Степа заглянул вниз. Это оказалась и не труба, и не бочка, а самый обыкновенный цементный колодец, метров трех в глубину. На дне его, как темное стекло, тускло блестела вода.
Когда и откуда Митя успел ее набрать? За время, что Степа жил в Пяти Колодезях, один только раз, в конце мая, начинался дождь. Но тогда с крыш даже не закапало, это он хорошо помнил. И только сегодня разразился этот ужасный ливень. Но ведь Мити дома не было!
- Это мы еще зимой и весной набрали, - пояснил Митя. - А сегодня я маху дал. Уехал на рыбалку, а трубу через окно в колодец не вставил. Идем, я тебе покажу. У меня, брат, ни одной капли не пропадает.
Митя с гордостью продемонстрировал Степе свою "водную систему".
И в самом деле, все было устроено по-хозяйски, удивительно просто. Со всех сторон крыши дождевая вода стекала в тот угол, который примыкал к пристройке, и там попадала в обыкновенную водосточную трубу, на конец которой наставлялось длинное колено вроде большой самоварной трубы. Хочешь - направляй эту трубу через форточку прямо в колодец, хочешь - сливай воду в бочки или спускай прямо на землю. "Вот бы завести такую "систему", - подумал Степа. - Тогда наплевать на всех водовозов".
Домой он возвращался, конечно, не улицей. Зачем делать крюк, когда можно перепрыгнуть прямо через забор и сразу очутиться у себя во дворе? Но когда он перебрался через глинобитную стенку и принял из рук Мити и Пашки ведра с водой, немного струсил. "Ох, и заругает же мать, что, не предупредив, уехал на рыбалку!"
Дома Степа обнаружил записку. Мать писала, что пошла полоть колхозный баштан и вернется только во второй половине дня.
Гроза миновала. К Степе сразу вернулось его обычное беспечно-радостное настроение. Он принялся за домашние дела. Насвистывая, вприпрыжку сбегал в сарай за рыбой, развел тузлук - крепкий соляной раствор - и залил им рыбу, чтобы она не испортилась. Поставил на керосинки чайник с водой и кастрюлю.
Покончив с этими неотложными делами, Степа вытащил из кепки жемчужины, разложил перед собой на столе, полюбовался ими и, насвистывая, принялся писать, где и как он нашел эти сокровища.
И опять, как и утром, жизнь в колхозе представлялась ему радостной и увлекательной.
Охота на мартынов
На другой же день после рыбалки Митя заболел. Марфа Андреевна поначалу лечила сына домашними средствами - поила малиной, растирала скипидаром, ставила горчичники, - но ему не становилось лучше.
В третью ночь Мите было особенно тяжело. Он метался в жару, поминутно просил пить, потом соскочил в бреду с постели и начал шарить по полу, будто хватал что-то руками.
Перепуганная мать еле уложила его и до утра не отходила от постели. Чуть свет она прибежала к Любаше и попросила ее посидеть с сыном, а сама пошла в Камышанку за врачом.
Когда Степа явился утром проведать друга, Любаша встретила его на пороге и загородила дверь. Губы ее были поджаты и вид был такой неприступно-строгий и официальный, что Степа даже рассмеялся.
- Тише ты, тише! Не знаешь, что ли, что он больной? - зашикала она и замахала руками. - Пожалуйста, не тревожь его и не смей с ним разговаривать.
Митин вид поразил Степу. Лицо его за ночь сделалось серо-желтым, как оберточная бумага, губы запеклись и потрескались, а глубоко запавшие черные глаза казались непомерно большими и какими-то мокрыми. Степа опустился на край табуретки в ногах товарища. Он чувствовал себя немного виноватым. Разве не он и Пашка решили под дождем возвращаться домой? Если бы они послушались тогда Митю и сразу, как начался дождь, остались в "Бухте спасения", то отсиделись бы в пещере и Митя бы не заболел.
- Степа! - позвал тоненьким, сиплым голоском Митя. - Поймай мне мартынов… Я сегодня всю ночь во сне ловил их и не мог поймать…
- Перестань. Перестань разговаривать: тебе нельзя, - перебила его Любаша и сердито покосилась на Степу. - Уходи отсюда. Уходи сейчас же.
- Поймай мартынов и принеси сюда… Кольцевать будем, - тихо просил Митя. - А то целых пять колец осталось…
- Ну вот еще! - запротестовала Любаша. - Тебе и двигаться-то нельзя. Лучше и не думай.
- Да подожди, не тараторь, - осадил ее Степа. - Кольца надену я, ну и… и ты тоже, если хочешь, - решил он пойти на уступку. - А Митя только смотреть будет. Правда, Мить? Ему же скучно так лежать.
Степа рад был сделать что-нибудь для Мити. К тому же Митя предлагал ему такое важное и ответственное дело, какое обычно выполнял учитель-биолог, а по случаю его отъезда в отпуск делал Митя, как самый опытный юннат. Степа помогал Мите мастерить петли, вместе с ним ловил птиц, но кольцо на ножку птицы Митя всегда надевал сам и сам вносил запись в журнал. Степа даже немного обижался на него за это, а теперь Митя сам предлагал ему ловить и кольцевать птиц. Степа чуть не подпрыгнул от радости.
Через четверть часа он бежал уже по берегу с корзинкой в руке и подыскивал место для охоты. Утреннее солнце обрушивало на темную зелень бухты, на берег и степь океаны ослепительного света. Легкий, прохладный ветерок, налетавший с моря, приятно щекотал кожу. Жары не ощущалось. Море было спокойное. Только на отмелях возле берега и у самого пляжа вскипали и курчавились волны. На песке возле воды длинной ярко-зеленой полосой лежали выброшенные ночной волной водоросли. Они сплошь кишели мошкарой, жучками и застрявшими в них креветками. По водорослям с медлительной важностью расхаживали объевшиеся и отяжелевшие гуси и утки.
На краю села Степа на минуту остановился посмотреть, как рыбаки тащили закинутую на бычков волокушу. Метрах в двухстах от берега, точно нитка черных бус, растянулись по воде поплавки и медленно, почти незаметно, придвигались к берегу.
Учуяв добычу, с криком носились чайки. Когда бригада станет сортировать улов, начнется их пиршество. Они на лету будут подхватывать выброшенных тощих бычков и разную рыбью молодь. Прибегут с торбочками мальчишки и девчонки.
По установившейся традиции, каждый, кто нуждался, мог взять себе из улова килограмм-два бычков. Степа тоже не раз уже пользовался щедростью широкой рыбацкой натуры. Он бы и сейчас не прочь был всласть покопаться в мотне волокуши и отобрать себе десяток иглоносых саргапов или молоденьких камбал, да времени не было. Подхватив с земли корзину, в которой лежали сетка, петли и стеклянная баночка с соленой тюлькой, он быстро зашагал дальше.
Вот наконец место, лучше которого не найти. Выброшенную рыбу ветерок и течение обязательно пригонят сюда, а за нею прилетят и чайки. Тут же рядом лежала опрокинутая вверх дном дырявая рыбацкая байда - великолепный наблюдательный пункт. За нею, прямо от берега, начиналась солончаковая степь, поросшая полынью, кермеком, розоватой солянкой. На ней было колхозное пастбище - толока. Но сейчас поблизости не видно ни пастухов, ни скотины; лишь вдали, за километр, рассыпалось по траве красноватыми и черными пятнами колхозное стадо.
Степа достал из корзины петли из тончайших медных волосков, которые он вытащил из старого шнура электрического утюга, и невольно залюбовался ими. Неделю назад, когда он последний раз ловил с Митей, таких петель у них не было. Все Митины петли были сделаны из обыкновенной серой рыбацкой нитки. А мартын, он осторожный: заметит нитку - в петлю не полезет. Заменить нитку почти невидимым медным волоском Степа додумался сам, и теперь ему не терпелось пустить в ход свое изобретение.
Отступив немного от края волны, Степа воткнул в песок две соломинки. Затем протянул волосок петли по одной соломинке снизу вверх, перебросил ее перекладинкой на другую и по ней спустил к земле. Нижнюю же часть петли между соломинками и конец, на котором привязан камень, он, как учил его Митя, засыпал мокрым песком и пришлепнул ладонью.
