- Только Таня на тромбоне отказалась играть, - сказал я.
- Ну, если дело только за тромбоном, - посмеиваясь, сказал Геннадий Максимилианович. - Словом, отправляйтесь в вестибюль и ждите меня там…
Выйдя из кабинета, я посмотрел на Ваську:
- А ну-ка?
Васька без звука протянул мне рисунок бабы-яги.
Исцарапав себе пальцы и ободрав ногти, я с трудом вытащил четыре гвоздика и вернул рисунок на стенд.
Тут в коридоре появился какой-то ученик. Эдакая здоровая дылда. Он набросился на меня:
- Ты чего стенд портишь?
- Не порчу, а восстанавливаю!
- Вижу, как восстанавливаешь! Весь рисунок измял!
Я повернулся к Ваське, а его и след простыл.
Вот так всегда - за все я в ответе!
ГРИШИНА ИНТЕРМЕДИЯ
Прибежал я в вестибюль и только начал было ругать Ваську за бабу-ягу, вижу, идет Геннадий Максимилианович.
- Свои музыкальные инструменты оставьте здесь, - сказал он. - А сами идите за мной.
Он привел нас в зал, в тот самый, куда вчера влетел Женькин мяч. К разбитому окну был приставлен огромный лист фанеры. Я поскорее снял очки. Так все-таки спокойнее - вдруг Геннадий Максимилианович узнает меня и начнет расспрашивать про Женьку?
Но он даже не посмотрел в мою сторону.
Мы уселись на стулья, стоявшие вдоль стены, и, с любопытством озираясь, стали ждать, что будет дальше.
А дальше было вот что.
В зал вошли два учителя - старичок, у которого на кончике носа чудом держались очки с разными стеклами, молодая учительница, которая сообщила Геннадию Максимилиановичу о бабе-яге, и завуч школы Татьяна Васильевна.
Все поднялись на сцену и, с интересом поглядывая на нас, стали тихо переговариваться.
Толстый Васька был награжден добродушными улыбками. Он сидел рядом с Гришей и, не отрываясь, смотрел на свои ботинки.
Сережа судорожно отдирал от воротничка пышный черный бант.
Все мы, как говорится, были не в своей тарелке, и лишь Гриша не терял ни спокойствия, ни присутствия духа.
- Мы хотим познакомиться с вашими музыкальными способностями, - сказал Геннадий Максимилианович. - С кого начнем?
Гриша вскочил с места:
- С меня. Я самый маленький!
- Можно и с тебя. Ты на чем-нибудь играешь?
- Может и играю, только я не пробовал.
- Понятно, - сказал Геннадий Максимилианович, который, по-моему, уже раскусил Гришу. - А на чем хотел бы?
- На любом инструменте с буквы "Г". Можно на губной гармошке? Тетя Соня сказала…
Васька, не целясь, пнул своей мощной ногой слишком разговорчивого дошкольника. Гриша дернулся и тотчас замолк.
- Ну хорошо, - сказал Геннадий Максимилианович и недобро посмотрел на Ваську. - Об инструменте мы поговорим потом. А сейчас спой песенку…
- Песенку? А какую, веселую? - спросил Гриша.
- Можно веселую.
- А грустную нельзя?
- Отчего же… Любую.
- Какую захочу?
- Да.
- А я никакую не знаю.
- Что ж ты, голубчик, морочишь нам голову? - сказал старичок в очках. - Сколько тебе лет?
- Пять, - ответил Гриша. - Скоро немножко прибавится.
Гришу усадили подальше от Васьки и попросили все-таки вспомнить какую-нибудь песенку.
К роялю подошел Васька и как-то сразу гармонично слился с ним - Васькины ноги были ничуть не тоньше ножек рояля.
- Что будем петь? - спросили его.
Васька вдруг погрустнел, тоскливо посмотрел в окно и неожиданно заныл высоким дрожащим голосом:
Серд-це кра-аса-авиц склон-но к изме-э-не…
Я знаю, почему Васька запел про красавиц. У них дома есть такая грампластинка. Васькина мама часто ее слушает, подперев кулаком лицо, и поминутно вздыхает.
