- Думал я, думал и вижу: один нам выход после войны - делать, как у русских. Потому, в колхозах машины работают, и опять же, помощь от государства. Слыхал, что рассказывали наши делегаты, которые на Украину ездили?
- Кто знает? - не сразу ответил Гунар. - Оно, конечно, раз у нас теперь ничего нет…
Телегу резко тряхнуло на выбоине, и латыш смолк. Через минуту он, хмурясь, заметил:
- Рано мы разговор про то завели. Еще неизвестно, чем война кончится. Слыхал, фрицик к Москве подходит.
- Кто это говорит? Гитлер брехнул. Нашел кому верить! Насчет войны мы должны свое понятие иметь. - Зирнис, многозначительно сузив глаза, сбоку посмотрел на приятеля и продолжал тише: - Мне один человек говорил: - по радио Москву слушал.
- Что передают? Как на фронте?
Хмурое выражение на лице Гунара прояснилось.
- Не могу тебе объяснить в подробностях. Одно скажу: здорово фрицикам наши кровь пускают. Загляни-ка ты ко мне через недельку. Обещал мне тот человек в скором времени бумагу дать, где как раз про это напечатано.
Ближе к городу стали встречаться подводы, пешие женщины с корзинками. Гунар распрощался с Зирнисом и сошел с телеги.
Когда вдали показались первые городские строения, Ян зашевелился. Он взял длинный лозовый прут и, придерживая лошадь, многозначительно сказал мальчику:
- Ты, Илюшка, держись крепче, не упади, как будем кордон проезжать. Крепче держись.
Илья удивленно посмотрел на него.
- Чего я упаду?
- Мало ли чего. Конь может дернуть или еще что, - невнятно пробормотал латыш.
- А кордон этот самый где?
- Да вон! - указал Зирнис вперед, на небольшой фанерный домик за шоссейным кюветом.
Напротив домика, точно колодезный журавль, стоял поднятый над дорогой полосатый шлагбаум. На обрубке бревна сидели два латышских полицая с белыми повязками на рукавах. Когда подъехали ближе, за кустом подле фанерного домика увидели третьего - голого, в одних черных трусах. Это был немец. Он лежал на мягком бархатном диване и загорал. Рядом на спинке стула висело его обмундирование.
Как только телега приблизилась к шлагбауму, краснорожие полицаи поднялись и загородили дорогу.
- Пропуск! - коротко спросил один.
Зирнис, остановив лошадь, протянул ему бумажку. Полицай бегло прочитал ее и вернул крестьянину.
- Что везешь? - грубо спросил он, щупая повозку глазами.
- Да яиц пару десятков и сала немного дочке, - ответил Зирнис, неторопливо вытаскивая из-под травы маленький самодельный чемоданчик.
- Вас? - лениво спросил немец с дивана, не поднимая головы.
Полицай повернулся и, почтительно приложив руку к козырьку, перевел.
- Пять яиц и кусок сала для немецкой армии, освободившей Латвию от большевиков! - потребовал полицай, поворачиваясь к Зирнису.
Второй полицай, обойдя телегу, сунул руку под слежавшуюся траву. У Ильи замерло сердце: "Сейчас гад большой ящик нащупает!"
Однако Ян не проявлял и тени беспокойства. Он очень медленно открывал чемоданчик, не выпуская из правой руки вожжи и длинный лозовый прут.
"Ну что возится! - нервничал парнишка. - Отдал бы скорей!"
Лошадь вдруг рванулась вперед с такой бешеной силой, что усердный полицай, шаривший под сеном, отлетел в канаву, сбитый с ног осью заднего колеса. От неожиданности Илья тоже едва не кувырнулся с телеги.
- Тпру!.. Тпрру! - закричал Зирнис, натягивая вожжи. - Тпррр!
Но жеребец, задрав голову и закусив удила, карьером скакал по шоссе. Сзади орал от боли и злости сбитый с ног полицай. Немец, вскочивший с дивана, хохотал, видя, что крестьянин никак не может справиться с лошадью.
- Тебе только на быках ездить!
Через минуту телега загрохотала по крупному булыжнику и вылетела на кривую узкую улицу городской окраины.
