Степочка встал и, гремя железом, пошел по крыше вниз. Коля тоже встал и пошел за ним. Чем ниже спускались они по скату, тем шире открывалась слева от них излучина реки перед мостом, скрытая углом крыши. Степочка, видимо, хотел показать Коле какое-то место на берегу этой излучины. Но они шли, пропасть все приближалась, а берег излучины не открывался. Коля стал ступать осторожнее, замедлил шаги. Но Степочка с подчеркнутой небрежной беспечностью шел все вниз, стараясь греметь железом как можно громче, и Коле приходилось идти за ним.
Теперь Коля приближался к пропасти не спиной, а лицом, и видел ее. Стоит только оступиться, поскользнуться, и… Крыша гладкая - если покатишься, уцепиться не за что. Коля с необыкновенной ясностью представил себе, как он оступился, покатился. И вдруг почувствовал, что у него кружится голова.
- Постой… - сказал он Степочке.
Это слово вырвалось у него нечаянно, он не собирался его говорить.
Степочка остановился и повернул к нему свое улыбающееся круглое, курносое лицо.
- Отсюда не видно, - сказал он. - Нужно подойти к самому краю.
Коля сделал еще полшага и остановился. Все плыло перед ним: и река, и арки моста, и разбитые стены домов, и небо, и край крыши. Степочка поглядел на него с сожалением.
- Ты ложись и ползи, - сказал Степочка. - Так тебе легче будет.
Коле давно уже хотелось лечь, и он лег сразу. Но это не принесло ему облегчения. Он ладонями почувствовал, до чего гладка и поката крыша.
Ему казалось, что брезент его брюк еще больше скользит, чем подошвы. Глубоко дыша, он всем телом прижимался к горячему железу.
А Степочка спокойно дошел до самого края. Стоит ему двинуть плечом, шевельнуть головой, и, потеряв равновесие, он сорвется со скользкого ската, полетит в пропасть…
- Степа! - сказал Коля умоляюще.
Но Степочка бестрепетно протянул руку и показал пальцем куда-то вниз и вбок.
- Отсюда видно это место, - сказал он. - Вон тот белый домик без крыши у самой воды. Недалеко от землянки Архипова. Ты знаешь, где землянка Архипова?
Но землянки Архипова Коля не знал.
- Как раз между новым, деревянным мостом и старым, взорванным. Домик разбит, завален хламом, зарос кругом, и никто туда не полезет. Я втащил челнок в домик.
Степочка повернулся. Теперь он стоял спиной к пропасти, над самым краем, и смотрел на лежавшего перед ним Колю.
- Я тоже сначала боялся, - сказал Степочка. - Но взял себя в руки и теперь не боюсь. Моряк не может бояться высоты, моряку всюду приходится лазить. Ты тоже скоро привыкнешь. Смотри!
Он поднял ногу, расставил руки и застыл, слегка покачиваясь, над пропастью, стоя на одной ноге.
- Степа! - взмолился Коля.
- Это что! - сказал Степочка. - Хочешь, я покажу тебе настоящую штуку?
И, к величайшему Колиному облегчению, пошел вверх по скату.
Коля поднялся и пошел вслед за ним - все дальше от края. У трубы ему захотелось остановиться. Но Степочка повел его еще дальше, они перелезли через ребро крыши и пошли вниз по противоположному скату, спускавшемуся в сторону двора.
Школьный двор все шире открывался перед ними. Он был теперь тих и пустынен - наступил час, когда все обедали. Старое здание школы, зияя дырами окон и пробоин, повисло над двором, словно паря в воздухе. Степочка вел Колю как раз к тому месту, где расстояние между старым и новым зданиями было короче всего. Там, от крыши к крыше, висела железная балка - все, что осталось от галереи, когда-то соединявшей оба здания.
- Стой здесь, - сказал он Коле.
И Коля остановился.