…И к пере-ме-э-не, как ветер ма-ая, -
старательно завывал Васька. В комиссии засмеялись.
- Это весь твой репертуар? - спросил Геннадий Максимилианович, когда Васька спел.
- Еще я знаю один вальс, - с готовностью ответил Васька. - Только он без слов.
Вальса Васька не пел, но чем-то очень заинтересовал членов комиссии. Они обступили его и спрашивали, спрашивали, загадывали музыкальные загадки, заставляли хлопать в ладоши, прыгать под музыку и вообще всячески забавляли его. Потом очередь дошла до Кости.
"Ну, - думаю, - этот не растеряется". Но Костя вдруг смутился, вытянул из воротника и без того длинную шею и сразу стал похож на глупого жирафа.
Ему тоже предложили спеть.
Костя прокашлялся, высморкался, одернул на себе куртку и сказал тихим голосом:
- Я без аккомпанемента не умею.
Молодая учительница молча села к роялю и вопросительно посмотрела на Костю.
- "Каховка", - объявил Костя, сложил руки на животе и вежливо поклонился.
Учительница лихо сыграла вступление. Костя разинул рот, но после первых же слов: "Каховка, Каховка…", спетых высоким фальцетом, голос его словно разорвался надвое и покатился куда-то вниз.
- Извиняюсь, - сказал Костя басом.
- Ничего, - улыбнулась аккомпаниаторша. - Ты пой, я тебя поймаю в любом регистре.
Каховка, Каховка,
Родная винтовка…
Аккомпаниаторша металась по всей клавиатуре, потому что голос у Кости в самых неожиданных местах то разламывался, то склеивался. Даже посреди одного слова.
- Так, так, - сказал Геннадий Максимилианович, когда Костя перестал мучиться, а вернее, перестал мучить ни в чем не повинную учительницу.
- Честное слово, я не виноват! - воскликнул Костя. - Он меня не слушается.
Мы тихо посмеивались. Но это продолжалось недолго. Наступила моя очередь.
- Ну, Очкарик, держись, - прошипел Костя, когда мы встретились по пути - он от рояля, а я к роялю.
Я пел "Марш Буденного", "Бухенвальдский набат", а напоследок "Дубинушку". Голос у меня не трескался, не лопался, не раздваивался и не склеивался. Я был собою доволен.
И вдруг я увидел в окне физиономию Женьки. Упираясь локтями о карниз, он что-то говорил, широко разевая рот. Мне показалось, что он хвалит меня за удачное выступление.
Геннадий Максимилианович тоже повернул голову к окну, и Женька мигом скатился с карниза.
- Что тебе сказать? - обратился ко мне Геннадий Максимилианович. - Ты вкладываешь много чувства в пение. Только на будущее советую запомнить: петь на одном звуке никуда не годится. Это не пение, а гудение. Ты, видимо, еще не знаешь, что мелодия начинается лишь тогда, когда в ней, по меньшей мере, два различных звука.
Мне стало очень обидно. И для чего я старался? А тут за спиной послышался возглас: "Гудошник!" Затем противный смешок Кости и хихиканье Васьки, Сережки и Гриши.
- Может быть, у него внутренний слух? - сказала молодая учительница.
- Вполне возможно, - ответил Геннадий Максимилианович. - И это мы сейчас выясним.
Видя мою растерянность, Геннадий Максимилианович пояснил:
- Иногда человеку не подчиняются голосовые связки. Пение получается неточным, фальшивым, и принято считать, что у человека отсутствует музыкальный слух. Но это не всегда так…
Меня заставили отвернуться от рояля и сыграли какой-то звук.
- А теперь найди его, - сказал Геннадий Максимилианович.
Я без труда разыскал этот звук на рояле, потому что хорошо запомнил его.
Я находил еще и еще разные звуки, а Геннадий Максимилианович переглядывался с учителями и одобрительно кивал головой.
- Теперь мы проверим гармонический слух, - Донеслось до меня.
