А Грише в лагере нравится
Грише здесь всё нравилось - и сам лагерь, и весь их пятый отряд, и то, что им всюду почёт и уважение, потому что они маленькие. И с каждым днём ему всё больше и больше нравилась вожатая Таня, которая и на самом деле оказалась вовсе не сердитой, а была просто строгой и заботливой…
Утро. Вот он проснулся. Открыл глаза. Вся их спальня полным-полна солнечным светом. Солнечные лучи гуляют где им вздумается - и по бревенчатым стенам, и по просторному потолку, и по кроватям, и по тумбочкам, и по лицам мальчиков, его товарищей, которые спят в этой комнате. А девочки - в соседней, за стеной.
Гриша хоть и проснулся, но лежит смирно, не встаёт. Таня им всем сказала: "Вставать надо, когда услышите горн. Поняли?"
Гриша это понял и теперь ждёт горна.
А в окошко видны высокие густые ёлки и мохнатые сосны. Ветер качает их верхушки, и кажется, будто ёлки и сосны переговариваются друг с другом. "Ну как, хорош денёк?" - спрашивают у ёлок сосны. "Отличный, лучше не бывает!" - отвечают ёлки.
И Гриша так думает: отличный нынче выдался денёк, лучше не бывает! Вот только бы горн поскорее, потому что лежать и смотреть в окошко ему уже невтерпёж.
Но вот он трубит на весь лагерь - голосистый, весёлый, звонкий пионерский горн!
Теперь зевать нечего. Гриша сбрасывает с себя одеяло и принимается будить Васю. Он тормошит его, трясёт за плечо:
- Вася, вставай! Вставай же, Васька, уже горн!
Вася спит крепко. Он укрылся чуть ли не с головой и горна не слышит. Он просыпается с трудом. Глаза у него заспанные, лицо недовольное. Он отбивается от Гриши, ворчит на него:
- Пусти! Сам знаю… Не дадут человеку выспаться!..
А в дверях уже стоит Таня. Она в спортивных брюках, в майке. Она торопит их:
- Мальчики, мальчики, на зарядку! Раз, два, три - встали! Смотрите, девочки уже строятся…
Такими словами она поднимает их каждое утро, и Грише нравится, что каждое утро Таня их будит по-одинаковому.
А потом они на лужайке перед терраской делают зарядку. Все в трусиках. Все без маек. И все глаз не сводят со своей вожатой - как она, так и они, как она, так и они! К концу зарядки, если кому и хотелось подольше поспать, теперь проснулся окончательно!
Всё было хорошо у них в лагере. Даже толстая Люся ни разу не попросила у Гриши обещанного киселя и компота.
- Ладно уж, - сказала она, когда Гриша, верный своему слову, в конце первого обеда подвинул к ней стакан киселя. - Ладно уж, ешь сам. - Она великодушно толкнула обратно к Грише его стакан. - Я возьму добавку, а то мне тебя жалко…
Впрочем, Люся брала добавку не только киселя и компота. Она просила и борща, и котлет, и макарон, и блинчиков. Она с трудом поднималась из-за стола после еды, и Таня ей однажды сказала: "Ты будешь у нас рекордсменкой!"
Гриша не очень хорошо понял, почему именно Люся будет у них рекордсменкой, - ведь зарядку по утрам она всё-таки делала хуже всех. Но зря Таня так её не назвала бы, и Гриша теперь с неизменным почтением смотрел, как Люся уминает за обе щёки свои добавки за завтраком, обедом и ужином.
Да, всё было бы хорошо у них в лагере, если бы не Вася!
Вася был его самым лучшим товарищем. Они дружили и прошлую зиму, и позапрошлую зиму, и ещё раньше, когда им было только по четыре года. А разве приятно, когда твой лучший товарищ то и дело получает выговоры? И от кого? От их собственной вожатой!
