Школа состояла из двух зданий - старого, стоявшего немного отступя от улицы, в котором когда-то помещалась гимназия, и нового, выстроенного за несколько лет перед войной и выходившего на улицу.
Коля прежде всего увидел новое здание. Все четыре его этажа сияли чистыми, только что вставленными стеклами. На фасаде висела лебедка, в которой стояли женщины-штукатуры и штукатурили стены.
- Если бы ты видел, что тут было месяц назад, когда я приехал! - сказал Степочка. - Крыша пробита в двух местах, в стенах шесть пробоин, внутри все завалено обвалившейся штукатуркой, от парт - одни щепки. За месяц мы кое-что сделали! - прибавил он хвастливо.
Из школы доносился дробный стук топоров, молотков, шуршали рубанки.
- А где же мальчики? - спросил Коля.
- Внутри. Когда я приехал, нас работало всего двадцать два человека, а теперь уже больше шестидесяти, начиная с шестого класса. Сначала мы только помогали взрослым рабочим - каменщикам и штукатурам, - кирпичи подносили. А теперь у нас четыре большие бригады из мальчишек - плотничья, стекольная, столярная и малярная. Мы с тобой, конечно, в малярной. На подсобных работах у нас мамаши.
- Мамаши?
- Ну да. Витмак уговорил некоторых мамаш, и они приходят нам помогать.
Степочка ввел Колю в ворота, они вошли в школьный двор, и Коля увидел разбитые стены старого здания. Этому большому зданию разрушения придали удивительный вид. Снизу оно было разрушено гораздо сильнее, чем сверху. Сквозь его нижнюю часть можно было пройти в любом направлении, как сквозь двор, а два верхних этажа висели в воздухе, кое-как подпертые снизу остатками стен. Оно словно летело над землей. Коля даже невольно отшатнулся - казалось, достаточно небольшого ветерка, чтобы все это рухнуло. Там, в верхних этажах, многие комнаты, возможно, были целы, но недосягаемы, потому что в здании не сохранилось ни одной лестницы.
Когда-то оба здания, новое и старое, были соединены галереей, висевшей над двором на высоте четвертого этажа. Теперь от этой галереи ничего не осталось, кроме одной единственной длинной ржавой железной балки, похожей на железнодорожный рельс, соединявшей там, вверху, крыши обоих зданий. Степочка задрал голову и показал Коле эту балку.
- Обрати внимание, - сказал он.
- А что? - спросил Коля.
- А вот увидишь.
На мощеном школьном дворе под открытым небом работала столярная бригада. Несколько сот искалеченных парт, больших и маленьких, громоздясь друг на друга, стояли в углу двора. Мальчики-столяры работали на шести длинных верстаках, приделывая партам спинки и крышки. Горели костры из обрезков и стружек, и над их пламенем, бледном при солнечном свете, висели жестянки, в которых варился столярный клей, наполняя воздух крепким запахом. Свернутые стружки с бумажным шелестом шуршали под ногами, опилки желтели, как песок. За верстаками стояли уже готовые парты, вышедшие из ремонта, белея новыми крышками. Их оставалось только покрасить.
Степочка открыл дверь, и Коля вошел в школу. Лестница нисколько не изменилась, даже запах был здесь тот же.
- Куда ты меня ведешь? - спросил Коля.
- В кабинет завуча, к Виталию Макарычу.
Коля остановился.
- Я не пойду, - сказал он.
Степочка тоже остановился и поглядел на Колю с удивлением.
- Почему?
Коля молчал. Он не мог объяснить Степочке, что ему тяжело войти в кабинет своего отца, где сейчас сидит и распоряжается чужой, незнакомый человек.
- Да почему же?
- Не хочу.
- Чушь! - сказал Степочка. - Без Виталия Макарыча тебе красить не дадут. Идем!
И они пошли.
2
Коридор был тот же самый, и дверь та же самая. И та же самая табличка на двери: "Заведующий учебной частью".
Степочка дернул за дверную ручку. И Коля вошел в папин кабинет, совершенно такой же, каким он был четыре года назад.
