Но изобретает отец только вечером и когда выпивши. Днем он просто работает.
Он и расписание для меня изобрел вечером. Я точно помню, как раз в тот день получка была.
Сидели мы на кухне, ужинали. Только мы поужинали, отец говорит:
- Витек, давай карандаш и бумагу.
- Зачем? - спрашиваю.
- Расчет сделать. Расчет твоей жизни. Много времени зря тратишь, вхолостую она у тебя вертится.
Я говорю:
- А у меня времени хватит. Куда мне его девать?
- Это тебе теперь так кажется. А вот будет тебе сорок восемь, как мне, тогда узнаешь, хватит или не хватит. Я тебе сейчас математически докажу.
Мама внимательно так посмотрела на отца и спрашивает:
- Небось в столовую заходил? Портвейн пил разливной?
- Ну да еще…
- Что ж тогда тебя на арифметику потянуло?
- Да не пил я портвейна!
- Завтра ведь все равно узнаю!
- Завтра… - сказал отец, - завтра, завтра не сегодня, так лентяи говорят. Тащи, Витек, принадлежности.
Принес я ему. Он говорит:
- Считай и записывай. Значит, так… Один умножь на триста шестьдесят пять.
Я говорю:
- Это трудно. Мы еще высшую математику не проходили.
- Ты не остри, а записывай. Дели теперь на двадцать четыре.
- Разделил.
- Теперь еще на тридцать дели. Сколько получается?
- Пятьсот семь тысячных.
- Вот так, - с удовольствием сказал отец. - Если в сутки ты проспишь только один час лишний, то… Умножаем на триста шестьдесят пять - это часы… делим на двадцать четыре - сутки… делим на тридцать - месяцы. Сколько там?
- Пятьсот семь тысячных.
- Вот. Пятьсот семь тысячных! Считай - полмесяца в год псу под хвост ты выбрасываешь, если спишь лишний час. Считай, что эти полмесяца ты не живешь, они у тебя из твоей жизни вычеркнуты. А за всю жизнь года три набежит.
Мама убирала со стола и не обращала внимания на нашу арифметику. Но когда она услышала, что один час превратился в три года, то заинтересовалась. Она присела возле отца и заглянула в бумажку.
- Вычислил-то правильно?
- Ага… - сказал отец. - Поняла теперь? Математически можно учесть абсолютно все.
- Давай тогда мою задачку реши, - попросила мама.
Отец обрадовался, заулыбался. Мама на его математику всегда - ноль внимания. А тут - сама просит!
- Ну, ну… - говорит отец. - Каковы условия задачи?
- Таковы…
Мать усмехнулась, и я сразу понял, что сейчас она ему выдаст. А отец ничего не заметил, потому что портвейн он, конечно, по дороге все-таки выпил.
- Вот мои условия, - сказала мама. - Сначала ты двенадцать умножь на два.
- Двадцать четыре, - бодро ответил отец.
- Нет, ты запиши.
- Запишем, - согласился отец и вывел на бумаге двадцать четыре.
- Теперь так… Если считать от двадцати лет и посейчас… Это будет тридцать. Умножай все на тридцать.
- Семьсот двадцать.
- А теперь умножай еще на рупь пятьдесят.
- На один и пять десятых? - спросил отец.
- Нет, на рупь пятьдесят, - твердо сказала мать.
- Одна тысяча восемьдесят рублей.
- Вот тебе и арифметика, - сказала мама. - Вот тебе и портвейн с получки. Тысячу восемьдесят рублей ты только на этом из семьи вынул за все годы. А если считать между получками, да праздники, да Ваську Соломонова, да остальных забулдыг, которых ты поишь… Тут на три умножить - еще и мало. Ну, пускай на три… Тут я и сама вычислю. Три тысячи двести сорок рублей - с ума сойти! Дом можно купить!
- Дом у тебя есть, - возразил отец.
- Значит, на другое бы что полезное пошло!
- Мопед "Рига", например, - намекнул я, - всего сто девяносто рубчиков.
- Всего! - возмутился отец. - Ты их заработай сначала, сто девяносто!
- Ты же обещал.
- Обещал - будет.
- Когда?
- Своевременно.