Зирнис оглянулся, опустил вожжи.
- Шш, Воронко.
Лошадь сразу перешла с галопа на легкую рысь, а потом и совсем остановилась.
Глянув на Илью, все еще растерянно державшегося за грядку телеги, латыш хмыкнул и провел пальцами по усам.
- Что, напугался? Хо-хо-хо! Во как мы их, курощупов!
Илья с недоумением смотрел на улыбающегося Зирниса.
- Дядя Иван, так вы… сами, нарочно? - прошептал он. - Вот здорово! Как это вы?
Ян оглядел телегу - все ли в порядке, хозяйственно подоткнул свесившиеся с нее клочки клевера и тронул коня. Подвода опять запрыгала и загрохотала по мостовой.
- Штука не хитрая, - объяснил он мальчику. - Тут все дело - конь. Мой Воронок страх не любит, когда его меж ног чем трогают. Вот я, как полицай повернулся, и сунул хворостинку будто невзначай. А остальное ты сам видел.
- Ну и дядя же Иван! - восторгался Илюша, готовый расцеловать латыша. - Полицай, наверно, и сейчас в канаве орет.
- Мало! Под колесо бы его, собаку!
Из-за грохота телеги разговаривать было трудно. Замолчали. Когда свернули на немощеную улицу и повозка мягко закачалась на пыльных выбоинах, Зирнис заговорил опять.
- Да-а. Хороший конь, на всю волость. Берег я его. А теперь того и гляди заберут. На учет взяли, продавать не велят… Кормил, поил, а для кого? Эхх!..
* * *
На базар, как и предполагал Илья, они не поехали, а остановились на одной из кривых улиц окраины у ветхого, вросшего до окон в землю, небольшого домика, где жил знакомый Зирниса.
Едва Ян спрыгнул с телеги, как из калитки вышел узкогрудый мужчина с втянутыми щеками и длинным хрящеватым носом. Тепло улыбаясь, он поздоровался с Зирнисом, открыл ворота; телега въехала во двор.
Мужчины оживленно заговорили между собой, а Илья стал распрягать лошадь. Говорили по-латышски, поэтому мальчик мог только догадываться, что разговор шел о нем, так как незнакомец все время посматривал в его сторону и покачивал головой.
Потом вошли в дом.
Квартира Микелиса, жившего с женой и двумя взрослыми сыновьями, которых дома не было, состояла ив двух комнат и, несмотря на покосившиеся стены и покоробившийся потолок, выглядела внутри далеко не так убого, как снаружи. Все в доме было побелено, выкрашено, начищено до блеска. Постельное белье, занавески, скатерти на столах, салфетки на комоде и тумбочках сияли ослепительной голубизной. И хотя вещи в квартире были простые и дешевые, но, разложенные, расставленные, развешанные со вкусом, они производили приятное впечатление. После знойного дня от всего этого веяло успокаивающей тишиной и прохладой.
Хозяйка, бодрая, подвижная женщина в цветном переднике и войлочных туфлях, встретив гостей, зазвенела посудой и засуетилась у плиты. Однако мужчины ее остановили, отказавшись от обеда. Разговор все время велся на латышском языке. Илья чувствовал себя неудобно, как посторонний, которому нечего здесь делать. Он смущенно вертелся на стуле, с усиленным вниманием рассматривал на стенах фотографии и открытки. Так прошло с полчаса.
Наконец мужчины поднялись, собираясь куда-то уходить.
- Есть хочешь? - спросил Ян у Ильи.
- Нет. А что?
- Тогда жди нас.
Зирнис и хозяин дома, захватив с собой маленький чемоданчик, ушли.
Хозяйке, очевидно, хотелось поговорить с мальчиком, и, когда мужчины вышли, она обратилась к нему:
- Ту… мама нет? Да? О-о-о! - горестно покачала она головой.
Илья понял, что Зирнис уже рассказал о нем. Пытаясь выведать, куда отправились мужчины, Илья попробовал было расспрашивать. Но женщина только покачивала головой - она не понимала по-русски.
