Но просьба дамы для рыцаря в самом деле закон: не исполнишь, осудят, а то и накажут презрением. И Ротенфельд находит лазейку.
Ротенфельд. Так и быть: мы его не повесим...
Гена (шепотом). Ура!.. Я знал, что она его выручит!
Ротенфельд. ...Не повесим – но запрем его в тюрьму, и даю мое честное слово, что он до тех пор из нее не выйдет, пока стены замка моего не подымутся на воздух и не разлетятся...
Клотильда. Однако...
Ротенфельд. Сударыня, я дал честное слово.
Можно себе представить, с каким внутренним торжеством он это произносит: вывернулся! Честное слово рыцарю нарушить и вовсе неприлично, так что бедняга Франц ничего не выиграл.
Франц. Как, вечное заключение! Да по мне лучше умереть.
Ротенфельд. Твоего мнения не спрашивают – отведите его в башню...
Гена (вот тут он не выдерживает и взрывается). Стойте! Это вы что же такое делаете? Отпустите человека! А еще рыцари называются...
Но не успевают эти средневековые люди оторопеть от ужаса и, может быть, принять Гену за призрак, как Архип Архипович отключает машину.
Эх! Зачем же вы? Я бы им...
Профессор. Что "ты бы им"? Может быть, разнес в пух и прах каменный замок?
Гена. Ну, хоть сказал бы все, что я о них думаю!
Профессор. Этим таких солдафонов не проймешь. А вообще-то не убивайся.
Гена. Почему? Жалко ведь Франца. Тем более – такой поэт!
Профессор. Я не говорю, что не жалко, но... Как там Ротенфельд поклялся?
Гена (с ненавистью). Будет, говорит, до тех пор сидеть, пока стены моего замка на воздух не взлетят.
Профессор. Вот именно. А помнишь монаха Бертольда? Алхимика? Так вот он-то как раз и сумел сделать так, что стены замка поднялись в воздух и разлетелись в пух и прах.
Гена (с большим сомнением). Это что же, как в сказке? Не понимаю.
Профессор. А мог бы понять. Но ты у нас, как видно, пороху не выдумаешь. В отличие от Бертольда.
Гена(недовольно). Ладно вам! И при чем тут вообще Бертольд? Почему – в отличие?
Профессор. Потому, что именно он, если верить легенде, которую использовал и Пушкин, выдумал порох.
Гена. Постойте, постойте... А-а! Ну, конечно! Ведь порох-то, говорят, монах Бертольд Шварц изобрел! Бертольд! Значит, это он и есть?
Профессор. Разумеется! Так что на помощь Францу пришла вовсе не Клотильда, а он, Бертольд. Он, если помнишь, брал для своих опытов деньги у отца Франца, но тот умер, поэтому Бертольд считал себя уже должником сына. Вот он и... Но лучше послушай, что на этот счет задумывал сам Пушкин. Это план окончания его последней пьесы: "Брата Бертольда хватают и сажают в тюрьму"...
Гена. Значит, и его тоже?
Профессор. И его – рыцари церемониться не любят. Но "Бертольд в тюрьме занимается алхимией – он изобретает порох. – Бунт крестьян... Осада замка. Бертольд взрывает его. Рыцарь убит пулей...".
Гена. Это какой рыцарь? Ротенфельд?
Профессор. По-видимому, он, главный соперник и единственный тюремщик Франца. Но ты вслушайся вот в какое слово: "пулей". Понимаешь, пулей, которая наконец оказалась способна пробить рыцарские латы! Между прочим, в той сцене, где происходит крестьянский бунт под предводительством Франца, Пушкин словно нарочно исподволь подготавливает появление этой маленькой подробности и этого огромного исторического события. Крестьяне вовсю лупят рыцарей дубинами, секут их косами, те падают. Ну, думаешь, все, победа! Не тут-то было: как только появляется подкрепление, сраженные рыцари оказываются целехоньки, ибо что могут дубина и коса против железных лат! И тем более каменных стен? А тут пуля!.. Порох!..
Гена. Понятно... Значит, все точно как в настоящей истории произошло. Как на самом деле было. А я-то сказал, что стены только в сказке разлететься могли. Да, это я недодумал!
Профессор. Что ты! Напротив! Ты очень проницательно – и заметь, уже не в первый раз – вспомнил о сказке.
Гена(недоверчиво). Шутите небось?
Профессор. Ничуть! Ведь именно в сказке бывает, что ее герой поможет кому-то в беде – человеку, серому волку или даже щуке, – а тот или та ему скажут: "Я тебе пригожусь!" И действительно окажутся благодарными должниками: помогут стать царем или на красной девице жениться. И в ней же, в сказке, какой-нибудь Кащей Бессмертный, случается, произнесет заклятие: дескать, никто не сможет проникнуть в мои владения, никто не разрушит моего замка и так далее, пока... Ну, словом, пока не свершится что-то невероятное и невообразимое, то, чего по здравой логике уж никак не может случиться...
Гена(подхватывает понятливо). А это невероятное возьмет да и произойдет!
Профессор. Конечно... Да, Александр Сергеевич Пушкин написал – или, точнее, недописал, к сожалению, – произведение серьезное, мудрое. Он решал в своей пьесе чрезвычайно важные для себя вопросы: чести, независимости. Он размышлял и о том, какими путями идет человеческая цивилизация, способна ли наука – сама по себе – нести человеку счастье. Да что говорить! Он доверил своему герою Францу...
Гена. Стихи собственные! И еще какие!
Профессор. Да, и стихи. Но не только их. Он подарил Францу немало своих, личных мыслей и чувств, которые мучили его, пушкинский, мозг и раздирали его, пушкинскую, душу. И в то же время, как и ты заметил, в "Сценах из рыцарских времен" многое напоминает сказку, причем вовсе не по случайному совпадению. Пушкин вообще очень ценил это великое создание народа, сказку то есть. И учился у нее...
Гена. Да он и сам их писал!
Профессор. Разумеется, но я сейчас не о том. Не о "Сказке о мертвой царевне" и не о "Царе Салтане". Пушкин учился у народной сказки даже тогда, когда сочинял произведения, казалось бы, прямо, а то и совсем к ней не относящиеся. "Русалку", например, или вот – "Сцены из рыцарских времен". Учился свободному взгляду сказки, ее удивительному умению пренебречь подробностями быта, в которых может увязнуть мысль, и ухватить самую суть – человека, жизни, любви, счастья... (Спохватившись.) Впрочем, если уж заводить этот непростой разговор, то, как говорится, в другом месте и в других условиях: когда ты сам прочтешь наконец "Сцены из рыцарских времен". А сейчас заметь себе хотя бы вот что: оказывается, и сказка, этот вроде бы наичистейший вымысел, "ложь", как сказал сам Пушкин, способна преподать...
Гена(не может удержаться, чтобы не выскочить с цитатой). "Добрым молодцам урок".
Профессор. Да, урок. На этот раз – даже урок истории.
Д'АРТАНЬЯН ПРОТИВ НИКОЛАЯ ПЕРВОГО
Все-таки Архип Архипович наивный человек. Последние путешествия так его настроили, что он, наверное, думал, будто и Гена придет и прямо-таки потребует от него направиться непременно куда-нибудь... Ну, мало ли на свете серьезных книг? Но уж, во всяком случае, не по столь легкомысленному и накатанному маршруту.
Профессор. Что? Опять Александр Дюма? Не надоело? Неужели я недостаточно уступал твоим просьбам?
Достаточно или недостаточно, это уж решать Гене. Но что правда, то правда: даже самое первое их путешествие, называвшееся "Королевство Плаща и Шпаги", было в страну Дюма, да и потом они ее не забывали. Кто не верит, смотри книгу Ст. Рассадина и Б. Сарнова "В Стране Литературных Героев". Однако сейчас Архип Архипович сгоряча наговаривает на Гену: как же "надоело", если в книге, которую вы держите в руках, к Александру Дюма они не наведались ни единого раза?
Тем не менее...
Снова, значит, три мушкетера? Или граф Монте-Кристо? Или какая-нибудь там графиня де Монсоро? Или... (Вдруг прерывает самого себя.) Постой, постой! Минуточку... (Ему явно что-то пришло в голову.) Хорошо! Будет тебе Дюма! Если угодно, это даже счастливая мысль!
Гена. Вот видите! Всегда вы так: сперва ругаетесь, а потом...
Профессор. Ладно, ладно. Не ворчи. Считай, что я погорячился. Главное – не терять времени. В путь, Гена!
Гена. А куда?
Профессор. Разумеется, в Королевство Плаща и Шпаги. Куда же еще?
Гена. Это-то понятно. Но конкретно – куда? В какую книгу Дюма?
Профессор. Там увидишь...
Почему он сказал это так загадочно, пока остается непонятным ни нам, ни тем более Гене, который сразу же столкнулся в Королевстве Плаща и Шпаги со своими старинными знакомыми. Да и нам трудно их не узнать по одной только песенке, звучавшей еще в том, первом путешествии.
Мы крепко помним свою присягу.
Идем в сраженье, как на парад.
Назад ни шагу!
На плащ и шпагу
Пусть трусы с трепетом глядят!
Гена. Чего ж вы темнили, Архип Архипыч? Неужели думали, я их сразу не узнаю? Вот же они, все трое... то есть четверо.
Портос. Ба! Взгляните, д'Артаньян! Не будь я Портосом, это наши давние знакомцы! Тот ученый старик, чье варварское имя мне не выговорить даже после славного обеда с отменным бургундским, и задира мальчуган, с которым у нас когда-то чуть не вышло дуэли!
Представьте себе, было и такое.
Приветствую тебя на границе нашего Королевства, малыш! Я вижу, ты подрос с тех пор, как мы не видались. Может быть, поэтому у тебя вновь явилась охота помериться со мной силой? (Гулко хохочет, как и должен хохотать этот силач и добряк, а его друзья подхватывают шутку и запевают новый куплет своей старой песенки.)
Мушкетеры.
А коль найдется у вас отвага,
Мы спор решаем в один момент.
Держись, бедняга!
Нам служит шпага,
Как самый острый аргумент!
Д'Артаньян. Боюсь, Портос, нашим гостям не до шуток – даже таких изысканных, как ваши. Не так ли, сударь? Вы чем-то озабочены, и вид у вас таков, словно вы спешите за кем-то в погоню или, напротив, погоня спешит за вами. Уж не шпионы ли это кардинала? Если так, то клянусь святым для меня именем Констанции Бонасье, четыре лучшие шпаги Франции к вашим услугам!
Мушкетеры(вместе). Все за одного, один за всех!
Профессор. Нет, нет, господин д'Артаньян! Благодарю вас. В защите мы не нуждаемся. Но вы правы: мы с моим юным другом действительно очень спешим. Спешим углубиться в ваше Королевство Плаща и Шпаги.
Гена(просительно). А куда спешить-то, Архип Архипыч? Может, мы лучше тут, с ними побудем?
Профессор. Увы, это невозможно. Не забывай, что на все длинное путешествие, которое мы должны совершить, нам отпущено всего-навсего полчаса.
Д'Артаньян. Полчаса? На длинное путешествие? Признаюсь, даже я не успел бы за этот срок не то что доставить подвески королевы, но и...
Портос. Но и как следует пообедать! (Хохочет.)
Профессор. Что ж, тем более нам приходится торопиться. До свидания!
Он почти бежит, таща за собой Гену, – а насколько быстро, можно судить уже по тому, как стремительно отдаляется, становясь почти неслышной, песенка, которую продолжают распевать мушкетеры.
Мушкетеры.
Порой окутан весь мир туманом,
Но в нем светлеет, когда без виз
Идут по странам
За д'Артаньяном
Атос, Портос и Арамис.
И с этой песенкой, которая свидетельствует, что мушкетеры ощущают себя не только героями Дюма, но и гражданами Страны Литературных Героев, они, едва появившись в этой книге, навсегда уходят из нее.
Гена(он расстроен). Ну вот! Наконец-то я опять с д'Артаньяном встретился, а вы...
Профессор. Да что это ты сегодня разворчался? Успокойся! Надеюсь, тебе не придется жалеть о расставании со своим любимцем. Лучше поживее поворачивайся, а то мы пропустим очень важное свидание.
Гена. Какое?
Профессор. Свидание одного гвардейца с одной прекрасной дамой.
Гена. Гвардейца кардинала?
Профессор. Н-нет. Скорее, гвардейца императора.
Гена. А это удобно, Архип Архипыч? Ну, то, что мы при этом свидании присутствовать будем? Мы же там, наверное, третьим лишним... даже третьим и четвертым окажемся!
Профессор. Хвалю за деликатность, но не волнуйся. При их свидании уже присутствовали миллионы и миллионы свидетелей. Потому что дом, то есть я хотел сказать – роман, куда мы спешим, издан огромными тиражами.
Гена. Да роман-то чей? Александра Дюма? Как обещали?
Профессор. Когда ж я тебя обманывал? Разыгрывал – это было, а чтоб обманывать... Всё! Успели! Теперь, как говорится, ни слова, о друг мой, ни вздоха! Все-таки это и в самом деле свидание...
Звук открываемой двери. Шаги... твердо ступают ботфорты мужчины, и шелестит длинное женское платье.
Граф. Входите, мадемуазель. И не тревожьтесь: здесь вас никто не побеспокоит.
Луиза. Благодарю вас, граф... Но боже! Что это? Вы меня обманули! Вы привезли меня в собственный дом! Это подло!
Граф. Простите меня, я не хотел упустить такой случай. В другой раз он уже не представится. Позвольте мне хоть раз в жизни сказать вам, что...
Луиза. Вы не скажете ни одного слова, граф! И сию же минуту велите отвезти меня домой. Иначе вы поступите как бесчестный человек!
Граф. Ради бога!..
Луиза. Нет, нет и нет!
Граф. Я хочу только сказать вам... Я вас так давно не видел, так давно не говорил с вами... Неужели моя любовь и мои просьбы...
Луиза. Я ничего не хочу слышать!
Граф. Вижу, что вы меня не любите и никогда не полюбите. Ваше письмо мне подало было надежду, но и она меня обманула. Я выслушал ваш приговор и подчинюсь ему. Я прошу только дать мне пять минут – и вы будете свободны.
Луиза. Вы даете слово, что через пять минут я буду свободна?
Граф. Клянусь вам! Клянусь вашим, самым святым для меня именем!
Гена(тихо-тихо). Слышите, Архип Архипыч? Прямо как д'Артаньян выражается! И вообще...
Надо полагать, профессор толкнул его локтем или сделал какой-то иной знак. Так или иначе, Гена, поперхнувшись собственным словом, замолчал.
Луиза(после колебания). Что ж... В таком случае – говорите.
Граф. Выслушайте меня, Луиза! Я богат. Я знатного происхождения. У меня мать, которая обожает меня. С раннего детства я был окружен людьми, которые были обязаны повиноваться мне. И, несмотря на это, я тяжко болен...
Луиза(с участием). Вы больны, граф?
Граф. Да! Болен той болезнью, которою страдает большинство моих соотечественников в двадцать лет, – я утомлен жизнью. Я скучаю.
Луиза. И только?
Граф. Не смейтесь, Луиза! Эта болезнь – мой злой гений. Ни балы, ни празднества, ни удовольствия не сняли с моих глаз тот серый, тусклый налет, который заслоняет от меня жизнь. Я думал, что, быть может, война с ее приключениями и опасностями излечит мой дух, но теперь в Европе установился мир. И вдруг я встретил вас! То, что я почувствовал к вам, не было любовным капризом. Я написал вам, полагая, что достаточно этого письма, чтобы растопить ваше сердце. Но, против ожидания, вы мне не ответили. Я настаивал, ибо ваша холодность меня задевала, но вскоре убедился, что питаю к вам истинную, глубокую любовь. И оттого истинно, глубоко несчастлив!
Луиза. Бедный... (Спохватилась.) Но, может быть, граф, если даже вы не обманываете меня, то обманываете себя? И ваша страсть пронесется, как мгновенный порыв ветра?