Долго ли, коротко ли, добралась Кадын до горизонта линии, что на далёком багряном западе. Глядит девочка: там, где небесный свод с землёй соединяется, чёрный тополь семиколенный стоит без коры, с листвою, как зола, серою. Корни его в нижний мир упираются, ветви третьего неба касаются, ствол в десять обхватов. Сердце Кадын будто иголкой прокололось, по коже мороз пробежал.
Подъехала она ближе к тополю, спешилась, щель узкую, словно дождевым червём оставленную, разглядела в коре земной.
- Что за невидаль, хозяйка? - пятнистый Ворчун ощерился.
- В мир загробный вход - врата в царство Эрлика, - Кадын отвечала. - Лишь после смерти люди попадают туда, чтобы прежней жизнью на чёрном Алтае зажить. Скот пасти, кумыс пить, курут есть, на подземных зверей охотиться. Потому-то алтайцы покойников в царство мёртвых, как в дальний поход, снаряжают. Коней и верблюдов забивают, сломанные украшения, оружие и утварь в могилу кладут. Оживают в нижнем мире животные убитые, добро и скарб попранные вновь целыми делаются.
Сказала так принцесса, Очы-Дьерена стреножила, рысёнка дохой медвежьей укрыла и в щель беспросветную прыгнула.
Едва ноги земли коснулись, завыло всё кругом, завизжало, заохало. Огляделась Кадын, ничего не увидела: солнце с луной на чёрном Алтае тускло-серые. Полумрак вокруг непроглядный стоит, а в нём семь пар красных глаз светятся. То семь мёртвых песельниц косматых, нечёсаных за ворот собольего кафтана Кадын ухватили и тянут со стонами нечеловечьими:
- Зачем ты в наш мир провалилась, треклятая? Мы очи твои выцарапаем, печёнку разорвём! Живой тебе здесь не жить, мёртвой не гнить!
Не испугалась принцесса сметливая, а в самую пору о подарке старухи Тырко-Чач вспомнила. Вынула она из рукава халата семь гребней с длинными зубьями и песельницам бросила. Тотчас они на землю холодную кинулись, космы лохматые расчёсывать принялись, а Кадын у них спрашивает:
- Где Диту - жених сироты Ачичук живёт, не знаете?
- Слыхом о таком не слыхивали, видом не видывали, - песельницы ей ответствуют. - Спустись-ка ты на второй слой мира подземного, что за болотами обширными, может, там о Диту ведают.
Перебралась Кадын через болота зловонные, вдруг снова слышит вопли, стоны, визжание! То семь рабынь умерших в одеждах ветхих за Кадын гонятся, подол кафтана собольего схватить пытаются.
- О-о-о! У-у-у! - заунывно воют. - Живую тебя умертвим, мёртвую тебя затопчем! Зачем тревожишь нас, мучаешь своим бестелесным присутствием?
Подняла Кадын воротник, увидали рабыни семь иголок с нитками, что Тырко-Чач подарила, схватили их и наземь опустились тотчас. Смолкли рабыни, прорехи на ветхой одежде зашивать принялись.
- Знаете вы, где Диту с круглым камнем на шее живёт? - принцесса их спрашивает.
- Знать не знаем, ведать не ведаем, уважаемая, - рабыни почтительно молвили. - Опустись ты на третий слой мира низшего, что за солёным озером из человеческих слёз лежит. Может, там Диту знают.
Только переправилась Кадын через солёное озеро, как дорогу ей семь шелудивых верблюдов преградили:
- Наша шерсть лезет, наши бока чешутся. Станем мы об тебя чесаться, станем тереться об тебя, пока старая шерсть не вылезет, пока новая шерсть не вырастет.
Тут вынула Кадын из кос семь шпилек с яшмовыми головками и наземь швырнула. Ударились шпильки о камни чёрные и в столбы из яшмы превратились. Начали верблюды о столбы тереться-чесаться, а Кадын у них спрашивает:
- Слыхали вы о Диту, Караты-каана сына утопшего? С круглым камнем на шее он в реку бросился.
- Не слыхали, уважаемая, - верблюды ей отвечают. - Но коли сам себя Диту жизни лишил, то ищи его в красном озере на слое четвёртом. Из крови убитых, самоубийц и смертельно раненных сотворено то озеро кроваво-красное.
Послушалась Кадын верблюдов, спустилась ниже и к берегу пурпурного озера вышла. Много людей в озере том сидело, алыми слезами истекало безмолвно. Пригляделась Кадын - не видно Диту. Кликнула его - не отозвался Диту.
Приуныла девочка, пригорюнилась. Видит на земле камень пегий с золотыми прожилками. Села она на камень и тут же о мёртвом хане вспомнила. У бездонного озера с мостом из одного конского волоса в вечном полумраке живёт он. Уж кто-кто, а хан подсобит ей, поможет!
Спустилась она на пятый слой мира нижнего. Глядь - и вправду озеро чёрное, необъятное под землёю раскинулось. Тонкий мост из конского волоса над ним коромыслом висит. А на берегу, у костра, мёртвый хан сидит, густую араку из золотой чочойки пьёт.
- Здравствуй, Кадын-спасительница! - хан приветствовал девочку.
- Здравствуй, уважаемый! Как живёшь ты здесь? Как можешь?
- С тех самых пор, как освободила ты меня от гнёта джунгарского золота, вольготно живу в царстве Эрлика, - мёртвый хан молвил неспешно. - Всё тут есть: богатство и счастье, наслаждение и страдание, веселье и слёзы, пение и музыка. Праведника Эрлик-хан всем тем, что ему при жизни нравилось, одаряет, занятие любимое даёт. Но коли нарушал человек законы, клятвы не держал, богов и предков не почитал, старших не уважал, младших не опекал - душу его закуёт Эрлик в цепи железные.
Живут люди усопшие здесь, пока о них живые помнят. Коли вспоминают потомки имена отцов своих, асы - праздники поминальные - в их честь устраивают, то и местные жители яства вкушают, хлебно живут. Но лишь наступит забвение, обитатель подземный в бесплотную тень превращается, а после и вовсе исчезает. Отведай-ка ты араки моей с дороги, - мёртвый хан предложил Кадын.
- Спасибо, - головой вежливо девочка покачала. - Долго ты под землёй живёшь, уважаемый, всё видел, всё знаешь. А не слыхал ли ты о Диту несчастном, женихе сироты Ачичук безутешной?
- Мир наш подземный велик - из девяти слоев составлен. Есть в нём луна и солнце тусклые, есть болота обширные. Есть озёра, людскими слезами и кровью убитых наполненные. Озеро есть бездонное, чёрное, с мостом из одного волоса конского. Перейдёшь тот мост - среди умерших предков окажешься. Но нет среди нас Диту и никогда не было.
- Как же так? - Кадын хану мёртвому не поверила.
- Обманула тебя Ачичук, не сирота она, а ведьма Кучича зловредная. По приказу Кара-кама злобного обернулась она девицей и тебя, сердцем чистую, одурачила. Заманила в царство Эрлика, чтобы под землёй ты навеки сгинула. Нет тебе, живой, пути-дороги обратно! Лишь шаманам с их бубнами кожаными под силу меж мирами путешествовать.
- Неужели и вправду нет выхода? - тихо Кадын спросила.
- Поймёшь всё сама, коли притчу старую выслушаешь, - мёртвый хан сказал. - Давным-давно были все люди бессмертными. Рождались у них новые дети, внуки и правнуки. Скоро заполонили люди весь мир. Старились они, дряхлели, теряли слух и зрение, но жизнь не покидала их, а становилась мучением. Съели они всю траву и зверей, все реки выпили. Стали думать тогда люди, что делать, но не могли найти выхода. Тогда предложил мудрый ворон в средний мир смерть позвать. Согласились с ним люди, и улетел ворон далеко на запад и проник в подземное царство. Попросил он Эрлика людям смерть даровать. Выпустил подземный бог из дворца духа смерти, подхватил его чёрный ворон и принёс в средний мир. Так к людям смерть пришла. А ворон и потомки его получили от Эрлика дар - триста лет жить и умершей плотью питаться.
Справедлива была смерть. Через равные сроки к людям она приходила, знали они теперь, сколько лет им отпущено. И тогда жизнь вновь превратилась в мучение - дня смерти ожидание. В мир пришли злоба и зависть, вражда и насилие. Взмолились люди, и дошла их мольба до самого Ульгеня. И решил он, что сам будет отмерять срок живущим и никто не будет знать, когда прервётся алая нить его жизни.
С тех самых пор стала смерть к людям приходить неожиданно, и закрыть двери перед ней никому недозволительно, - окончил притчу мёртвый хан и смолк.
- Выходит, я саму смерть обманула?
- Выходит, так. Не по нраву твой поступок самовольный придётся Эрлику. Не выпустит он тебя в средний мир подобру-поздорову. Восвояси живьём не отпустит.
- Как же быть?
- Ступай-ка ты прямиком к Эрлик-хану, на чёрно-лысом быке ездящему. Всё ему без обиняков поведай. Строг владыка подземного мира, но справедлив. Авось смилостивится! Живёт он на девятом слое, во дворце из грязи и железа синего, на берегу реки Тойбодым, что людскими слезами наполнена. Стерегут его чудовища - дьутпа. Охраняют караульные - эльчи - с баграми наперевес.
Послушалась Кадын мудрого хана мёртвого, опустилась она в самый низ - на девятый слой мира подземного. Ко дворцу из чёрной грязи и синего железа вышла. Лишь сделала шаг к нему, чудовища жуткие, саблезубые на неё бросились, эльчи с баграми острыми наперерез кинулись.
Выхватила бесстрашная Кадын мечи семидесятигранные, но слышит вдруг вой громогласный, рокочущий:
- Не троньте волоса её единого!
Подняла Кадын голову и видит: великан пред ней исполинский на семи чёрных бобрах сидит - сам Эрлик-хан тривеликий! Громадный, как Белуха-гора, меж глаз его тридцать овечьих отар ляжет, на плечи тридцать табунов встанут. Глаза и брови у него как сажа чёрные, борода раздвоенная до колен тянется. Усы подобны клыкам, что, закручиваясь, за уши закидываются. Волосы густые, кудрявые до плеч спускаются. В семь медвежьих шкур Эрлик-хан одет. На опоясье меч зелёным железом блестит, луновидный топор сверкает, в руке чаша из человечьего черепа.
Не испугалась Кадын, не обомлела. Лишь почтительно голову пред владыкой подземным склонила:
- Приветствую тебя, высший правитель царства мёртвых!
Эрлик-хан ответно её не приветствовал, только брови сурово свёл:
- Как ты, человек с живой душою и кровяной плотью, в мой мир проникнуть осмелилась? Как нарушить закон жизни и смерти посмела, дерзновенная? Кто тебя Эрлика достославного обмануть надоумил, продерзкая?
Не дрогнула девочка, не оробела от блеска очей сверкающих, уст, гневом обезображенных.
- Никто, о владыка нижнего мира! - Кадын спокойно отвечала Эрлику. - Винить мне некого. Своевольно я вторглась в твои владения, самой и нести наказание. В твоей власти казнить меня, справедливейший. От твоей руки любую кару приму беспрекословно я!
Пристальным взглядом глаз бездонных Эрлик-хан с головы до пят смерил девочку. Не отвела глаз Кадын смелая. Гигантским пальцем чёрным Эрлик-хан поманил к себе девочку. Не испугалась Кадын, подошла безропотно. Раскрыл уста великанские Эрлик-хан, дунул на девочку раскалённым дыханием. Будто пламя пожара лизнуло её, но не убоялась Кадын, не сбежала - на месте стоит как вкопанная.
- От взора моего ни единый трус не скроется, - пророкотал Эрлик-хан. - Слуха моего ни одна речь лживая не обманет. Всё вижу, всё слышу, знаю всё. Богатыри при виде меня ум теряют, без памяти бегут. Алыпы, от меня убегая, семьдесят гор пятками в пыль истолкут, море с семьюдесятью заливами ногами в грязь истопчут. У силачей печень от страха обрывается, круглые сердца лопаются. Впервые вижу пред собой человека бесстрашного, отваги полного. Слышу правдивого человека, чистосердечного. Знаю, стоит предо мной хана Алтая дочь. На роду её многие подвиги великие написаны. Не прошла ты, Кадын, путь земной до конца, не окончила. Ступай туда, откуда пришла, - с миром тебя отпускаю. Ступай, но вечно помни, что жизнью своей адаму Эрлику - повелителю тьмы - ты обязана!
- От века до века великодушие твоё помнить буду, - Эрлик-хану Кадын земной поклон отвесила.
- А Кучиче, что против меня пойти осмелилась, привет шли подземный. Летать ей отныне над болотами смрадными сорокой чёрно-белой, - промолвил так Эрлик-хан и обернулся семиколенным тополем без коры, с листвою, как зола, серою.
Глава 15
Смертный бой
На высокие кручи, на горные уступы взбирался огненно-гнедой Очы-Дьерен, куда и когтистому зверю не подняться. На холодные острые валуны вспрыгивал, куда и крылатой птице не залететь. Частым лесом шёл, вёрсты копытами меряя, где меж деревьями и мухе не пролететь. По долам ступал, где камни, словно овчиной, кудрявым мохом обросли. По голым склонам на ледяные утёсы карабкался. Вверх глянешь - дно неба видно, вниз посмотришь - земли не видать.
Сколько перевалов позади оставили, сколько рек каменистыми бродами перешли - не считали. Но добрались наконец путники до места заветного, до конца пути дальнего.
Меж шестью малыми речками широкое поле лежало, высокой травой поросшее. Перерезано было поле оврагами. По их склонам отлогим да по берегам рек густые леса росли. А с южной стороны поля шесть скал с шестью отрогами высились, под облаками вершины прятали.
Шестьдесят шестой утёс тёмно-синий из них всех круче был. А в нём пещера громадная беззубый рот щерила - семиглавого тёмно-жёлтого Дельбегеня-людоеда то было логово.
- Место доброе, - кивнула Кадын, раздольное поле взором окидывая. - Здесь и сразимся с Дельбегенем поганым.
- Неужто в одиночку ты с людоедом гигантским в бой смертный пойдёшь? - рысёнок воскликнул испуганно.
- Решена судьба моя духами равнины и гор! Победа моя мудрым Телдекпей-камом предсказана. На роду моём торжество над Дельбегенем написано. Бояться мне нечего, - Кадын ответила.
Глянула она направо - лишь травы колышутся, налево посмотрела - только речки воркуют, по камням пляшут. Оглянулась назад - кроме тени, нет никого. На все шестьдесят сторон земли Кадын посмотрела, на все семьдесят взглянула - пусто, и ладони к устам приставила:
- Эйт! Тйох! Дельбегень треклятый, на мухортом иноходце с шестью ушами ездящий! Довольно тебе в пещере тёмной отсиживаться! Выходи в поле вольное на смертный бой! - зычно принцесса крикнула, только эхо отозвалось, лишь галька посыпалась. - Эй, Дельбегень вероломный, на свирепом, как барс, иноходце ездящий! Будет тебе в горах скалистых прятаться! Сразись со мною в бою честном!
Сказанные слова ещё не слетели с губ, как затряслись кручи горные, ходуном под ногами земля заходила. С утёса тёмно-синего покатились валуны стопудовые, кедры старые под себя подмяли.
Глядит Кадын - из пещеры носок сапога гигантского высунулся. Из семидесяти шкур чёрных буйволов тот сапог пошит. В страхе огненно-гнедой Очы-Дьерен заржал на десять голосов разных, мелкой дрожью пошёл, на дыбы, вспененный, поднялся. Круглое сердце его трепещется, тонкие рёбра гнутся со страху.
Только Кадын осадила коня, как из пещеры ручищи показались мохнатые, на ногах сапожищи подтягивают. Волосы на тех руках точно сосны рыжие, столетние. Ноги те и семьдесят алыпов не обхватят - надсадятся! Затрясся рысёнок от боязливости: шерсть дыбом встала, сердце чуть рёбра стуком не сломило, печёнка чуть не лопнула.
Лишь Кадын Ворчуна успокоила, из пещеры семь голов великанских одна за другой вылезли. Лысые головы, тёмно-жёлтые, а с макушек семь кос толстых, как гадюки, свешиваются. Семь носов Дельбегеня - семь горбатых гор, семь ртов - овраги глубокие. Четырнадцать ушей, как вершины скал, заострённые, четырнадцать глаз - котлы кипящие. А на средней голове - четвёртой - шапка мерлушковая с белой серебряной кистью высится.
Вылез Дельбегень из логова, выше туч возвысился. Плечи расправил, воздух из обширной груди выдохнул - облака разогнал во все стороны. Шуба с семью воротниками, из двух дюжин тигров пошитая, длинными полами по ногам его хлопает. В правой руке ржавый раздвоенный меч зажат. Меч свой людоед о звезды калил, на ледниках студил, об луну точил. В левой руке синий, острый, как молодой месяц, топор. Белым пламенем топор сверкает, ярче солнца поле освещает. Повращал Дельбегень зрачками мутными в разные стороны, никого не заметил.
- Что за алып посмел к моему дому явиться без приглашения? Какой богатырь меня на бой вызвать отважился? - семью глотками людоед загрохотал, на семь разных голосов завыл.
От крика его птицы с насиженных кладок слетели, звери, детёнышей своих покинув, убежали, скот с голубых пастбищ неведомо куда умчался. Шапка островерхая на голове Кадын не шелохнулась, косы, через плечи перекинутые, не качнулись.
- Это я, принцесса Кадын - Владычица! Достославного хана Алтая дочь десяти лет от роду! Вызываю тебя, Дельбегень недостойный, на великий бой! - храбро девочка в ответ крикнула, мечом семидесятигранным повела.
Блеснул меч огнём ярким, высек сноп искр золотых! Ослепил Дельбегеня блик солнечный, прищурился людоед - разглядел в поле всадницу малую.
- Потешаться, видно, ты надо мною, пигалица, удумала! А вот я тебя сейчас за дерзновенность щелчком двух пальцев на гору Белуху закину, выкину! - пророкотал так Дельбегень и одним шагом поле бескрайнее преодолел.
Опустился людоед на корточки - вершины кедров в оврагах примял. Прицелился в дерзкую всадницу, а та не лыком шита - шмыг и за утёс спряталась. Щёлкнул людоед со всей одури по утёсу гранитному да палец-то и сломал!
Во все семь глоток Дельбегень взвыл:
- Найду тебя - ноги отрублю, к голове приставлю! Голову отрублю, к ногам приставлю! - от воя этого в поле трава полегла, с лиственниц хвоя осыпалась.
А Кадын жива-невредима, правую бровь подняла, левый глаз прищурила и опять зовёт:
- Ну что, людоед подлый, сразишься теперь в честном бою с пигалицей? Али силушек не осталось?
- Не пристало мне с птенцом желторотым воевать! - людоед ревёт, точно сто медведей разом. - А за продерзание я тебя одним плевком зашибу!
Набрал Дельбегень в четвёртый рот, что посредине был, слюны погуще, прицелился во всадницу, а та юрк и на нос его сапога буйволиного вскочила. Плюнул людоед со всей силы да ногу себе и раздробил!
Заревел Дельбегень тёмно-жёлтый во все семь глоток:
- Мясо твоё с костей срежу, кости высушу, истолку, в кипящем чае сварю!
От рёва его вода речная из берегов вышла, с кедров в тайге шишки осыпались!
- Ну, людоед премерзкий, выйдешь ты теперь в чисто поле сразиться на равных со мною? - Кадын рассмеялась.
- Негоже мне с карлицей мизерной, меньше шишки лиственничной, силами мериться! Я тебя в три глотка проглочу и не поперхнусь даже! - как гром людоед загремел, как железо зазвенел.
Бросился гигант на всадницу, а та фьють - и за валун стопудовый отпрыгнула. Хватил людоед валун в зубы, глоток сделал, а камень в глотке глубокой и застрял.
Схватился Дельбегень за горло руками, повалился наземь, по полю катается: голова средняя задыхается. Сомкнулись очи её бездонные, изо рта слюна пенная свесилась: задохлась четвёртая голова людоеда-губителя.
- Веришь теперь в удаль мою богатырскую, людоед шестиголовый, плешивый? - насмешливо Кадын молвила. - Скрестишь, хромоногий, беспалый, мечи в бою с достославного хана Алтая дочерью?
- Твоя взяла, - отвечал Дельбегень со вздохом глубоким. - Кости мои не ломай, жилы мои не вытягивай!
А жди ты меня в чистом поле, мечи доставай, готовься к поединку равному. Дозволь мне лишь раны заговорить свои.
Согласилась великодушная девочка с людоедом хитрым. Развернула коня в поле раздольное, стала к бою приготовляться.
Вдруг туман густой всадницу обступил кругом, окутал.