- А вот то! Ты даже иногда получаешь от них повестки с напоминаниями, что надо когда-нибудь возвратить книги.
Даня был сражен. Он глубоко вздохнул и спросил:
- А ты откуда знаешь? Тебе, наверно, моя мама наябедничала?
- Ставлю тебя в известность, что с твоей мамой я виделся только при тебе. И ни с какими мамами я косточек своим товарищам не перемываю. Просто, когда ты мне одолжил "Пятнадцатилетнего капитана", оттуда вывалилась открытка. На ней было написано "вторично". Я книгу отнес, а ты даже не справился, куда я ее задевал.
- Ну ладно, ладно… Чего же ты сердишься? Ведь я же ничего не говорю.
И Даня глубоко и сладко вздохнул. Он готовился к признанию, которое, по его понятию, должно было сильно обрадовать друга.
- Ну, правда, все это раньше было у меня. А теперь… теперь уже совершенно другое. Теперь мне нужны книги научные. Специальные. Ясно? Я буду археологом. Я твердо решил.
Сказавши "специальные" и "я твердо решил", Даня растроганно и вместе торжествующе взглянул на Сашу.
Но Саша ничуть не умилился.
- Прекрасно! - ответил он и снова, подтянув к себе портфель, стал энергично укладывать в него учебники. - Будь кем хочешь - хоть археологом, хоть архитектором, хоть… хоть… чортом в бесе, хоть бесом в ступе, а только книг для тебя я доставать не буду. Ты человек неверный. Дашь слово - и забудешь, начнешь дело - и не доделаешь. На тебя ни в чем нельзя положиться. В общем, своим абонементом в библиотеку я рисковать не хочу. У тебя семь пятниц на неделе, просто чорт знает что!
Глаза у Дани сейчас же сделались такие растерянные, испуганные и огорченные, что Саше стало его жалко.
Даня был Даней. С этим уж ничего не поделаешь. Ведь Саша это знал. Чувство справедливости и привязанности к другу одержало верх над скрытым раздражением.
- Знаешь что? - сказал Саша. - Ты можешь, пожалуй, записаться в библиотеку Дворца пионеров. Библиотека у них замечательная. Там даже иногда достают по требованию читателей книжки из межбиблиотечного фонда Публички.
Все было забыто. Долго сердиться на Даню Саша не умел и не мог.
* * *
У входа в этот дворец стынет подернутая по краям ледком Фонтанка. Над ней, повернувшись боком к Невскому, стоят голые бронзовые люди, сдерживающие коней. Раскаленные летом, блестящие во время дождя, а иногда окутанные туманом, они привычны для ленинградца, как мутновато-свинцовая вода, бегущая под мостом.
Поднявшись на третий этаж и подойдя к библиотеке, мальчики прочли на двери табличку:
"Обеденный перерыв".
Они потолкались у закрытой двери и от нечего делать зашагали вдоль длинного коридора мимо высоких белых с золотом дверей, за которыми шла какая-то своя, особая, деловая и серьезная жизнь.
Справа в конце коридора дверь была слегка приоткрыта. Оттуда слышалась музыка. Кто-то звонко хлопнул в ладоши. Музыка, оборвавшись, недоуменно повисла в воздухе.
- Постоим? - предложил Саша.
- Ага, - согласился Даня.
- Да это же бал, в конце концов! - сказали за дверью. - Когда ты берешь эту ленту, забудь хоть на минуточку о своих ногах. Смотри на ленту… Вот так. На ленту, на ленту… Все время на ленту. Кружись и радуйся, радуйся… Смотри наверх, а не на пол. Будь такая, как будто сегодня твой лучший день, твой праздник. Будь счастлива! Радуйся, радуйся, радуйся… Начнем!
Подойдя к дверям, мальчики со всякими предосторожностями заглянули в дверную щелку. Им очень хотелось узнать, кому это предлагают радоваться, глядя на ленту.
Раздался вальс. В косой щели показалась девочка. В руках у нее болталась бумажная лента.
- Раз и два! - сказал повелительный голос, перебивая музыку.
Девочка вскинула руки. Лента взвилась.
- Нет, ты пойми, это же танец радости, - говорила учительница. - Забудь сейчас о ногах, не оглядывайся, смотри вверх, только вверх. На ленту, на ленту, на ленту!
Прижавшись к стене, Саша и Даня смотрели в дверную щелку. Они боялись пошевелиться, боялись вздохнуть и только время от времени толкали друг друга локтями. Музыка, голубая бумажная лента и эта девочка, не сводящая с нее глаз и словно летающая над паркетом, - все вместе было такое красивое… Ах, если бы оно подольше не кончалось! Если бы можно было стоять вот так, вечно так, скрючившись, не отводя глаз от светлой полоски в дверях!
Опрокинутое, повернутое к потолку лицо мчащейся по кругу девочки казалось Дане странно знакомым и милым. Сдвинув брови, он заглядывал в приоткрывшуюся дверь, мучительно стараясь припомнить, где он видел это лицо. Он присел на корточки, отчего еще шире распахнулась перед ним перспектива комнаты. Там в глубине были маленькие подмостки. У подмостков сидели три девочки и два мальчика. У рояля стояла учительница, повернувшаяся спиной к двери. Ее талия была перехвачена широченным поясом, ноги обуты в туфли на высоченных каблуках.
Руки учительницы взлетали из белой пены кружевных манжет. Она нагибалась к пляшущей девочке, притопывала высокими каблуками и хлопала в ладоши. Должно быть, ей казалось, что чем сильнее она будет топать и хлопать, тем больше будет радоваться девочка, глядя на ленту.
Очевидно, это и в самом деле помогало.
Девочка смотрела на ленту все восторженнее, и лента все выше взвивалась над головой, над плечами, над худенькими руками. И вдруг коса у девочки расплелась, и по одну сторону головы взметнулись распущенные волнистые волосы. К сожалению, по другую сторону торчала все та же туго заплетенная обыкновенная косичка.
Даня с Сашей все еще стояли, согнувшись, у дверной щели.
Но вот Саша, видно, устал. Он выпрямил затекшую спину, снял руку с Даниного плеча, и Даня, потеряв равновесие, вкатился кубарем в зал.
Первое, что увидел Даня, была пианистка, забывшая от неожиданности опустить на клавиши руки.
- Извините… - сказал он растерянно и стал отряхивать пыль с колен.
- В чем дело? - удивленно и сердито спросила учительница танцев.
- Это я нечаянно… не нарочно… - бормотал Даня.
Но тут дверь раскрылась, и в зал, все время кланяясь, вступил Саша. Он пришел выручать товарища.
- Простите, - сказал он вежливо. - Мы… мы не хотели мешать. Но мы стояли у двери, и нам до того понравилось…
Учительница смягчилась, глядя на серьезное, розовое от волнения лицо незнакомого мальчика. Она удовлетворенно кивнула головой.
- Ты, повидимому, имеешь в виду финал? То место, где девочка кружится с лентой? - сказала она и, с трудом сдерживая улыбку, стала разглядывать этих неожиданно ввалившихся в комнату ценителей балетного искусства.
- Да, да, конечно, - быстро сказал Саша, - это самое… гм… финал!
Тем временем Даня понемногу пришел в себя.
- Финал! - повторил он хрипловатым баском.
И вдруг к ним подошла девочка. Она уже заплела косу, но бумажная лента все еще была у нее в руках.
Сам этого не ожидая, Даня спрятался почему-то за плечо Саши.
- Это ты? - сказала девочка, приподнимаясь на цыпочках и заглядывая через Сашино плечо. - Куда же ты пропал? Папа, честное пионерское, достал для тебя еще две сковородки и ступку с пестиком. Сковородки старые, а ступка и пестик еще совсем хорошие. Папа взял их у своего товарища. Тот даже сначала не хотел отдавать.
Даня вспомнил. Щеки его залились багровым румянцем.
- Замечательный пестик, ну честное слово! - убежденно продолжала девочка. И, заметив, что Даня до того покраснел, что едва не превратился в вареную свеклу, добавила не без жестокого удовольствия: - Нет, ты знаешь, до того тяжелый, что я даже два раза вбивала им гвоздики в капитальную стенку.
- Ладно, как-нибудь заверну, - переводя дыхание, ответил Даня.
- Заверни, - сказала девочка.
Учительница хлопнула в ладоши:
- Начинаем!
Дане и Саше пришлось уйти. Они шли, а за их плечами опять раздавалась музыка. Или, может быть, это был только след музыки, оставшийся в воздухе? Ведь остается же след от дыма погашенной папиросы…
С удивлением и любопытством разглядывал Саша притихшего Даню. Тот шел, опустив голову. Но губы у него слегка шевелились. Должно быть, он мысленно разговаривал с кем-то.
Они поднялись по лестнице, свернули вправо и достигли конечной цели своего путешествия, то-есть раскрытой двери библиотеки.
