- Мартын утянет бычка и улетит, - взволнованно прошептала Любаша.
- У меня не утянет! - похвалился Степа. - Видишь, он все время залетает с берега? Если сунется, обязательно попадет в петлю: рыба-то лежит за петлей, возле самой воды.
- А если с моря зайдет и схватит?
- Не схватит. С моря ветер дует. А мартын всегда заходит навстречу ветру.
Сделав еще круг, чайка решилась. Сложив наполовину крылья, она скользнула вниз, туда, где лежал бычок, и затем взметнулась вверх. Птица была такая большая и сильная, что вырвала даже камень из песка и вместе с ним поднялась на полметра. Но, сделав несколько взмахов, вдруг упала в воду.
Степа выскочил из-под лодки и чуть не напоролся на рога коровы. За то время, пока они сидели под байдой, стадо успело подойти к берегу. Коровы и овцы уже месили ногами песок и, подгоняемые слепнями и оводами, спешили к воде. Любаша бросилась было вслед за Степой, но, увидев подходившего быка, в испуге отпрянула назад и теперь, прильнув головой к дыре, наблюдала за тем, что происходило на берегу.
Когда Степа подбежал к воде, чайка барахталась уже метрах в двух от берега. Она бешено хлопала крыльями, пытаясь взлететь. Но камень тянул ее вниз и все туже и туже затягивал на шее петлю. Птица могла задохнуться. Степа, не раздеваясь, бросился в воду.
Справиться с птицей оказалось не так-то легко. Мартын не подпускал к себе, окатывал брызгами, плескал в глаза соленой водой и больно ударял крылом по лицу, по рукам. Но Степа все же схватил его. Тогда мартын изогнул шею и точно клещами впился клювом пониже локтя и разорвал кожу до крови. Степа вскрикнул, потерял равновесие и вместе с птицей по шею погрузился в воду. И только под водой ему удалось наконец правой рукой крепко обхватить крылья птицы и прижать ее к себе, а левой сбросить камень. Но когда он поднялся, мартын опять ущипнул его за руку. Степа стиснул зубы и вцепился пальцами в пушистые перья на темени птицы. Теперь мартын не мог нападать. В бессильной ярости он раскрывал свой острый клюв и с ненавистью косился на мальчика.
Весь мокрый, в прилипших к телу штанах и рубашке, Степа наконец выбрался на берег и поглядел на байду. Но он, конечно, и виду не подал, что доволен исходом этой схватки.
Перед ним оставалась еще самая трудная задача - снять петлю. Сделать это он мог только левой рукой, которой держал голову птицы. Но если он отнимет руку, то мартын опять пустит в ход свой страшный клюв. Позвать на помощь Любашу? Нельзя - засмеет. Скажет: с чайкой не справился - позор для мужчины.
Любаша все видела и, конечно, понимала, что без ее помощи ему не обойтись. Она уже несколько раз выглядывала из-под лодки, но бык, как назло, стоял рядом, обнюхивал дно лодки и не собирался уходить. Любаша чувствовала себя как в клетке.
Степа тем временем отпустил голову мартына и попытался быстрым движением пальцев сбросить петлю. Но как только он немного расширил ее, мартын изловчился и ударил клювом в ладонь. Степа еще раз попробовал снять петлю, по птица укусила его за палец и начала биться, норовя вырваться из рук.
Неожиданно над самым ухом раздался сердитый голос:
- Брось птицу! Что она тебе сделала? Брось сейчас же!
Бросить чайку, которая досталась ему с таким трудом? Ну уж нет, дудки!
Резким движением Степа повернулся. Перед ним стоял колхозный пастух, дед Михей. Это был сухонький, невысокого роста беззубый старичок в побуревшей от солнца и пыли соломенной шляпе, с торчащей клином бородкой. Маленькие серые глазки его буравчиками сверлили Степу, а борода от сердито поджатой нижней губы угрожающе поднялась и нацелилась в Степино лицо.
- Зачем тебе мартын, душегуб ты этакий? Сейчас же выпускай его! Кто ж такую хозяйственную птицу губит? Брось, а не то уши пообрываю! - Дед Михей угрожающе поднял палку.