"Это сколько же слухов надо иметь?" - испугался я.
Приступили к проверке. Меня снова отвернули от рояля, и я услышал позади себя сразу несколько звуков, взятых вместе, на манер автомобильного гудка. Только от волнения я не разобрал: то ли два, то ли три.
Я украдкой посмотрел на ребят. Васька незаметно показал мне три пальца.
- Три, - сказал я.
- Верно, - согласился Геннадий Максимилианович. - Молодец, Вася!
- Я - Федя, - напомнил я.
- Да, да, - сказал Геннадий Максимилианович. - Продолжим…
Я внимательно прислушался и, уже не волнуясь и не глядя по сторонам, обрадованно подумал: "Конечно! Словно клаксон у "Волги"!"
- Опять три, - говорю.
- Молодец, Федя! - похвалил Геннадий Максимилианович. - В тебе определенно что-то есть…
Я еще некоторое время ходил под музыку, хлопал в ладоши и разгадывал всякие музыкальные загадки. Наконец Геннадий Максимилианович сказал:
- Хватит с тебя. Иди на место.
Сережка оказался расторопней всех. Он аккуратно выполнял все требования, сбивался редко, но на всякий случай рассказал про своего деда и про скрипку.
Все шло как будто гладко. Но тут забытый всеми Гриша вдруг закричал:
- А я?
Геннадий Максимилианович повернулся к нему:
- Как же ты хочешь в музыкальную школу без песни?
Гриша вскочил с места:
- Я знаю интермедию. - И выпалил одним духом:
Товарищи взрослые,
Вы в ответе за то,
Что делают ваши дети!
- И это все? - спросили Гришу.
- Дальше я забыл…
- А ты хоть знаешь, что такое интермедия?
Под общий смех нас всех выставили за дверь.
ПОСЛЕ ПРОСЛУШИВАНИЯ
После прослушивания мы, во главе с Васькой, занялись подслушиванием: поочередно прикладывали уши к двери зала, где шел горячий спор между Татьяной Васильевной и Геннадием Максимилиановичем.
Когда очередь подслушивать дошла до меня, я жадно приник к замочной скважине:
- …И этого малыша Гришу Мишнаевского? - услышал я возглас Татьяны Васильевны.
В ее голосе мне почудился ужас. Затем они стали говорить тише, и я ничего не мог разобрать.
Вдруг дверь стремительно отворилась, и я полетел на пол.
В дверях стоял Геннадий Максимилианович.
- Здравствуйте, - растерявшись, сказал я и поднялся на ноги.
- А-а, здравствуй! - ответил Геннадий Максимилианович. - Давно не виделись. Не ушибся?
Ребята рассмеялись, а я поплелся к выходу. Но Геннадий Максимилианович остановил меня и, обращаясь ко всем, сказал:
- Отправляйтесь-ка в мой кабинет. Я скоро приду.
Он куда-то исчез, а мы пошли в его кабинет. Настроение у нас, признаться, было не очень-то хорошее.
- Не примут, вот посмотрите! - сказал Костя. - И зачем ты, Васька, заладил про измены и перемены? Что, ты без этого не мог обойтись?
- Ну, и ты хорош! - не остался в долгу Васька. - То пищал, как поросенок, то ревел, как бык. За такое по головке не гладят…
- А по-моему, - сказал Сережка, - нас с руками и ногами возьмут. Думаете, к ним каждый день приходят добровольцы?
- Особенно Федю возьмут, - сказал Васька. - Прямо схватят да еще спасибо скажут.
- Да-а, Федя был хорош! Гудел про бухенвальдский набат…
- Еще завел "Дубинушку"…
- По голове бы его этой дубинушкой…
- А я… - начал Гриша.
- Ты лучше помалкивай… - проворчал Васька. - Чего ты полез со своей дурацкой интермедией? Где ты ее выкопал?
- Тетя Соня водила меня на концерт. Там много всяких выступало. Тетя Соня смеялась. И я тоже смеялся.
