немолода, но улыбка очень ее красила.
- Могу я увидеть Талью?
- Пока нет. Она уже в полном порядке и прекрасно выглядит, но ей проводят кое-какие исследования. Я скажу, когда вы сможете пройти.
- Как меня нашли?
Он спросил просто так, чтобы хоть с кем-то поговорить и не сидеть опять в вестибюле в полном одиночестве.
- На рюкзаке были написаны имя и адрес, а поскольку других девочек в трамвае не было, мы решили, что рюкзак принадлежит ей.
- Что моя дочь делала в трамвае? - задумчиво спросил Мигель, обращаясь скорее к себе, чем к медсестре.
- Авария произошла на пересечении улиц Чили и Перу, в районе Эль Ремедио. Может быть, ехала к подруге. И вообще это очень известный и оживленный район.
Он чуть было не сказал, что его дочь учится водной из лучших школ города и у нее нет подруг в таких местах, как Эль Ремедио, возле окружной дороги, где начинаются фабрики и бараки, но вовремя спохватился. Вдруг медсестра или ее родственники именно там и живут?
- А другой мальчик, который тоже находится в коме?
Медсестра бросила быстрый взгляд через плечо, словно хотела удостовериться, что их никто не слышит.
- Пожалуй, ему хуже, чем Талье. К тому же он совсем один. У него не было никаких документов, и пока его фото не покажут сегодня по телевизору, а завтра не напечатают в газетах, вряд ли его родители узнают о несчастье. - Она неожиданно выпрямилась и сказала уже другим тоном: - Пойдемте, выпейте кофе, неизвестно еще, сколько придется ждать.
По бело-зеленому коридору они дошли до комнаты медсестер, в это время пустовавшей.