Старик был разгневан, но он не казался Степе злым и страшным. Наоборот, что-то смешное и доброе чудилась в его лице, в его острой козлиной бородке. "Такой бить не будет", - подумал Степа, однако из предосторожности попятился подальше от палки.
- Я и не собираюсь его убивать. Я его скоро выпущу, - попытался объяснить он.
- Дедушка! Не трогайте Степу! - крикнула подбежавшая на выручку Любаша. Бык наконец отошел, и девочка выскользнула из-под лодки.
- А, это ты, Любашка? И ты, значит, с ним озоруешь тута? Так, та-а-ак…
- Да нет! Мы только кольцо на лапку наденем и сейчас же выпустим чайку.
Старик успокоился:
- А я думал, что Степан такой же душегуб, как ваш Федька Хлыст. Страсть сколько он тут весной гнезд поразорил! Просто живодер какой-то… Да ты петлю-то, петлю сыми, а то совсем удушишь его, - заворчал старик на Степу.
Все подошли к байде. Любаша вытащила корзину с птицей и поставила ее сверху на дно лодки.
- Ну, давай, что ли, я помогу. Не справиться вам самим, - сказал дед и, заметив на Степиных руках ссадины, усмехнулся в бороду: - Птичка-невеличка, а кусается больно?
- Ой, Степа! И как же он тебя исщипал! - ужаснулась Любаша. - Сейчас же нужно перевязать, а то заражение будет.
Любаша уже готова была бежать домой за бинтами и йодом.
- Погоди, торопыга, - остановил ее дед. - Водичкой морской обмоет, враз все и заживет.
Дед Михей чуть раздвинул петлю на шее чайки, но снять не мог - проволочка скрутилась и запуталась. Степа и Любаша следили за его узловатыми пальцами.
- А ты небось думаешь, что твой хохотун этим морем живет? - Старик посмотрел на Степу добрыми, смешливыми глазами.
- А как же? Конечно, морем. Это ж чайка.
- Нет, брат. За рыбкой-то он сюда прилетает полакомиться, а настоящая еда его там, в степи. Эта птица - самый первый охранитель нашего урожая. Ну, что рот-то разинул? Не веришь? Вон та, черноголовая, гуртовичок, что в корзинке, та гусениц, личинок всяких и жучков-кузек целыми тыщами изничтожает. А твой хохотун все боле мышами и сусликами пробавляется.
- За сусликами же орлы охотятся, - недоверчиво заметил Степа.
- Где они, орлы-то? Их теперь тут - раз, два и обчелся. Главная сила супротив мыша и суслика нынче мартын, он за день десяток мышей слопает, да двух - трех сусликов изловит.
- А как же мартын справляется с сусликом? Суслик ведь большой, с белку, а мартын сам с курицу.
- Ты сам-то как мартына взял? Хитростью небось, так ведь?
- Так!
- Ну, и он берет хитростью, - улыбнулся дед Михей, обнажая беззубые десны. - Он, хитрюга, с налету долбанет клювом суслика и, пока тот еще не очухался, цоп его и вместе с ним в воздух. Поднимется повыше, разожмет клюв, а суслик - бряк на землю! Бывает, раза три - четыре вот так вдарит его оземь, пока не убьет насмерть.
Дед Михей распутал наконец проволочку и снял петлю с шеи чайки.
- Ну, давай теперь я подержу, а ты кольцо надевай.
Степа охотно передал старику птицу. Но, прежде чем приступить к кольцеванию, он стащил с себя мокрую рубашку, снял штаны и, отжав из них воду, расстелил сушить на байде. Только теперь, когда он остался в одних трусах и солнце облило горячими потоками тепла похолодевшее тело, он почувствовал, что продрог.
Пока надевали кольцо на ножку мартына, старик добродушно ворчал на Степу и поучал:
- Выше, выше ставь. Вот так, так.
Тем временем Любаша освободила от сетки черноголовую чайку и развязала ей ножки.
- Мы вместе, сразу выпустим, правда? - спросила она, умоляюще глядя на Степу. - Ты большую, а я эту, да?
- Ладно, - согласился Степа.
Наконец оба кольца были закреплены. Степа взял большого мартына, а Любаша - маленькую черноголовую чайку.