- Эх, жаль, нет Женьки!.. - вздохнул я. - Он бы что-нибудь обязательно придумал.
Только я это произнес, как услышал: кто-то скребется в окно. Женька!
- Нас не примут! - заорали мы в несколько голосов.
Женька погрозил нам кулаком, а сам полез ногами на карниз.
Через мгновение голова его протиснулась в открытую форточку.
- Что делать, Жень? - спрашиваю. - Нас не примут…
- Я тебе покажу, что делать! - ответил Женька. - Зря, что ли, мы доставали музыкальные инструменты?
- А если все-таки не примут?
- Как только придет директор, начинайте петь хором "Я люблю тебя, жизнь". Это здорово получается.
- Здорово? - сказал Васька. - Один раз нас здорово погнали. Чуть милицию не вызвали.
- Мало ли что! - ответил Женька. - Они ничего в музыке не понимают. Им лишь бы выспаться…
Вдруг в кабинет вошел Геннадий Максимилианович. Женька исчез так же внезапно, как и появился.
Увидев Геннадия Максимилиановича, мы почему-то не решились последовать Женькиному совету. Лишь наш бесхитростный Гриша заорал во все горло. Он голосил изо всех сил, да так, что глаза у него вылезли на лоб. А мы готовы были провалиться сквозь землю.
Но Геннадий Максимилианович не перебивал Гришу. Он выслушал все до конца и сказал:
- А говорил, что не знаешь ни одной песни. И поешь правильно, и ритмично, и даже музыкально. Молодец! А то у меня появилось сомнение: принимать ли тебя в школу?
- А нас? - чуть ли не шепотом спросил я.
- Вы все зачислены.
Я чуть не подпрыгнул от радости.
- А когда мы начнем заниматься?
- Завтра же и начнете. Татьяна Васильевна включит вас в расписание. А пока попросите родителей зайти ко мне для исполнения некоторых формальностей. Да и познакомиться мне с ними не мешает. Что касается выбора музыкальных инструментов - все как будто ясно. Вася будет учиться на виолончели, Костя - на контрабасе, Сережа - на скрипке, Федя…
- А я? - нетерпеливо воскликнул Гриша.
- Губная гармошка отменяется. Мы тебя научим играть на скрипке…
- Не-е-тушки, - возразил Гриша. - Мне нужно обязательно на букву "Г", а то Женька заругает…
- Какой Женька?
Васька ущипнул Гришу.
Гриша ойкнул и ответил:
- Не знаю, какой. Только обязательно на букву "Г".
Геннадий Максимилианович поманил к себе Гришу и голосом, которым обычно рассказывают сказки, произнес:
- Давно-давно на Руси бытовал музыкальный инструмент на букву "Г". И называется он теперь… скрипка.
- Как так? - удивился Гриша.
- А вот так: в старину скрипку называли "гудок". Берись за скрипку. Не пожалеешь. У нее прекрасный тембр и сильное звучание…
На этом наша беседа с Геннадием Максимилиановичем кончилась.
Мы выбежали из школы.
На "Площадке встреч" нас ждал Женька.
Васька, конечно, не удержался, чтобы не похвастаться:
- Сам директор сказал про меня: "Талант!" А вы говорите - толстый. Если я был бы похудее, то, может, и таланта не было бы.
А Гриша восторженно кричал на весь двор:
- Я знал, что меня примут! Я знал, что меня примут Васька мечтательно продолжал:
- Отец обрадуется! А то все: "Полжизни на тебя тратишь, а ты бездельничаешь!" Теперь увидит, как я на виолончели буду трудиться.
- Мой дед тоже будет на седьмом небе, - протянул Сережка. И было непонятно - сам-то он рад или нет.
- Ладно, я пошел, - сказал Костя. - Некогда мне тут с вами лялякать…
Это послужило сигналом. Все заторопились домой, чтобы поделиться приятной новостью с родителями.
Лишь я не ушел. Я видел, каким одиноким и покинутым стал вдруг Женька. "Эх, - думаю, - и почему же люди у которых радость, в этот момент забывают, что другим, может, не так уж хорошо и их нельзя оставлять одних?"