Вернулся Зирнис часа через три. Утомленный ожиданием и безделием, Илья в это время сидел во дворе в тени сарайчика, где стояла лошадь. Увидев Яна и Микелиса, он вскочил на ноги. Мужчины, вполголоса переговариваясь между собой, загадочно улыбались ему.
- Ну, пуйка, ждешь? - весело сказал Микелис.
Зирнис притворно спохватился:
- А я ведь, кажется, забыл ему сказать, зачем мы сюда с ним приехали!
- Кажется! - с горьким упреком воскликнул Илья. - Вы только смеетесь надо мной.
Зирнис заулыбался еще шире. По выражению его лица мальчик догадался, что сейчас услышит что-то очень интересное и важное для себя, и напряженно ждал.
Но вместо этого Ян спросил:
- Ты, небось, есть захотел?
- Меня уже кормили, - нетерпеливо ответил Илья.
- Сыт - это хорошо, - крестьянин бросил пустой чемоданчик на телегу, поднял упавшие вожжи и опустился на длинный обтесанный камень, на котором до этого сидел Илья. - Так. Да. Ну, что ли, как это начать… Одним словом, хочу твою мамку найти, для того приехали.
Электрическим током ударили эти слова в сердце мальчика, он побледнел и пролепетал, задыхаясь:
- Что? Маму?.. Ка… как же это! Где? Да говорите же!
- Тише, постой! Эй, Микелис, - обратился Зирнис к приятелю, увидев, что тот направляется в дом. - Ты там не очень!.. Пива - и все!
- Да говорите же! - опять воскликнул Илья, нетерпеливо дергая Зирниса за плечо.
- Так вот, я и говорю. Приехали мы твою мамку искать. Ходили сейчас с Микелисом к одному человеку и кое-что узнали. Живая она, в лагере для пленных находится. Это за городом. Завтра постараемся ее увидеть…
- Живая!.. А если сейчас туда?
- Сейчас нельзя. Надо сначала разрешение от немцев получить, а так в лагерь не пустят.
- Мы хоть издали!
- Ох, ты, горячка! Сказано - нельзя. Сядь!
Когда Илья успокоился, Зирнис рассказал ему, как и от кого он узнал о его матери.
У Микелиса был в городе один знакомый, по фамилии Кабис. До прихода немцев все его считали латышом, а теперь он выдает себя за немца. Работает он в управлении лагерями военнопленных. За хорошую взятку продуктами Кабис припомнил, что группу женщин в 25 человек пригнали в лагерь недели полторы назад.
- Эти бабы вели себя, как сумасшедшие, - сказал Кабис. - Они требовали, чтобы им вернули детей, оставленных где-то в сарае. Лагерфюрер приказал в них стрелять, чтобы отогнать от проволоки. Впрочем, дело было ночью, убитых среди них всего две-три. Надеюсь, что женщина, которую вы ищете, жива. Придите завтра к управлению и принесите господину майору подарок. Он очень любит сырые яйца.
* * *
Утром Илья и Зирнис сидели за городом, возле красивого особняка, где помешалось немецкое управление местными лагерями военнопленных.
Ждать пришлось долго. Кабис явился только часам к десяти. Хитренькие свинцовые глазки его скользнули по мужчине и мальчику, на мгновение задержались на стоящем рядом с ними чемоданчике. Бросив Зирнису несколько фраз на латышском языке, он торопливо ушел в дом.
- Что он сказал? - поспешно спросил Илья, с надеждой глядя на своего хозяина.
Зирнис негромко выругался и неопределенно помотал головой.
- Крутит он что-то.
Часа через два Кабис подбежал к ним.
- Давай что там у тебя есть! - обратился он к латышу. - Сейчас к начальнику пойду.
Янис молча подал ему чемодан и подозрительным взглядом проводил до двери.
Вновь Кабис появился перед обедом. Он вышел с двумя немцами и, делая вид, что занят, рассказывал что-то надутому долговязому ефрейтору. Ясно было, что он не собирался останавливаться возле латыша.
Зирнис решительно встал ему навстречу.
- Господин Кабис, как насчет нашего дела? А?
Свинцовые глазки недовольно забегали по сторонам.
- Ммм… ничего пока… не получается. Вот, может быть, дня через три…
- Ну, хоть свидание мальчишке с матерью устройте.