Разве приятно, что Васька не хочет её слушаться, всё время куда-то убегает и его приходится искать? Он даже нагрубил однажды Тане - он в глаза назвал её малявкой…
Но главное было не в этом. Почти каждый день он твердит Грише то громко, то тихо, то почти шёпотом: "Вот возьму и убегу! Вот увидишь! Достанется ей тогда от старшего вожатого! Тогда узнает она…"
"Она" - это была Таня, и Гриша понять не мог, почему Ваське нужно, чтобы Тане попало от старшего вожатого.
И Гриша томился и страдал оттого, что он знает о Васькиных планах, но не смеет о них никому рассказать. Ведь Васька лучший его товарищ!
Но пока Васька только грозился. И Гриша, с опаской наблюдая за товарищем, всякий раз вздрагивал, когда тот твердил: "Убегу!"
Луковая грядка
Однажды Таня спросила:
- Как называются люди, которые ничего не делают?
Сначала все молчали и думали. Потом Гриша Бочаров нерешительно поднял руку и не очень уверенно сказал:
- Они называются - бездельники.
- Правильно, - похвалила его Таня.
- Ещё они называются - лентяи, - громко, баском сказала толстая Люся.
- И это правильно, - похвалила Таня и Люсю.
- А ещё они называются - лодыри! - выкрикнул рыжий Саша. - Папа говорит, если люди ничего не делают, значит, это дармоеды!
- Всё так! Всё правильно! - сказала Таня. - А мы с вами разве бездельники? Разве мы с вами лодыри? Разве лентяи и дармоеды?
Ох, какой поднялся крик! Весь пятый отряд в один голос закричал, что они не хотят быть ни бездельниками, ни лодырями, ни дармоедами… А громче всех кричал Вася Скалкин.
- И я так думаю, - сказала Таня: - очень плохо, если про человека говорят, что он бездельник! Знаете, какое самое важное правило из всех октябрятских правил? - спросила Таня и сама за всех ответила: - "Только тех, кто любит труд, октябрятами зовут!"
В этот день они впервые пошли работать на большой лагерный огород.
А огород в лагере был действительно огромный. Чего-чего только там не было! И грядки с огурцами. И грядки с морковью. И репа там росла. И укроп. И петрушка. И капуста. И помидоры. И свёкла.
А пятому отряду отвели все грядки с луком и редиской. Эти грядки были самыми зелёными на огороде. Редиска кое-где даже выставила из земли свою розовую спинку, а лук всюду пустил высокие зелёные пёрышки.
- Вот это будет наше, - сказала Таня, показывая на луковые грядки и на грядки редиса. - Мы будем ухаживать за ними всё лето. Когда нужны будут к обеду редиска или лук, нам скажет об этом старший повар, и мы нарвём сколько будет надо и того и другого. А там, где вся редиска будет выдернута, мы посеем новую. И всё лето у нас будет и зелёный лук и молодая редиска!
Потом Таня показала, какую кому грядку полоть. Васе досталась луковая грядка. Она была, как показалось Васе, совсем чистая, почти без травы. А Грише, наоборот, досталась грядка редиски, и она была до того заросшая, до того заросшая, что и самой редиски меж травы не было видно.
"Нарочно дала мне чистую, а Гришке засорённую", - подумал Вася и обиделся.
- Ты почему же не работаешь? - спросила Таня, подходя к Васе, который стоял возле своей луковой грядки и ничего не делал.
- А чего здесь работать? - пожав плечами, ответил Вася и исподлобья поглядел на Таню. - Здесь и работать нечего. Я хочу на другую. Вон на ту!
Он показал на Гришину грядку с редиской.
- Нет, - сказала Таня твёрдо. - Раз тебе досталась эта грядка, эту и пропалывай.
Но Вася принялся спорить:
- Нечего тут полоть! Здесь одна травинка только есть… Вот эта! - И он сердито дёрнул, как он считал, единственный на всей грядке кустик лебеды. Но нечаянно вместе с этим кустиком у него выдернулась и луковка с зелёными пёрышками.
- Ах, ты вот как! - рассердилась Таня. - Тогда вообще не работай! Уходи, уходи от этой грядки… Нечего тебе на ней делать!
