- Мы его устраним, - сказал он.
- Устраним?
- Да. Я покупаю билет в кино. Вы говорите ему, что идет советско-итальянско-французско-японский фильм - дети до шестнадцати лет не допускаются! - под названием… Под названием… "Кровавая дорога".
- Такого фильма нет, - сказал я.
- И не было, - подтвердил Женька. - А ты слушай дальше и не перебивай. За пять минут до начала сеанса вы обменяете билет на право вести программу концерта. И дело в шляпе!
- А еще через пять минут, - сказал я, - Кузя прибежит обратно и поднимет такой шум!
Женька рассмеялся:
- Прибежит, не досмотрев кино? Такого не бывает.
- Женя, - сказала Лена, - ты настоящий психолог!
- Ага, - согласился Женька. - Готовься, Федя, вести программу концерта вместо Кузи.
- Нет, Женька, - сказал я. - Ты не психолог, а настоящий псих. Я ведь не умею объявлять. На сцене я двух слов не смогу связать. Я…
- Трус ты, вот кто, - ответил Женька. - Может, ты, Лена, после вступительного слова проведешь концерт? Этот - хуже девчонки.
Ах, так?!
Я поправил на носу очки и возмущенно сказал:
- Нет, программу буду вести я! Посмотрим, кто хуже девчонки: я или она!
У Женьки слово с делом не расходится. Слетав в кинотеатр, он передал мне билет в кино. Мы с Леной пошли в клуб домоуправления, куда уже собиралась публика, разыскали Кузю и отозвали его в сторонку.
- Слушай, Кузя, - говорю. - У нас в кинотеатре идет советско-итальянско-французско-японский фильм - дети до шестнадцати не допускаются! - "Кровавая дорога"…
- Ну-у?! - вскричал Кузя. - А вчера там другая картина шла.
- Так то вчера, - говорю, радуясь, что "клюнуло". - А сегодня - это не вчера. Правда, Лена?.. Вот у меня и билетик есть, видишь? На восемнадцать сорок пять.
- Эх, везет же дуракам! - сказал Кузя, глядя на билет, как зачарованный.
- Хочешь, я тебе его отдам?
- Мне? - Кузя глотнул слюну, не отрывая глаз от билета. - С чего бы, Очкарик?
- Ой, мальчики! - воскликнула Лена. - Такая картина, такая картина! Я сегодня успела посмотреть. Говорят, идет только один день. Там такая… кровавая дорога, просто прелесть!
- Думаешь, задаром? - продолжал я атаку. - Уступи мне место ведущего в концерте, а я тебе - билетик!
- Но Татьяна Васильевна поручила мне… - неуверенно сказал Кузя.
- А какая ей разница? Главное, чтобы ведущий был. Да и вообще Татьяна Васильевна ничего не узнает - у нее сейчас уроки в школе. А дежурному педагогу мы скажем, что у тебя срочно заболел живот.
- Вполне уважительная причина, - подтвердила Лена. - И совершенно безотказная.
- До начала сеанса осталась минута…
Кузя стал быстро-быстро перебирать ногами, словно уже мчался в кинотеатр.
- Давай-ка лучше, Федя, меняться с тобой… - протянула Лена. - Ты прочтешь вступительное слово. Вот здесь все записано. Почерк у меня разборчивый… Такое кино, такое кино!..
- Еще чего! - воскликнул Кузя. Он схватил билет, сунул мне программу концерта и был таков.
- Вот и избавились, - сказала Лена. - А теперь пошли, пора начинать.
Участники концерта толпились в маленькой комнатушке, заменявшей артистическую. Среди них был Женька. Он стоял возле пианино и вполголоса напевал "Орленка". Незнакомая мне пожилая женщина аккомпанировала Женьке и одобрительно кивала головой.
В артистическую заглянул Уточкин:
- Чего вы копаетесь? В публике волнение. Мне уже говорят, что в домоуправлении порядка нет! Скорее, скорее!
Лена пригладила волосы и приготовилась выйти на сцену. Она прокашливалась, прокашливалась и никак не могла прокашляться.
От волнения всегда так бывает. У меня, например, не только першило в горле, но еще дрожали коленки, чесалось все тело и мутилось в голове.
