И в этот момент взвенел телефон.
Дюк оторвал голову от подушки, обалдело посмотрел на телефон, переживая одновременно сон, и явь, и ощущение тревоги, звенящей вокруг телефона.
Он снял трубку. Хрипло отозвался:
- Я слушаю...
Там молчали. Но за молчанием чувствовалась не пустота, а человек. Кто это? Аэлита? Милиционер? Маша Астраханская? Кому он понадобился?..
- Я слушаю,- окрепшим голосом потребовал Дюк.
- Саша, это ты? Извини, пожалуйста, что я тебя разбудила...
Дюк с величайшим недоумением узнал голос классной руководительницы Нины Георгиевны. И представил себе ее лицо с часто и нервно мигающими глазами.
- Мне только что позвонили из больницы и сказали, что мама плохо себя чувствует. И чтобы я пришла. Я очень боюсь.
Дюк молчал.
- Ты понимаешь, они так подготавливают родственников, когда больной умирает. Они ведь прямо не могут сказать. Это антигуманно...
Волнение Нины Георгиевны перекинулось на Дюка, как пожар в лесу.
- Я тебя очень прошу. Сходи со мной в больницу. Пожалуйста.
- Сейчас? - спросил Дюк.
- Да. Прямо сейчас. Я, конечно, понимаю, что ты должен спать. Но...
- А какая больница? - спросил Дюк.
- Шестьдесят вторая. Это недалеко.
- А как зовут вашу маму?
- Сидорова Анна Михайловна. А зачем тебе?
- Перезвоните мне через пятнадцать минут,- попросил Дюк.
- Хорошо,- согласилась Нина Георгиевна убитым голосом.
Дюк положил трубку. Набрал 09. Там сразу отозвались, и слышимость была замечательная, поскольку линия не перегружена. Дюку дали телефон шестьдесят второй больницы. И в шестьдесят второй отозвались сейчас же, и чувствовалось, что больница рядом, потому что голос звучал совсем близко.
- Рабочий день кончился,- сказал голос,- Звоните завтра с десяти утра.
- Я не могу завтра! - вскричал Дюк.- Мне надо сейчас! Я вас очень прошу...
- А ты кто? - спросил голос.- Мальчик или девочка?
- Мальчик.
- Как фамилия? - спросил голос.
- Моя?
- Да нет. При чем тут ты? Фамилия больного. Про кого ты спрашиваешь?
- Сидорова. Анна Михайловна.
Голос куда-то канул. Дюк даже подумал, что телефон отключили.
- Алло! - крикнул он.
- Не кричи,- попросил голос.- Я ищу.
- А вы мужчина или женщина? - полюбопытствовал Дюк, потому что голос был низкий и мог принадлежать представителю того и другого пола.
- Я старуха,- сказал голос. И снова канул. Потом опять возник и спросил: - А она тебе кто? Бабушка?
- Не моя,- уклончиво ответил Дюк.
- Скончалась...- не сразу сказал голос.
Дюк был поражен словом "скончалась". Значит была, была и кончилась.
- Спасибо...- прошептал он. Там вздохнули и положили трубку.
И этот вздох как бы остался в его комнате. Дюк с ужасом всматривался в черное окно, как будто там могло возникнуть мертвое лицо. Он сидел без единой конкретной мысли. Существовал как бы на верхушке вздоха.
Потом мысли стали просачиваться в его голову одна за другой. Первая мысль была та, что сейчас позвонит Нина Георгиевна и надо что-то придумать и не ходить. Потому что пойти с ней в больницу - значит, провалиться, порушить конструкцию талисмана, выстроенную такими усилиями. Нина Георгиевна увидит, что Дюк не просто нуль. Это было бы еще ничего. Нуль в конце концов нейтрален и никому не мешает.
Она увидит, что он минус единица. Врун и самозванец с преступным потенциалом. И если он таков в пятнадцать лет, то что же выйдет из него дальше?
И наверняка ближайшее классное собрание будет посвящено именно этой теме.
Вторая мысль, следующая за первой и вытекающая из нее, была та, что если Дюк не пойдет с Ниной Георгиевной, то она пойдет одна, потому что сопровождать ее некому. Она жила со старой матерью и маленькой дочкой. Он представил, как она поплетется в ночи. Потом одна встретит это известие. И одна пойдет обратно. Как она будет возвращаться?
Зазвенел телефон. Дюк снял трубку и сказал:
- Я выхожу. Встретимся возле автобусной остановки.
- А зачем? - удивилась Нина Георгиевна.- Ведь автобусы же не ходят...
- Для ориентиру,- объяснил Дюк. Он положил трубку и стал одеваться.
Конечно, жаль было проваливаться после стольких трудов.
Да и чем он мог ей помочь? Только тем, что быть рядом... Но ведь он мужчина. А это и есть его сущность, Замысел природы.
Автобусы начинают ходить в шесть утра, а сейчас было половина второго.
Дюк и Нина Георгиевна шли пешком и все время оборачивались - не покажется ли такси со светящимся зеленым огоньком.
И такси действительно показалось, но уже возле самой больницы. Когда они уже дошли и брать машину было бессмысленно.
У Дюка всегда было в жизни именно так: все, что он хотел получить, приходило к нему в конце концов. Но приходило поздно. Когда ему это уже становилось не нужно, Так было с велосипедом. Так наверное, будет с Машей Астраханской.
Больница была выкрашена в белую краску, как больничный халат, и даже в темноте светилась белизной, и казалось, что возле нее начало светать. Где-то за стенами, может быть, в подвале, лежало мертвое тело.
- Я вас здесь подожду,- сказал Дюк.
Нина Георгиевна кивнула и пошла к широк стеклянной двери, /ведущей в стационар. Оберь лась, спросила:
- Ты не уйдешь?
- Что вы...- смутился Дюк, поражаясь беспомощности и детству взрослого человека.
- Я никогда ее не понимала,- вдруг сказала Нина Георгиевна.- Не хотела понять...
Она как бы переложила на Дюка немножко своего отчаяния, и он принял его. И поник.
- Ну ладно,- сказала Нина Георгиевна и пошла неловко ступая.
Дюк остался ждать.
Перед больницей, по другую сторону дороги был брошен островок леса. К островку примыкали шикарные кирпичные дома. Возле них много машин. И казалось, что в этих домах живут люди которые не болеют, не умирают и не плачут, Чтобы достать мебель или пластинку, им не надо обзаводиться талисманом. Иди и покупай. Однако Дюк не завидовал им. У него было свойство натуры как у мамы. Любить то, что мое. Моя шапка с кисточкой. Моя страна. Моя жизнь. И даже эта ночь тоже моя.
За стационаром строился новый корпус. Стройка неприятно, хламно темнела, и казалось, что оттуда может прибежать крыса. Дюк мистически боялся этого зверя с низкой посадкой и голым бесстыжим хвостом. Он был убежден, что у крыс ни стыда ни совести. А ум есть. Значит, крыса сознательно бесстыжая и бессовестная. Она сообразит, что Дюк один в ночи, взбежит по нему и выкусит кусок лица.
Дюку стало зябко и захотелось громко позвать Нину Георгиевну. В этот момент отворилась стеклянная дверь, и Нина Георгиевна выбежала радостная.
Дюк заметил, что такое случается с ним часто: стоит ему о человеке подумать, внутренне позвать, и он появляется. Встречается на улице либо звонит по телефону.
Нина Георгиевна радостно обхватила Дюка и даже приподняла его:
Потом поставила на место и сообщила, запыхавшись от чувств.
- В понедельник можно забирать...
- В каком виде?- растерялся Дюк.
- В удовлетворительном,- ответила Нина Георгиевна. И пошла по больничной дорожке.
Дюк двинулся следом, недоумевая: что же случилось? Может быть, Нине Георгиевне дали неправильную справку? Не захотели огорчать? А может быть, это ему по телефону неправильно сказали, что-нибудь перепутали? Или пошутили. Хотя вряд ли кто шутит такими вещами. А может быть, все правильно. Просто Ивановых в Москве две тысячи, а Сидоровых человек триста, и почему бы двум Сидоровым не оказаться в одной шестьдесят второй больнице.
- А зачем вам звонили? - перепроверил Дюк.
- Мама потребовала. Заставила дежурную сестру,- недовольно сказала Нина Георгиевна.- Все-таки, она эгоистка. Никогда не умела думать о других. А в старости и вовсе как маленькая.
Сейчас, когда миновала смерть, на сцену выступила сама жизнь с ее житейскими делами и житейскими претензиями.
Обратная дорога показалась в три раза короче. Во-первых, они больше не оборачивались, а шли только вперед в обнимку с большой удачей. Нина Георгиевна возвращалась обратно дочкой, а не сироткой. А Дюк в последний раз блестяще выиграл партию талисмана.
Уходить надо непобежденным. Как в спорте. В последний раз выиграть - и уйти.
Подошли к автобусной остановке, откуда начали свой путь, полный тревог.
- Спасибо, Саша,- сказала Нина Георгиевна и посмотрела Дюку в глаза не как учитель ученику, а как равный равному.
- Не за что,- смутился Дюк.
- Есть за что,- серьезно возразила Нина Георгиевна.- Учить уроки, участвовать во внеклассной работе и хулиганить могут все. А быть талисманом, давать людям счастье - редкий дар. Я поставлю тебе по литературе пятерку и поговорю с Львом Семеновичем, у меня с ним хорошие отношения. И он поговорит с Инессой Даниловной. Максимальный балл - 5,0 - мы тебе, конечно, не сделаем. Но 4,7 можно натянуть. Это тоже неплохо. С 4,7 ты сумеешь поступить куда угодно. Даже в МГУ.
- Да что вы,- смутился Дюк.- Не надо.
- Надо,- с убеждением сказала Нина Георгиевна.- Людей надо беречь. А ты человек.
Дюк не стал поддерживать это новое мнение. И не стал против него возражать. Он вдруг почувствовал, что хочет спать, и это желание оказалось сильнее всех других желаний.
Голову тянуло книзу, будто кто-то положил на затылок тяжелую ладонь.
- Ну, до завтра,- попрощалась Нина Георгиевна.- Хотя уже завтра. Если проспишь, можешь прийти к третьему уроку,- разрешила она.
И пошла от остановки к своему дому. А Дюк - к своему. Короткой дорогой. Через садик.
Садик смотрелся ночью совершенно иначе - как дальний родственник настоящего леса. И лавочка выглядела более самостоятельной. Не зависимой от людей.
Дюк сел на лавочку в привычной позе - лицом к небу. Темное небо с точечками звезд было похоже на перфокарту. А может, это и есть господня перфокарта и люди из поколения в поколение пытаются ее расшифровать. Хорошо было бы заложить ее в счетную машину и получить судьбу.
Дюк всматривался в звездный шифр, стараясь прочитать свою судьбу. Но ничего нельзя знать наперед. И в этом спасение. Какой был бы ужас, если бы человек все знал о себе заранее: кого полюбит, когда умрет. Знание убивает надежду. Если, например, точно знать день смерти, то всю оставшуюся жизнь только и будешь подсчитывать: сколько тебе осталось. И ничего существенного в жизни не сделаешь. Зачем что-то делать, если все равно такого-то и во столько-то ты умрешь.
А если не знать, то кажется: не окончишься никогда. Будешь вечно. И тогда есть смысл искать себя, и найти, и полностью реализовать. Осуществить свое существо.
Мама спала. Дюк неслышно разделся. Просочился в свою комнату.
Расстеленная кровать манила, но Дюк почему-то включил настольную лампу, сел за письменный стол. Раскрыл "Что делать?". Вспомнилось, как мама время от времени устраивала себе разгрузку, садилась на диету и три дня подряд ела несоленый рис. И, чтобы как-то протолкнуть эту еду, уговаривала себя: "А что? Очень вкусно. Вполне можно есть".
Дюк давился снами Веры Павловны и уговаривал себя: "А что? Очень интересно..." Но ему было неинтересно. Ему было скучно, как и раньше, Просто он не мог себе позволить брать пятерки даром. Как говорил Сережка, "на халяву".
Даром он мог брать только двойки.
Рисунки Ю. Вечерского
Повесть была напечатана в журнале "Юность" №3 за 1982 год
ISSN 0132-2036