- Потом, потом! Сейчас некогда.
Зирнис понял, что ничего от этого прохвоста не добиться.
- Давай чемодан с яйцами и салом назад! - потребовал он, удерживая Кабиса за рукав. - Слышишь!
- Отпустите руку, а то наживете большие неприятности…
- Неси назад! Я не собираюсь дарить вам сало и яйца зря, - упрямо требовал латыш.
Долговязый ефрейтор, ушедший с товарищем несколько вперед, обернулся:
- Что ему надо, Кабис? Дай в морду и пошли. Без тебя у этих проклятых латышей хорошего пива нам не достать.
Кабис рысцой бросился за ними.
Зирнис по-латышски выругался вслед.
- Что он сказал, дядя Иван? - растерянно спрашивал Илья. - Не увидим? Да?
Латыш, постояв с минуту молча, двинулся к часовому, надеясь что-то объяснить ему. Но немец направил на него автомат:
- Цуррюк!
- Да ты не цурюкай, - начал было латыш, - у меня дело к вашему начальнику…
- Насад! - Палец часового лег на спусковой крючок.
Илья видел, как побурела шея Зирниса. Несколько секунд латыш, не двигаясь, стоял под направленным на него дулом, потом повернулся, плюнул и пошел прочь.
Мальчик, глотая слезы, последовал за ним.
Возвращаясь в город, Зирнис сказал расстроенному Илье:
- Ты пока не горюй. Сегодня хлопцы Микелиса обещали узнать, куда пленных на работу гоняют. Может, через них что удастся.
* * *
В доме Микелиса их ждали.
Валдис, младший сын хозяина, русокудрый малый с темным пушком на верхней губе, выслушав Зирниса, воскликнул:
- Ну, я так и знал! Кабис - жулик. Это все папа придумал к нему идти. Зря пропали продукты и время. Надо бы сразу, как я говорил.
- Ты говорил! - передразнил его отец. - А сами черт знает куда на весь день вчера пропали.. Носитесь, как грязная бумажка по ветру. Люди на работу поступают, а вы что думаете делать?
- Мы к немцам работать не пойдем, - отрезал старший сын, хмурый парень лет двадцати двух с крепкими узловатыми руками рабочего.
Микелис указал на него, как бы приглашая всех полюбоваться его глупостью.
- А есть что будете?
Юноша неопределенно улыбнулся.
- Гитлеровские концентраты!
Микелис сердито прищурился на него, оглянулся на окна, где изредка мелькали ноги прохожих, и сердито прошептал:
- Знаю я… К тому черту косому, к Визулю ездите! Попомните мое слово: отвернут вам в гестапе головы! Красная Армия - сила и то не может немца сдержать, а вы… вояки!
- Перестань, папа! - резко возразил старший сын, - Ты надеешься отсидеться от войны в своем домишке, думаешь спрятать в него голову, как гусак под крыло! Не даст фашист никому покоя, пока хозяйничает на нашей земле! Теперь война такая, середины нет: либо нашим помогай, либо Гитлеру. Кто думает тихо да мирно работать у немца, тот первый ему помощник. Так и знай!
- Чем же я ему помогу, если трубы буду чистить да печи класть? А? Чем? - загорячился Микелис…
- Тем, что будешь добровольно сотрудничать с ними. За тобой другие латыши потянутся. Всем трубочистами не быть - придется на заводы идти работать. А фрицикам того и надо.
- Это теперь надолго! - безнадежно махнул рукой Валдис на споривших и отвел Илью в сторонку: - Ты умеешь на велосипеде ездить?
- Нет.
- Ах, черт!.. Ладно, поедем на одной машине.
- Куда?
- На станцию. Там сейчас пленные женщины вагоны моют. Посмотришь, нет ли среди них твоей мамы.
В тупике, поодаль от других поездов, стоял длинный товарный состав. В крайних вагонах женщины заканчивали мытье палов. Возле них ходили два немца с винтовками.
Валдис уверенно направился к пожилому добродушного вида солдату, с которым, вероятно, разговаривал раньше.
- Мальцайт! Я привел того мальчика, - сказал он. - Можно ему посмотреть?