И вот Вася стоит один на краю огорода. Все работают. И толстая Люся пыхтит, но работает. И рыжий Сашка старается - таскает из земли сорняк за сорняком. И обе подружки, Соня беленькая и Соня чёрненькая, болтают, трещат, но, сидя по бокам грядки одна против другой, ловко выщипывают ненужные травинки. А Гриша, тот медленно, не торопясь, но очень тщательно, пропалывает вокруг каждой редиски всё лишнее. Даже маленький Игорёк не сидит сложа руки. Никому не хочется прослыть лентяем, лодырем, бездельником!..
И только один Вася стоит и ничего не делает. А как хотелось бы ему, чтобы Таня позвала его работать! Ну пусть на луковую грядку. Оказывается, и эта грядка очень заросла. Это ему только показалось, будто она чистая…
Но Таня словно и не видит Васи. Она и не смотрит в его сторону…
А потом все идут мыть руки. У всех руки в земле, зазелены травой. У всех хорошие рабочие руки! Одному Васе незачем идти в умывалку. У него-то руки чистые-пречистые. А с чего бы им быть грязными, когда он ничего не делал? Ведь только его грядка в огороде осталась непрополотой.
А после обеда Вася куда-то исчезает. Его ищут, ищут и никак не могут найти. Никому в голову не приходит заглянуть на огород. А Вася как раз там. Он полет свою луковую грядку. Он старается не пропустить ни одной, даже самой маленькой былинки.
Когда на следующий день пятый отряд снова пришёл на огород допалывать грядки, все увидели, что Васина грядка самая прополотая.
Все очень удивляются. Как же так? Ведь накануне Вася ничего не сделал, откуда же у него такая грядка?
Только одна Таня не удивляется. Она молча, но очень пристально смотрит на Васю.
А Ваське будто всё равно, что все говорят про его луковую грядку. Он стоит и глядит на небо, где с весёлым щебетом носятся стрижи…
Мамы и папы приехали!
Наконец наступил родительский день!
Как ни хорошо в лагере, а всё-таки ребята очень соскучились по своим мамам и папам. Вечером накануне этого дня только и было разговоров о завтрашней встрече. А толстая Люся сказала:
- Мама привезёт мне много конфет и печенья! - При этом она даже облизнулась.
- Неужто тебе не хватает того, что у нас дают? - удивилась Таня.
- Хватает, - ответила Люся, - только я люблю, чтобы было много. Очень много!
Перед тем как идти за ворота встречать автобусы с родителями, Таня велела всему пятому отряду тщательно вымыть руки, шею, уши, ноги. "Особенно коленки!" - сказала она. Все беспрекословно повиновались. Даже Вася не стал спорить, хотя очень не любил мыла. Затем все по очереди подходили к Тане, протягивали ей руки, и она у каждого стригла ногти.
- Сами должны понять, - приговаривала она при этом. - И вам будет неприятно, а мне тем более, если про вас скажут: "Ну и чумазые же поросята наши дети!"
Потом мальчики надели чистые рубашки, а девочки - чистые платья, и все отправились за лагерные ворота, перед которыми должны были остановиться автобусы.
Серёжа, когда увидел их таких вымытых и принаряженных, даже воскликнул:
- Ну и здорово! Вот с кого надо брать пример! Ай да Татьянка!
- А что? Мы разве не понимаем, какими аккуратными должны быть будущие октябрята! - ответила ему Таня.
Но почему-то от этих хороших Серёжиных слов она очень смутилась и, покраснев, стала быстро-быстро откидывать со лба свою непокорную тёмную прядку.
Васе было приятно, что старший вожатый лагеря при всех похвалил их отряд, а про Таню сказал: "Молодец!" Но Вася, конечно, и виду не показал, что ему это приятно. Напротив, буркнув себе что-то под нос, он отвернулся и стал смотреть в ту сторону, откуда вот-вот должны были показаться заводские автобусы.