Тот же письменный стол, в тех же местах забрызганный чернилами. Тот же телефон на столе, то же кожаное кресла перед столом. Сколько раз Коля видел папу в этом кресле! Тот же портрет Дарвина на стене, та же физическая карта СССР с черными гроздьями рек. И только одна вещь, которой здесь не было раньше: кровать, аккуратно заправленная, с пододеяльником, обшитым кружевами, с двумя очень белыми, очень чистыми подушками.
У окна, спиной к двери, стоял крупный человек с густыми курчавыми черными волосами, слегка посеребренными сединой, и смотрел в окно. Услышав стук двери, он отвернулся от окна и улыбнулся мальчикам так, словно ждал их. У него были белые, совсем молодые зубы.
- Вот, я привел его, Виталий Макарыч, - сказал Степочка.
- Здравствуй, Коля, - сказал Виталий Макарыч, внимательно разглядывая его. - Наконец-то…
Виталий Макарыч хотел еще что-то сказать, но тут зазвонил телефон, и, взяв левой рукой трубку, он опустился в кресло.
"Уж привык в папином кресле сидеть", подумал Коля.
Виталий Макарыч говорил в телефон о каких-то бревнах, которые ему не прислали. Склонив голову набок, он зажал телефонную трубку между плечом и ухом и освободил левую руку. Тут только Коля заметил, что правой руки у него нет - правый рукав пиджака был пуст и висел безжизненно. Продолжая говорить в телефон и придерживая трубку головой, он левой рукой вертел костяной разрезательный нож, перекидывая его в воздухе, хватая двумя пальцами то за один конец, то за другой. Делал он это очень ловко - нож не упал ни разу. Нож тоже был папин. И папин был письменный прибор на столе - чернильница на мраморной доске с двумя чугунными медведями. Коля помнил, как любил он разглядывать этих медведей, когда маленьким первоклассником заходил сюда к папе.
Пока Виталий Макарыч говорил по телефону, Коля разглядывал его смуглое цыганское лицо. В черных густых бровях Виталия Макарыча было много седых волосков, но черные глаза с синеватыми белками казались совсем молодыми. Однако к этим молодым глазам сбегались морщинки. Трудно было сказать, сколько ему лет: может быть, тридцать, а может быть, сорок пять.
Виталий Макарыч разглядывал Колю так ласково, внимательно и грустно, что Коля невольно отвел глаза. "И чего я ему дался? - думал Коля. - Ведь он меня совсем не знает. Ведь я для него просто незнакомый мальчик, поступающий в шестой класс".
Виталий Макарыч повесил трубку, взял карандаш и что-то записал на листке календаря. Ом писал левой рукой так же быстро, как другие пишут правой.
- Ну, до чего похож! - сказал он, не спуская своих черных глаз с Коли. - Я узнал бы тебя где угодно с одного взгляда - так ты похож на отца.
Коля молчал. Ему, не говорившему об отце дома с матерью, и подавно не хотелось говорить о нем с этим человеком. Однако где Виталий Макарыч мог видеть папу? На фотографии, что ли?
И, словно угадав его мысли, Виталий Макарыч сказал тихим, дрогнувшим голосом:
- Мы с твоим отцом здесь при немцах каждый день виделись.
Коля перестал дышать. Вот, наконец, человек, который видел здесь папу при немцах! Да только правда ли это?
Виталий Макарыч перехватил его угрюмый, недоверчивый взгляд и нахмурился.
- Ну, выдай ему кисть, - сказал он Степочке довольно резко. - Пусть помалярничает.
- Пойдем красить крышу, - шепотом сказал Степочка Коле.
Они вышли из кабинета, и Степочка повел Колю вверх по лестнице.
- Каков наш Витмак, а? - спросил он.
- Ведьмак, - сказал Коля.
- Ведьмак? - повторил Степочка и рассмеялся.
Но сразу сдержался - ему не хотелось смеяться над Виталием Макарычем.
- Почему Ведьмак? - спросил он.
Коля не знал, что сказать.
- Он лохматый.
- Мало ли что, - сказал Степочка. - Он молодец. Мне жаль уезжать отсюда только из-за него одного.
- А ты разве собираешься уезжать? - удивился Коля.
- Мы об этом еще поговорим, - сказал Степочка. - Это долгий разговор.
3
В брезентовой прозодежде, сшитой на взрослого, с длинной кистью в руках, Коля красил крышу. Железные листы гремели у него под ногами. Он макал кисть в ведерко с парижской зеленью, накладывал жирную краску на промасленное железо и медленно пятился вниз по склону. За его спиной склон обрывался и начиналась пропасть. Но Коля старался не оглядываться. Когда он оглядывался, ему становилось страшно.
В двух метрах от него, так же пятясь и так же размахивая кистью, работал Степочка. Маленький, он совсем тонул в своей прозодежде с засученными брюками и рукавами. В сторону пропасти он даже не косился. Он двигался так уверенно, легко и беспечно, словно ее не существовало.
Они красили весь тот склон крыши, который обращен был к реке. Солнце жгло им спины сквозь брезент. Краску нужно было класть ровно, всюду одной густоты, и это поглощало все их внимание. Прошло больше часа, прежде чем они настолько привыкли к работе, что начали разговаривать.
- Хороший, но странный, - сказал Степочка.
Коля сразу понял, что он говорит про Виталия Макарыча.
- Чем же странный?
- Не странный, а так… Со стариком Архиповым, например, дружит. Ты знаешь старика Архипова?
- Знаю, - сказал Коля, - он нам вчера донес вещи с вокзала.
- Архипов приходит в школу, Виталий Макарыч запирается с ним в кабинете, и они долго разговаривают.
- О чем?
- Ну, это никому неизвестно. Они при немцах по партизанскому делу подружились.
- Архипов был партизаном?
- Не знаю. Был, кажется, связан с партизанами.
- А Виталий Макарыч?
- Витмак партизанил.
- Где?
- Здесь, в городе. Он нездешний, он был учителем где-то в Молдавии. Немцы посадили его в лагерь, но он сбежал, пришел сюда и вступил здесь в партизанский отряд.
- Здешний отряд немцы весь перебили, - сказал Коля. - Восемнадцать человек.
- Витмак был девятнадцатый. Его ранили в правую руку, но он уцелел.
- Один из всех?
- Один. Он перешел через фронт к нашим, там его положили в госпиталь. Пришлось отнять ему руку. Когда он выписался из госпиталя, город был уже свободен, и его прислали сюда налаживать школу.
Работая кистями, они пятились вниз по скату, и пропасть за их спинами все приближалась. Коля чувствовал ее каждым кусочком своей спины и не знал, далеко ли до нее или близко, потому что боялся обернуться. Ему казалось: стоит обернуться, и от страха он рухнет вниз. Он старался только двигаться наравне со Степочкой - не отставать от него и, главное, не обогнать его ни на волос. А Степочка чувствовал себя непринужденно и свободно, как на земле. Он, казалось, даже забыл, что у крыши есть конец. Коля с замиранием сердца следил за ним. Неужели он не оглянется, неужели он сделает еще один шаг назад? Но Степочка не оглядывался. Степочка делал еще один шаг назад, и Коле приходилось делать точь-в-точь такой же шаг.
Наконец, в тот самый миг, когда Коля почувствовал, что никакая сила не заставит его шагнуть дальше, Степочка, надев ведерко с краской на свою длинную кисть, легко зашагал вверх, обходя закрашенную часть крыши. Коля, обрадованный, обогнал его, стараясь как можно скорее добраться до трубы. Там, у кирпичной трубы, за которую можно держаться, он чувствовал себя в безопасности.
- Я, конечно, догадываюсь, о чем он разговаривает с Архиповым, - сказал Степочка, неторопливо приближаясь к трубе по гремящей крыше. - Он кого-то ищет.
- Ищет? - удивился Коля. - Кого?
