* * *
На следующий день я проснулась с температурой. Мама запаниковала, что это вирус, в школу не пустила. И спасибо ей огромное: мне не пришлось ничего выдумывать, чтобы туда не идти. Только никакой это был не вирус. Это мой организм больше жить не хотел. Плохо ему было!
Безысходность - страшное чувство. Глухое, как стена. Вот, кажется, сейчас забрезжит, замаячит. Ты - туда, всем своим измученным, перепуганным сознанием и - лбом слёту в твёрдое. Врагу не пожелаешь!
Несколько раз днём звонил телефон. Мама подходила, но в трубке молчали. Не то, что не соединилось, или какие неполадки в связи. Именно молчали. Дышали. Мама решила, что мелкие развлекаются.
А был бы это Иван! Я его лживый голос даже и слушать бы не стала. Только: "Предатель". И вежливо положить трубку, без лишних эмоций.
Да, мечты, мечты… К полудню я от этих "лишних эмоций" уже готова была узлом завязаться. Или лопнуть. В таких случаях человека спасает только работа. Я это знаю и по себе, и по папе. Если у него неприятности, жди в доме гранд-ремонт. Мне, конечно, ремонтировать не в тему. А вот написать письмо Ивану - самое то. Как я его писала - просто киноклассика. Гора бумаги на столе, гора бумаги на полу. Мама заглянула, спросила, что сочиняю. Я ей честно призналась: "Любовное письмо". Она за шторы заглянула, форточку проверила, нет ли сквозняка, и ушла. Получается, я любовных писем писать не могу? Эх, мама!..
А я могу! Вот последний вариант: "Иван! Ты - единственный человек, которому верила. Теперь тебя нет. Прощай". Больше ничего. Про разбитое сердце, чувства, подлость, гадости про Юльку, какие-то воспоминания, обещания - всё отправилось под стол. Если Ивану не нужна я сама, зачем ему мои каракули?!
Письмо меня удовлетворило минут на тридцать, пока в голове не перемололись различные ситуации, мною же и придуманные. А потом наружу полезло внутреннее Я: "Писательница! Кто тебе обещал любовь до гроба? Это ТЫ влюбилась по-уши. Не ОН. Он никогда не говорил тебе ничего, даже не намекал. Вы всегда были просто друзьями. По парку гуляли, занимались вместе, в театр сходили, на выставку. Кстати, вместе с Юлькой. Да, мерзко, подло, если в глаза - "Аля", а за глаза - "Мойдодыр". Но, если честно, не такой уж это и грех. И с Юлькой он имел полное право целоваться. И прикоснуться к нему ты не можешь, шарахаешься, заразы боишься, а Юлька - пожалуйста. И красивее она, и не глупее, хоть и списывает!"
Я когда это про себя поняла, у меня температура ещё больше подскочила. Голова стала, как утюг. Ну и пусть! Со вчерашнего вечера такие мелочи меня больше не волновали. Да хоть холера, хоть проказа! Хоть дохлую кошку съесть и водичкой из болота запить!
Я записку порвала и перекинулась на Юльку. Не Иван - она знала, что я влюбилась! С самого начала. Знала, что у меня больше нет никого. А сама в кафешку пошла целоваться. Иван - не предатель. Он никто. Предатель - Юлька. Единственная подружка. Прямо как в женском романе. Там с лучшими подругами всегда проблемы.
Кстати, о проблемах - школа! Разве это возможно - прийти, сесть рядом с Иваном, решать какие-то задачи, отвечать на вопросы, читать… Да я дышать рядом с ним не смогу! Он будет пахнуть одиноким подснежником и греть моё плечо своим теплом, а мне - вспоминать, как он с Юлькой?..
От расстройства я ухнулась на диван и… уснула.
Разбудил меня телефон. Мама, бегавшая к нему весь день, наверное, куда-то вышла, и он всё звонил и звонил. Я сперва подумала на малышню и решила не подходить. Звонок затих, но минуты через три телефон затрезвонил снова. Кто же это такой настойчивый? Пришлось вставать.