Немец-часовой огляделся, потом, подозвав к себе товарища, тихонько посовещался с ним.
- Пусть смотрит, пока унтер-офицера нет, - сказал он Валдису и отошел в сторону.
Еще издали Илья бегло оглядел вагоны, в которых работали пленные, но никого из знакомых среди них не заметил. Босые, истощенные женщины, одетые кто в почерневшую военную гимнастерку, кто в гражданское платье, висевшее грязными лохмотьями, с любопытством наблюдали за ними.
Перебегая от вагона к вагону, Илья заглядывал внутрь и торопливо объяснял:
- Тетеньки, я свою маму ищу. Она в лагере пленных. Может, знаете кто?.. Самохина - фамилия. С родинкой на нижней губе, вот здесь!..
- Her, дорогой, не знаем. Не видели, - сочувственно отвечали ему. - Народу в лагере много.
У одной двери его остановила высокая хмурая женщина в военной форме со знаками отличия военврача. Держалась она со спокойным достоинством, отличающим мужественных людей в трудное время.
- Ты расскажи толком, - склонилась она к подростку, - а мы в лагере поищем ее.
Илья начал рассказывать и вдруг смолк. Из соседней теплушки выглянула пленная с растрепанными седыми волосами. Совсем еще молодое лицо ее посинело, как от холода. Громадный багровый кровоподтек почти полностью закрывал правый глаз.
При виде мальчика она вскинула руку.
- Илюша! Живы! - простонала она и, казалось, не спрыгнула, а бессильно, как мешок, свалилась на песок.
Только теперь, по голосу, Илья узнал, что это мать Наташи.
- Людмила Николаевна! Людмила Николаевна! - выкрикивал он, помогая ей подняться. - И мама здесь? Да? Да?…
Исаева не то рыдала, не то безумно-истерично хохотала, прижимая его к своей груди:
- Живы! Голубчик!.. Где она, моя крошка? Где?!
- Нашел-таки! Вот счастье! - восклицали в ближайшем вагоне.
- Мать нашел?
- Нет, знакомую. О матери спрашивает.
- Должно быть, вместе были.
- Наверно… Тише, слушайте!
Валдис, бросив велосипед, подбежал к ним, но остановился, не решаясь вмешаться в их разговор. Потом махнул рукой, вскочил на велосипед и умчался.
В слепом материнском эгоизме Людмила Николаевна ничего не хотела слышать, кроме известий о своей дочери.
- Ты когда Наташу в последний раз видел?
- Два дня назад, - не задумываясь, врал Илья, чтобы успокоить ее.
- Скучает, наверно? Обо мне спрашивает?
- Конечно. Все время…
Отвечая на вопросы, Илья с трудом узнал о своей матери. Мама была жива и находилась в лагере вместе с Исаевой.
- Да, я и забыла! - виновато воскликнула Людмила Николаевна. - Здесь же работает и Ольга Павловна. Их за водой увели.
- Неужели? Я ее увижу?
- Они должны скоро вернуться. Только поговорить тебе с ней не удастся. Унтер заметит - убить может. Такой изверг!
Как раз в это время среди пленных послышались крики:
- Унтер! Жаба идет!
Пожилой немец, тот самый, что разрешил свидание, торопливо подбежал к женщине и к мальчику, растолкал их.
Подруги, подав Людмиле Николаевне руки, поспешно затащили ее в вагон. Илья отбежал в сторону за штабеля шпал, откуда хорошо было видно все, что делалось возле вагонов.
- Лёс! Лёс! Р-работа, р-работа! - вопил конвоир, изо всех сил колотя палкой по дверям.
Но пока унтер-офицер был далеко, пленные, не обращая внимания на этот тарарам, перекликались между собой.
- …Работа кончена. За водой больше не поведет!
- Да, прямо в лагерь!
- Не удалось им поговорить. Ах, бедные!..
Женщина-врач выглянула из-за двери, громко сказала соседям:
- Товарищи, мы продлим их свиданье! Выливайте грязь на пол, будем мыть снова! Передайте дальше!
В соседнем вагоне на мгновенье замялись, потом поддержали ее:
- Правильно! Выливайте из ведер на пол!.. Мыть снова!