Даня вздохнул, навалился локтем на перила и стал прыгать вниз, стараясь наступать на каждую ступеньку обеими несогнутыми ногами. Это было не так легко, как кажется, но все-таки удавалось. Добравшись до площадки первого этажа, он с удовлетворением оглядел лестницу, остановился, чтобы передохнуть и привести в порядок последние впечатления.
"Везет же другим! - не без легкой зависти подумал он. - Вот у Володьки мама - железнодорожница… Нет того, чтобы моя мама тоже была железнодорожница! Другим счастье в руки идет, а им даже неохота им воспользоваться…" Вот он, Даня, например, надевал бы иногда мамин китель и выходил бы погулять во двор. Вокруг него сразу собирались бы ребята - всякая там дворовая мелкота…
Услужливое воображение развернуло перед Даней следующую картину: он стоит во дворе, задумчиво жует яблоко, а все вокруг замирают от немого восхищения.
Везет другим!
Размечтавшись, он шел медленно и, только взглянув на попавшиеся по дороге часы, опомнился: времени-то! Подняв воротник куртки, он рысью побежал на школьный двор.
На бревне рядом с Сашей уже сидели ребята. Он был последним - последним, недостающим звеном цепочки. Все недоумевали, куда он пропал.
Ребята сидели на бревне и уныло смотрели вперед на дорогу.
- Здо́рово! - крикнул дальнозоркий Кузнецов, заметив приближавшегося Яковлева. - Ай да цепочка! Здо́рово!
- А я… - Яковлев виновато посмотрел на Петровского. - Я, понимаешь…
- Ступай-ка лучше оденься! - зло сказал Саша.
И посиневший от холода Даня покорно вошел в школу.
Все терпеливо ждали. Было ясно: речь пойдет о чем-то серьезном. Не каждый день бывает сбор по цепочке.
- Ну хоть бы намекнул приблизительно! - приставал к Саше Мика Калитин.
Саша покачал головой. Пусть раньше соберутся все.
И вот наконец все собрались (то-есть возвратился в шапке и пальто смущенный и молчаливый Яковлев).
Петровский посмотрел на него уничтожающим взглядом, поднялся с бревна и оглядел начавший темнеть двор.
- Ребята, - сказал он, - вы забыли, вернее - мы все забыли, что сказал товарищ Сталин. Он сказал: пятьдесят миллионов тонн чугуна, шестьдесят миллионов тонн стали…
Мальчики посмотрели на него с некоторым удивлением и тревогой. Все притихли, но никто еще ничего толком не понимал.
Ясно было одно: речь идет о деле государственном. Даже Кузнецов стал слушать серьезно. Саша стоял на бревне, сняв шапку. Из-под расстегнутого ворота пальто виднелся красный галстук. Его глаза сузились.
- Ребята, нам поручили собрать цветной лом. Нас никто не заставлял - мы сами решили, сами взяли на себя обязательство… - Он слегка выставил голову вперед, глубоко вздохнул и сжал руку в кулак. - И что же? Надо сказать прямо: мы несерьезно отнеслись к данному слову. Можно подумать, что у нас нет общественной чести. Ни сердца, ни воображения…
- Позор! - тихо сказал Даня.
- Мы забыли, ребята, что во время войны многие из нас были тимуровцами… И вот, понимаете, окончилась война, и что же? Вышло, как будто мы успокоились - проявили активность только при хождении в кино… И не будем закрывать глаза, скажем откровенно: многие ребята ходили по пять раз на одну и ту же картину!
- А что тут, собственно, плохого? - поправляя очки, спросил Денисов. (Он очень любил кино, и если не ходил на каждую картину по пять раз, то только потому, что у него не было денег.)
- А то, что обыкновенно! - вынырнув из-за плеча Саши, закричал Даня. - Геологи, небось, не ходят на каждую картину, а может быть, им тоже охота…
Ребята раскрыли рты.
- Да, да! - распаляясь, продолжал Даня, с силой ударяя кулаком по воздуху. - Нам поручили до-бы-чу цветного металла, совершенно так же, как геологам… И вот представьте себе, как они там, где-нибудь, потом обливаются. Пески, жара, хамсин и все такое…
- Уж и хамсин! У нас не бывает хамсина. Это в аравийских пустынях.