Старушка-библиотекарша, в пенсне и мужской рубашке с галстуком, серьезно и доброжелательно выслушала Даню.
- Заполните требование, товарищ, - сказала она, поправляя пенсне. - Мы постараемся достать нужные вам книги по межбиблиотечному абонементу. Через три дня прошу вас заглянуть.
"Заглянуть?!" Он заглянет.
- Спасибо, через три дня как из пушки! - дрогнувшим голосом сказал Даня.
И, присев к столу, стал под Сашиным руководством заполнять длиннющие листки требований.
Подумать только: последней время все только и делают, что называют его на "вы"! Ему достанут краткий курс истории археологии прямо из центрального отделения Публичной библиотеки имени Салтыкова-Щедрина!
Да, да, он заглянет сюда. Мало того: он соберется с духом и как-нибудь, невзначай завернет и туда - за сковородками и ступкой.
Конечно, сбор уже кончился. Но ведь стране всегда пригодится металл. Металл - это дело хорошее. Очень даже хорошее. Он в индивидуальном порядке сбегает на Охту, на базу, и сдаст дополнительно.
А может, и она пойдет?
Все может быть… Если счастье захочет, оно возьмет и, не спросивши, свалится прямо на голову человеку.
Глава VII
Легко сказать: "Я как-нибудь заверну". Но попробуйте-ка заверните! Не так-то, оказывается, легко "заворачивать"!
Раз десять Даня уже подходил к знакомой парадной и, вздыхая, перечитывал надписи на картонке, раскрашенной цветными карандашами.
"Полковник Чаго - два раза", - бормотал он беззвучно и поднимал руку к звонку. Но тут решимость оставляла его. Он выбегал обратно на улицу, чтобы без оглядки зашагать домой.
Хорошо еще, что дел у него было множество и он не мог долго думать обо всех этих сковородках, ступках, пестиках, которые так и лежали понапрасну в кладовке полковника Чаго.
Как выяснилось недавно, для того чтобы стать исследователем, надо было уметь спускаться по отвесным склонам на канатах.
Подвесив веревку к потолку ванной комнаты (к тому самому месту, где торчал ржавый крюк от бывшей лампы), Даня начал ежедневно упражняться в лазании. Мать, обнаружив веревку, срезала ее и спрятала в самый дальний ящик шкафа.
Занятия с Зоей Николаевной приобрели для Дани особый смысл. Пожалуй, ему бы так и не удалось закалить себя для участия в будущих экспедициях, если бы не старшая вожатая: надо отдать ей справедливость, требовать с человека она умеет!
Теперь, встав утром, он первым делом вытаскивал из-под шкафа гантели и гири. Мать в ужасе наблюдала, как ее сын с отчаянным выражением лица низко приседает и тут же смаху высоко подпрыгивает перед открытой форточкой.
- Он что-то затеял! - тревожно говорила она отцу.
- Успокойся, мать! Это полезно.
Что касается подготовки к научной работе, то тут дела шли если и не блестяще, то, во всяком случае, хорошо Даню даже не охладило то, что археология оказалась попервоначалу наукой "каменной". Его не охладило, что именно с камней, а не с продолжения увлекательного рассказа о раскопках начались для него занятия кружка.
В Киме не было ни веселой дерзости Озеровского, ни спокойной, умной доброты и огромного опыта Елены Серафимовны. Ким был сдержан и сух. Но его любовь к своему делу была любовью подлинной, и этого не могли не чувствовать ребята. Серьезность и скрытый жар, с каким относился молодой археолог к своим обязанностям учителя, подкупали слушателей кружка.
Даня стал частенько забегать в музей не только в часы занятий. Он помогал Киму сортировать камни, привезенные из последних экспедиций, и регистрировать их, помогал отбирать экспонаты для выставок и для работы школьных кружков.
Кладовая отдела археологии была похожа на заднюю комнату библиотеки, не слишком большая и вся уставленная поднимавшимися до самого потолка стеллажами. Только вместо книг на полках стояли и лежали какие-то ящики и папки, занумерованные, как библиотечные книги. На каждой папке и каждом ящике белела наклейка с шифром.
Ким поглядывал на Даню с мягкой, понимающей усмешкой и время от времени одобрительно кивал головой: должно быть, он и сам считал, что богатство кладовки и ее образцовый порядок могут вскружить голову любому новичку. Ловко и быстро поднимался Ким по ступенькам стремянки. Даня подавал ему и принимал от него ящики и ящички с камнями.