Я посматривал на Женьку. Ему тоже было не по себе.
Наконец Лена прокашлялась.
Она вышла к самому краю сцены и обратилась к слушателям.
Я ждал, что сейчас доклад пройдет как по маслу - быстренько прочтется по бумажке, - и все.
Но у Лены в руках не было никакой бумажки. Лена сказала, чтобы слушатели представили себе, будто они не в клубе домоуправления, а… на фронте, в перерыве между боями! И будто приехала в холодную солдатскую землянку фронтовая концертная бригада…
Зал затих. Среди слушателей было много пожилых людей. Лица их были серьезны и сосредоточенны.
И я вообразил, что все это на самом деле происходит во фронтовой землянке. Даже дядя Степа, сидевший в первом ряду, вдруг представился мне бывалым партизанским командиром… Может быть, оттого, что из рассказа Лены я впервые узнал: песня "Орленок" была позывными у белорусских партизан…
Лена закончила свое вступительное слово.
Теперь настал мой черед. Нужно было объявить первый номер концерта: Женькино выступление.
Я сделал несколько бодрых движений, но почему-то остался на месте. Тогда меня толкнули в спину, и я выскочил на сцену, словно камень, пущенный из рогатки.
Очутившись перед лицом слушателей, я весь похолодел. Глянул в программу, открыл рот да так и остался стоять с разинутым ртом: в зале сидел Геннадий Максимилианович и внимательно следил за происходящим.
Это была ужасная западня: уходить было поздно. Нужно было спасать Женьку. Если Женька появится на сцене, то Геннадий Максимилианович его моментально узнает, и неизвестно, чем все это кончится. Может быть, скрыть Женькино имя?
Толком еще не зная, как лучше поступить, я начал объявлять:
- "Орленок". Песню исполняет… исполняет… исполняет…
- Не робей, - громко сказал с первого ряда дядя Степа. - Читай по бумажке!
- …исполняет Ж-ж-ж-жоржик Тю-тю-тюрин! - Кажется, забыв закрыть рот, на негнущихся ногах я покинул сцену.
Навстречу мне уже шел Женька, а за ним - пожилая аккомпаниаторша.
Я схватил Женьку за рукав, но он вырвался, подошел к краю сцены и высоким, чистым голосом запел:
Орленок, орленок, взлети выше солнца
И степи с высот огляди…
Я прямо застыл от удивления. У Женьки был сильный, звонкий, красивый голос. Он пел легко и свободно. Голос его то замирал, то становился твердым и решительным, то Казалось, что он не поет, а рассказывает. "Вот, - думаю, - про какую музыкальность написала Геннадию Максимилиановичу Людмила Николаевна!" Ай да Женька! Дружишь, дружишь с человеком, думаешь, что знаешь про него все, а потом - бац! - как снег на голову какое-нибудь открытие!.. Эх, до чего хорошо пел Женька! У меня невольно мурашки забегали по телу, и я на время забыл о недавних своих переживаниях. Но потом, когда песня подошла к концу, я вновь вспомнил о том, что может сейчас произойти, и шепнул Лене:
- В зале Геннадий Максимилианович. И я сказал, что Женька - это не Женька, а Жоржик Тютюрин…
- Зачем ты это сделал? - удивилась Лена.
- "Зачем, зачем"… Откуда я знаю, зачем? А на сцену я больше не выйду - хватит с меня. Бери программу и объявляй сама!
В зале раздались дружные аплодисменты. Раскрасневшийся Женька показался за кулисами.
- Слышите? - сказал он. - Хлопают.
- Бежим скорее! - воскликнул я и схватил Женьку за руку.
- Чего ты все время хватаешься! - отмахнулся Женька. - Да пусти ты меня, никуда я не пойду!
- Неужели ты не видел в зале Геннадия Максимилиановича?
Женька ойкнул и побежал за мной.
Очутившись на порядочном расстоянии от клуба, я рассказал ему все, как было.
Женька уставился на меня, а потом повернулся и молча пошел прочь.
ПРЕДАТЕЛЬСТВО
По вечерам, перед сном, мы обычно гуляли во дворе. Вот и сейчас мы собрались вместе и ждали Женьку.