- Когда помру?
Отец посмотрел на меня с какой-то, мне показалось, обидой. И меня сразу будто кольнуло. Зря я, наверное, вякнул насчет мопеда. Получается, что все мы против него одного. Как будто он нам вредитель. И всегда во всем виноват. А тут еще Людка! Сидела все время тихо, только глаза таращила, а теперь сообразила.
- А сапожки всего пятьдесят стоят.
Людка старше меня на три года, но я ее как хочу зажимаю.
- Ты сиди, - говорю, - повариха. За эти сапожки ты еще сто раз перекувырнешься.
Людка на меня не смотрит, а обращается к маме. Тянет таким капризным голосом, будто у нее соску отняли.
- Мам, - говорит она, - Витьке, значит, мопед можно, а мне даже сапожки нельзя?
- И думать не мечтай! - отвечает мама. - Пятьдесят рублей! С ума совсем посходили! И за десятку поносишь, не развалишься.
- А Витьке…
- И Витьке ничего не будет. Велосипед есть - и хватит. Тоже еще моду взяли - с пеленок на моторе ездить.
До чего же у Людки характер подлый! Сказала про сапожки - и сиди молчи, знает, что все равно купят. Так нет, обязательно нужно еще про мопед вякнуть. Это она чтобы не ей одной плохо было.
Двинул я Людку ногой под столом и говорю:
- Между прочим, Кольке купили, а у него отец меньше зарабатывает.
- Он меньше и пропивает. - Тут мама посмотрела на отца.
- А ну вас к черту! - рассердился отец. - Все вы на деньги переводите!
Отец вылез из-за стола и ушел в комнату.
Мне отца вроде бы опять жалко стало. Что на него все набрасываются?! Отец у нас нормальный, не хуже, чем у других. Даже еще получше: ни с кем не ссорится, нас с Людкой никогда пальцем не тронул. Он и с мамой не ругается, а только слушает. И на вино для себя он мало тратит. Просто он добрый. Когда у него деньги есть, за ним целый хвост таскается, а он всех угощает.
Отца мне, конечно, жалко, но и мопед купить тоже было бы не вредно. "Рига" - классный мопед, почти как мотоцикл. Мы с Колькой на нем вдвоем по асфальту на полсотни зашпариваем.
Вылез я из-за стола и пошел к отцу в комнату - выяснять насчет мопеда. Я, конечно, не дурак, чтобы сразу к нему приставать, если он только что рассердился. Я говорю:
- Пап, а насчет этого лишнего часа ты здорово придумал. Может, мне и правда на час раньше вставать?
Отцу если хорошее что скажешь, он сразу верит.
- Ага, - говорит, - понял все-таки?
- Понял.
- Значит, варит у тебя котелок, - говорит отец. - Знаешь, Витек, я ведь на тебя надеюсь. Уж ты-то школу не бросишь после восьмого, как Людка? Будешь дальше учиться? Правда, десятилетки в нашем совхозе нет, но ведь до Приморска на автобусе всего двадцать минут.
- На мопеде пятнадцать минут, - говорю я.
- Вас понял, перехожу на прием, - засмеялся отец.
- А когда будет прием? - спросил я.
- Летом, - сказал отец. - Летом что-нибудь сообразим. У меня премия наклевывается, и мать маленько потрясем. Ты только год закончи получше, без троек.
- У нас не заржавеет, - сказал я. - А на час раньше я могу хоть с завтрашнего дня вставать.
Отец посмотрел на меня и вдруг задумался.
- А что ты с этим часом делать будешь?
- Так ты же сам говорил?!
- Говорить-то говорил. А сейчас вот подумал: к чему тебе этот час в твоем детском возрасте?
- Вообще-то ни к чему, - говорю я. - Уроки у меня всегда с вечера сделаны.
- А хочешь, я тебе, наоборот, так рассчитаю, что ты будешь полчаса лишних спать?
Я жутко обрадовался. Но обрадовался внутри. Снаружи ничего не показал. В таких делах человека лучше всего на "слабо" брать. Против "слабо" никто устоять не может - ни большие, ни маленькие. Ну, может, только самые маленькие, грудные, которые еще ничего не понимают…
Я говорю отцу:
- На полчаса у тебя ничего не получится. Минут на пять разве…
- Давай бумагу, - говорит отец.