- Все равно, - сказал Саша. - У нас бывают черные бури. В общем, Яковлев прав…
- Еще бы! - сказал насмешливо Кузнецов.
- Да, да! В общем, Яковлев прав, - продолжал Саша, стараясь не замечать кузнецовских штучек. - Нам поручили важное дело, а мы не справились. И мало того, что не справились… - Он слез с бревна и с досадой постучал кулаком о кулак. - Ужасно все скверно вышло, ребята… В пятом уже сорок килограммов. В нашем втором и третьем звеньях тоже есть килограммов тридцать-двадцать…
- Да, ничего себе "хамсин"! - сказал Кузнецов.
- В общем, - скривившись, как будто у него что-то заболело, не без труда выговорил Саша, - в общем, Зоя Николаевна сказала, что наше звено отстающее и что мы бросаем тень на весь класс…
- Вот это да! - обиженно сказал Мика Калитин.
- Были первые - стали последние! - подхватил Калитин Лека.
Поднялся шум. Все мальчики заговорили разом.
- Одним словом, надо решить, что же мы будем делать, - громко сказал Саша. - Сейчас же, срочно… я предлагаю…
- В общем, я уже объявил, что у нас все есть, - сказал вдруг Яковлев, - что мы собрали… полтонны! Потому что как хотите, но если нас обскакивают третьеклассники… В общем, я уже сказал.
- Полтонны! - ахнул не без некоторого уважения Семенчук.
- Вот трепло! - с восторгом заметил Иванов.
- Простите, я не совсем понимаю, - сказал Кузнецов, - как это Яковлев мог расписаться за всех?
- Да, да, - подхватил Левченков, - пусть теперь сам и расхлебывает. Пусть сам и собирает.
Кузнецов обернулся и молча презрительно посмотрел на Левченкова:
- Нет! Собирать будем все. Дело - общее. Кто не хочет - не заставляем. Но когда соберем - держись, Яковлев!
- Ребята, - сказал Петровский примирительно, - а за что вы, собственно, сердитесь на Яковлева? Ну, сказал… А что он такое сказал? Он заступился за звено. Но ведь мы обязательно соберем, все равно соберем. И у Даньки есть одна замечательная идея… Сядьте ближе, ребята! Он предлагает взять мешки и походить по всему району. Если хорошо объяснить, никто, по-моему, не откажет. Мы скажем, что мы тимуровцы и что это для пятилетки. Надо потратить на это дело ежедневно хотя бы час, но не пропустить ни одного дня до самой сдачи. И сколько собрали - столько собрали, совесть у нас будет чиста.
- Правильно, - хмуро согласился Кузнецов. - Я, например, начну сегодня же. Пороюсь у нас в сарае. Ну, все?
- Нет, не все, - серьезно, почти сердито сказал Петровский. - А письмо в райсовет, ребята? Раз собрались, так доведем все дела до конца… Данила, как у тебя с письмом?
Даня растерянно заморгал. Он не сразу понял, о чем идет речь.
- Забыл, конечно? - язвительно произнес Кузнецов. - За делами времечка не нашлось?
- То-есть почему это не нашлось? - возмутился Даня, который уже по уши влез в свой портфель, что-то старательно в нем разыскивая. - Оставь, пожалуйста… "забыл"… - бормотал он, перерывая при этом учебники, тетради, какие-то бумажки.
- Ты по очереди, спокойнее, - сказал Саша.
- Вот! - торжествующе завопил Даня. - Нашел!
Он метнул на Кузнецова уничтожающий взгляд и, разгладив ладонью измятый листок, вырванный из тетради, стал громко читать:
- "Уважаемый товарищ депутат райсовета!
К вам обращается звено номер один шестого класса "Б" девятьсот одиннадцатой мужской школы. Дело в том, что с некоторых пор двое мальчиков из нашего звена - близнецы Калитины, Лев и Михаил, - стали снижать учебные показатели в связи с создавшимися у них неблагоприятными бытовыми условиями.
Бытовые условия пионеров Калитиных, Михаила и Льва, следующие: они проживают в пятнадцатиметровой комнате совместно с отцом, матерью и двумя сестрами - Антониной и Серафимой (близнецами 1945 года рождения).
И вот из-за близнецов Антонины и Серафимы сделалось невозможно выполнять домашние задания. Девочки уже начали ходить, повсюду ползают, лазают, и недавно Антонина Калитина уничтожила тетрадку с работами по русскому письменному одного из своих братьев (Калитина Льва).
Пионеры Лев и Михаил убедительно просили свою мать, гражданку Калитину, отдать сестер в круглосуточные ясли. Но мать, гражданка Калитина, не захотела и сказала, что они ей не указ.
Тогда Калитин (Михаил) побил Антонину…"
- Еще чего! И это писать! - сдавленным голосом сказал Мика Калитин.
Но Даня даже не взглянул на него и продолжал невозмутимо:
- "…Мать пришла к нашему вожатому, ученику девятого класса "А" Константину Джигучеву, с жалобой на его пионера. Мы разобрали вопрос на звене и постановили, что очень некрасиво бить более слабого человека, который не может дать тебе сдачи.
Поэтому, с одной стороны, мы строго осудили на звене Калитина (Михаила) и поставили ему на вид. Но, с другой стороны, на этом же собрании вскрылись бытовые условия ребят из нашего отряда, и мы решили обратиться к вам с письмом.
Мы знаем, что если бы мать Калитина была матерью-героиней (как, например, одна мать из третьего "Б" класса), то им бы предоставили квартиру. Гражданка Калитина не является матерью-героиней, однако наше звено ходатайствует перед вами, чтобы Калитиным все-таки дали квартиру, поскольку хоть у них только четверо ребят, но они все близнецы, и мы вас очень просим.
Наш вожатый, Джигучев К., просил завуча освободить для братьев на вечернее время один из классов нашей школы. Но у нас учатся в две смены, и потому по вечерам занята даже пионерская комната.
В библиотеке они заниматься не могут, потому что у них память не зрительная, а слуховая. Они привыкли читать вслух и рассказывать друг другу.
Калитин (Михаил) занимался раньше на "отлично", а теперь, в связи с тем, что Антонина и Серафима подросли, у него стали снижаться показатели в учебе (пять троек), а у Калитина Льва есть даже двойка по арифметике…"
- Я уже исправил, четверка уже! - с отчаянием воскликнул Лека.
- Молчи! Не мешай! - сурово ответил Даня. - "Мы, их товарищи по звену, конечно не можем относиться к этому равнодушно. Тем более, что двойки и тройки, которые они успели нахватать в последней четверти, сильно снижают учебные показатели всего нашего звена (номер один) и даже всего отряда.
В связи со всем вышеизложенным мы просим обеспечить семью Калитиных квартирой для создания пионерам нашего отряда Михаилу и Льву нормальных жилищно-бытовых условий, необходимых для плодотворной учебы.
Очень просим не отказать.
С пионерским приветом…"
Тут дальше будут подписи, по алфавиту, - объяснил Даня, с тревогой поглядывая на товарищей (идея была его, поэтому и написать письмо поручили ему).
- Прежде чем подписываться, не мешает переписать, - заметил Левченков. - В таком виде не пошлешь. Что это за листок за такой?
- Переписать - дело пустое. А написано толково, - неожиданно заявил Кузнецов. - Молодец!
- Пускай Семенчук перепишет, - предложил Саша, - у него почерк хороший. Завтра и пошлем.
На том и порешили.
Во дворе стало пусто - ребята разошлись.
- Постой!.. Ты, собственно, куда? - увидев, что Яковлев бодро шагает в противоположную от дома сторону, спросил Петровский.
- Как это - куда? Ты же сам только что говорил, что начать надо сегодня.
Петровский опешил:
- Ну да, разумеется!.. Но я же не сказал, что сейчас.
- А потом будет поздно! - в азарте закричал Яковлев. - Если я пойду домой, то она меня уже больше не выпустит. Она ни за что меня не выпустит!
"Она" - это была мать Яковлева, с которой у него установились довольно-таки сложные отношения. Иначе, чем "она", он за глаза ее не называл. Всем в классе было известно, что "она" никогда ничему не сочувствовала. "Она" пыталась помешать лыжной вылазке: "Простудишься, а кто потом будет за тобой ухаживать?" "Она" устраивала скандалы из-за того, что они опять идут в кино: "Лучше бы уроки повторял!" "Она" выбрасывала подобранные им гвозди и гайки и говорила: "Хватит с меня этого мусора!"
Одним словом, все то, что было ему интересно, вызывало у нее подозрение, недоверие - все она готова была осудить и запретить.
Саша привык с молчаливым уважением относиться к беде товарища: "Ничего не поделаешь, раз уж она такая".
- Постой, Данька, - мягко и осторожно сказал он. - Ну, допустим даже, что мама тебя сегодня не выпустит на улицу. Так что же? Не выпустит - и не надо… Поговоришь с нею, с соседями. Я лично собираюсь сегодня так и сделать: спрошу дома, потом пройду по нашей лестнице…
- А я лично, - твердо сказал Яковлев, - с сегодняшнего же дня начинаю обход района. И твоя мама, может быть, отдаст тебе цветной металл, а моя мама не отдаст. Она ни за что не отдаст. Мало того - еще пилить будет. Одним словом, я иду сейчас. А ты как хочешь. То, что есть дома, можно и в последнюю минуту захватить. Если хочешь знать, так даже и лучше в последнюю минуту. То, что лежит в кладовке, никуда не денется. А начинать надо с трудного. Ты это сам тысячу раз говорил.
- Положим, верно, - задумчиво согласился Саша. - Но как хочешь, а хорошо бы все-таки зайти поесть. Я голоден, как собака.
- А я, может быть, голоден, как две собаки! И ничего, молчу… Но если хочешь говорить по совести, так мы должны сию же минуту обойти район… Ведь это кто предлагал, а?.. Ага! То-то же! И мы обязаны сделать пробный рейс, чтобы завтра проинструктировать ребят. Ответственность так ответственность!
- Но послушай, ведь у нас же нет с собой мешков! Надо все-таки иметь при себе какую-нибудь тару.
- Мешки? - удивился Даня, как будто речь шла о камешке, который валяется под ногами. - Сказал тоже! У каждого дворника сколько угодно мешков. У них всегда бывают мешки. Надо только попросить - и все.
- Пожалуй, - подумав, ответил Саша. - Можно, во всяком случае, попытаться. Но ты знаком хоть с одним дворником?
- С одним? - удивился Даня. - Да меня здесь знает каждый встречный дворник!
- А где живут эти твои знакомые дворники? Надеюсь, не очень далеко? Может быть, все-таки будет разумнее зайти за мешками домой?.. Ну ладно, ладно! Пусть не к тебе - ко мне.
- Как хочешь, - сухо сказал Даня. - А я зайду сейчас вот в этот двор и через пять минут вернусь с мешком. Если надо - с двумя…
Он свернул за угол и решительным шагом вошел во двор чужого дома. За ним, слегка отставая, чуть-чуть колеблясь, пошел и Саша.
Пересекши темный двор, Яковлев уверенно подошел к какой-то двери. Но тут смелость неожиданно покинула его.
- Понимаешь, - сказал он задумчиво, - как будто это тот самый двор. А может, не тот…
- А я-то почем знаю! - сказал Саша, хмурясь и покусывая губы. - Если не тот, так нечего и время зря терять. Идем ко мне.
- Нет, по-моему, все-таки тот…
- Ну, так тогда иди и постарайся обернуться побыстрее, - сердито сказал Саша. - Не засиживайся, пожалуйста, у этого своего приятеля. Уже совсем стемнело.
- Не засиживаться? - удивленно и простодушно спросил Даня. - Да нет, я не засижусь, не беспокойся.
Сказавши это, он поглядел зачем-то в освещенное окошко полуподвального помещения, где и в самом деле, судя по внешним признакам, жил местный дворник. Поглядел, вздохнул и, покусывая палец варежки, переспросил нерешительно:
- Так ты говоришь - не задерживаться?
Петровский молчал, но Яковлеву показалось, что в глазах товарища блеснул насмешливый огонек.
Даня отвернулся и приник лбом к запотевшему окошку. При скудном свете маленькой лампочки, поблескивавшей в дворницкой, он разглядел широкую спину человека, сидевшего за столом. В углу комнаты стояли лопаты, метелка. Мешков не было видно.
- Ну что же? - спросил Петровский нетерпеливо. - Если ты не решаешься войти - скажи прямо! Тогда пойду я… Хотя лучше было бы взять мешки из дому.
- Не решаюсь? С чего ты взял? - И Даня на минуту сделался серьезным. - Вот еще - дворников бояться!..
Но тут дверь внизу отворилась, из темной щели показалась обмотанная платком голова, и сердитый женский голос спросил:
- Чего надо? Безобразить на чужой двор пришли?
Даня быстро глянул на молчаливо стоявшую в полутьме двора прямую фигуру товарища и вдруг, решительно отстранив стоящую в дверях женщину, сказал:
- Разрешите, разрешите-ка на минутку пройти в помещение, гражданочка.
- Чего? - спросила, удивившись, дворничиха.
Он, не отвечая, юркнул в коридор.
Дверь захлопнулась.
Саша остался один во дворе и стал ждать.
С удивительной быстротой зажигалась цепь огней в окнах. Сперва появились в этой цепи лишь отдельные светящиеся звенья. Затем сплошные цепочки зажегшихся огней протянулись по всему фасаду, и лишь изредка то тут, то там выпадало из яркой огневой ленты слепое, темное звено. Но с каждой минутой темных точек становилось все меньше и меньше. Окна, широкие и узкие, светились разноцветными огнями. Некоторые из них были затемнены шторами, другие - тюлевыми занавесками. Но многие стояли совсем открытые, ничем не завешенные, отвечая прямым взглядом на Сашин взгляд.
И вот открылась наконец дверь дворницкой. В светлом прямоугольнике показалась голова Дани, его сдвинутая на самый затылок кепка:
- Сашка!..
Голос у него был не то обрадованный, не то испуганный.
Саша, не колеблясь, двинулся к товарищу, готовый оказать любую поддержку и помощь.
- Портфель! - свистящим шопотом сказал Даня.
- Портфель?.. Зачем?.. Какой? - удивился Саша.
- Живей! - ничего не объясняя, командовал Яковлев. - Твой портфель с книгами… Он может раздумать. Он согласился взять в залог.
- Какой, однако, добрый дворник! - вздохнул Саша, но беспрекословно передал Дане свой новый портфель, недавно подаренный ему матерью в награду за круглые пятерки. В бледном оконном свете на зеленой коже портфеля сверкнули, быть может в последний раз, блестящие, посеребренные буквы "А. П." - Александр Петровский.
Яковлев не дал товарищу времени пожалеть о портфеле. Он тотчас завладел им и скрылся за дверью. Но вскоре возвратился опять, таща с собой на этот раз два огромных, перекинутых через плечо мешка.
Когда мальчики вышли на улицу, они убедились в том, что добрый дворник всучил им мешки из-под угля. Левая щека и рука Дани уже успели покрыться легкой угольной пылью. Но это его нисколько не смутило.
- Замечательная штука! - говорил он возбужденно. - Целый паровоз войдет, а?
- Возможно, - без особенного восторга ответил Саша. - Одного я толком не пойму: как мы будем ходить по квартирам с этими замечательными мешками? Даже портфели и то отобрали! Можно было бы хоть временно спрятать в портфели…
- Подумаешь! - бодро ответил Даня. - Никого из знакомых мы, конечно, не встретим, а чужих потом никогда не увидим. Они даже не будут знать, что ты - это ты, а я - это я.
- Ладно! Предположим, - вздохнув, согласился Саша. - Однако шестой час. Так мы, пожалуй, много не наработаем. Начали!
- Хорошо, хорошо! - с готовностью согласился Даня. - Ты пойдешь по той стороне улицы, а я - по этой. Мне на тот конец нельзя: в это время она ходит за свежими булками.
- Так что же? - удивился Саша.
- Спрашиваешь! Начнутся разговоры, то, се… Ты же ее не знаешь. Знал бы - не говорил.
- Допустим, - деликатно заминая этот тяжелый разговор, сказал Саша. - Значит, в девять ноль-ноль у дверей твоего знакомого дворника. Только убедительно попрошу не опаздывать.