Степочка подошел к краю крыши и поставил ногу на балку.
- Ты с ума сошел! - крикнул Коля.
- Тут всего одиннадцать шагов, - сказал Степочка. - У меня все вымерено.
И, раздвинув руки, как крылья, пошел по балке, твердо ставя одну ногу перед другой.
Коля перестал дышать. Останавливать Степочку было уже поздно. Он следил, как покачивалось коротенькое Степочкино тело над смутной пропастью двора, и считал шаги.
Три, четыре, пять…
Вот Степочка уже на середине балки, на равном расстоянии между двумя зданиями.
Шесть, семь…
Степочка покачнулся влево, но выпрямился, передернув плечами.
Восемь, девять, десять…
Балка входила в черную пробоину разорванной крыши старого здания. Там, вероятно, был чердак. Степочка сделал еще один шаг и нырнул в пробоину. Повернулся - и Коля увидел его улыбающееся лицо.
- Подожди меня! - крикнул Степочка.
И исчез, уйдя куда-то в глубь разрушенного здания, в темноту.
Коля остался один, охваченный тоской и тревогой. Он ждал. Ему казалось, что ждет он очень долго. Что делает Степочка в пустом доме? У Коли появилась надежда, что, может быть, там есть какой-нибудь другой ход и Степочке не придется возвращаться по балке. Коля шагнул вперед и глянул вниз, во двор: нет ли там Степочки? Теперь он видел большую часть двора. Степочки там не было.
И вдруг Степочка появился опять в прежней пробоине, у противоположного конца балки. Он выступил из тьмы, встал на балку и шагнул. И в ту же минуту из пробоины вылетела птица.
Это была маленькая быстрая птица, темная, с белой грудью. Возможно, где-то тут, в пробоине, находилось ее гнездо. Встревоженная, она обогнула в воздухе Степочку и опять нырнула в пробоину.
Степочка сделал еще один шаг.
Птица вылетела снова и пронеслась перед Степочкой, едва не задев крылом его лица.
Степочка вздрогнул и остановился. Он повернул голову, следя за ее полетом. Она мешала ему идти.
Когда она исчезла в пробоине за его спиной, он сделал еще три шага. Теперь он был на самой середине балки.
Но птица вылетела опять и, сделав большой круг над двором, устремилась прямо к Степочке.
Степочка побледнел, и на лице его стали отчетливее видны веснушки и пятна грязи.
Коля ясно представил себе, с какой силой ударится сейчас этот маленький мягкий стремительный комочек о Степочку, стоящего на узкой скользкой железной полоске. Степочка не двигался и, не отрываясь, следил за приближением птицы. Она неслась прямо на него.
Она промчалась над самой Степочкиной головой - так близко, что волосы его шевельнулись.
И Степочка, невольно уклоняясь от удара, слегка отшатнулся.
Он отшатнулся - и закачался, размахивая в воздухе руками.
Он качнулся вправо. И выпрямился. Но сразу же качнулся влево. Он снова выпрямился, но тут же качнулся вправо… Ему не удавалось найти равновесие.
Коля, с трудом сдерживая крик, шагнул к самому краю крыши и протянул к Степочке руки.
Он глядел на качающегося Степочку и глядел вниз, на двор, с ужасом измеряя глазами ту глубину, в которую Степочка сейчас обрушится.
И вдруг посреди двора он увидел человека, который стоял и смотрел вверх.
Это был Виталий Макарыч. Задрав курчавую черную голову, неподвижный, он смотрел на Степочку. Коля хорошо видел его лицо. Он видел ужас в его глазах.
Степочка качнулся еще раз и, сделав какое-то немыслимое движение всем телом, выпрямился. Шаг, еще шаг, еще - и он очутился на крыше рядом с Колей.
Коля схватил его за руку и, не отпуская, потащил вверх по скату, как можно дальше от балки.
У трубы они сели рядом и долго молча дышали. Коля все не отпускал Степочкину руку, словно боясь, как бы он снова не полез на балку.
Вдруг Степочка повернул к Коле лицо и улыбнулся.
- А все-таки не упал! - сказал он.
Тут за спиной у них загремело, загрохотало, и, обернувшись, они увидели Виталия Макарыча. Виталий Макарыч бежал по крыше.
Он взял своей единственной рукой Степочку за шиворот, поднял его и поставил перед собой.
- Да как ты посмел! - закричал он, тряся его словно мешок.
Он поднял Степочку своей единственной рукой и прижал его к груди, как маленького. И, как маленького, понес его по лестнице вниз. Коля едва поспевал за ним.
Виталий Макарыч вынес Степочку на двор и только там поставил его на ноги.
- Больше вы никогда не будете на крыше, - сказал он.
По дороге домой Коля признался Степочке, что не поедет с ним на Черное море.
Степочка не поверил. До сих пор Коля всегда его слушался, и он привык к этому.
- Вздор! - сказал Степочка. - Поедешь.
- Не поеду.
- Почему?
- Так.
Он не мог объяснить Степочке, что нельзя оставить маму совсем одну.
- Трусишь? - сказал Степочка. - Ладно, ты мне не нужен. Поеду без тебя.
Коля мрачно смотрел в землю. Он осрамился перед Степочкой там, на крыше, он осрамился сейчас, отказавшись ехать. Но иначе он не мог.
Глава третья
ПОИСКИ
1
Виталий Макарыч что-то знал о жизни Колиного папы при немцах. Коля подолгу думал об этом. Он понимал, что нужно расспросить Виталия Макарыча. Но сделать это Коле было трудно.
Со взрослыми мало знакомыми людьми Коля был очень застенчив. Конечно, если бы дело шло о каких-нибудь пустяках, он легко преодолел бы свою застенчивость и заговорил бы с Виталием Макарычем. Но о своем папе он никогда не говорил даже со Степочкой, даже с мамой. Как же заговорить о нем с Виталием Макарычем? Виталия Макарыча он видел довольно часто, но всегда на людях. А уж на людях Коля никак не мог говорить о папе.
Он почему-то все надеялся, что Виталий Макарыч сам с ним заговорит. И ждал.
Колю перевели из бригады маляров в столярную бригаду, потому что на расспросы Виталия Макарыча он ответил, что когда-то сам смастерил тележку на четырех колесах. Степочка остался маляром, но красить крышу ему не разрешили. Крышу теперь красили взрослые рабочие, а школьники-маляры работали на дворе и красили отремонтированные столярами парты. Коля тоже работал во дворе и видел Степочку все время.
Бригадиром столяров был Вова Кравчук, уже совсем большой мальчик, поступивший в девятый класс. У него были рыжие прямые волосы, торчавшие слипшимися вихрами, и крупные рыжие веснушки на лице. Ресницы и брови у него тоже были рыжие, и даже цвет глаз был красный, как у кролика. Из коротких рукавов его куртки торчали большие красные руки, и вообще весь он был до того красен, что когда касался свежевыструганных досок, казалось, будто на них должны остаться красные пятна. Он лучше всех мальчиков знал столярное ремесло и сам уже редко пилил, строгал и клеил, а только показывал, как это нужно делать. Его огромные старые ботинки, завязанные веревками вместо шнурков, были полны опилок. С ватерпасом, складным метром и карандашом в руках он красными глазами молчаливо следил за работой. Иногда он протягивал руку, с необычайной точностью проводил по дереву черту карандашом и говорил: "Пили здесь". Или замечал: "Криво". Или: "Не строгай против шерсти". И отходил. И после каждого его замечания неладившаяся работа шла на лад.