Я дал.
Отец посмотрел на меня с хитрецой. Жутко у него вид был довольный, будто он мне уже мопед купил.
- Думаешь, наверное, я буду считать, сколько там тебе лишних секунд можно поспать? - говорит он. - Нет, товарищ начальник. Мы будем считать с точки зрения: сколько тебе на дело потребуется. Вот ты проснулся… Сколько тебе нужно на одевание? Пять минут, десять?
- Ну, пять, - говорю, - а может, и десять.
Отец снял с руки часы и положил их на стол.
- Снимай штаны. И рубашку снимай, и ботинки. Ложись на кушетку.
"Вот еще, - думаю, - интересно. В комнате свет горит. По телевизору оперу какую-то показывают… А я как полоумный должен штаны снимать и ложиться".
Хотел я сказать, что не нужно мне никаких лишних минут, но вспомнил про мопед и не стал спорить. Разделся, покидал одежду на стул и лег.
- Да не так, - говорит отец. - Ты стул рядом поставь. Штаны на спинку повесь так, чтобы в них ноги сами прыгнули. И рубашку сложи, чтобы не искать, где рукава, где ворот. Ботинки рядышком поставь около стула, расшнуруй их как следует. Вот теперь ложись. А теперь пошел!
Я вскочил, стал одеваться. Отец на часы смотрит, даже звук в телевизоре выключил, чтобы считать не мешал. Я штаны натягиваю и смотрю, как на экране артисты рот разевают, будто рыбы.
- Девяносто секунд, - говорит отец. - Полторы минуты - вот сколько тебе на одевание требуется. Давай дальше.
- Умываться, что ли?
- А ты в школу грязный ходишь или как?
- Да нет, - говорю я. - Сейчас-то умываться, или ты так рассчитаешь?
- Умывайся.
Пошел я на кухню. Там мать у плиты еще возится, корове запарку готовит. Я сунулся к рукомойнику, а она спрашивает:
- Что это тебя с вечера на умывание потянуло?
- А что, нельзя?
- Да так… - усмехнулась мать. - Впервые замечаю.
- Мало ли что впервые бывает, - говорю я. - У нас вон в магазине мопеды привезли, тоже впервые…
- О мопеде ты и не мечтай. Пойди лучше корове пойло отнеси.
- Некогда, - говорю, - я математикой занимаюсь. Пускай Людка отнесет.
- Ей тоже некогда, - сердито говорит мать, - она в носу ковыряет.
Людка, конечно, в носу не ковыряла, но сидела у окна и лбом в стекло уперлась, как статуя. Мечтала, наверное, о сапожках или о женихе своем лохматом. Она недавно курсы какие-то закончила кулинарные и теперь целыми днями на диване валяется - мечтает: куда ее на работу направят? Делать она ничего не делает, но замечаний жутко не любит, потому что считает себя страшно взрослой.
- И не стыдно тебе, мама, - говорит Людка. - Я же тебя не оскорбляю!
Мать как шваркнет тряпкой о плиту.
- Ах, вот как! Еще бы тебе меня оскорблять! А что у матери руки отваливаются, а ты пальцем не шевельнешь - это как понимать?
Я увидел, что такое дело начинается, и стал потихоньку выползать из кухни. Матери под горячую руку лучше не попадаться, тогда уж мопед может точно сгореть.
- Что ты так долго? - спросил отец. - Три минуты. Неужели и зубы чистил?
- Нет, - говорю, - это Людке там сейчас зубы чистят. А я с мамой разговаривал. Ты скинь две минуты.
- Две много. Одну скину. Дальше поехали.
- Учебники собирать? Тетради?
- Ноль минут тебе на это дело. Все должно быть с вечера собрано. Теперь - завтракать.
Только я подумал, как это я сейчас буду завтракать, если недавно поужинал, из-за двери послышался шум. Слов полностью не слыхать, но кое-что разобрать можно. Мать на Людку кричит: "Кобыла ленивая!", а Людка что-то насчет того, что из дому уйдет.
