- Каллий! Каллий! - закричали опять поклонники.
- Видишь, Лин, - сказал Датон, - как низко прикрепил Каллий свой аментум к древку?
- Вижу. Это чтобы увеличить длину броска, да?
- Ну да. Если бы ему нужно было попасть в цель, он прикрепил бы аментум выше. Но сейчас требуется только, чтобы копье полетело как можно дальше.
Один за другим, по жребию, выходили на стартовую линию метатели. Судья пристально следил, чтобы никто из них не сделал лишнего шага вперед, и копья со свистом, быстро вращаясь в пути, летели к своей цели.
У Каллия оказался один из последних номеров. Когда брат поднял копье, Лин опять заметил красоту и гармоничность каждого его движения.
"Я рядом с ним совсем нескладный!" - с горечью подумал он.
Голова Каллия была повернута назад, глаза пристально смотрели на правую руку. Приспособив и проверив положение пальцев на ремне, он отвел правую руку назад до отказа, туго, натягивая ремень. Затем, повернув корпус влево и вытянув левую руку перед, он рванулся с места. Разбег его все ускорялся. Перед самым броском он согнул правое колено, опустил правое плечо так, что древко копья почти лежало в кисти руки, и… словно молния прорезала воздух!
- Он победил, победил! - кричали друзья юноши.
- Слава Каллию, он стал олимпиоником второй раз за один день!
- Честь его отцу и Афинам, воспитавшим такого атлета! - неслись со всех сторон крики. Вторично сегодня, как и имя Фаилла, прозвучало имя Каллия, сына Арифрона, афинянина, и вторично лег на кудри юноши оливковый венок.
Подхватив сияющего Лина, Ликон, Датон и Теллеас бросились к другу. Им едва удалось пробиться через толпу почитателей.
- Ну вот, друзья, - сказал, обнимая брата, Каллий. - теперь я буду с вами до конца Игр. Больше ни в одном соревновании я не участвую!
- Ты сейчас пойдешь с нами? - спросил Лин.
- Нет, мне нужно вымыться и одеться. Я приду к вам попозже.
- А ты успеешь вовремя?
- Конечно. Готовить арену для борьбы будут довольно долго.
Зрители воспользовались перерывом, чтобы перекусить и напиться. Появились захваченные с собой припасы, небольшие глиняные кувшины-лекифы, наполненные вином, смешанным с водой из фонтанов, и маленькие сосуды для питья.
- Держи, Лин, - обратился к мальчику Теллеас, протягивая красивый фиал, на красном фоне которого черные фигурки яростно тузили друг друга.
- Спасибо. Вот, возьми, Теллеас, - и мальчик протянул корзиночку, данную ему перед уходом Гефестом.
- Ну-ка, ну-ка, посмотрим, что там у тебя? - развеселился Датон, открывая корзинку. - Фиги, соленый миндаль, сыр, пирожки! Неплохо!
- Есть ли для меня местечко? - весело спросил подошедший Каллий.
- Конечно! Садись, мы сдвинемся поплотнее.
- Каждый сочтет за честь сидеть рядом с тобой!
- Выбирай, прекрасный юноша! - наперебой предлагали окружающие зрители.
- Спасибо, друзья! Я сяду с братишкой! Дай-ка мне пирожок и глоток вина, Лин!
На арене служители уже заканчивали подготовку усыпанной песком площадки для борьбы. Как и место для прыжков, она называлась скаммой.
- Каллий, - удивился Лин, - разве они не будут поливать скамму водой, чтобы получилась грязь?
- Нет, мальчик. Это делается только на тренировочных площадках.
- А правила борьбы здесь те же, что в палестрах?
- Не совсем. Здесь борец выигрывает, если заставит противника коснуться земли бедром, спиной или плечом, то есть упасть не меньше трех раз.
Гром приветствий прервал Каллия. На арену вышли борцы и приступили к жеребьевке.
- Как подбираются пары? - спросил Лин.