Рядом с первой Степа поставил вторую петлю и отбежал на несколько шагов. Золотистые петли и соломинки словно растаяли на желтом песке. Сегодня он перехитрит мартынов! Довольный, Степа вернулся, чтобы положить для приманки тюльку. Но где ее класть? Перед петлей возле самой воды или со стороны берега? В этом одна из тайн удачной охоты. Степа положил ее со стороны моря и напоследок бросил еще горсть тюльки в воду.
Покончив со всеми приготовлениями, он взял корзину и поспешил скрыться под байдой. Дырявый борт ее, обращенный к морю, плотно зарылся в песок, другой борт, со стороны степи, был приподнят. Поэтому пролезть под лодку не составляло труда, и даже можно было, свободно сидеть не пригибаясь. В нескольких местах солнечные лучи проникали через дыры и щели и огненными мечами вонзались в прохладный песок. От байды пахло смолой и крепко въевшимися в дерево солеными запахами моря и рыбы.
Через большую дыру в борту Степа поглядывал на темно-зеленые волны, устилавшие песок серебряной пряжей пены, прислушивался к беспокойному крику чаек и нетерпеливо ждал.
Однако чайки, как назло, не хотели замечать брошенную им приманку. Они суетились поблизости от рыбаков, которые уже вытащили сеть на берег и выбрасывали из мотни рыбью молодь. Там чайки с пронзительным криком носились над самыми волнами, взмывали вверх, падали камнем вниз, хватали добычу и тут же отлетали прочь, глотая ее на лету.
Степа и раньше часто прислушивался к крику чаек и постепенно научился улавливать в их голосах самые различные оттенки. Их крик напоминал то плач ребенка, то мяуканье кошки, то хохот, то жалобный писк. Приветствие друг другу они выражали тихими, низкими воркующими голосами, удивление и неудовольствие - высокими и резкими вскриками.
Шумная и суетливая стая, за которой Степа сейчас следил, состояла преимущественно из черноголовых гуртовиков - небольших, но очень быстрых и вертких средиземноморских чаек. Среди них были и две большие чайки-хохотуньи. Распластав большие белоснежные крылья, они парили по-орлиному, описывая круги. Их не прельщала мелочь вроде хамсы и тюльки, они высматривали себе что-нибудь покрупней. Заметив выброшенного бычка, мартын-хохотун на лету касался крылом волны и взмывал вверх, держа в клюве рыбу.
Время шло. Чайки по-прежнему суетились, кричали без умолку, хохотали, и Степе порой казалось, что они издали подсмеивались над ним. Сидеть одному было скучно, и он пожалел, что нет рядом Любаши и что Пашка с утра ушел с отцом в Камышанку. Степа стал смотреть на ребятишек, которые окружили волокушу и отбирали для себя в торбочки рыбу. И вдруг увидел на берегу Любашу. "Что она делает тут? Уж не меня ли ищет?" - подумал Степа и хотел позвать ее, но в это время резкий крик чайки привлек его внимание.
Одна из птиц отделилась от стаи, пронеслась вдоль берега к байде и, радостно пискнув, закружилась над петлями. Степа замер в ожидании. Петель он не видел, но догадывался, где они, по камню, который лежал рядом с ними у самой воды, и по серебряному блеску тюлек.
Черноголовая чайка сделала несколько кругов. Потом, зайдя от берега навстречу ветру, часто-часто затрепетала крыльями и, подобно жаворонку, повисла в воздухе. Степа не спускал с нее глаз. Вдруг чайка, вскрикнув, отвесно упала и, едва коснувшись воды, тут же взлетела, держа в клюве подхваченную на волне тюльку. Степа перевел дух и проводил ее горящим взглядом.
На крик чайки слетелись другие. И теперь уже целая стайка кружилась над старой байдой, оглашая воздух веселым писком. Вот одна из них тоже повернула навстречу ветру и, часто взмахивая крыльями, остановилась в воздухе, что-то высматривая внизу.
Степа весь напрягся в ожидании. Как долго она стоит на месте и подозрительно присматривается к петле! Неужели заметила проволочку и догадалась о скрытой ловушке? Несколько секунд показались Степе бесконечными. Ну когда же, когда она наконец решится? Степа терял выдержку и терпение.
Но в этот миг он увидел, как чайка бросилась к петле. Схватив тюльку, она рванулась вверх и вдруг упала на песок и судорожно забила крыльями.
Сердце Степы чуть не выпрыгнуло из груди. Он не помнил, как выскочил из-под лодки и в несколько прыжков очутился возле птицы. "Степа! Степа!" - послышался голос. Но он даже не взглянул в ту сторону, откуда его звали.
Чайка била его крыльями по рукам, стараясь выскользнуть, но он крепко прижимал ее к груди. Он чувствовал, как вся она испуганно трепетала под его пальцами.
Это была годовалая средиземноморская чайка с нежным ярко-белым пушком на груди и брюшке, с глянцевито-черной головой и шейкой. Клюв и лапки ее были ярко-красные, словно коралловые, маховые перья - темные, а на кончиках даже черные.
Степа побежал к байде, накинул на птицу сетку и осторожно связал ей ножки. Чайка затихла, испуганно поводя вокруг широко открытыми глазами. Степа начал наново устанавливать петлю. Надо было поймать еще одну чайку или баклана и тогда уже нести их кольцевать.
Послышались шаги. Степа поднял голову и увидел Любашу.
- А я тебя ищу. Где ты все время пропадал?
- Под байдой. А ты что же убежала от Мити?
- Тетя Марфа вернулась с доктором, и я им все-все про тебя и про Митю рассказала. А доктор сказал, что Мите нужен покой и что ему обязательно надо поспать, и дал порошок, - одним духом выпалила Любаша и торжествующе посмотрела на Степу. - Вот видишь, я ж говорила, что никто не позволит ему кольцевать. Вот и вышло по-моему.
Любаша не упустила удобного случая подчеркнуть свою правоту: это чтобы Степа впредь не задавался и не думал, что может делать все, как захочет.
Степа понял - кольцевание по милости Любаши срывалось. Кольца-то у Мити. Не будить же его теперь! Он сердито покосился на девочку и буркнул:
- Ну и пусть.
- Ну и вот, - вызывающе и упрямо произнесла Любаша.
- Ну и ладно.
Обмен этими репликами ничего хорошего не предвещал и обычно служил "вступлением" к крупной ссоре. И зачем она все это сделала? Если бы он знал, что она подстроит ему такую каверзу, то ни за что не позвал бы ее ловить птиц. Степа почти с ненавистью посмотрел на Любашу.
- Небось рада, что все напортила? - вызывающе бросил он. - А еще товарищ называется!
- Конечно, рада. Ведь Митя больной.
- Ну и радуйся. Зато теперь кольцевать не будешь. Сама во всем виновата.
- Нет, буду! - задорно усмехнулась Любаша.
- Чем же ты будешь, если кольца-то у Мити?
- И вовсе не у Мити, а у меня.
- Врешь все, разыгрываешь. Митька тебе не даст… - Степа недоверчиво покосился на нее.
- Ну вот еще, буду я врать. На, возьми! - Любаша бросила на песок перед Степой бычка и затем вынула из кармана платья завернутые в бумагу кольца. - Митя сказал, чтоб ты сам все тут сделал, а потом записал. Это я его упросила, - добавила она как бы между прочим.
- Вот это здорово! Ну и молодчина же ты! - Степа просиял.
Ну как можно на нее сердиться! Она хоть и девчонка, а поступила как самый настоящий парень. Степа положил возле петли Любашиного бычка и засмеялся.
- Значит, теперь вместе ловить и кольцевать будем! - Он схватил Любашу за руку, и они побежали к лодке.
Любаша первая забралась под байду.
- Ой, как тут хорошо, прохладно… - Она подсела к корзине и с любопытством разглядывала притихшую чайку. - Смотри, смотри, какие у нее веки. Точно взял кто-то и красным карандашом обвел вокруг глаз. А головка мягкая-мягкая, совсем как бархат.
Степа представил себе, как он сегодня сам, без Мити, будет кольцевать эту чайку и других, которых он обязательно поймает, и его охватило радостное волнение. И все это благодаря ей, Любаше. Какая же она славная! Он поглядывал на девочку, склонившуюся над чайкой. Короткие светлые волосы ее сползли к виску и открыли маленькое розовое ухо. Степе вдруг захотелось сделать для нее тоже что-нибудь особенное, приятное.
- Ты знаешь, что у меня есть? - таинственно прошептал он.
- Что?
Степа снял с головы кепку, вытащил из-за подкладки бумажку, развернул ее и протянул Любаше:
- Во какие жемчужины я нашел! И все в одной мидии.
- Не может быть!
- Честное пионерское. Спроси хоть у Пашки и Мити. Я даже описал это в нашем юннатском журнале. - И Степа стал рассказывать о приключениях в "Бухте спасения".
Любаша перекатывала жемчужины на ладони и любовалась ими.
- Хочешь - бери их себе на бусы, - великодушно предложил Степа. - Бери, бери. Это я для тебя. - В эту минуту он искренне верил, что именно для нее, для Любаши, он все время берег свою драгоценную находку.
- Для меня? - воскликнула Любаша, смотря на Степу каким-то долгим, восторженным взглядом, и вдруг смутилась и покраснела.
Никто еще не делал ей таких дорогих, великолепных подарков. Ей хотелось взять эти жемчужины и в то же время почему-то казалось, что этого делать нельзя.
- Нет, нет. Не надо, - слабо запротестовала она.
- Говорят тебе, бери, - настаивал Степа. - Я еще наловлю и себе и тебе на целые бусы.
Сделав вид, что уступает ему, Любаша завернула жемчужинки в бумажку и крепко зажала их в кулаке.
- Ладно, я их спрячу. А то ты все равно потеряешь. А… а потом сама снесу в школу.
Любаша опять посмотрела на Степу сияющими глазами.
У Степы вспыхнули уши, и он смущенно отвернулся и заглянул в дыру.
- Ладно, давай тише, - сказал он, хмурясь, хотя Любаша и так молчала. - А то всех мартынов распутаем… Придвигайся сюда и смотри, - добавил он шепотом.
Дыра была не настолько велика, чтобы можно было двоим свободно смотреть в нее. Поэтому Любаша пристроилась с краю и то поглядывала на берег, то косилась на Степу, скользя взглядом по его черной вихрастой голове и крутому упрямому лбу.
А над байдой опять кружилась шумная птичья ватага. Чайки все чаще проносились над петлями, оглашая берег резкими криками.
Любаша впервые участвовала в охоте, и для нее все было интересно. Она теперь придвинулась ближе, прижалась своим виском к виску Степы и нетерпеливо следила за птицами, стараясь ничего не пропустить.
Так они сидели, не шевелясь и не сводя глаз с места, где лежала положенная ими приманка.
Прошло несколько минут, а чайки все кружились над берегом, кричали, однако боялись спускаться к петлям.
Но сейчас это Степу не огорчало. Он пребывал в каком-то приятном оцепенении. Кажется, весь день просидел бы вот так недвижно, чувствуя на щеке горячее Любашино дыхание, нежное прикосновение шелковистых, пахнущих морем и мятой волос, и с замирающим сердцем смотрел бы на этих веселых, суетливых птиц. Но в то же время он испытывал какую-то неловкость от того, что они сидят так близко и к тому же одни. Он отодвинул немного голову и покосился на Любашину порозовевшую щеку и пухлые губы. Почувствовав взгляд, Любаша повернулась к нему. Несколько мгновений они смотрели друг на друга, испытывая непонятную робость и смущение. Степа смутно сознавал, что это был не обычный взгляд, а какой-то совсем иной, особенный…
Над байдой раздался хохот. Ребята вздрогнули. Любаша поспешно отодвинулась и еще больше смутилась.
- Смотри, смотри, какой громадный мартын, - шепнул Степа, стараясь рассеять неловкость и смущение.
Действительно, большая чайка-хохотунья медленно парила над волнами. Поймать такую чайку было давнишней мечтой и Мити и Степы.
Чайка делала круг за кругом, словно осматривая петли со всех сторон и раздумывая над тем, стоит ли ей рисковать ради такой ничтожной добычи.