И вот наконец они выехали из-за поворота дороги. Сперва один. Потом второй. Потом третий. Не успели они остановиться перед лагерными воротами, как дверцы их распахнулись и стали вылезать папы и мамы, дедушки и бабушки. Все со свёртками, чемоданчиками, сумками, пакетами…
Таня хотела со своими ребятами устроить родителям торжественную встречу. Накануне вечером они разучили, как построиться, как хором сказать: "Добро пожаловать, дорогие гости!"
Но куда там! До того ли сейчас было!
Не успела Таня оглянуться, как Васька уже сорвался с места.
- Папка, я тут! - кричал он ликующим голосом, кинувшись навстречу крупному человеку, немного нескладному, немного хмурому, очень похожему на Ваську, когда Васька станет взрослым.
А Гриша, увидав своих маму и папу, весь залился счастливым румянцем и, с виноватым видом глянув на Таню и не спросив разрешения, тоже побежал к ним.
Обе Сони, щебеча и перегоняя друг дружку, повисли на шее у своих мам.
Игорёк запищал тоненько-тоненько:
- Бабушка! Бабулечка!
Он вырвал у Тани свою руку и засеменил, засеменил к своей бабушке, маленькой круглой старушке в белом платке.
Только к толстой Люсе никто не приехал. Она было распустила губы и приготовилась зареветь, но в этот момент из дверцы третьего автобуса показалась сперва туго набитая сумка, потом рука, которая держала эту сумку. Затем появилась вторая, тоже очень набитая сумка, затем вторая рука, и наконец сама владелица этих двух сумок, толстая женщина в цветастом платье, точь-в-точь с такими же голубыми глазами, как у Люси.
- Мама! - басом воскликнула Люся и побежала к своей маме.
А та, спустившись по автобусной лесенке со своими двумя сумками, сказала:
- Фу, какая жарища! - и стала целовать Люсю.
Люсины сласти
В общем, это был очень хороший день!
Дети водили своих родных по всему лагерю. Показывали всё, что в нём было: и новый стадион, недавно законченный, и клуб, и небольшую столярную мастерскую, в которой работали старшие пионеры. Водили на огород, на речку, в лес, на большой зелёный луг. Устроили для них концерт, где пели, плясали, говорили стихи.
Потом гостей напоили чаем с пирогами, испечёнными по этому случаю лагерным поваром Настасьей Ивановной. А перед самым ужином, попрощавшись, проводили их к автобусам, которые терпеливо стояли на полянке перед воротами.
После ужина, вернувшись на свою терраску, ребята принялись сами угощаться и угощать Таню гостинцами, привезёнными им родителями.
Конечно, больше всего сластей оказалось у Люси. Её мама привезла столько, что Люсины сласти не поместились в её тумбочке, и Люся, завернув их в газету, сперва положила себе под подушку, а когда Таня не позволила, сунула под кровать.
- А тебе чего привезли? - спросил Васька у Гриши. - Мне фруктовых конфет и зефирки!
- А мне пастилы. И ещё яблок. И ещё печенье, - ответил Гриша.
- А мне ещё вон такой мешок пряников! - похвалился Вася и показал руками, какой большой мешок пряников ему привезли.
Гриша вздохнул:
- А мне пряников не привезли. Я их люблю.
- А давай так, - сразу придумал Васька: - ты меня будешь угощать своим, а я тебя своим!
- Давай, - охотно согласился Гриша.
Но Вася уже загорелся новой выдумкой.
- Нет, лучше так! - закричал он, теперь уже обращаясь не к одному Грише, а ко всем ребятам и радуясь этой новой выдумке. - Лучше давайте так: сядем все за наш террасный стол и будем все, весь пятый отряд, угощать друг дружку. Давайте?
Всем это понравилось. Все закричали:
- Ладно! Давайте!
- А если так, - спросила Таня, - все ваши гостинцы сложим на столе, и всё у нас станет общим. Согласны? Это будет ещё интереснее…
Все, конечно, были согласны, и это действительно оказалось очень интересно! В одну минуту стол был завален конфетами, печеньем, яблоками, пряниками. Получилась целая гора сластей. Все всё принесли. Никто ничего не пожалел.