- Ну, мальцы, теперь действуйте по моей указке. - Дед Михей лукаво сощурил глаза и поднял свою палку. - Ну, считаю: раз, два, три! - И он взмахнул палкой.
Любаша и Степа подбросили птиц и с горящими глазами следили за их полетом. Черноголовка быстро замахала крыльями и стрелой понеслась вначале над берегом, а потом круто свернула и, вскрикнув, взмыла над волнами. Большой мартын, почуяв свободу, сразу сильными взмахами поднялся наискось ввысь, сделал полкруга, точно прощаясь с берегом, и пошел прямо в море, оглашая воздух радостным хохотом.
Степа пронзительно свистнул и, сняв кепку, замахал ею над головой, Любаша в восторге била в ладоши, а дед Михей поднял голову и не спускал с птицы глаз до тех пор, пока она не скрылась где-то вдали, между зеленью волн и густой синью небес. Затем он присел на край байды, вынул из кармана пустой кисет и посмотрел на рассыпавшееся по берегу стадо.
Неприхотливые овцы уже напились солоноватой азовской воды. Спасаясь от жары, они тесно сбились в кучу и опустили головы к земле. Коровы, забредя в воду, отмахивались хвостами от наседавших оводов и скучно поглядывали на зеленые волны. Одни опускали головы и нехотя цедили сквозь зубы невкусную горьковатую воду. Другие, прикоснувшись к воде, поворачивали морды к пастуху, вытягивали шеи, и тогда по берегу разносилось надсадное мычание истомленной жаждой и зноем скотины. Старик, вздохнув, отвернулся. Казалось, между ним и животными все время происходил какой-то немой и не совсем приятный для него разговор.
Степа и Любаша складывали в корзину сетку и петли. Расставлять их вновь не имело смысла, так как коровы распугали всех чаек.
- А вон и еще охранители объявились. Гляди, гляди, Степан, что энти сейчас начнут вытворять! - Дед Михей кивнул в ту сторону, где сбились в кучу овцы.
Степа увидел, как стайка скворцов суетливо порхнула над берегом и опустилась на спины оцепеневших от зноя овец. Скворцы важно расхаживали по грязно-бурым мохнатым спинам и, посвистывая, что-то выклевывали в свалявшейся шерсти.
- Что они делают? - спросил Степа.
- Клещей выбирают, - пояснил пастух.
- Санобработкой занимаются, - усмехнулась Любаша.
- Ты не смейся! Он всех клещей дочиста выберет, что твой санитар.
Внимание Степы привлек один шустрый, непоседливый скворец. Он то и дело перепрыгивал с одной овцы на другую, затем отделился от стайки и уселся на темени рыжей коровы, которая стояла у воды и задумчиво жевала жвачку.
Радостно пискнув, он принялся долбить клювом между рогами, придвигаясь все ближе и ближе к правому уху. Раза два он поднимал голову, косился на байду и, свистнув, продолжал деловито поклевывать.
- Ишь, подлец, как чисто работает, - заметил дед Михей, вертя в руках кисет.
А корова от удовольствия вытянула морду и повернула голову боком, подставляя птице ухо. Сделав свое дело, скворец вновь уселся на темени и радостно свистнул. Степа, подражая, тоже свистнул. Птица повернула голову, удивленно посмотрела на него и вспорхнула.
- Зачем же ты его спугнул? - недовольно заметила Любаша.
- Видать, рассердился, - усмехнулся старик. - Умеешь, мол, свистать, так и свисти без меня.
Дед Михей засунул кисет в карман и, задрав бороденку, выглянул из-под шляпы. Солнце стояло почти над головой.
- Ну, мальцы, - сказал он, - вы забавляйтесь, а я, пока тут стадо побудет с подпаском, добегу до кооператива за табачком.
Неправильная карта
Любаша и Степа бежали у самой кромки воды по твердому, укатанному волнами песку. Песок был влажный, с лиловыми отливами и гладкий, как асфальт. Волна поминутно лижет его, покрывая кружевной пузырящейся пеной. Приятно шлепать босыми ногами по краю набежавшей волны и обдавать друг друга брызгами.
Берег был пуст. Там, где рыбаки тянули волокушу, теперь сушились сети и лежали свернутые в круги канаты.
Возле Митиного дома ребята увидели Марфу Андреевну. Она стояла, приставив козырьком руку к глазам, и смотрела на площадь, по которой, утопая в облаках пыли, мчалась грузовая машина. Когда грузовик подъехал ближе, Марфа Андреевна бросилась вперед и, раскинув руки, загородила дорогу.
Водитель осадил машину так, что взвизгнули тормоза.
- Чего тебе, тетя Марфа? - высунулся шофер из кабины.
Это был Саша Веселов, разбитной, вихрастый тракторист. Пока его трактор стоял в ремонте, он работал шофером.
- Сашенька, голубчик, выручи! Сынишка у меня захворал, поесть надо ему сготовить, а у меня ни росиночки воды. Привези, родимый, - упрашивала Марфа Андреевна.
- А где же водовозы?
- Один захворал, а другие в дороге замешкались. Говорят, поломка у них приключилась. Может, нынче совсем не приедут.
Саша сочувственно поглядел на женщину, потом на сидевшего рядом с ним молодого геолога "Водхоза".
- Мне, тетя Марфа, не с руки. Я сейчас в город, а за водой надо на станцию кругаля давать. Впрочем, давай посуду, может, в городе где захвачу.
- Вот спасибочки! - обрадовалась женщина. - Я сейчас бочоночек вынесу.
Она побежала в хату; с ней увязалась и Любаша.
Степа слышал этот разговор, и ему опять, как и утром, сделалось не по себе. Он еще не отдал Мите взятой взаймы воды.
Как же помочь другу? Где достать хоть немного воды? Дома - ни кружки. На площади длинной цепочкой выстроились ведра, поставленные еще с утра. Там и Степины, и Митины, и Пашкины… Надо что-то предпринять. Может быть, занять у кого-нибудь? Или, на худой конец, купить ведро у Федьки Хлыста? Ну, заплатит он Федьке рубль, не великое дело. Уж рубль-то у него найдется!
К машине подошел дед Михей. Он поздоровался с Сашей и поклонился сидевшему с ним в кабине геологу. Саша вытащил пачку папирос "Бокс", и они с дедом закурили.
- Эх, и страдальцы же тут живут, Андрей Лукич! - обратился Саша к своему пассажиру. - Триста лет этому селу, и триста лет народ вот так бедствует. Возят воду бо-знать откуда.
- Да, обидела природа, обидела, - согласился его спутник. - И вообще-то весь этот район бедствует. Возьмите Марфинскую эмтээс. Они возят воду из Керчи, за сорок километров. Каждый год на это полтораста тысяч у них вылетает. Да, много в этой земле железа, много соли, а воды мало.
Геолог понравился Степе: загорелый, крутоплечий, в голубой шелковой тенниске, плотно облегающей широкую грудь, он производил впечатление завзятого спортсмена. А мускулы, мускулы-то у него какие! Степа потрогал себя повыше локтя и с завистью посмотрел на литые бицепсы Сашиного пассажира. Вот это силач! Степа рассматривал геолога и слушал разговор.
- Старики помнят, как при царе один кулак тут большущие деньги на воде зашибал. - Саша назвал село по ту сторону Керченского перешейка. - Он там ставок сделал и в засуху торговал по сорок копеек за бочку. А годика через три в помещики вышел - имение купил.
- Был такой мироед, был, - подтвердил дед Михей. - Парамоновым прозывался. Что и говорить, здорово поднажился. А тутошний лавочник Салов все завидовал ему и тоже решил торговать водицей. Но ставочка-то здесь не построишь - балок нету. Вот и надумал он скважину бить.
- И пробил? - оживился геолог.
- Пробил. Сажен на десять пробил - дошел до воды. Ходит купчишка индюком. "Зачем, - говорит, - вам воду возить издалека? Берите у меня по копеечке ведро". Поначалу ведер сто откачали - хорошая, сладкая водица, а потом вдруг пошла такая соленая, ну чисто рапа́.
- Постой, постой, старина. А где ту скважину били? - заинтересовался геолог.
- С того края села.
Андрей Лукич порылся в своем портфеле, вытащил сложенную гармошкой гидрогеологическую карту района и развернул ее на коленях.
- Правильно, старина, есть там вода, и в самом деле горько-соленая.
Дед Михей подошел вплотную к кабине и, прищурясь, посмотрел на геолога.
- А как там, Лукич, в твоих бумагах показано - есть тута у нас сладкая водица аль нет?
- Михей Панкратыч у нас самый главный по воде болельщик, - пояснил Саша. - Он все дела водные тут до тонкости изучил.
- Плохо, Михей Панкратыч, с пресной водой. Не видно ее у вас, - ответил геолог. - Если не веришь - сам погляди.
- Покажь, покажь! - Дед Михей заглянул в открытое окно кабины.
Степа, боясь пропустить самое интересное, вспрыгнул на подножку и пристроился рядом с пастухом.
Карта геолога пестрела разноцветными волнистыми линиями, синими и голубыми кружочками и пятнами, какими-то значками, цифрами и названиями. Дед Михей следил за пальцем Андрея Лукича, бегавшим по ней, слушал пояснения и, как Степе казалось, недоверчиво поглядывал то на геолога, то на карту.
- Погодь, погодь! А где тута раскопки, что за толокой? - спросил старик.
- Скифского поселения? То, что весной раскопали? Вот здесь они должны быть. - Геолог сделал пометку ногтем на карте.
- И возле них, скажешь, водицы нету?
- Что-то не видно.
- А энто где у тебя на карте? - Дед Михей указал рукой на новый коровник, видневшийся за площадью. - Там тоже, по-твоему, нет?
- Никаких признаков, Панкратыч, не видно.
Дед Михей почесал бороду и недоверчиво покосился на Андрея Лукича.
- Выходит, сладкой водицы у нас и вовсе не видно? Так?
- Получается, так.
Ухмылка сразу исчезла с лица старика, и он сурово и осуждающе посмотрел на геолога:
- Неправильная твоя карта.
- Почему ты так думаешь? - Андрей Лукич с любопытством заглянул в умные, пытливые глаза старика.
- А потому. Ежели эти скифы издревле селились тута, значит, и колодцы у них были. Не мог же человек жить без воды. А? Опосля в этих местах русский люд селился. И тож, скажешь, жил без воды? Не зря село наше зовется Пять Колодезей. Были тута колодцы, были. И водичка, вот тута она, под ногами. - Дед Михей постучал палкой о подножку, на которой стоял.
Степа внимательно прислушивался к разговору и с любопытством ждал, что скажет геолог. А тот добродушно улыбался и как будто не собирался даже спорить.
- Вода, может быть, и была, - сказал он, - но теперь-то ее нет.
- А куда ж она подевалась? - допытывался старик.
- Вот в том-то весь и секрет! - Андрей Лукич весело сверкнул глазами. - Таких чудес немало здесь, в Крыму. За время работы в "Водхозе" я вдоволь их насмотрелся. Знаешь такое село Островское, за Джанкоем?
- Ну, слышал.
- Так вот, там еще в прошлом году действовало пять артезианских скважин. А нынче только три. В двух-то вода исчезла.
- Значит, другой ход себе нашла, а все ж в земле осталась! И наша тута осталась!
- Ты, дед, отчасти прав. Карта, конечно, не икона, на нее молиться не приходится, - согласился геолог. - Но и не верить ей пока нет оснований. Ты мне вот что скажи, есть тут у вас хоть какой-нибудь старый, завалящий колодец? Или, на худой конец, ручеек плохонький?
Дед Михей раздумывал недолго.
- А ты на Черном мысу бывал, в подземном ходе? - спросил он.
- Нет.
- Загляни-ка туда, загляни. - Старик многозначительно усмехнулся. - И в каменоломне побывай. Там водичка наверняка есть. И вообще, Лукич, выбери времечко и заезжай. Я тебе тута местечки покажу. У меня есть кое-что на примете.
- Вот это уже другое дело! - улыбнулся Андрей Лукич и погладил ежик на голове. Степе показалось, что он даже чему-то обрадовался. - Обязательно заеду! Как в Марфовке управлюсь, так и заскочу.