Уже поднимая трубку, поняла, что это - Юлька. Как такое происходит - не знаю, но со мной случается часто. Ещё, бывает, вспомнишь про человека, с которым давно не встречался - он сразу же и объявится. Мистика!
Насчет Юльки я не ошиблась. Вот только голос у неё был какой-то странный, осторожный голос:
- Аля? Ты?
Пока она эти два слова выговаривала, я героически одерживала над собой победу: отвечать не хотелось, но и молчать было - глупее не придумаешь. Конечно, если бы Юльку больше никогда в жизни не видеть - молчи, сколько влезет. Но когда в одном классе учишься? Я ответила:
- Да. Что надо?
Кажется, моя лаконичность её удивила.
- А… э… Ничего. Просто.
- Это хорошо, когда просто. Обычно получается сложно.
- Аль, ты чего?
- Тоже просто.
- Почему в школе не была?
- Мама не пустила, - тут я была сама честность.
- Мне Самарин говорил, что вчера тебя на мосту влюблённых видел, и ты…
- Ну, видел. Кому какое дело. Где хочу, там и гуляю. Давай поконкретнее.
- Ладно. Послушай, мне нужно тебе кое-что сказать.
- Так говори быстрее. Я, между прочим, спала. Ты меня разбудила.
- По телефону не могу. Надо встретиться. Придёшь?
- Куда?
- Да хоть к тому же мосту.
- Приду. Когда?
- Давай через час. Мы… Я жду.
- Мы? Прикольно. Ладно, я приду.
Такой диалог. Кажется, договаривающиеся стороны, не сказав по сути дела ни слова, друг друга прекрасно поняли. Вот только откуда Юлька узнала, что я записку нашла? Тоже мистика? Или всё же она ни о чём не догадывается и просто хочет признаться, что целовалась с Иваном?
До выяснения подробностей мне оставалось пережить всего-навсего какой-то дохлый часик. А после - дуэль! Как у Пушкина с Дантесом. Тот же любовный треугольник.
Вот где загадка природы: на Земле поровну людей обоего пола, можно сказать, каждой твари по паре, а треугольники откуда-то всё берутся и берутся!
Кстати, будь у нас с Юлькой дуэль, стала бы я в Юльку стрелять? А она в меня?
Час времени - это много. Когда ждёшь. А вот, если контрольную пишешь, или празднуешь что-нибудь, день рождения, книжку хорошую читаешь - тогда час - ничто. Со мной ничего похожего на день рождения не происходило, поэтому я начала убивать время и, не зная, куда себя деть, всё-таки измерила температуру. Получилось 38 с половиной. Не труп, но приближаемся. К счастью, мама не вернулась, и я, никем не проконтролированная, за пятнадцать минут до рандеву выскользнула из дома.
Плакса стояла не на мосту - внизу, недалеко от воды, если эту жижу можно назвать водою. Странное место для выяснения отношений. Хотя… Ситуация мерзкая - вода мерзкая. Гармония. Вокруг, как по заказу, ни души. Пустая аллея, идиотский мост и полуразрушенный сарай. Всё.
Меня Юлька заметила сразу, но не окликнула. Не сдвинулась даже! Ждала, когда сама подойду. Ну, я не гордая, могу поздороваться первой:
- Привет!
- Здравствуй.
- Как дела? Зачем звала?
- Поговорить.
- Говори, я - само внимание. - Как мне нравилось моё поведение! Ни тебе истерик, ни обвинений. Вежливое ожидание. А вот Юльке явно что-то мешало. Это было очень заметно: она мялась, оглядывалась по сторонам. И взгляд у неё был очень неуверенный и жалкий. Одним словом, на злодейку она никак не тянула. Мне даже пришлось себе скомандовать: "Стоп, Алевтина! Внешность обманчива. Ты сейчас со своими заморочками себя начнёшь винить в том, что Юлька Ивана увела. Так, глядишь, и до твоих извинений дойдёт!" Такие мысли меня раззадорили, и я добавила жёстче, чем хотела: - Зачем ты меня из дому вытащила? Выкладывай, не смущайся.