Отец молчит, слушает. Потом спрашивает:
- Что они там не поделили?
- Людка ведро корове не понесла.
- А почему не понесла?
- Что ты, Людку не знаешь?
Отец вздохнул:
- Что с ней творится - не пойму. Как она на эти курсы поездила - не узнать девку. Грубит, своевольничает… Ни лаской ее не взять, ни сказкой, ни с какого боку не подойти.
Я говорю:
- Курсы тут ни при чем. Знаешь, она из-за чего психует? Она со своим женихом лохматым поссорилась.
- Это с кем же?
- Женькой Спиридоновым.
- До жениха-то ему - как мне до министра!
- А все равно из-за него.
- Ну, а родители тут при чем?
- Пап, - говорю я, - почему ты меня спрашиваешь?
Отец почему-то вдруг разозлился:
- А кого же мне спрашивать, как не вас?! Ты вон тоже через год лохмотья на башке отрастишь и будешь на меня поплевывать. Может, ты и сейчас… Может, ты говоришь одно, а сам думаешь: дурак у меня отец, несет всякую ахинею про часы да минуты… А мне его слова - фьють. Все вы теперь одинаковые! Думаешь ведь, скажи честно? Думаешь, что я глупее тебя?
Тут и я разозлился. Я взял и заорал:
- Нет, не думаю!
Отец посмотрел на меня с удивлением и вдруг засмеялся:
- Хорошо ты на меня заорал. Очень искренне. Теперь верю, что не думаешь.
Злость у меня еще не прошла, я и говорю:
- Тогда я на тебя всегда орать буду.
Отец смеется:
- Ладно, не пыхти. Проехали уже. Давай расчеты кончать. Пятнадцать минут тебе на завтрак хватит?
- Хватит!
- Ну, и до школы - десять минут, если волоком тащиться. Десять плюс пятнадцать… А там две и полторы минуты… Считай - полчаса. Ставь будильник на половину девятого и дрыхни полчаса лишних. Вот что значит расчет и организация времени. Понял?
- Понял, - говорю, - только мама все равно будильник на восемь поставит.
- Это мы уладим, - говорит отец. - Давай звук вруби, будем телевизор смотреть.
По телевизору уже показывали фигурное катание. Не люблю я его смотреть. Катаются и катаются. То ли дело - хоккей. Сидишь и ждешь, когда шайбу забьют. Самое интересное, когда шайбу эту повторяют: медленно, медленно - игроки будто плавают или по Луне ходят. А то - о борт кого-нибудь треснут. Или подерутся. Тогда совсем хорошо. А фигурное интересно только когда падают. Но падают они редко.
Надоело мне это фигурное до смерти. Но приходится смотреть, раз показывают.
Ждал я, ждал, когда кто-нибудь упадет, да так и не дождался. Пошел спать.
Прохожу через кухню. Людка и мама сидят за столом. У Людки глаза зареванные, но вид довольный. И мать на нее смотрит как-то так, что мне не понравилось. То есть смотрит она хорошо, и вот это как раз плохо. Вид у нее был такой, будто они о чем-то договорились. А о чем Людка может договориться - известно.
Выревела, кажется, Людка свои сапожки.
Если Людке сапожки, то я без мопеда.
А ЗАДАЮТ ЖУТКО МНОГО…
Осенью у нас жутко скучно.
Идешь в школу - темно не темно, а так: серость какая-то. На уроках посидишь, выйдешь - светло не светло, а так: видно, что скоро темнеть начнет. Дома посидишь за уроками - трах! - снова темно, пора телевизор включать. Телевизор посмотришь - уже спать пора.
Осенью сидишь и только думаешь: скорей бы зима пришла!
А зимой у нас тоже скучно. На улице делать нечего, потому что темно, одно остается - уроки. От уроков, по-моему, никто еще не развеселился - задают жутко много. Отец, например, с работы приходит в четыре, а я сижу. Мать приходит в пять, а я все сижу. Если все учить как полагается, то и телевизор не посмотришь.
Умник нам объяснял, что времена года меняются потому, что земная ось наклонена. Если ее выпрямить, то у нас будет всегда лето, а на полюсах - зима круглый год, а на экваторе - сплошные тропики. Но сейчас, сказал Умник, выпрямить ее нельзя потому, что в других странах климат тоже изменится, а это не всем понравится. Одни страны будут тянуть в свою сторону, а другие - в свою, и ничего не получится. Выпрямить можно только тогда, когда будет коммунизм на всем земном шаре.
Вот такой у нас Умник умный. Его даже учителя боятся, потому что он всегда знает чего-нибудь такое, чего они сами не знают. Умник все время чего-нибудь читает. Даже когда ест или уроки делает. Слева у него лежит книжка, а справа учебник. Для книжки у него есть специальная обложка, которую можно переставлять с одной книги на другую. Эту обложку он содрал с хрестоматии по литературе. Если мать зайдет посмотреть, как он занимается, у него - полный порядок: учебник, тетрадка и "хрестоматия". Мать уйдет - он свою "хрестоматию" открывает. Зато уроки Умник запоминает с одного раза и двойки получает только тогда, когда ему попадется интересная книжка и он не успеет учебник перелистать.
Зимой у нас только Умник не скучает, а остальным вроде и делать нечего. Катка нет, кино нет, гор тоже нет, а по ровному месту на лыжах кататься неинтересно.
Мать мне говорит:
- У тебя одна забота - учиться. Ни о чем другом думать тебе не надо.
А я возражаю:
- Ты попробуй хоть один раз выучить, что нам на день задают.
- У меня своих дел хватает.
- Тогда не говори.
Отец наш разговор слышал и утерпеть, конечно, не мог.
- В любом деле главное - организация труда, - сказал он. - Хоть даже и в учебе. А если ты не справляешься, то, значит, не умеешь сосредоточиться. Смотришь в книгу, а видишь фигу.
- Может, попробуешь? Может, на спор?
- Давай, - сказал отец. - Два часа - и всем твоим урокам крышка.
- Хватит тебе чудить, - сказала мать. - Не мешал бы заниматься парню.
- Ничего, мам, - говорю я, - историю и химию я уже выучил. Пускай теперь он поучит. А потом будут ему еще алгебра и физика.
Показал я отцу параграфы, он забрал учебники и ушел в кухню.
Когда я решил задачки по алгебре и выучил физику, было уже семь часов. Я заглянул в кухню. Отец сидел в расстегнутой рубахе и ерошил пятерней волосы.
- Прибавь еще полчасика, - попросил он. - Вообще-то я выучил, только вот значки эти химические я начисто позабыл.
- У тебя еще алгебра и физика, - напомнил я.
- Вот и давай их сюда.
Я принес ему задачник по алгебре и учебник по физике, а сам пошел смотреть телевизор. Там уже сидели Людка с матерью. Мать держала на коленях стопку тарелок, вытирала их по очереди полотенцем и не глядя ставила на стол.
Показывали, конечно, фигурное катание. Выступали мужчины. Мужчин я еще смотреть могу, потому что они иногда падают. Я сел на диван и стал ждать, когда кто-нибудь из них грохнется. Ждать пришлось долго. Наконец один упал - и Людка с матерью охнули. Но он, конечно, тут же вскочил, и все мое удовольствие продолжалось одну секунду.
Людка вздохнула.
- Мам, а он красивый, верно?
- Мальчик еще совсем… - отозвалась мать.
- А все равно красивый…
Я наклонился к Людке:
- Замуж за него хочешь?
- Дурак, - ответила Людка не оборачиваясь.
Мать посмотрела на меня, но ничего не сказала, только вздохнула.
А я пошел на кухню, к отцу.
- Что, уже? - спросил отец.
- Уже три часа прошло.
- Да я бы раньше мог, вот формулы подзабыл…
- А вообще-то ты уже проспорил.
- Ладно, - сказал отец, - давай проверяй.
Одна задачка по алгебре с ответом у отца не сходилась. Я сверил со своим решением и нашел ошибку.
- Троечка, - сказал я.
- А четверку нельзя? - неуверенно спросил отец.
- Мы с вами не на базаре, - ответил я ему словами нашего математика.
По химии отец засыпался сразу. Он написал реакцию, но объяснить ее не смог.
- Двойка!