В Колины столярные способности он не поверил и дал ему поначалу странное поручение: выпрямлять гвозди. Гвоздей на строительство отпущено было недостаточно, и столяры заготовляли их сами, выдергивая клещами из разрушенных стен старого здания. Все эти гвозди оказывались кривыми, и их нужно было выпрямлять. Коля клал их на железную доску, придерживал двумя пальцами и бил молотком. Это занятие оказалось однообразным и нудным. Вова Кравчук требовал совершенно прямых гвоздей, чтобы их можно было вгонять в дерево по шляпку двумя ударами обуха, и Коля тратил на каждый гвоздь очень много времени. За два часа он выпрямил не больше полусотни и очень устал и кончил тем, что разбил себе палец в кровь неверным ударом молотка.
Увидев разбитый палец, Вова Кравчук сжалился и перевел Колю на совсем легкую работу - следить за костром, на котором варился столярный клей. Сначала Коле это понравилось - бросать в горячий котелок прозрачные янтарные плитки клея, помешивать их палочкой, подкладывать в костер легкие стружки, мгновенно пожираемые пламенем. Но скоро ему стало скучно. Мешать клей и подкидывать стружки приходилось не так часто, и в промежутках нужно было сидеть сложа руки. От нечего делать он стал подбрасывать стружек так много, что пламя поднялось выше человеческого роста. Жар вынудил Колю отойти от костра на несколько шагов. Многие столяры прекратили работу и с любопытством уставились на ревущий, прыгающий огонь.
Вова Кравчук подошел к костру. Коля был уверен, что получит от него нагоняй. Но Кравчук не сказал ни слова. Он молча принялся оттаскивать парты подальше от огня, чтобы они не загорелись и не покоробились. Коля, спохватившись, стал помогать ему. Оттащив парты, Кравчук подобрался к самому огню и начал затаптывать своими большими ботинками стружки, загоравшиеся вокруг. Рыжие волосы Кравчука были так похожи на пламя, что казалось, голова его пылала.
Он постоял у костра, пока огонь не поник, и лишь тогда повернулся к Коле. "Ну, сейчас начнется разнос", подумал Коля, прямо смотря в глаза Кравчуку. Однако Кравчук не только не разнес его, но даже замечания не сделал.
- Пойдем, я дам тебе рубанок, - сказал он Коле.
Это была третья попытка за один день использовать Колю в бригаде столяров. Коля в глубине души подивился терпению Кравчука. Неуверенно принял он из его рук рубанок, боясь, что снова осрамится.
Но на этот раз дело пошло. Коля работал на заготовке - строгал шершавые доски разной толщины, чтобы сделать их гладкими и одинаковыми. Пахучие тонкие стружки, курчавясь, ползли из рубанка. Работа эта оказалась умной работой - она требовала расчета, постоянного внимания и, главное, особого умения чувствовать дерево, понимать, где оно тверже, где мягче, как расположены в нем сучки, слои.
- Не нажимай! Легче, легче, - говорил, подходя к Коле, Вова Кравчук.
Через полчаса Колины руки ходили уже сами собой, без всякого, казалось, усилия. Высунув кончик языка, Коля махал и махал рубанком, освобождая послушную гибкую доску от всего, что было на ней лишнего. Теперь он чувствовал, что тоже строит школу.
Это было удивительно приятное чувство - знать, что в этом городе, где все, и большие и маленькие, трудятся, строят, ты тоже не праздный свидетель, мечтающий воспользоваться плодами чужих трудов, а труженик, строитель, имеющий наравне со всеми право смотреть глазами хозяина на строящуюся школу, на весь этот заново рождающийся город. Участие в большом общем сознательном труде наполняло его радостью и гордостью. Через час он уже не с робостью, а с некоторой важностью прохаживался возле своего верстака и хмурился, чтобы скрыть свою радость, когда Вова Кравчук, проведя ладонью по обструганной им доске, кивал головой в знак того, что доска достаточно гладка.
