Из окошка выглянула девочка в очках. Вид у нее был действительно очень знающим.
- Кто меня?
- Скажи, черепахи едят лопухи или нет? - Спросил Лёша.
- Вечно с глупостями! - рассердилась Лена. - Вечно с чепухой!
- Ничуть не с глупостями. Отряд малышей привёз черепаху, а не знает, чем её кормить. Дай справку.
- Тогда погодите! - Лена исчезла в комнате.
Она появилась ровно через минуту. В руках у неё была толстая книга.
- Здесь написано целых двадцать страниц про черепах, - сказала она. - Я сейчас прочту и вам скажу. А пока кормите обыкновенной травой. Не повредит, я думаю.
Васька торжествующе взглянул на мальчиков:
- Я же говорил, что высмотрел, где тут растёт хорошая трава!
Лёша с ними не пошёл, но крикнул им вдогонку:
- Далеко не убегайте - там болото!
Хотя травы вокруг было сколько угодно и Грише казалось, что всюду она одинаково хороша - и густа и зелена, - Вася бежал всё вперёд и вперёд, и оба мальчика от него не отставали.
Наконец он покрутил головой туда-сюда, зачем-то похмыкал носом и свернул с дорожки в сторону. Здесь, на круглой полянке, со всех сторон скрытой кустами, трава пестрела жёлтыми одуванчиками. Некоторые уже отцвели и стояли на высоких ножках, круглые и прозрачные, готовые улететь, лишь только сильнее подует ветер….
- Вот! - сказал Васька. - Тут!
Таня ищет мальчиков
Гриша с Игорьком присели на корточки и принялись рвать траву. Но Васька ничего этого делать не стал, а просто взял корзинку, перевернул набок и вывалил из неё черепаху: пусть сама ищет, чего ей хочется.
Сначала черепаха никуда не двигалась. Наверно, ей понравилось, что вокруг столько солнца и зелёной травы, и она тихонько посиживала под своим панцирем. Но потом она выпростала четыре короткие серые лапы, высунула головку, огляделась и пошла. Она шла не торопясь, всё время тыкаясь носом, будто выискивала, чем бы ей закусить после дороги.
- Очень проголодалась, - вздохнул Игорёк.
Гриша подсунул ей целую пригоршню сорванной травы. Но траву черепаха есть не стала. Обошла её стороной и побрела дальше. Потом остановилась у куста одуванчика, словно о чём-то раздумывая.
И мальчики увидели, как она жадно стала грызть вырезные листья.
Вот тут и догадайся! Оказывается, из всех трав ей нужны были именно эти горькие листья, из стеблей которых выступало липкое белое молоко.
И вдруг все трое услыхали сначала издали:
- Гриша Бочаров!..
Потом ближе:
- Вася Скалкин!..
Потом ещё ближе:
- Игорёк… Где вы?
- Ой! - тихонько сказал Гриша, лицо у него стало растерянным. - Это Таня… Она нас ищет.
Он хотел было выглянуть из-за кустов, но Васька не позволил.
- Пусть поищет… Пусть поищет… - с каким-то злорадством прошептал он несколько раз.
А Танин голос, всё приближаясь, выкрикивал по очереди их имена:
- Гриша… Вася… Игорёк…
Потом они увидели и саму Таню. Она остановилась возле тех кустов, за которыми они сидели. Наверно, она их давно искала. Лицо у неё раскраснелось, а глаза были теперь не сердитые, а испуганные.
Гриша снова сделал было движение, чтобы показаться Тане, но Васька с силой пихнул его в бок и погрозил кулаком.
А Таня, постояв немного возле кустов, побежала дальше по отлогому спуску.
Гриша с негодованием посмотрел на Васю:
- Не хочу я больше здесь сидеть! Она нас ищет, а мы не откликаемся. Не хочу так… Это - нечестно!
У Васи тоже был какой-то пристыженный вид.
- Ну, чего ты… - пробормотал он. - Ну давай выйдем…
И тут они увидали Лёшу. Вероятно, Лёша тоже их искал: он шёл медленно и внимательно глядел по сторонам.
- Смотрите, смотрите, как она хрупает! - своим тоненьким голосом закричал Игорёк.
В порыве нежности, наклонившись к черепахе, он поцеловал её твёрдый коричневый панцирь.
Лёша услыхал, шагнул за кусты и увидал всех троих.
- Чего ж вы сидите и молчите? Не слышите, что ли, как вас вожатая ищет? - И тут же он принялся кричать: - Таня, Татьянка, иди сюда! Они здесь. Вот они!
Таня не бранила не стыдила, хотя она и поняла, что они нарочно ей не откликались, когда она только что стояла рядом с ними и звала их. Она только посмотрела на Гришу, потом на Васю и тихо сказала:
- Эх, вы!..