Она промямлила:
- Понимаешь, Аля, Иван - он тебя не любит. Он меня любит.
Ну вот, это уже по сути. Мне даже легче стало. Я даже заулыбалась, правда, ехидненько:
- Да что ж ты такое говоришь!? Неужели? А кто для этого сильно постарался? Уж не ты ли?
Глаза у Юльки забегали, как у хамелеона - беспорядочно, быстро и почти в разные стороны. Она, наверное, ожидала, что я растеряюсь, зареву, начну просить Ивана обратно. А тут - клыки и когти. Ей сразу же пришлось оправдываться, а оправдываться в таких ситуациях - гнилое дело.
- Не-е-ет. Он сам.
- Что "сам"?
- Сам сказал, что ты его не интересуешь.
Она опять задёргалась, и я подумала: уж не Иван ли где в кустах прячется? Оглянулась - нет, бредни. Никого. И вообще, со всем этим надо поскорее заканчивать. Дуэль не состоялась. "Стрелять" в Юльку я не буду. Не смогу. А поэтому:
- Юленька, подружка моя дорогая. Дарю его тебе. Без-возд-дмезд-дддно.
Она чуть не подавилась. У неё лицо пошло пятнами, губы побелели. Наблюдать эти метаморфозы было невыносимо, я развернулась, чтобы уйти, и вдруг она меня как дёрнет за руку - бешеная совершенно:
- Стой! Ты куда? Да ты ничего не поняла! Ты! Ты… дура! Идиотка! Чокнутая! Мойдодыриха! Я тебя всю жизнь ненавидела! А Иван - он над тобой каждый день смеётся. Мы специально собирались у меня всем классом, чтобы послушать, как вы с ним по парку гуляете. Он тебе про музыку лапшу вешает, ботана изображает, а ты млеешь. Глазами на него луп-луп, словно он чудо невиданное! И в классе млеешь. А ещё, знаешь, что он говорил? Знаешь?
- Что?
- То, что ты его к себе домой водила, свою великохудожественную мазню показывать.
- Мазню?
- Ах-ах-ах! Художница! Тебе до художницы, как мне до балерины. Ты вообще никогда ею не станешь. Мы с Иваном видели твои рисунки. Думаешь, зачем мсье Анри хотел тебе деньги заплатить? Да чтобы в Париж увезти и там показывать, какие бывают бездари! Над тобой и без него весь класс, все учителя, вся школа смеётся. А Иван - он сразу, с первого дня сказал, что ты - чокнутая!
Ничего не соображая, я сделала шаг к Юльке. Она, словно ожидая от меня именно этого, подскочила, стала хватать за руки:
- Ну, придурошная, смотри, я до тебя дотронулась. А вот ещё, ещё, ещё! Ты теперь заразилась. Холерой! Краснухой! Гайморитом! А со мной всё равно ничего не сделаешь. И с Иваном тоже. Потому что мы вместе, а ты одна. Никому не нужная! Никому! Чокнута-а-а-а-а-а!..
Не понимаю, как это произошло, сама Юлька поскользнулась на осклизлом грунте или я толкнула, но теперь она жутко вопила, барахтаясь в зелёной смердящей жиже.
И там было глубоко.
Я растерялась. Совершенно растерялась. Прямо какой-то ступор напал, и я в виде каменной статуи стала наблюдать, как Юлька судорожно пытается удержаться на плаву. Совершенно безуспешно. Как погружается с головой, выскакивает, вдыхает и снова погружается. Полминуты, минуту, больше, не знаю: время остановилось. Потом я начала потихоньку соображать, что вода не просто грязная и вонючая - она ледяная! И только когда Юлька перестала орать, до меня вдруг дошло, что Плакса - это был один из наших с ней секретов - не умеет плавать!
Мой ступор мгновенно прошёл, я, как ненормальная, заметалась по берегу. Нужна была какая-нибудь деревяшка, длинная ветка, чтобы протянуть Юльке.
А она уже не барахталась. Только смотрела на меня молящим взглядом и уходила под воду… Секунда! На Юлькину жизнь и на моё решение отпускалась секунда. Почему-то в голове прозвучала фраза "Соперница долой - концы в воду", и я, в чём была, - брюках, куртке, шапке - прыгнула к Юльке.
Холод! Не то слово! Это был не холод, а зверь, вцепившийся и рвущий на части. Сердце подскочило к горлу, ухнуло, но я успела подхватить тонущую Юльку, толкнуть, что было силы, вверх и… пошла ко дну. Медленно, спокойно, смиренно… В какой-то момент мне послышался крик, всплеск. Но это если и было, то там, там. А здесь - холод, вода, бессилие. Потом куда-то исчезла Юлька. Я закрыла глаза, сознание поплыло, и только самый его краешек отметил, как чьи-то крепкие руки подхватили меня снизу и стали поднимать, поднимать, поднимать. Может быть, к Богу?
* * *
Нет, с Богом явно что-то не сложилось. Держали меня человеческие руки, и очень знакомый голос всё время шептал:
- Аленька! Алька! Дурочка! Ну же! Пожалуйста! Аленька! Ты слышишь! Я люблю тебя! Алька! Дура!
"Люблю"…
Я открыла глаза посмотреть на того ненормального человека, который меня любит.
Иван… Иван?! Почему его лицо так близко? Куда и почему он несёт меня? Почему мне так жарко? Почему он весь мокрый? И откуда здесь взялся мой класс - Бобыренко, Колька Колесников, Лена Парамонова, Смирнова? А Юлька? Где же Юлька? Юлька!
Это, последнее, я проорала и с силой вцепилась в Ивана. Он остановился, тоже заорал, только что-то нечленораздельное, опустил меня на землю и… я заметила в его глазах слёзы. Впервые вижу, как парень плачет. Врагу не пожелаешь! Он, правда, их быстро смахнул, так что кроме меня, наверное, никто ничего не понял. Но больше всего сейчас меня волновали не его мокрые глаза, а Юлька, и я снова спросила, только тише:
- Иван, где Юлька. Она … утонула?
Он замотал головой. Ответил за него Самарин. Антон стоял в одной пайте около сарая и размахивал над головой руками:
- Эй, Дыряева! Не боись. Юлька здесь, в моей куртке греется! Иди сюда, я и тебя согрею!
- Тоха, у Алевтины грелка кроме тебя найдётся! - в тон крикнул Колесников. Шутка сняла негласный запрет на разговоры. Сквозь поднявший галдёж еле пробилось тихое Иваново - "Пойдём скорее, Алька, замёрзнешь". Я посмотрела ему в глаза, и мы побежали к Самарину и Юльке.
В сарае было тесно, но мы разместились все. Все двадцать человек. Колесников сразу же убежал за машиной - ему старший брат иногда позволял брать свой мерс, - чтобы отвезти всех мокрых - меня, Ивана и Юльку - к Бобыренко. У неё мама была в рейсе, и, соответственно, квартира пустовала. А пока нас, несостоявшихся утопленниц, с головы до ног обмотали в пацанские куртки. Раздетые мальчики получили возможность прижаться к девочкам и, судя по репликам, обе стороны не испытывали при этом никакого дискомфорта.
Моя температура, которая к этому времени поднялась ещё минимум на градус, наверное, сделала свое чёрное дело. Всё окружающее мне виделось словно сквозь пелену. Слышала я не лучше. И соображала с таким запозданием - мама моя! Но как мне было хорошо! Даже спрашивать ни о чём не хотелось - почему тут весь класс, почему Иван, который любит Юльку, носится со мной, как с писаной торбой. А Плакса? Только что орала, что я чокнутая Мойдодыриха, - теперь улыбается. По-доброму улыбается.
Наверное, Юлька уловила мои мысли, потому что вдруг крикнула, громко, чтобы переорать общий галдёж:
- Эй, люди, полная тишина!
Её послушались. И она, уже без воплей, обратилась к Ивану:
- Иван, подари мне эту возможность! А то у Альки мозги от вопросов взорвутся.
Я ничего не поняла, но, судя по остальным, таких больше не нашлось. Иван согласно кивнул:
- Вперёд, героиня!
Юлька усмехнулась:
- Да, ладно уж. Что для любимой подружки не сделаешь! Только ты мне тоже рассказывать помогай, а то я о себе хвастаться не смогу. - Потом сделала многозначительную, почти театральную паузу, и завела: - Итак, в некотором царстве, в некотором государстве жила-была принцесса… Недотрога.
Класс грохнул. Я тоже засмеялась, и Юлька продолжила уже по-простому.
- В общем, Аля, слушай. Помнишь, после "Щелкунчика", когда ты психанула и на тачке укатила, мы остались с Иваном вдвоём?
- Да уж. Сложно забыть.
- Я к нему ещё немного поклеилась… Да, Иван?
- Совсем чуть-чуть.
- Вот, совсем чуточку поклеилась, поняла, что у меня клей не тот, и мы заговорили о тебе. Иван заговорил. Сначала он меня, вернее, всех нас мордой по столу повозил - за то, что устраиваем всякие идиотские развлечения за твой счёт, а ты нормальная девчонка (словно я сама не знала), и с тобой интересно. В общем, говорил, как адвокат. Только о твоём рисовании промолчал. А потом признался, что пообещал тебе найти способ, как избавиться от этих твоих заморочек.
Я глянула на Ивана. Он медленно опустил веки: "Послушай, не перебивай".
- Короче, мы с ним стали думать вместе. Пока Ивана не осенило. Романов, колись, откуда всё пошло.
- От отца. Мы болтали о разных необычных случаях, и он вспомнил, как где-то читал, что сильная эмоция может излечить даже неизлечимого человека. В общем, жили в одной деревне мать и дочь. У матери, после того, как во время войны на её глазах фашисты убили мужа, отнялись ноги и голос. Никакие врачи ничего сделать не могли, но дочь всё время искала способ. Подробности отец не помнил, да это и не важно. Важна сама суть. В общем, нашелся человек, который понял, что мать болеет из-за нервного потрясения. Он подговорил людей, они надели на себя фашистскую форму, свастики там, автоматы… Ночью ворвались к матери в дом и у неё на глазах стали избивать - понарошку, конечно, - дочь. И вдруг эта женщина как закричит: "Доченька!", как бросится под приклады, чтобы защитить. Ну, ясно, ей объяснили, что просто её развели. Зато она полностью выздоровела. Такой способ даже научное название имеет.
- Жестокий способ.
- Аль, жестокий. Но до меня дошло…
Юлька дернула Ивана за руку.
- Стой, не отнимай у меня хлеб. В общем, Аль, Иван понял, что тебе нужна хорошая встряска. Шок. Нужно довести тебя до такого состояния, когда уже без разницы, помыты руки, не помыты, лизнёт тебя собачка, не лизнёт. Мы стали думать, что бы такое изобрести. А после выставки к нам подключился Самарин.
- Ага! Я дома за компом сижу, вдруг братан-ботан как заорёт: "Тоха! Твою Дыряеву по "Культуре" крутят!" Я примчался - опа-на! Точно, ты. Рядом с каким-то мужиком. Мужик распинается, а ты явно тупишь. Потом стали про твои картины рассказывать и показывать. Я офигел! Особенно от той, которую хотели в Париж увезти. Погнал Коляну звонить - его дома нет. А меня же прёт! Позвонил Юльке. Она мне на рот замочек - раз. Молчи, Антон, и вступай в наш партизанский отряд. Ну, я вступил, жалко, что ли?