- Девочку.
- Какую?
- Вот то-то и есть - какую!
- А зачем ему девочка?
- Вот то-то и есть - зачем! Архипов ему помогает искать.
- Помогает?
- Она должна приехать. Я сам слышал, как Виталий Макарыч посылал Архипова на вокзал и велел не пропустить девочку.
- Что же это за девочка?
- Не знаю. Я, конечно, узнал бы, если бы здесь остался. Уж я бы узнал!
- А ты разве здесь не останешься? - спросил Коля.
Степочка ничего не ответил. Он сел рядом с трубой на крышу. Коля тоже сел, держась за трубу. Накаленная солнцем крыша обжигала его сквозь брезент брюк. Внизу перед ними - за площадью, за развалинами домов, за зелеными купами бузины - блестела на солнце река, гладкая и твердая, как никель. У пристани стоял пароход "Иван Мичурин", длинный и узкий, сияя нарядной своей белизной. Слева над рекой висело в воздухе порванное кружево разбитого моста. Справа река делала крутой поворот, расширялась, уходила вдаль до самого горизонта и там, в синеватой, пронизанной солнцем дрожащей дымке, сливалась с низкими полями.
- Как море, - сказал Степочка, смотря направо.
- А ты видел море? - спросил Коля.
- Нет, - сказал Степочка. - И ты тоже не видел.
Действительно, они оба никогда не видели моря.
- Скоро увидим, - сказал Степочка.
- Скоро увидим?
На лице у Степочки появилось важное и торжественное выражение, и Коля понял, что сейчас начнется тот "долгий разговор", который Степочка обещал ему с самого утра.
4
- Что ни говори, а построить школу интересно! - сказал Степочка.
Коля кивнул головой, ожидая, что Степочка скажет дальше.
- Мне, конечно, не хочется огорчать Витмака, - проговорил Степочка. - Мы с ним вместе работали, я знаю, как он относится к постройке школы, и я дорожу его мнением. Он здесь на постройке, как капитан на корабле, и когда я уеду, он решит, что я дезертир. Но тут ничего не поделаешь. У всякого человека должна быть цель в жизни, и этой цели приходится подчинять все. У нас с тобой цель одна - стать моряками.
Коля посмотрел на Степочку удивленно. Три года назад, когда они, десятилетними мальчиками, пускали кораблики в пруду, они говорили о том, что непременно станут моряками. Это тогда им обоим казалось несомненным и ясным. Но с тех пор прошло столько времени, совершилось столько событий, и у Коли сменилось столько мечтаний, желаний! Коля, конечно, и теперь порой думал, что когда вырастет, будет моряком, но это казалось ему отдаленным, не имеющим отношения к его сегодняшней жизни. И он почувствовал уважение к постоянству и твердости Степочки.
- Я ждал только тебя, - сказал Степочка. - Мы с тобой едем на Черное море.
- На Черное море?
- Мы поступим юнгами на тот крейсер, где служил мой папа.
- А нас примут? - спросил Коля.
- Ты об этом не беспокойся, - сказал Степочка презрительно. - Это уж не твоя забота. Крейсером командует капитан второго ранга Василий Васильевич Перцов. Когда папу убили, он прислал моей тете письмо, в котором пишет, что сделает для меня что угодно.
- А тетя тебя отпускает?
Степочка свистнул.
- Я не сказал ей ни слова, - ответил он. - Знаешь женщин! Они ведь ничего не понимают. С теткой говорить бессмысленно. Ты первый человек, которому я говорю.
Коля подумал и спросил:
- Где же ты возьмешь денег на билеты?
- На какие билеты?
- На железнодорожные. Чтобы доехать до Черного моря.
Степочка рассмеялся.
- Зачем нам железная дорога? У нас есть дорога получше.
- Где?
- Вот.
Он взмахнул рукой и показал на реку, блестевшую внизу.
Коля сам удивился, как это он не догадался сразу. Ведь он отлично знал, что их река впадает в реку, которая впадает в Черное море.
- По реке на пароходе? - спросил он.
- Нет, - сказал Степочка. - На шлюпке.
- Вот здорово! - воскликнул Коля, пораженный. - Сколько же нужно времени, чтобы на шлюпке добраться до Черного моря?
- Немного. Если мы будем грести - три недели. Если мы просто поплывем по течению - полтора месяца.
- Через полтора месяца будет осень, - сказал Коля.
- Чудак! - проговорил Степочка. - Это здесь будет осень. А там, на юге, в сентябре жарче, чем здесь в июле.
- Хорошо, - сказал Коля, - но где же ты достанешь шлюпку?
- Шлюпка уже есть. Ну, не шлюпка, а двухвесельный бот. Ну, не бот, а обыкновенный рыбачий челночок, но просмоленный, устойчивый, слушается руля, как бог.
- Где же он?
- Спрятан, - сказал Степочка уклончиво и многозначительно.
Коля задумался. Он представил себе, как плывут они со Степочкой в челночке по сияющей реке вдоль незнакомых берегов все дальше и дальше. Привольная жизнь, полная приключений и неожиданностей! Что может быть лучше такой жизни!
- По ночам мы будем выходить на берег где-нибудь в пустынном месте и разжигать костер, - продолжал Степочка. - Дым костра прогонит комаров. С рассветом - снова в плавание. Когда нам станет слишком жарко, мы будем купаться. Купайся сколько угодно, хоть десять раз в день. Если нам покажется, что мы движемся слишком медленно, мы попросим капитана проходящего парохода взять нас на буксир. Он нам не откажет, ему это ничего не стоит. Но это на крайний случай - нам торопиться некуда, мы и без буксира обойдемся, а то путешествие выйдет слишком коротким. Города мы будем проплывать мимо, города нам не нужны, мы будем высаживаться в пустынных местах…
- А что мы будем есть? - спросил Коля.
- Все обдумано, - ответил Степочка. - Я уже три недели сушу сухари.
- И много ты насушил?
- Кило два, - сказал Степочка. Однако по голосу его Коля понял, что он не уверен, есть ли у него два кило сухарей. - Но у меня главный расчет не на сухари, - поспешно добавил он. - Я унес мешок картошки и спрятал его рядом с челноком. У меня есть красноармейский бачок - знаешь, с выгнутым боком, - и мы будем варить в нем картошку… Но не на картошку у меня главный расчет, а на рыбу…
- На рыбу? Ты берешь с собой удочку?
- Две удочки: для себя и для тебя, - сказал Степочка. - Но удочка - это вздор, удочками много не поймаешь. Есть у меня две гранаты Ф-1, ими можно глушить рыбу, но я хочу их поберечь, ведь нам необходимо оружие. Мой главный расчет на невод. Я спрятал невод…
- Невод?
- Невод - прекрасная штука! - сказал Степочка. - Мы находим возле берега какую-нибудь заводь, раздеваемся, лезем в воду, протаскиваем невод один раз, и мы сыты вот так! - Он провел ребром ладони по горлу, чтобы показать, как они будут сыты. - Из крупной рыбы варим уху, а мелочь выбрасываем… Да что об еде беспокоиться! Там, в низовьях, всюду арбузы, дыни - вот такие…
- Когда же ты думаешь тронуться в путь? - спросил Коля.
- В пятницу, - ответил Степочка. - Конечно, вечером, когда стемнеет. Первую ночь нам придется провести в челноке, чтобы до света успеть уйти как можно дальше…
До сих пор, пока разговор о путешествии шел вообще, Степочкин план казался Коле замечательным и не имеющим никаких недостатков. Но теперь, когда Степочка сказал, что нужно ехать уже в пятницу, ему вдруг стало тоскливо. А как же мама? Останется совсем одна?
Мысль о том, что придется покинуть маму, поразила Колю. Однако он промолчал.
- Хочешь, я покажу тебе отсюда, где спрятан челнок? - спросил Степочка.
- Покажи, - сказал Коля.
- Надо спуститься на край крыши. Идем.