Чтобы увидеть Степочку, Коле стоило только поднять голову от верстака. Степочка оттаскивал готовые парты в угол двора и там красил их. Он осторожно водил по партам маленькой кистью, потом отходил в сторону и с важностью оглядывал свою работу - всюду ли краска легла ровно. Когда он, идя за новой партой, приближался к верстакам столяров, Коля старался встретиться с ним глазами. Но Степочка глядел на Колю так, словно не замечал его, словно Коля был столб или камень. Подходя к столярам, он разговаривал и шутил со всеми, но только не с Колей. Коля отказался ехать на Черное море, и Степочка не простил Колю и не скрывал этого. "Ну, и пускай", думал Коля. Но в глубине души был огорчен.
Он давно любил Степочку и, не признаваясь в том самому себе, восхищался им. Ему никогда со Степочкой не было скучно, потому что Степочка постоянно изобретал что-нибудь удивительное, постоянно поражал его своей отвагой и решительностью. Степочка хотел, чтобы Коля подчинялся ему, и Коля от всей души готов был подчиняться, потому что охотно признавал Степочкино превосходство, да и сам вовсе не любил командовать.
Один только раз Коля не послушался его - отказался с ним ехать на Черное море, и Степочка сурово наказал его: перестал с ним разговаривать. Как будто Коля сам не мечтал о Черном море, как будто он не поехал бы за ним хоть на край света, если бы не мама! Нельзя же оставить маму совсем-совсем одну! Отчего же такая несправедливость?
А между тем Степочка как раз сейчас так нужен был Коле! Несмотря на участие в общей работе, Коля все еще чувствовал себя одиноко среди всех этих незнакомых мальчиков, большинство из которых к тому же было старше его. А Степочка работал здесь уже больше месяца, он всех знал, и его все знали и ценили, он был свой человек на стройке и мог бы Колю свести со всеми своими друзьями. Кроме того, Степочка хорошо знал Виталия Макарыча, и Виталий Макарыч хорошо знал Степочку, и Степочка мог бы помочь Коле начать разговор с Виталием Макарычем…
Кроме Степочки, в школе был только один человек, давно ему известный - Агата. Но Агата сидела в сарайчике, наскоро сколоченном в углу двора из досок, и он видел ее редко.
Там, в этом сарайчике, находилась не то контора строительства, не то склад. И этой конторой, этим складом управляла Агата. Уходя, ей сдавали на хранение инструменты. По требованию бригадиров она выдавала гвозди, клей, мел, замазку, олифу, листовое железо, задвижки, шпингалеты, оконные стекла. Она вела учет всех материалов, записывала в свои книги все израсходованные кирпичи и доски. Не то кладовщик, не то бухгалтер, она весь день сидела в полутемном сарае за столом перед маленьким квадратным окошком без стекла.
Иногда двери сарая открывались, и Агата появлялась на пороге. Худенькая, с милой ямочкой на подбородке, она серыми, широко расставленными глазами смотрела на мальчиков или на Виталия Макарыча, спускающегося со школьного крыльца.
Виталий Макарыч неторопливо обходил всех работающих мальчиков - и столяров и маляров. Возле некоторых он останавливался, внимательно следил, как пилят какую-нибудь доску, но никому не делал никаких замечаний. Только иногда вдруг говорил:
- А ну, дай-ка мне.
Брал в свою левую руку, единственную, пилу, молоток, кисть или рубанок и принимался работать с необыкновенным проворством. И рубанок плыл легко, без натуги, пила пела веселей, гвозди входили в дерево не сгибаясь, и краска, до сих пор ложившаяся пятнами, начинала ложиться ровным слоем, всюду одной густоты. Опилки и стружки застревали в его черных волосах. Он поднимал раскрасневшееся лицо, отдавал рубанок столяру или кисть маляру и шел дальше. И Колю удивляло, что он одной рукой умеет все делать лучше, чем другие двумя руками, и нравилось Коле, что он не кричит, не командует, не советует, а только показывает.