Зато Лёша их как следует отчитал. Он сказал, что в лагере такой порядок: если вожатая зовёт, ей сразу отзываются. И пусть они это запомнят раз и навсегда.
Затем они все пошли обратно в лагерь. Впереди шёл Лёша. В одной руке он нёс корзинку с черепахой, другой держал за руку Игорька. А тот взахлёб рассказывал, с каким аппетитом его Тортила ела одуванчики: она ими так хрупала, будто сахар грызла!
Сзади с виноватым видом плелись Вася и Гриша. Вася ещё старался сохранить какую-то независимость, а Гриша, тот окончательно приуныл. Ему хотелось, чтобы Таня хоть что-нибудь сказала им, хотя бы побранила как следует. Но она шла молча, лишь у неё было усталое. Она даже не отбивалась от своей всегдашней надоедливой прядки, хотя прядка эта сейчас уныло свисала ей прямо на глаза…
А навстречу им бежала Лена Фокина:
- Мальчики!
Она остановилась возле них. В руках у неё была всё та же толстая книга, которую она и раскрыла, остановившись подле них. Поправив очки, хотела было читать:
- Тут вот что написано про черепах…
- Уже не надо, - остановил её Лёша. - Оказывается, она лопает простые одуванчики…
- Одуванчики? - переспросила Лена Фокина. Лицо у неё стало очень удивлённым. Она поправила очки и снова открыла книгу. - Здесь про одуванчики ничего не сказано. Здесь сказано, что черепахи едят лягушек, саламандр и разных червяков…
- Нет, - сказал Лёша и засмеялся. - Эта черепаха у них, видно, другой породы. Она такого есть ни за что не станет…
После трудного дня
Наконец окончился первый лагерный день и наступила ночь. День этот был труден для всех в лагере: и для поваров, и для врача Веры Михайловны, и для начальника лагеря Вадима Николаевича, и для старшего вожатого Серёжи.
Все очень устали за этот день. Так всегда бывает, когда люди устраиваются на новом месте.
Но Тане сегодняшний день показался не только самым трудным, но и самым длинным и самым неприятным.
Сейчас был вечер. Солнце давно село, но дневной свет как бы нехотя уступал своё место сумеркам. И, хотя время было позднее, всё ещё не наступала настоящая темнота, всё ещё в небе не зажглись по-ночному яркие звёзды. Только одна-единственная, чуть видная, мерцала на западе, похожая на голубую искру, неведомо как залетевшую на небо.
Весь пятый отряд уже спал. И Таня тоже давно могла лечь спать, отдохнуть после такого трудного дня. Но ей было сейчас не до отдыха, а спать совсем не хотелось.
Она сидела на ступеньке усталая, расстроенная, перебирала в памяти всё, что сегодня было от самого утра до самого вечера, и теребила в руках свою синенькую рабочую тетрадку. И, хотя с каждой минутой становилось всё темнее и темнее и нельзя было разобрать ни одного словечка, Таня открывала эту тетрадку то в одном месте, то в другом, заглядывала туда, вздыхала и всё думала, думала и думала…
Она сама захотела быть вожатой в отряде малышей. Она любила этот возраст, потому что её младшей сестрёнке было примерно столько же лет. Она не сомневалась, что станет хорошей вожатой именно в этом отряде. И вот какое жестокое разочарование - она не могла с ними сегодня справиться…
Они разбегались кто куда хотел, и она прямо сбилась с ног, весь день бегая и собирая их. Они не слушались её. Кричали, смеялись, капризничали, отнимали друг у друга игрушки, дрались, И они прозвали её… Да, они прозвали её малявкой!..
Ну пусть ей ещё нет пятнадцати лет, ну пусть она очень маленького роста, но неужели она такая малявка? Почему-то именно это слово, которое она слышала несколько раз за сегодняшний день и которое относилось именно к ней, особенно её обидело.
А на небе всё больше и больше загоралось звёзд, и лес за рекой, ещё недавно отчётливо видный, теперь слился с горизонтом. Небо над ним казалось зеленоватым.
"Малявка… - сердито думала Таня. - Как им не стыдно!"
Заводилой всему, это она отлично разгадала, был самый непослушный мальчишка - Вася Скалкин. Это он подбил ребят так её называть и даже увёл за собой тихоню Гришу Бочарова и маленького Игорька. Как она испугалась, когда они пропали! Вся избегалась. Уж такие страшные вещи передумала… А они прятались от неё в кустах. Ей назло.
А сколько интересного она придумала, когда готовилась стать вожатой отряда малышей! Какие только игры, занятия, песни, стихи не записаны в её синей рабочей тетрадке!..