- В общем, когда мы Антону проблему в общих чертах нарисовали, он сразу выдал: "Вы что, совсем тормозы? Дыряева же - по уши влюблённая! Поэтому всё - проще не бывает. Надо, чтобы никто в классе ничего не знал. Пусть дела идут, как шли, - фигово, иначе Алевтина начнёт подозревать, что с ней в игры играют. Ты, Юлька, делаешь вид, что без ума от Ивана. Он пишет тебе записку. Ты "забываешь" её в классе. Это Дыряевой так по мозге шваркнет - сама себя забудет, не то, что руки помыть". Мы с Иваном сначала на Самарина наорали, но потом подумали и согласились. Только решили, что в последний момент всё расскажем классу, чтобы за тобой было кому следить - каждый шаг… на улице, по телефону проверять…
- Зачем?
- Затем. Чтобы ты совсем не свихнулась и не придумала на небо улететь. Короче, мы назначили день, собрались у меня всем классом, распределили роли. Потом я тебе позвонила и вызвала в школу. Дальше ты знаешь.
- Нет, Юлька, стой! Как-то у тебя просто получилось! - в голосе Самарина слышалась обида. - А посмаковать? А рассказать, как я из-за угла наблюдал за твоим с Иваном развратом? Как Дыряева в телефонной будке по стенке сползала. Слушай, Аль, тебя когда потом к мосту понесло, ты что, действительно меня не видела? Я даже и не скрывался. Ты, как зомби, прёшь, я - за тобой, в открытую. Во, струхнул! Вокруг - никого, а эта дура через перила лезет. Такой план срывает!
Я примерилась и дала Самарину подзатыльник. Слабенький получился, но ничего, окрепну, добавлю.
- Вот это по-нашему! Дыряевой виват!
- Нет, Самарин, не надо мне твоих виватов! - я посмотрела на Юльку. - Виват Плаксе. Юлька… она совсем не умеет плавать. Юль, прости, секрет выболтала. Скажи, это я тебя - в воду?
- Что, совесть мучает? Успокойся. Я… сама прыгнула. У нас какой вначале план был? Ты прибежишь, начнёшь на меня наезжать, мы с тобой подерёмся, кусками грязи пошвыряемся. Поэтому и речку-вонючку выбрали. В общем, чтобы тебе стало не до чистоты. Happy end. А ты вдруг, мать Тереза, мне всё прощаешь! Знаешь, как я растерялась? Весь план насмарку. Иван с нашими в сарае, посовещаться - никакой возможности. Пришлось импровизировать…
Иван вскочил, хотел что-то сказать, но в этот момент с улицы послышался автомобильный гудок, народ зашевелился, двинулся к выходу, и мы с Иваном остались одни. Я подошла. Да, с моими метр семьдесят сложно глядеть снизу вверх. Но я постаралась, и у меня получилось. Потому что очень хотелось, потому что во всех кино так: она - маленькая и беззащитная, он - большой и сильный. Впрочем, Иван и так большой и сильный. Я положила руки ему на плечи:
- Помнишь, тогда, давно, ты сказал, что подождёшь…
Он не дал договорить, наклонился и…
Поцелуй этот не был похож на тот, с Юлькой. Просто легкое касание и запах, запах одинокого подснежника.
* * *
Странно, но я не заболела. Наутро прошла температура, и я отправилась в школу, в свой класс, к друзьям.
Да, вот ещё! Вечером я порвала и спустила в мусоропровод свою картину. Ну, понятно какую. "Сrazy". Цветы должны сыпаться на голову, если уж их на тебя кто-то сыплет, а не на зонтик. Не увидеть тебе, дорогуша, Парижу!
Так геройски скончалась crazy Мойдодыриха. Почтим память секундой молчания.
О, великий и могучий русский язык! Какое хорошее слово - скончалась. Не умерла, а просто закончилась. Одно закончилось, другое началось. Перезагрузка!
13.10.2012