А Женька, ни слова не говоря, повернулся и тоже пошел прочь.
- Женька, подожди! - крикнул я ему вдогонку и хотел последовать за ним, но вдруг вспомнил, что из-за Гришиной болтовни Геннадий Максимилианович ничего не сказал мне о моем фаготе.
И я помчался обратно в школу.
ФАГОТ ИЛИ КЛАРНЕТ?
От Геннадия Максимилиановича я узнал, что класса фагота в школе еще нет. Собираются открыть, но только на будущий год.
- Не хотелось бы тебя огорчать, - сказал он мне. - Но раз ты настаиваешь на фаготе, то придется отложить. Будущий сезон не за горами.
"Ждать целый год? Ни за что! Соглашусь играть на чем угодно, а времени терять не буду!"
- Можно мне играть на флейте? - попытал я счастья. "Какая, - думаю, - разница, все равно с "фе"".
- Класс флейты у нас переполнен, - ответил Геннадий Максимилианович.
Я огорчился не на шутку:
- А я уже с ребятами договорился…
- Ну, это я беру на себя, - ответил Геннадий Максимилианович. - Кто у вас за главного?
- Же… - начал я и осекся. - Никто.
- Тем лучше. Значит, никто и не станет возражать.
- На чем же я буду учиться?
- На кларнете.
- На кларнете?
- Замечательный инструмент. Без него не обходится ни один оркестр. Даже военный. Прекрасный тембр, сильное звучание. Словом, ты будешь доволен.
Я вспомнил, что Геннадий Максимилианович про скрипку тоже говорил, что у нее прекрасный тембр и сильное звучание. "Наверное, - думаю, - у многих музыкальных инструментов прекрасный тембр и сильное звучание. Не станет же директор школы говорить просто так. Помню, в Кремле…"
- Ну как, согласен? - перебил мои мысли Геннадий Максимилианович.
Что мне оставалось делать? Пришлось согласиться.
Но на всякий случай я спросил:
- А можно на будущий год перейти в класс фагота?
- Тебе, я вижу, ни за что не хочется расставаться с фаготом?
- Не хочется.
Геннадий Максимилианович немного подумал и сказал:
- Ну ладно. Зайди ко мне в конце недели.
Эх, если бы я знал, чем все это кончится! Но я не очень-то обратил внимание на последние его слова и стал размышлять: "А чего мне, собственно, упрямиться? Может, это единственная возможность избавиться от фагота. Может, мне просто привалило счастье. Как знать? Зачем мне настаивать? Тем более, на кларнетах и в военных оркестрах играют. Значит, кларнет очень важный инструмент…"
Я пошел к ребятам, чтобы посоветоваться. Встретил Костю, рассказал ему про кларнет. А он:
- Ничего, гудошник, дуй в свой кларнет, нам не жалко!
"Тебе-то что! - подумал я. - Ты ловко устроился.
А как отнесется к этому дирижер? Вдруг Женька заупрямится и начнет ругаться, что я нарушил уговор. А потом, чего доброго, не пустит в свой оркестр!"
Нашел Женьку.
- Жень, - говорю жалобным голосом, - с фаготом-то все покончено… До будущего года. Нет такого класса… Что я - виноват?
- А ты разве на фаготе собирался играть? - как ни в чем не бывало спросил Женька.
"Ах, вот как! - разозлился я. - Значит, никому до этого нет дела? Тогда чего я переживаю?"
И в тот же день мы с мамой отправились в магазин "Музыка".
- Ну, что я вам говорил? - проворчал продавец. - Старших надо слушать. Я же советовал вам сразу брать кларнет.
Мы обменяли фагот на кларнет, и я, очень довольный, побежал в музыкальную школу.
- Хочу тебя обрадовать, - сказал мне Геннадий Максимилианович. - Мне удалось договориться с одним музыкантом-фаготистом, который со следующей недели начнет с тобой заниматься на фаготе.
- Спасибо, - сказал я и чуть не выронил из рук футляр с кларнетом.