Смотрим - Костя выполз из подъезда. И - к нам.
С тех пор как мы начали собирать деньги и Костя отказался принять участие, мы стали избегать его. Но он вечно лип к нам, хотя никто не собирался водиться с ним.
Мы отвернулись от Кости, а он рассердился и крикнул:
- Что вы, на самом деле! Честное слово, мне родители никогда денег не дают!
Никто не откликнулся. А я подумал, что, может быть, Костя на самом деле не врет?
Хотел поделиться этой мыслью с ребятами, вдруг витку - идет Геннадий Максимилианович, держит за руку Гришу и внимательно слушает его болтовню.
- Здравствуйте, - хором сказали мы Геннадию Максимилиановичу.
- Здравствуйте, здравствуйте, - ответил Геннадий Максимилианович, не глядя на нас.
- Здравствуйте, здравствуйте, - важно повторил Гриша.
Не задерживаясь, они прошли к Женькиному подъезду, и мы вдруг поняли, что не Геннадий Максимилианович ведет Гришу, а Гриша ведет Геннадия Максимилиановича. Неужели к Женьке?!
Я проследил за ними. Так и есть: Гриша остановил Геннадия Максимилиановича возле Женькиной квартиры и сказал:
- Здесь.
Геннадий Максимилианович нажал на кнопку звонка.
Потрясенный, я скатился с лестницы и, выбежав во двор, все рассказал ребятам.
- Вот ябеда! - воскликнул Сережка.
- Кто бы мог подумать… - растерянно сказал Васька, - чтобы Гриша…
- Воспитали на свою голову, - насмешливо сказал Костя, но никто не обратил на него внимания.
Не успели мы еще прийти в себя, смотрим - во двор выскакивает Женька.
- Катастрофа! - кричит. - Гриша привел к нам Геннадия Максимилиановича.
- Видели, - отвечаем хором. - А дальше, дальше-то что?
- Гриша показал на меня пальцем, - захлебываясь, рассказывал Женька, - и говорит: "Это он!" А Геннадий Максимилианович отвечает: "Узнаю, узнаю…" Потом говорит отцу: "Ваш сын еще не гулял? А погода сегодня прелесть - настоящий зимний день: снежно, морозно, словом, хорошо бы ему погулять…" Отец почуял что-то неладное и выставил меня за дверь. Даже одеться как следует не дал.
- А Гриша?
- Я хотел было выманить Гришу, а Геннадий Максимилианович говорит: "Не беспокойся, ему и с нами будет неплохо". Видали?
- Давно надо было выкинуть его из нашей компании, - хмуро сказал Васька. - Какой нашелся!
- На самом деле, пусть и близко не подходит.
- Доверяй после этого дошкольникам.
- Ничего, мы еще с ним рассчитаемся…
Над Гришиной головой сгущались тучи. Мне стало его жаль, и я тихо сказал:
- Он еще маленький, может, не нарочно?
- Внимание! Сейчас Федя заплачет, - ехидно сказал Сережка.
- Видно, Геннадий Максимилианович пришел за штрафом, - удрученно сказал Женька.
Я отозвал Сережку и Ваську в сторону и шепнул им:
- Зачем зря Женьку томить? Давайте расскажем ему, что собрали почти все деньги. А недостающие нам и на слово поверят…
Но мы ничего не успели сказать Женьке: во дворе появился Женькин отец. Он взял Женьку за руку и сказал:
- Пойдем-ка, сынок, выяснять некоторые подробности твоей биографии.
Он увел Женьку, и последнее, что мы услышали, было:
- Почему ты скрыл от меня…
Дверь подъезда захлопнулась и проглотила остальные слова. Да и без слов все было понятно: мы были сражены, так сказать, брошены на обе лопатки.
- Надо было сразу Женьке все рассказать! - воскликнул Васька. - И чего ты, Федя, мямлил?
- А все Гриша…
- Письмо! - вдруг вспомнил я. - Гриша видел, как мы его прятали!
Мы бросились к тайнику. Письма там не было.
ПОСЛЕДНИЙ ВЗНОС
Вернувшись обратно, мы принялись обсуждать посещение Геннадия Максимилиановича. А через некоторое время увидели его самого и быстренько спрятались за мусорные ящики.
Геннадий Максимилианович, крепко держа за руку Гришу, прошел в двух шагах от нас, а поравнявшись с ящиками, неожиданно приподнял шапку-пирожок.
- Спокойной ночи, - как ни в чем не бывало сказал он.
Соблюдая все меры предосторожности, мы крались следом за Геннадием Максимилиановичем в надежде, что тот отпустит Гришу. И я, откровенно говоря, не завидовал Грише.
Но Гриша был под надежной охраной: Геннадий Максимилианович довел его до самой двери квартиры, сдал его, как говорится, с рук на руки и ушел.
- Что теперь будем делать? - спросил кто-то. - Пошли к дяде Степе, посоветуемся…
- Что толку? Он говорил, что еще трех рублей не хватает. Где мы их возьмем?
Костя, до этого не произнесший ни звука, вдруг сказал:
- Была не была! Ждите меня здесь. Я сейчас.
Он убежал, и мы принялись с нетерпением его ждать. Прошло минут десять - пятнадцать.
- А ну его! - сказал Сережка. - Айда по домам.
- Может, еще подождем? - спросил я.
- Хватит, - сказал Васька.
- Просто дурачит нас, - подхватил Сережка. - А завтра будет дразнить…
Только он произнес последнее слово, смотрим - идет Костя. В руках несет что-то, завернутое в тряпку.
- Чего у тебя там? - с любопытством спросили мы.
- Кот.
Костя сдернул тряпку, и мы увидели коричневого гипсового кота с голубым бантиком на могучей шее. Нос и уши кота были изрядно потерты. На загривке зияла узкая белая щель.
- Копилка! - вскричал Васька. - Вот это фокус!
- Ох, ребята, влетит же мне за этот фокус!.. - простонал Костя.
Он потряс копилку. В утробе кота сыто урчала и перекатывалась мелочь.
- Сколько там? - спросил Сережка. - Давай разобьем и сосчитаем.
- Я те разобью! - сердито сказал Костя. - По монетке будем тянуть, ясно? Ровно три рубля - и баста! В долг, слышите? Все свидетелями будете!
И Костя принялся за работу. Он наклонял кота, поворачивал его на бок, чуть встряхивал, гладил по головке и даже что-то приговаривал. Но жадный котище не выпускал из себя ни единой копейки.
Я смотрел, смотрел на эти манипуляции и понял, что ждать милости от бездушного кота бесполезно. Тогда мне в голову пришла отчаянная мысль.
- Давай сюда, - говорю. - У моей бабушки была такая копилка. Я шутя справлялся с ней. Тут сноровка нужна!
Костя недоверчиво передал мне семейную сберкассу. Я взял копилку двумя руками, чуть приподнял ее и, замирая от страха, разжал пальцы. Копилка грохнулась на асфальт. Гипс вперемешку с медяками брызнул в разные стороны.
Костя ахнул.
Но немая сцена продолжалась недолго. В следующее же мгновение я получил первую затрещину. И пока ребята опомнились и кинулись мне на выручку, Костя успел надавать мне еще не одну.
Не знаю, сколько бы еще бушевал Костя. В чувство его привел возглас Сережки:
- Смотрите, сколько я насобирал!
Его ладонь была полна мелочи.
Костя, забыв обо мне, упал на колени и стал ползать по холодному асфальту, собирая монеты. Мы последовали его примеру.
Все собранные деньги мы побросали Косте в шапку.
Костя зло посмотрел на меня, повернулся и пошел прочь.
- Костя! - взмолился я. - Будь другом, выручай - нам нужно всего три рубля… Ты же обещал. Мы обязательно отдадим, вот увидишь!
Костя вернулся назад и молча отсчитал три рубля.
Потом мы отправились под Женькины окна и начали свистеть, мяукать, кукарекать. Но Женька так и не появился. Здорово, наверное, ему, бедняге, влетало там наверху!
- Айда к дяде Степе! - воскликнул Сережка. - Попросим его сегодня же отнести деньги Геннадию Максимилиановичу…
И хотя было поздно и нас потом ругали дома, мы отправились к дяде Степе, чтобы сделать последний взнос.
МУЗЫКАЛЬНЫЙ ПИРОГ
На следующее утро до уроков я помчался к Женьке. Дверь мне открыла его мама.
- Заходи, заходи, Феденька, - приветливо сказала она. - Я как раз пирог испекла.
Я удивился: никаких следов вчерашней бури!
По всей квартире плыл легкий дымок. К нему примешивался запах меда. Хотя я к еде равнодушен, не то что Васька, у меня невольно потекли слюнки.
- А пирог-то у нас сегодня не простой, - с хитрой улыбкой сказала Женькина мама. - Пирог-то у нас - музыкальный. Хочешь поглядеть?
Я скромно глотнул слюну и сказал:
- Спасибо, не хочу…
Но ноги сами понесли меня на кухню.
- Смотри, - между тем говорила Женькина мама. - Рисунок Женя сам придумал.
В центре гигантского пирога темнел рисунок из повидла: лира, а посередине то ли японские, то ли индусские Письмена и что-то вроде сердца, пронзенного стрелой. Недоумение мое росло. Я бросил в прихожей ранец и Прошел в Женькину комнату.
- Ничего не понимаю! - воскликнул я.
- А ты попробуй угадать, что тут вчера говорил Геннадий Максимилианович, - весело отозвался Женька.
- Требовал возместить убытки?
- Ха!
- Обещал сообщить в общеобразовательную школу директору?
- Ха-ха!
- Грозился передать дело в милицию?
- Ха-ха-ха!
Моя фантазия иссякла, и я сказал:
- Не пианино же он тебе обещал подарить в конце кондов!
- Угадал, - ответил Женька. - Именно пианино!
- Да брось ты, Женька! Чего ты мне голову морочишь?
- А ты слушай дальше. Геннадий Максимилианович рассказал родителям, что слушал мое пение и что мне обязательно нужно учиться музыке. Он, мол, сам будет со мной заниматься. И обещал завтра же дать справку, по которой можно взять в музпрокате пианино.
- А стекло? - растерянно спросил я.
- Вот это самое удивительное, Федя. Геннадий Максимилианович о стекле не сказал ни слова, ни единого словечка!
- Значит, родители до сих пор ничего не знают?
Но Женькины родители, оказывается, все знали. После ухода Геннадия Максимилиановича, рассказывал дальше Женька, у них дома словно праздник наступил. Мама поставила тесто, отец затеял с ним борьбу. Веселились они допоздна. А утром… Утром Женька не выдержал и во всем сознался отцу.
- Ну и правильно! - сказал я. - Молодец, Женька!
- Я решил: пусть все будет по-честному…
- Влетело?
- Влетело, - вздохнул Женька. - Еще как! Чуть весь праздник не испортил. Ругали они меня здорово. А потом отец, перед уходом на завод, дал мне десять рублей и велел отнести Геннадию Максимилиановичу. Он, мол, не станет из-за меня краснеть перед хорошим человеком… а! - вдруг вспомнил Женька. - Вы почему не отдали тогда письмо Геннадию Максимилиановичу?
Я рассказал Женьке про все наши мучения, героический Васькин поступок, гибель гипсового кота и про то, почему мы спрятали письмо.
- Вот спасибо! - воскликнул Женька. - Ай да Васька! И Сережка! И Костя! И… кот! И Гриша!
- Гриша?!
- Конечно! Письмо знаешь как помогло! Геннадий Максимилианович сказал вчера: "Приходит твой приятель с письмом, между прочим, немного подпорченным, и говорит: "Если примете Женьку в школу, я вам отдам личное письмо!" Я не устоял и сразу согласился: мне, кстати, звонила Людмила Николаевна. Она интересуется твоей судьбой…"
- Дела! - только и произнес я. А из кухни нас позвали:
- Мальчики, идите завтракать.
Женька мигом натянул на себя рубашку и спросил:
- Видал музыкальный пирог? А рисуночек?
- Видал. Только не понял, для чего тебе понадобилось сердце, пронзенное стрелой?
- Чудак ты, Федя! Там изображена кисть моей руки, в ней дирижерская палочка!