- В урне лежат по две таблички с одинаковой цифрой; те, которые вытянут одинаковые таблички, борются друг с другом. Потом победители опять разбиваются по парам - и борьба продолжается, пока на поле не останется один борец. Он и будет признан победителем.
- Смотрите, первая пара уже готова! - перебил Датон.
Широко расставив ноги и выдвинув правую немного вперед, борцы вытянули руки и вобрали голову в плечи так, что спина и затылок слегка приподнялись. Такая поза затрудняла для противника нападение. Но приступить к борьбе они не спешили и неподвижно стояли друг против друга. Замер и стадион. Самые шумные из зрителей молча, напряженно следили за борцами.
- Почему они не начинают? - прошептал Лин.
- Они следят за маневрами противника, чтобы внезапно воспользоваться какой-нибудь ошибкой.
- А долго они так простоят?
- Не знаю, - засмеялся Каллий, - бывали случаи, что и целый день!
Солнце нещадно палило бронзовые от загара тела, похожие в своей неподвижности на медные статуи. Зрители молча ждали.
Внезапно статуи ожили. Один из борцов молниеносным движением схватил противника поперек туловища и перебросил его через голову. Однако тот не упал. С такой же быстротой, круто повернувшись, он подставил врагу подножку, и соперники сразу перешли от неподвижности к яростному сражению. Наносить удары правилами борьбы было запрещено, но подножки, толчки и различные хитрые уловки, обманывающие противника, разрешались. Борцы то хватали друг друга за ногу, пытаясь повалить, то зажимали голову врага между ногами, то мертвой хваткой захватывали шею. Густая пыль, поднятая ими, почти скрывала их иногда от глаз зрителей. Наконец один из них вспрыгнул другому на голову, просунул локти ему под подбородок, а ногами охватил тело и сковал таким образом свободу движений врага.
- Прекрасно! - сказал Ликон. - Это совсем новая уловка, и к тому же она не принадлежит к числу запрещенных!
Так же решили и судьи. Глашатай провозгласил имя Алкимедонта из Эгины. Еще три раза предстояло сегодня зрителям услышать его имя. Победив во всех четырех турах, Алкимедонт был признан олимпиоником в борьбе на этих Олимпийских играх.
Борьбой закончилась программа второго дня.
У входа на стадион ждал, как всегда, Гефест.
- Ступай к себе, Лин, - сказал Каллий, - тебе пора спать.
- А ты? - спросил Лин.
- О, мы еще не скоро ляжем, - засмеялся Теллеас, - новые олимпионики будут праздновать победу!
- Как праздновать?
- Ну, победители и их друзья с венками на головах и все поклонники пойдут с песнями к Альтису. Гимнами будут прославлять олимпиоников, их род, город, в котором они жили. А потом новые герои устроят пир!
Юноши с шумом и смехом ушли, а Лин с сожалением поглядел им вслед.
- Пойдем, Гефест, - грустно сказал мальчик.
Глава X
Украденная свобода
В этот вечер Лину совсем не хотелось спать. Всходила полная луна, такая яркая, что в ее свете, казалось, тускнели звезды, а со стороны Альтиса доносился веселый шум и звучали песни.
- Тенелла! - пели молодые голоса под нежный аккомпанемент флейт.
- Гефест, - помолчав, начал Лин.
- Да, молодой хозяин?
- Ты помнишь, как спас меня от бешеного быка, когда мы были в деревне?
- Конечно, - улыбнулся Гефест. - У меня до сих пор в плохую погоду ноет нога, которую он проткнул!
- Почему ты это сделал? - неожиданно спросил Лин.
- Что? - не понял педагог.
- Почему ты бросился мне на помощь? Ведь бык мог убить тебя?
- Меня с детства учили, что трусость недостойна мужчины, - отметил Гефест.
- Где ты жил, когда был маленьким?
В наступившей тишине еще громче доносились веселые возгласы:
- Тенелла!
- Слава богу, могучий Геракл!
- Я скиф, - тихо начал Гефест, - и родился очень далеко от Афин, по ту сторону Понта, в степях, где нет никого, кроме кочевников.
Гефест умолк. Его глаза смотрели куда-то вдаль, словно он видел необозримые, поросшие ковылем степи и слушал ржание бешено мчавшихся табунов. Молчал и Лин.
- Пойдем спать, Филоксен, - пробормотал кто-то невдалеке.
- Клянусь богами, Менон, я не могу узнать нашей палатки…
Кутить нехорошо: как лишнего хлебнешь,
В чужую лезешь дверь, кого-нибудь прибьешь!-
засмеялся первый.
Шаги утихли. Видимо, подгулявшие приятели пошли искать свою палатку дальше.
- Почему же ты стал рабом?
- Потому что однажды ночью враги напали на нас неожиданно, перебив дозорных. Сонного, меня связали и увезли. А потом - продали.
- Моему отцу?
- Нет, - улыбнулся Гефест, - твой отец никогда не бывал так далеко от Афин. Всех пленных привезли в большой город на берегу моря. Я в первый раз увидел высокие храмы с мраморными колоннами, статуи богов и героев. Впервые увидел я и море…
- Какой же это был город?
- Это был Пантикапей, столица Боспорского царства. В гавани стояло много больших кораблей, и ветер колыхал их паруса - два больших, один над другим, на мачте, и третий поменьше, под ними. На палубе сидели гребцы. Вот на такой корабль погрузили тюки кожи и шерсть, зерно, соленую рыбу и… рабов. Все это везли в Афины, чтобы продать на рынке.
- И тебя тоже продали?
- Конечно. С тех пор прошло немало лет.
- Как же ты очутился у нас в доме?
- Когда молодой Клеофонт, которого я воспитывал, вырос, я стал не нужен, и его отец снова продал меня. Так я попал в дом почтенного Арифрона…
- Когда я вырасту, отец не продаст тебя! - горячо воскликнул мальчик.
- Кто знает? - насмешливо улыбнулся Гефест. - Может быть, не продаст, а обменяет на породистую собаку, как девушку Мелиссу. Все можно сделать с человеком, у которого украли свободу. Да разве ты сам не грозил, что попросишь отца продать меня на рудники, когда я первый раз вел тебя в школу?..
Лин покраснел и ничего не ответил. Странные мысли проносились в его голове. Он привык слышать, что раб - просто одна из вещей в доме, больше ничего. Никто в Афинах не считал рабов людьми. А Гефест говорит: "У человека украли свободу"… И он вообще не такой, как другие.
* * *
- Спи, молодой хозяин, - сказал Гефест, - уже поздно.
- Ты - хороший, - неожиданно пробормотал мальчик, - я скажу это отцу!
- Спасибо, - улыбнулся педагог. Несмело проведя рукой по светлым кудрям Лина, он задул светильник и быстро вышел из палатки. Лин закрыл глаза.
"Гефест - человек, у которого украли свободу!"- вдруг подумал он. Но ведь так никто не думает и не говорит! Что за странные мысли приходят ему в голову?
Сон медленно обволакивал мальчика своими мягкими волнами, а сквозь них уже чуть слышно доносилось:
- Тенелла!
- Слава тебе, могучий Геракл, победитель на Играх!
- Тенелла!
Глава XI
День четвертый
- Ну, Лин, понравились тебе мальчики?
- Какие же это мальчики, Каллий? Ведь не было ни одного моложе семнадцати лет…
- Но не было ни одного и старше двадцати, правда?
- Да-а… - нехотя ответил Лин. Он прекрасно понимал, что хочет сказать Каллий: что он, Лин, не будет к семнадцати годам таким, как участники вчерашних соревнований, если не станет больше времени уделять спорту.
Третий день Олимпийских игр посвящался соревнованию самых молодых юношей. Хотя они выполняли все то же самое, что их более взрослые товарищи, правила для них были помягче: вдвое укорачивалась дистанция бега, меньшее расстояние назначалось прыгунам в скамме, да и судьи не были так требовательны. Но конечно, Лин и подумать не мог о том, чтобы выполнить даже эти, уменьшенные, нормы, и ему не слишком приятно было сознавать это.
- Я не собираюсь читать тебе нравоучений, - сказал Каллий, ласково обнимая мальчика за плечи, - но ты и сам понимаешь, что огорчаешь нас…
- Я давно все понял, Каллий, и буду теперь заниматься больше, обещаю тебе!
- Ну, вот и хорошо. А отчего это ты сегодня такой задумчивый?
- Я… я думаю о Гефесте.
- О Гефесте? - изумленно поднял брови Каллий. - А что ты о нем думаешь?
- Он ведь хороший, правда?
- Да, - равнодушно ответил Каллий. - Гефест старательный и послушный раб.
- А тебе не жалко, что он раб?..
- Что за странные мысли приходят тебе в голову, братишка? Почему мне может быть жалко?
- Да ведь он человек и тоже был раньше свободным.
- Человек? Раб не человек, он существует только для того, чтобы работать и выполнять приказания хозяина. Многие из рабов были раньше свободными, но все-таки они ведь варвары, а не эллины, как мы с тобой…
- А ты знаешь, что Гефест спас меня от бешеного быка? С тех пор он хромает.
- Я не слышал об этом…
- Да… никто ничего не говорил отцу, боясь его гнева за недосмотр.
- Это достойный поступок! Гефеста следует наградить!
- Я думаю, может быть, отец согласится…
- Что?
- Отпустить его…
- Дать ему вольную? - задумался Каллий. - Что ж, пожалуй, я поговорю с отцом. Можно даже купить ему мастерскую, гончарную, например. Пусть люди знают, что в доме Арифрона умеют вознаграждать верность!
- Спасибо, Каллий, спасибо! - горячо воскликнул Лин.
- Как тебя это волнует! - засмеялся Каллий. - Ты странный мальчик, братишка. Но пока ничего не говори Гефесту. Я не знаю еще, согласится ли отец. Он дорого заплатил за Гефеста.
- Если ты попросишь, согласится. Ведь ты прославил его имя…
- Посмотрим…
- Эй, Каллий, Лин, сберегли ли вы места для нас? - кричали Ликон, Датон и Теллеас, пробираясь сквозь толпу на трибуне.
- Идите, идите, лентяи, - ответил Каллий, - долго же вы сегодня спали! Ведь вы пропустили и двойной бег, и шестерной!
- Но зато успели к самому интересному, к кулачному бою! - возразил Теллеас, дружески трепля Лина по затылку и садясь около него. - Ты, конечно, знаешь, что кулачный бой - самый древний вид спорта?
- Знаю… Аполлон дрался с богом войны, Аресом, и победил его давным-давно. Еще когда не было людей!
- Верно!
- Идут, идут! - закричали со всех сторон зрители.
На арене появились бойцы. Они медленно подходили к распорядителям, чтобы тянуть жребий.
- В первой паре Евридам против Никофона! - прокричал глашатай.
- Ой, как они странно одеты! - удивился Лин.
- Ну, ты ведь видел только тренировки мальчиков в палестре, - улыбнулся Ликон, - там нет серьезной опасности. А здесь необходимы предосторожности!
- Что у них на головах?
- Бронзовые колпаки для защиты. А на случай, если сильный удар придется по уху, надевают специальные повязки. Никому ведь не хочется оглохнуть, правда?
- Посмотри на их руки, - вмешался Датон, - они обвязаны кожаными ремнями до локтей и свободны только пальцы. Хотя эти ремни и называются "мягкими", однако они усиливают удар…
- По правилам Олимпийских игр не разрешается прикреплять к ремням свинцовые пластинки? - спросил Теллеас.
- Нет, - поморщился Каллий, - это считается слишком грубым… Но вот первая пара начинает!
Однако бойцы не спешили. Как и борцы, они выжидали, стоя друг против друга.
Никто в те далекие времена не догадался бы, каким станет кулачный бой через две с половиной тысячи лет, когда он будет называться боксом. Даже во сне не мог присниться древнему греку ограниченный веревками ринг или раунды, устанавливающие срок времени для каждой схватки. Бой велся на довольно широкой площадке, развивался в очень медленном темпе и носил осторожный, оборонительный характер. Бойцы подолгу выжидали, стараясь поставить противника против солнца или улучить момент, когда противник ослабит защиту.
Стадион долго и терпеливо ждал, а бойцы все примеривались, медленно кружась и напряженно следя друг за другом. Внезапно один из них выбросил вперед руку и, ударив противника в голову, ловко увернулся от ответного удара.
Теперь нападения следовали одно за другим. Силы противников казались равными, и невозможно было предсказать исход боя.
- Какие удары! - восхитился Теллеас.
- Да, Никофон славится своим ударом. Знаешь ли ты, что он разбивает кулаком не только дерево, но и камень? - спросил Каллий.
- Я слышал об этом. Но ведь и другие не менее сильны.
- Никофон много раз побеждал не потому, что он самый сильный. Он хладнокровнее своих противников и, кроме того, умеет очень ловко увертываться. А ведь особенно высоко ценится такой боец, который сумеет победить, не получив ни одного серьезного повреждения.
- Ну, что до хладнокровия, то, пожалуй, в этом Евридам посильнее Никофона… Помнишь историю с зубами?
- Как же! - засмеялся Каллий. - Расскажи-ка Лину!
- Знаешь, мальчик, однажды Евридаму раздробили все зубы. И он проглотил их, чтобы противник не заметил силы нанесенного удара. Тот решил, что плохо рассчитал, и растерялся. А Евридам воспользовался этой растерянностью и выиграл бой!
- И остался без зубов?
- Конечно! Что такое зубы для кулачного бойца? Мелочь… Иногда они уродуют друг друга до неузнаваемости.
- Правила! Правила! - закричал вдруг судья, который все время стоял около бойцов, и угрожающе взмахнул своей длинной рогатиной.
- Неверный удар! Он нарушил правила!
- Нельзя бить по телу!
- Стыдись, Евридам!
Стадион бушевал. Все хорошо знали, что бить можно только в голову. Лишь неопытный боец мог нанести удар в грудь, плечо или бедро.
Евридам не был особенно виноват, - увертываясь, Никофон сам подставил плечо, но зрители выходили из себя, грозно размахивали кулаками и осыпали Евридама насмешками.
Хотя Евридам славился своим хладнокровием, сейчас он все-таки растерялся и, неловко оступившись, упал.
- Бей его, Никофон, бей!
- Ударь крепче! - неистовствовали зрители.
Бить лежачего правилами не запрещалось, если он не признавал себя побежденным и продолжал сопротивляться. Поэтому Никофон, не колеблясь, нанес поверженному врагу такой страшный удар, что тот на мгновение потерял сознание.
Опомнившись, Евридам с трудом поднял руку в знак того, что сдается, и глашатай тотчас провозгласил имя Никофона, победившего противника. А к Евридаму бросились друзья. Они окружили его, подняли и повели. Побежденный боец не шел, а тащился, голова его бессильно запрокинулась набок, ноги волочились по песку, а изо рта лилась кровь. Почти совершенно бесчувственного, его посадили в стороне, обмыли вином окровавленное лицо и дали напиться.
Пара за парой выходили на арену бойцы. Трещали челюсти, грозно вздымались в молниеносных ударах могучие кулаки. Уносили и уводили побежденных, снова разбивались по парам и боролись между собой победители, пока не остался на поле один боец - тот, который оказался самым сильным и ловким.
Это был Никофон.
Нового олимпионика осыпали цветами и похвалами, приветствовали восторженными криками и увенчали лаврами. Судьбой же побежденных не интересовался никто. Живые или мертвые, они перестали существовать для болельщиков. А равнодушное солнце быстро бежало по небу и уже успело совершить половину своего пути, когда соревнования кулачных бойцов наконец закончились.
- Теперь - панкратий! - сказал Теллеас.