Раз! - и удивительные, тонкие и очень сильные руки Кима аккуратно ставили на верхние полки стеллажей длинные картонные коробки.
Бесшумно и быстро спустившись вниз и поглядев на Даню, он будто невзначай распахивал перед ним створки шкафов. Их полки были аккуратно выстланы ватой. В вате, рядком, как куриные яйца в инкубаторе, лежали камни почти одинаковой величины. Одни - темнокрасные, другие - аспидно-серые, третьи - черные. При свете лампы без абажура, спускавшейся с потолка кладовой, камни мягко мерцали покрывшими их поверхность плоскими кристалликами.
Приподнявшись на цыпочках, тяжело дыша, забыв обо всем на свете, Даня заглядывал через плечо археолога в раскрытые шкафы и невольно тянулся к камням, чтобы потрогать их, подержать, взвесить на ладони.
Ким вынимал камни из их укромных гнездышек и бережно перекладывал в фанерные ящики на подстилку из ваты и стружек.
Его тонкие пальцы двигались осторожно и легко. Можно было подумать, что он боится разбить эти камни, провалявшиеся на земле и под землей многие тысячелетия.
Тут были ручные рубила разной величины, были отщепы, скребла, остроконечники. В камнях скрывалась история древнего человека, история его развития, его труда.
Даня постепенно узнавал азбуку этой каменной летописи. Теперь он мог безошибочно отличить камень, обточенный временем и водой, от камня, обработанного человеческими руками.
Одно только ему было обидно: случалось, что в музей, в отдел археологии, забегали личности лет этак десяти-одиннадцати. При раскопках газопроводной канавы они, видите ли, обнаружили ручное рубило (на поверку, конечно, оказывалось, что это самый обыкновенный камешек).
Раза два приезжали в музей какие-то девчонки из Сестрорецка. На песчаной дюне в Раапиве они нашли настоящий (доисторический) глиняный черепок. А один раз прибыла целая делегация ребят из Парголова, принявших лошадиный зуб за клык доисторического холоднокровного.
Противно, что люди суют нос не в свои дела!
Но что бы и когда бы ни принесли в музей ребята, к ним неизменно выходила заведующая отделом археологии Елена Серафимовна Подвысоцкая и говорила вежливо: "Благодарю вас за участие и помощь, товарищи". После этого она пожимала руку каждой девочке и мальчику, независимо от того, сколько им было лет.
Нет, что тут и говорить, Елена Серафимовна была удивительно терпеливый и мягкосердечный человек!
Даня завел себе, как Саша, несколько общих тетрадей и делал в них заметки и выписки. Мать, не зная, чем именно он занят, но видя, что мальчик наконец взялся за ум и что даже ночью приходится теперь вырывать у него из рук тетради и учебники, несколько успокоилась. Прав был их молодой учитель: из сына со временем выйдет толк.
Однажды, проснувшись утром, сын ей сказал:
- Мама, имей в виду, что кости доисторического животного не теряют клейкости даже через пять тысяч лет.
Мать испугалась. Она решила, что Даня переутомился, купила для него в аптеке витамин С - кисленькие зеленоватые горошины в стеклянной баночке - и вечером сказала отцу с жалостью и тревогой:
- Как много нынче стали им задавать! Все-таки дети, надо когда-нибудь и погулять и побегать.
Она не догадывалась, что Даня перестал гулять вовсе не потому, что выше головы занят выполнением школьных заданий. Нет. Надо сознаться, школьными заданиями в последнее время он себя не утруждал. Беда была в том, что он не умел и не мог совмещать два интереса, два рода обязанностей. Школа отошла на второй план. Все его мысли были заняты теперь археологическим кружком.
Первым заметил неблагополучие в Даниных делах Саша, сидевший с ним на одной парте. Он попробовал поговорить с Даней, но из разговора не вышло никакого толку. "Ты бы этого не говорил, если бы я занимался твоей дорогой Индонезией!" - ответил Даня, и Саша обиженно замолчал. Вторым заметил, что с Яковлевым творится неладное, Александр Львович.
Но Даня покуда что держался на среднем уровне успеваемости благодаря находчивости и памяти. И Александр Львович решил подождать.
Однако чем заметнее были Данины успехи в кружке, чем чаще хвалил его Ким и чем больше узнавал он о неандертальцах и карманьонцах, тем сильнее он отставал по арифметике, английскому и другим предметам.
Это грозило кончиться катастрофой. Долго ждать себя она не заставила. Она разразилась.