И главное, это она твёрдо решила, к концу лета весь пятый отряд должен стать отрядом октябрят! Она об этом уже говорила с Серёжей. И Серёжа сказал ей: хотя это и не совсем по правилам, но хорошо - на прощальной линейке, перед отъездом из лагеря ребят пятого отряда примут в октябрята. Только пусть они хорошенько знают всё, что должны знать октябрята, и вообще, будут настоящими октябрятами. Это уж от неё зависит, от Татьяны!
А теперь… Нет, теперь она ни за что не останется вожатой пятого отряда! Ни за что. И пусть Серёжа думает что хочет. Она ему так и скажет!
Так сидела Таня на одной из ступенек терраски, вспоминая все неприятности сегодняшнего дня. Опустив голову и кусая губы, она обдумывала, как бы ей завтра сказать Серёже, что она не может быть вожатой в пятом отряде, потому что - Серёжа это, наверно, и сам заметил, - потому что у неё ничего, ну совершенно ничего не получается…
Она не услышала ни звука приближающихся шагов, ни скрипа гравия под этими шагами. И, только когда раздался неуверенный голос: "Татьянка, ты?" - она подняла голову и увидела перед собой старшего вожатого лагеря Серёжу.
Звёздная ночь
- Неужто плачешь? - спросил Серёжа, когда Таня подняла своё мокрое от слёз лицо.
Немножко-то она всё-таки всплакнула… Но не хватало только, чтобы это заметил Серёжа!
Таня поспешно достала носовой платок.
- Да нет!.. С чего ты взял? - ответила она с досадой.
Серёжа присел рядом на лесенку.
- Говори, в чём дело? Случилось что-нибудь?
- Ничего не случилось! Совершенно ничего не случилось!.. И вообще, - начала было Таня, но голос у неё дрогнул.
Нет, как Серёжа хочет, она не может быть вожатой пятого отряда! Пусть ей объявят выговор, но нет! - она отказывается от пятого отряда. Наверно, она переоценила свои силы, когда захотела стать вожатой. А сейчас она отказывается. Она вообще не может быть нигде вожатой, ни в каком отряде! Да, да, раз не справилась с такими малышами, с другими ей и подавно не справиться. И пусть её назначают на кухню посуду мыть или куда угодно… Но только всё равно она ничуть не виновата, потому что ей попались очень непослушные дети! Все как на подбор очень, очень непослушные.
- Все до одного? Все такие уж непослушные? - с сомнением переспросил Серёжа.
Таня ответила запальчиво:
- Все до одного! Но в особенности один… Его фамилия Скалкин! Да, Вася Скалкин. К нему одному нужно десять вожатых, чтобы с ним справиться.
- Погоди, погоди-ка… - После небольшого молчания Серёжа, как бы припоминая, спросил: - Такой белобрысый крепыш? Непоседа невероятный. И к тому же крикун.
Таня обрадовалась, с оживлением воскликнула:
- Ну вот видишь! И ты его приметил.
- Славный мальчуган. Он мне понравился.
- Понравился?
- А какие у него живые и смышлёные глаза…
- Ну и что ж, что смышлёные? Не воображай, что только ты заметил его смышлёные глаза! А вообще он…
И вдруг, оборвав себя, Таня замолчала.
- Тише… это кто-то из моих… - прошептала она.
Из дома сюда, на террасу, донёсся жалобный плач.
Плакал Игорёк. Он смотрел на распахнутое настежь окошко, за которым стояла, почти вплотную прижавшись к дому, высокая тёмная ель, и ему было страшно. Он боялся волков, которые вдруг возьмут и влезут в эту комнату, где нет ни мамы, ни папы, ни бабушки. И медведь, может, ходит тут недалеко… И хотя тут же на кровати спал Гриша, а чуть подальше - очень смелый человек Вася Скалкин, и хотя на полу в корзинке спала его черепаха Тортила, всё равно Игорёк боялся смотреть на раскрытое окно и плакал. Таня подошла к нему, наклонилась:
- Игорёк, ты чего?
Игорёк узнал Таню. Было видно, что он ей очень обрадовался.
Таня присела на край кровати и положила руку на его тёплую, ёжиком стриженную голову. Снова спросила:
- Ну чего ты, ну?
- Я волков боюсь, - шёпотом признался Игорёк.
- Волков? - Таня тихонько засмеялась. - А здесь нет никаких волков!
- Ни одного?
- Ни одного!
- А маленьких?
- Ни одного, даже самого малюсенького!
- А крокодилов?
- А крокодилов и подавно нет…
- Тогда я лучше буду спать, - сказал Игорёк и опустил голову на подушку.
- Конечно, спи! - И Таня наклонилась к Игорьку и поцеловала его. - Тебе подоткнуть одеяло?
В ответ Игорёк лишь зевнул, а через мгновение так крепко спал, что не почувствовал, как Таня со всех сторон подоткнула под него одеяло, как делала это дома, когда укладывала младшую сестрёнку.