Лишь одна Люся сидела в сторонке, будто её это не касается, будто она не в пятом отряде, а совсем посторонняя девочка.
- А ты что же? - спросила у неё Таня.
- Не хочу, - ответила Люся и отвернулась. - У меня и так мало.
- Мало? - изумившись, переспросила Таня.
- У-у, жадная какая! - с возмущением крикнул Васька. - Она просто жалеет…
- Не жалею, а у меня мало, - твердила Люся.
Она ещё больше надула губы.
- Значит, у тебя мало… - как бы в раздумье протянула Таня. - Вот оно что… Ну, раз у тебя мало, мы с тобой поделимся. Правда, ребята?
Гриша с удивлением посмотрел на Таню. Что она, шутит, что ли? Да ведь у Люськи полным-полна тумбочка!
Но Васе очень понравилось, что они будут делиться с Люсей, хотя у неё больше, чем у всех. Так ей и надо! Пусть не жадничает. И он с весёлым ехидством закричал:
- Правда, правда! Поделимся с Люсей! Ведь у неё нет ни одной конфетины… Бедная, поделимся с ней!
Тут и Гриша, который не любил перечить Тане, а тем более Васе, крикнул:
- Иди, иди, ешь, Люся, раз у тебя мало. Нам не жалко…
И все наперебой принялись звать и приглашать Люсю угоститься от их общих сластей.
Тогда - этого уж никто не ждал - Люся вдруг громко, в голос заревела. Слёзы лились у неё потоком, и сквозь слёзы она принялась просить, чтобы они её не угощали, что у неё своих конфет много, и что она, пожалуйста, свои принесёт сейчас на терраску, и пусть они тоже станут общими… Ей ничего не жалко - ни печенья, ни яблок, ни коржиков, которые ей напекла мама и которые очень вкусные, даже вкуснее всех конфет…
- Нет, нет, - сказала Таня, - ничего нам не надо. Зачем же, раз у тебя так мало…
- У меня много… - рыдала Люся. - У меня в тумбочку не влезло…
Долго Люсе пришлось плакать, просить, прежде чем ей разрешили принести на терраску свои сласти.
Летние дни
А время шло. Уже все ходили загорелые, с облупленными носами. Уже умели делать утреннюю зарядку не хуже старших.
Только купаться ещё никому не позволяли: слишком холодна была вода.
Лагерный доктор Вера Михайловна каждый день мерила в реке температуру, и каждый день эта температура вывешивалась в столовой, на самом видном месте.
Двенадцать градусов…
Четырнадцать градусов…
Пятнадцать градусов…
Но выше пятнадцати вода ни за что не хотела согреваться.
Напрасно и старшие и младшие просили, молили Веру Михайловну разрешить им купаться. Напрасно ей доказывали, что пионерам нужно закаляться. Кого из них растят, в самом деле! Неженок каких-то, что ли? Неужели они должны бояться холодной воды?
Вера Михайловна была неумолима.
- Нет, вода не для купания. Во всяком случае, начинать при такой температуре нельзя. Воспаление лёгких обеспечено! Да неужели вас так тянет в воду? - удивлялась она.
Что она понимает, Вера Михайловна, когда ей уже наверно, давно перевалило за тридцать! В воду их так тянуло, что просто смотреть на реку было невыносимо!
Подумать только - вот она, широкая, глубокая, такая замечательная река! Расплескалась среди зелёных лугов. Играет, сверкает на солнце, а ты смотри и облизывайся!
Васька, тот больше всех выходил из себя:
- Сегодня обязательно выкупаюсь!
- Без разрешения? - ужасался Гриша.
- Нужны мне эти разрешения! - задирался он. - Вот прямо сию минуту пойду и буду купаться. Не веришь?
Гриша искоса поглядывал на Васю: с него станется! И он старался всеми силами уговорить, утихомирить друга: