Васька рассказывал: стоило ему хоть на минутку снять смычок со струны, как отец тут же просыпался и кричал из соседней комнаты:
- Гамму играй, Васька, гамму!
Васька вновь принимался за гамму.
Что-то скрипучее медленно ползло вверх, по пути спотыкалось, останавливалось, снова двигалось и снова со скрипом глотало ноту за нотой - это и была гамма в исполнении нашего приятеля.
Иногда Васька терял всякое терпение.
- Эх, мучение ты мое! - восклицал он и лягал виолончель ногой.
А виолончель такие фокусы не любит - гамма становилась еще фальшивей.
А тут еще Васькин отец взял за привычку ставить меня в пример.
- Смотри на Федю, учись! - говорил он. - Целыми днями в фагот дует - не оторвешь!
Я краснел. Я сам ужас как не люблю, когда мне кого-нибудь тычут в глаза. Я начинаю ненавидеть такого примерного мальчика или девочку.
Наверное, и у Васьки шевелились недобрые мысли, по тому что однажды, после очередного конфликта с отцом он взял да и вытолкал меня за дверь.
Я спустился во двор и долго еще слушал, как наверху негодовала Васькина виолончель…
Я КОЕ В ЧЕМ РАЗБИРАЮСЬ…
Юрий Анатольевич был строгим учителем. Я занимал много, хотя порою, вроде Васьки, бранил свой фагот. Во всяком случае, я понял - научиться чему-нибудь по-настоящему не так-то просто. Вот в августе, когда мы только-только переехали в новый дом - еще даже Женька не переселился, - я решил стать пожарником. Думаю, надо брать сразу быка за рога - главное, не бояться высоты. Я начал тренироваться: забрался с нашего балкона по пожарной лестнице до уровня седьмого этажа, глянул вниз и только тут понял, что погибаю.
Я так вопил, что дядя Степа, бросившийся мне на помощь, чуть не оглох и едва отодрал меня от железных прутьев.
Словом, чтобы стать хорошим специалистом - прав Васькин учитель! - нужны любовь, терпение и труд. И еще - знания.
Женька со мной согласен. Профессия дирижера очень трудная. Это тебе не по пожарным лестницам лазить. Если дирижер - генерал музыкального войска, то разве он может быть неграмотным? Как же он поведет свою армию в бой и выиграет сражение? Когда я спросил об этом Юрия Анатольевича, он согласился со мной и сказал, что дирижер должен видеть дальше, слышать лучше, знать больше, чем все остальные оркестранты, вместе взятые. А иначе пусть лучше и дирижерскую палочку в руки не берет, все равно ничего не получится!
Конечно, Юрий Анатольевич прав. Вот Геннадий Максимилианович собирается дать мне в руки тучку грозовую, то есть, я хочу сказать, партию для фагота. Я еще и не подозреваю, что это такое, что мне предстоит играть и что будут играть другие инструменты, скажем, какая-нибудь вторая скрипка на самом последнем пульте. А он все знает заранее, даже за несколько месяцев вперед!
Ну что там говорить? Учиться надо - это факт!
Я, например, без году неделя, как учусь в музыкальной школе, а уже кое в чем разбираюсь. Вы думаете, что всякая музыка доходит сразу? Ничего подобного. Чтобы набиться ее понимать, нужно много раз подряд слушать одно и то же. Не мешает также узнать, что про нее люди говорят. Почитать о ней в разных книжках. Потом еще и раз послушать, пока каждый звук не станет для тебя добрым знакомым. Тогда и расстаться с этой музыкой не захочешь. Так и будет тянуть послушать еще разочек. Это уж точно!
Ну конечно, бывает музыка, которая сразу доходит. И мудрить-то тут нечего. Я вот однажды услышал на школьном концерте коротенькую пьеску под названием "Бурре" композитора Моцарта. Она мне так понравилась что я стал тут же узнавать: а для чего написал ее Моцарт? И узнал, что это очень старинный французский танец. Мне представилось, что исполняет танец какой-то маленький грустный человечек. И вовсе не хочется ему танцевать. Но его заставили. Вот он волей-неволей и танцует.
Я даже на фаготе пытался сыграть этот танец.
Одним словом, если нравится - значит, доходит!
Но если не нравится, сразу говорить, что музыка плохая, тоже нельзя. Сначала надо разобраться, что к чему, а потом уже судить…
Словом, я теперь кое в чем разбираюсь, не то что раньше.
Вчера говорю Женьке:
- Знаешь, Жень, что такое нотный стан, диез или бе моль?
А он хлопает ушами. Разве это дирижер?
Сегодня я ему:
- Представляешь, оказывается, кроме скрипичного ключа, есть еще и басовый!
Женька таращит глаза и опять ровным счетом ничего не понимает. Конечно, где ему все это знать, если он, кроме ключей от квартиры, никаких других и не видел.
Я окончательно задрал нос и говорю:
- Знаешь ли ты, что такое амбушюр?
Женька разозлился и заявил, что плевать он хотел на мой амбу… как это? Он, мол, скоро такое узнает, чего мне и во сне не приснится!
И Женька сказал мне по секрету, что будто где-то по соседству есть еще одна музыкальная школа. И завтра он поедет поступать в ту школу… Какая, мол, разница, лишь бы стать дирижером!
- Возьми и меня с собой, ладно? - попросил я.
МЫ ОТПРАВЛЯЕМСЯ НА ПОИСКИ
Женька охотно согласился, и мы после уроков отправились на поиски той, другой музыкальной школы.
- Далеко она? - спросил я.
- Совсем недалеко.
Женька вытащил из кармана бумажку с адресом:
- Это мне в справочном дали. Тут все подробно написано.
Мы промчались две остановки на метро. Прокатились немного на автобусе. Проехались на троллейбусе и пересели на трамвай.
Когда мы добрались до цели, мне захотелось есть.
У Женьки в портфеле нашелся бутерброд с сыром, который мы разделили поровну и мигом уничтожили.
К директору школы нас пропустили сразу.
А директором здесь была директриса.
Она выслушала нас, узнала, где мы живем, и очень удивилась:
- Да что вы, ребята, ездить в такую даль! У вас же под боком прекрасная новая школа. И Геннадий Максимилианович чудесный человек. Вы у него были?
- Были, - сказал Женька. - То есть был Федя… Его приняли в школу, а меня… Еще не проверяли…
- Хочешь, я позвоню Геннадию Максимилиановичу и попрошу, чтобы он тебя прослушал?
- Нет! - вырвалось у Женьки.
- Почему?
- Там дикий конкурс, - соврал я и покраснел.
Директриса испытующе посмотрела на Женьку.
Женька повернул голову к окну и сделал вид, что заинтересован происходящим на улице. Но уши у него горели, словно после хорошей трепки.
Директриса вдруг улыбнулась. Может, она поняла, что дело тут нечисто? Во всяком случае, она и виду не подала, а спокойно сказала:
- Тебя как зовут… Женя? Поверь, Женя, ездить тебе сюда не имеет смысла. Сил не хватит, и никакой учебы не получится. А прослушать я тебя с удовольствием прослушаю…
Директриса увела Женьку в один из классов, а меня попросила подождать. Женька вернулся не скоро.
А когда вернулся, я его просто не узнал, такой он был мрачный.
- Что случилось? - спросил я.
- Не приняли… - нехотя ответил Женька.
Всю обратную дорогу он молчал. Потом вдруг полез за пазуху и вытащил конверт:
- Видишь: Людмила Николаевна велела передать Геннадию Максимилиановичу.
- Какая Людмила Николаевна?
- Директриса.
Женька посмотрел конверт на свет:
- Я все думаю, что там написано…
- Может, Жень, она догадалась, что мы что-то натворили, и написала об этом Геннадию Максимилиановичу?
- То-то и оно, - вздохнул Женька. - Я тоже подумал: может, она догадалась…
Добравшись домой, мы собрали ребят и стали сообща гадать о содержании письма.
Каждый по очереди вертел конверт в руках и рассматривал на свет. И каждый читал вслух надпись:
ГЕННАДИЮ МАКСИМИЛИАНОВИЧУ (лично)
Даже Грише позволили немного подержать письмо.
- Чего зря время терять, - сказал Васька. - Давайте вскроем конверт.
- Еще чего! - ответил Женька. - Тут же написано: "Лично".
- А чего особенного? Ничего особенного. Письмо написано про тебя. Мы только прочтем и передадим лично Геннадию Максимилиановичу.
- Как же прочтем, если конверт запечатан?
- Очень просто. Вы что, никогда не видели, как в кино распечатывают секретные донесения? Подержат над паром - и готово дело! Пошли ко мне, у нас сейчас дома никого нет.
Денька заколебался, но любопытство взяло верх, и он последовал за Васькой.
ПИСЬМО В НАДЕЖНОМ МЕСТЕ
Чайник кипел вовсю. Васька, обжигая пальцы, вертел над паром конверт и приговаривал:
- Сейчас откроется как миленький…
Конверт немного набух и покоробился. Васька сказал:
- Пора! - и стал тянуть за уголок.
Бумага легко подалась. Но только лишь сантиметра на два-три. Дальше дело не пошло, хоть Васька и пыхтел, словно паровоз.
- Ножиком попробуй, - сказал Сережка. - Сразу отклеится.
Васька взял в руки кухонный нож, просунул его в образовавшуюся щель и резанул.
- Ай! - воскликнул Женька, но было уже поздно. Нож, минуя места склейки, разрезал конверт до самого верха и еще дальше, вдоль изгиба. - Что ты наделал?!
- В кино всегда отклеивается, - растерянно сказал Васька.
- "В кино, в кино"! - передразнил Женька и отобрал у него письмо.
- Теперь все равно, - сказал Сережка, сгорая от нетерпения. - Раз уж так получилось, давайте прочтем.
- Женька! - взмолился я. - Лучше отдать письмо, Пока не поздно!
- И правда, - согласился Женька. - Отнесите его Геннадию Максимилиановичу.
Женька подклеил уголок, прогладил конверт теплым утюгом, и мы пошли в школу - я, Сережка и Васька. За нами, как всегда, увязался Гриша.
У самой школы Сережка остановился и говорит:
- Покажи-ка мне, Федя, письмо.
Сережка взял у меня конверт, повертел его в руках и пробормотал:
- Что же там написано?
- Не смей, Сережка! - только и успел воскликнуть я. Сережка отбежал в сторону и через надрез, сделанный Васькой, без особого труда вытащил из конверта небольшой листок.
Вот что там было написано:
Уважаемый Геннадий Максимилианович! Я прослушала у себя Женю Тюнева. Он пел мне "Орленка", и я, признаюсь, получила большое удовольствие. Рекомендую его и даже ходатайствую. Мальчик он, безусловно, музыкально одаренный. Только ведет себя странно. Почему он обратился в нашу школу? Очень прошу - разберитесь и обязательно позвоните мне потом.
Людмила Николаевна.
- Видали? - победоносно сказал Сережка. - Хорошо, что мы не отнесли письмо Геннадию Максимилиановичу. Он сразу бы отыскал Женьку. Давайте его пока спрячем…
- Это плохое письмо? - спросил у меня Гриша.
- Хорошее, - ответил я.
- Геннадий Максимилианович примет Женьку, если прочтет его?
- Теперь-то уж примет. Обязательно примет, - рассеянно сказал я и подумал, что Сережка прав: письмо надо спрятать на несколько дней, а потом передать его Геннадию Максимилиановичу вместе с деньгами за стекло. Так лучше: семь бед - один ответ!
- У меня есть тайник… - сказал Васька и оглянулся на Гришу. - Ты, Гриша, уходи отсюда. Нечего тебе здесь делать…
Гриша надулся, засопел и нехотя поплелся прочь.
А Васька привел нас к стене дома, выходящей на пустырь, и показал большую дыру между двумя кирпичами. Это пространство, случайно при строительстве не заполненное раствором, и было Васькиным тайником. Надежное место, ничего не скажешь!
Мы сложили конверт вдвое и засунули в дыру. Потом тщательно заложили ее мелкими камушками.
И тут я заметил, что за нами из-за угла подсматривает Гриша.
Я погрозил ему кулаком, и он тотчас исчез.
- Кому ты это? - спросили меня ребята, озираясь по сторонам.
Я промолчал.
БОЙКОТ ОБЪЯВЛЕН И ОТМЕНЕН
Не откладывая дела в долгий ящик, я отправился к дяде Степе. Может, думаю, денег накопилось достаточно и пришел конец нашим мучениям? И вообще, пора кончать всю эту канитель. Нужно возместить убытки, нанесенные школе, а потом пойти всем вместе к Геннадию Максимилиановичу, отдать письмо и рассказать все, как есть. Это куда лучше, чем врать на каждом шагу и вечно дрожать от страха.
Прихожу к дяде Степе и не успеваю слова вымолвить, как он говорит:
- А этот ваш… толстый такой, он что, ангинку прихватил?
- Васька-то? - спрашиваю. - Не-ет, он у нас никогда не болеет.
- Он чегой-то деньги вторую неделю не бросает в окошко. Твои да Серегины я часто подбираю, а этот словно в воду канул…
Я задумался. Потом меня вдруг осенило:
- Ах ты, виолончель толстомордая! Ну, погоди!
Я мигом разыскал Сережку и все ему рассказал.
- То-то он от меня бегает, - сказал Сережка. - Я ему: "Вася, Вася", а он: "Спешу, мне нужно на виолончели заниматься!"
В это время к нам подошел Гриша. Узнав, в чем дело, он сказал:
- А мне Васька говорил, чтобы я никому не ябедничал, как он ест мороженое. Он и мне отламывал по кусочку. По ма-аленькому.
Сообщение Гриши вызвало у нас новый приступ негодования.
Обсудив все как следует, мы решили выследить Ваську и поймать его на месте преступления.
Мы установили посты у ближайших лотков с мороженым и, танцуя от холода, посылали друг другу устные депеши.
Связным был Гриша. Он бегал от меня к Сережке, а от Сережки снова ко мне.
И вдруг, когда мы окончательно посинели от холода, Гриша сообщил на мой пост:
- Я видел Ваську! Он там, в парадном. Ест мороженое…
Уж не знаю, как Васька умудрился обвести нас вокруг пальца, только молодец Гриша. Если бы не он, мы бы потеряли еще немало времени. Все-таки и от Гриши иногда бывает толк!
Через минуту Васька был пойман.
Он вытирал о пальто липкие пальцы. Сережка схватил его за рукав:
- Попался, обжора, предатель!
- Чего пристал? - вскрикнул Васька.
Он сразу понял, какая опасность ему угрожает, поэтому вел себя особенно нахально. Но нас не проведешь!
- А ну, покажи язык, - потребовал я.
- На, смотри!
Васька показал мне кукиш и, вырвавшись, бросился наутек.
Мы его догнали в конце переулка и повалили в сугроб. Я и Сережка уселись на него верхом и чувствовали себя, как на вулкане.
- Покажи язык, тебе говорят! - вновь потребовал я.
- Чего пристали? - жалобно воскликнул Васька и плотно захлопнул рот.
Тогда я расстегнул ему пальто и принялся щекотать. Сначала Васька терпел. А потом стал хохотать. Сережка заглянул ему в рот.
- Конечно, - сказал он. - Весь язык инеем покрылся.
- Шоколадным? - спросил я, глотая слюнки. Мне вдруг до смерти захотелось мороженого.
- Нет, - ответил Сережка. - Тринадцатикопеечным, сливочным.
- А ну его, - сказал я, - пойдемте, ребята. Руки еще об него марать…
Вконец расстроенные, мы в этот день не отдали дяде Степе очередного взноса, а купили себе по брикету пломбира и долго обсуждали подлое Васькино поведение.
Грише, за особые заслуги, каждый из нас отломил по кусочку. Он с удовольствием съел мороженое, потом погрустнел, повздыхал и сказал:
- А за что вы Ваську прогнали?
- Пойди, он тебе сам расскажет, - посоветовали мы Грише.
Ваське был объявлен бойкот.
На следующий день мы опять говорили о Ваське и ели мороженое, но когда это должно было повториться еще раз, я твердо сказал:
- Хватит. Так мы никогда не соберем денег. А Геннадий Максимилианович уже напал на Женькин след.
Мы разыскали дядю Степу, а он ошарашил нас новым сообщением:
- Ну, голубы, молодец этот ваш… тьфу! - все забываю! Ну, толстый: сразу три рубля принес. Еще немножко Поднатужьтесь, звери-кролики, и дело с концом!
Потрясенные, мы долго ходили по пятам за Васькой и пытались заговорить с ним. Но он гордо отмалчивался. Наконец не выдержал:
- Вы думаете, что - у меня совести нет? Когда я ел мороженое, у меня, может, слезы текли из глаз…
- Откуда ты деньги взял? - спросил я.
- У меня теперь нет кошки… - страдальческим голосом сказал Васька.
- Неужели продал? - воскликнул я, хорошо знавший Васькину кошку по имени Рельса. - Она же у вас мышей боялась и вся облезлая была.
Васька покачал головой:
- Не продавал я ее. Отец мне в прошлом году аквариум купил и рыбок шесть штук - помните, это еще было в старом доме? Ну вот… А рыбки были не простые, а дорогие. Я их выловил, положил в банку с водой и отнес в зоомагазин. На Арбат ездил - вот куда! Там рыбки редко бывают в продаже. У меня их сразу купили и еще спасибо сказали.
- А Рельса обиделась и сбежала из дому? - спросил Сережка.
Васька не нашел нужным отвечать на глупые шутки. Он продолжал:
- Пришел с работы отец и говорит: "Куда, пакостник, рыбок подевал?" А я говорю: "Стал менять воду, а Рельса их съела". Отец рассердился и унес Рельсу обратно в депо…
- На перевоспитание?
- Не знаю. Только с тех пор я ее не видел.
- Жалко Рельсу?
- Жалко, - вздохнул Васька. - Бывало, так исцарапает руки, что я по три дня не мог к виолончели прикоснуться…
- Ничего, Васька, - сказали мы ему. - Зато теперь еще немного - и Женька попадет в музыкальную школу. Это тоже кое-что значит!
- А я тебе котенка поймаю, - сказал Гриша, который все время жался к Ваське. - Тебе какого: серенького или в полосочку?
- Знаете что, ребята! - воскликнул я. - Давайте все расскажем Женьке. Чего он зря мучается?
- Нет, - ответил Васька. - Так неинтересно. Лучше подождем, пока он выучится на дирижера, потом как-нибудь скажем: "А ну, Женька, верни должок, что-то мороженого захотелось!" Вот удивится!
"ОРЛЕНОК"
А Женька тоже зря времени не терял. Он раздобыл большой лист ватмана, разрезал его пополам, потом склеил две половинки в длину и разложил на подоконнике. Поставил рядом пузырек с чернилами, взял в руки кисточку и принялся рисовать.
- Ба! - воскликнул я. - Да это же клавиатура!
- А для чего? - спрашивает Женька и отвечает сам себе: - Куплю самоучитель и буду тренироваться!
- Самому трудно научиться, - говорю. - Попроси Лену Мухину: она научит.
- Правильно!
Мы пошли к музыкальной школе. И словно угадали: навстречу выбегает Лена.
- Вот хорошо! - воскликнул Женька.
- Ой, мальчики, ничего хорошего нет! И она рассказала, что через полчаса в клубе домоуправления начнется концерт, за который она отвечает. А исполнитель "Орленка" заболел. Татьяна Васильевна на уроке, Геннадия Максимилиановича нет, спросить не у кого, заменить некем…
- Что делать? Ума не приложу! Без "Орленка" ну никак нельзя!
Я вдруг вспомнил письмо директрисы Людмилы Николаевны, посмотрел на Женьку и сказал:
- Пусть он споет. Он может.
- Я?! Вы с ума сошли! Я сроду нигде не выступал.
- Это совсем не страшно, честное слово! - воскликнула Лена. - Женя, будь другом, выручай. Знаешь, как нужна песня!
Сначала Женька колебался. Потом согласился. А Лена вдруг хлопнула себя ладонью по лбу:
- Нет, ничего не получится. Совсем забыла: программу концерта ведет Кузя.
- Опять этот Кузя! - воскликнул Женька.
В нем пробудился дух противоречия. Другой на его месте сразу бы отказался от этой затеи. А Женька лишь сощурил глаза.