Потом она, стараясь ступать как можно тише, обошла всю комнату мальчиков. Вот они все здесь спят - и примерный Гриша, сложив под щёку руки пирожком; и Саша, весь в рыжих веснушках; и Вася Скалкин, которого она только что назвала самым плохим и самым непослушным мальчиком пятого отряда. Весь разметался. Даже во сне упрямо сдвинул брови и что-то шепчет пухлыми губами.
Вероятно, с этим мальчиком будет немало хлопот, но неужели она с ним в конце концов не подружится? И нечего ей было нюни распускать, особенно при Серёже. Чего только не подумает он про неё? Но сейчас она ему скажет: может, на первых порах мне будет трудновато, но ничего, справлюсь. И, пожалуйста, никуда меня не переводите из моего пятого отряда!
Но, когда Таня вышла снова на терраску, Серёжи уже там не было. И она этому, пожалуй, была рада.
Она постояла немного у перилец и спустилась в сад. Вокруг бесчисленными звёздами светилась ночь. На небе плыла и таяла лёгкая гряда облаков.
- Завтра же поведу их на речку… - прошептала Таня и тихонько засмеялась: так хорошо, так легко вдруг стало у неё на сердце.
А звёзды, ещё недавно еле мерцавшие на бледном закатном небе, теперь сияли ярким голубым блеском…
Ваське всё не так
Нет, нет, всё оказалось совсем не так, как рассказывал соседский мальчишка Ильюшка Чекрыжев…
Где эти далёкие лесные походы, о которых он слыхал, когда собирался в лагерь?
Где купанье в реке и заплывы чуть ли не на целый километр?
А футбольные состязания где?
А рыбная ловля?
Где всё это?
Вот уже много дней живут они в лагере, и ничего похожего. Зря они с Гришкой старались, зря делали походную флягу. Разве она им хоть когда-нибудь пригодится? А компас… Одна смехота! Зачем было Грише брать с собой в лагерь такой хороший компас, всё равно он не будет нужен!
Их пятый отряд потихоньку, помаленьку жил в своём домике с терраской из разноцветных стёклышек. Таня учила их петь песни, играла с ними в разные игры. Они ходили гулять. Ну конечно, по утрам делали зарядку, потом завтракали, обедали, ужинали… Но от всего этого Ваську брала одна скука…
Дома и то было веселее! Мать скажет: "Сбегай в булочную за хлебом…" А в булочной - ой-ёй-ёй! - чего только не наглядишься! Или мать велит потрясти половики. Тоже неплохо - трясёшь, а пыль столбом крутится. То ещё чего-нибудь заставит сделать…
Дома и Гришка был совсем другим. Дома они с Гришкой не расставались. Дома Гришке что скажешь, то и сделает. А тут? Прямо зло на него берёт. Как овца! Слушается вожатую, песни поёт, цветочки рвёт… Фу!
Но самым обидным казалось Васе, что все его попрекают семью годами и малышовым отрядом. Каждую минуту слышишь:
"Эй ты, малыш, посторонись, зашибу!
Или:
"Куда тебе, такому маленькому! Не дорос ещё!"
Или:
"Не смейте его трогать, он из пятого, малышового!"
Да разве он виноват, что ему семь лет и что он пока ещё в отряде малышей?
А взяли бы они его к себе в футбольную команду, посмотрели бы, каков он вратарь! Да он бы ни одного мяча в ворота не пропустил, не то что их Никитка Громов из второго отряда! Пять голов проворонил…
Один раз ему всё-таки повезло. Старшие пионеры строили новый стадион, ну и он взялся им помогать. Никто его не гнал от работы, никто его не корил, что он не дорос. Наоборот - старший вожатый Серёжа сказал ему:
- Молодец! Хоть мал, да удал!
У Васьки уши запылали от похвалы.
И вдруг за ним прибежала толстая Люся:
- Вася, иди скорей. Мы тебя ищем, ищем! Опять ты убежал.
- Не пойду, - ответил Вася. И прибавил: - Я работаю.
Но толстая Люся не отставала:
- А раз Таня велела тебе идти!.. Она сердится. Она сказала: "Опять он пропал…"
Тогда Серёжа, старший вожатый, который стоял рядом и только что его хвалил, теперь сказал:
- Э, брат, раз зовут - иди. Не заставляй вожатую два раза повторять одно и то же…
Вася шёл за толстой Люсей, и в душе у него бушевала обида: почему же на свете такая несправедливость? Человеку охота поработать, а ему велят петь песенки!..
А дорога, по которой они приехали, была за воротами лагеря. И дорога эта, он хорошо знал, упирается прямо в шоссе… А шоссе, и это он хорошо знал, идёт прямо, прямо до их заводского посёлка…
Нет, не останется он здесь. Убежит. Это он твёрдо решил.