Так показалось маленькому мотористу в ту секунду, когда сон одолел его и увлек за собой из Балки Разведчиков на борт штормующего сейнера.
Секрет шкипера
Кирюше приснилось, что он благополучно вернулся на свой сейнер и, сменив механика, принял вахту в моторном отсеке. Стрекочущий мотор дышал благодатным теплом, пыхая в лицо подростку синеватыми волнами чада. Было приятно прислоняться к нагретым металлическим подпоркам, прикасаться к ним озябшими пальцами… Волна повалила сейнер на бок под предельным углом. Дверь из отсека в кормовую рубку распахнулась, из нее потянуло холодом. Кирюша кинулся к двери, чтобы прикрыть ее. Она не поддалась. Холод все глубже проникал в моторный отсек, растворяя тепло, студил металлические части, забирался под взмокшую от пота одежду. Дверь не закаталась, несмотря на отчаянные усилия Кирюши…
Мальчик продолжал спать, борясь во сне с неподатливой дверью, а в действительности ворочался, огребая вокруг листья и сухую траву, обкладывая ими себя, ежился, прижимаясь лицом к подогнутым коленям, натягивал на голову короткий воротник ватника, не желая расставаться с теплом и забвением…
Холод безжалостно разбудил его.
Спросонья Кирюша пошарил по сторонам. Сознание одиночества моментально развеяло сон, а память окончательно восстановила ход событий, оборванных сном, и обстановку, в которой находился подросток.
Ему стало не по себе.
- Федор Артемович! Кеба!.. - негромко позвал он.
Никто не откликнулся.
Встревоженный, Кирюша потянулся к изголовью, где лежали автомат и рюкзак.
Веши и оружие были на месте. Возле них, прикрытый листьями, бугорком торчал вещевой мешок Федора Артемовича.
Маленький моторист несколько успокоился, угадав причину отсутствия спутников: должно быть, они отправились на взморье, чтобы спрятать или уничтожить разбитую шлюпку.
Сердясь на то, что его не разбудили, он подхватил автомат и полез к выходу из пещеры.
В круглом отверстии, сквозь гущу кустов, затенявших его, мерцали в бледнеющем небе редкие крупные звезды. Близился день.
Настороженный слух Кирюши уловил в шуме прибоя на скалах и в пронзительных дуновениях ветра над балкой нарастающие шорохи движения человека. Кто-то пробирался неподалеку по дну балки, раздвигая кусты держидерева.
Размышлять было некогда. Кирюша навел автомат в гущу кустов, откуда слышались шорохи, но тотчас обрадовался гудящему шопоту рулевого:
- Да ну тебя! Это же я, Кеба!
- А чего не разбудил?
Кеба, сопя, протиснулся внутрь пещеры и растянулся на травяном ложе.
- Погоди серчать. Вакулин приказал, так что с претензиями вали до него.
Серое пятно входа заслонила фигура Федора Артемовича. Уловив адресованные к подростку последние слова рулевого, он весело сказал:
- Разрешите доложить, Кирилл Трофимович? Действовали в точности по вашему плану: накидали в нее камней чуть не тонну - ни фрицы, ни скрипачи не отыщут. Теперь поснидаем, чем снабдил начпрод, и шагом марш. Уже светает. Роба высохла?
- Не совсем, - огорченно ответил Кирюша.
- Ну, не беда. На ветру в два счета высушишь, а на всякий случай, чтобы не простыть, хлебнешь глоток спирта. Сейчас захворать - вроде как в плен сдаться.
Федор Артемович развязал рюкзак и начал рыться в нем, поочередно извлекая консервы, флягу, подмоченные при аварии шлюпки сухари и галеты, вслух подсчитывая запасы продовольствия, взятого на дорогу.
- Имеем в наличии шесть банок с тушеной говядиной, сгущенное молоко вместо сахару, пять пачек галет, два кило сухарей и литр доброй горилки, от которой очи на лоб вылезают. Маловато, но рассчитывал на себя, а не на троих. Банку предлагаю, не сходя с места, прикончить, пачку галет и по сухарю схарчим, как миленьких, по глотку причастимся - оно и в норме. Две банки и половину галет доверим без отдачи Кебе, пока перейдет линию фронта, остальное нам, Кирюша.
Подросток не понял:
- Разве Кеба один пойдет?
- Одному легче, - объяснил Федор Артемович. - Считай: вокруг бухты до Солнцедара миль сорок пять, не меньше, а то и с гаком. До перевала на каждой миле фрицы заместо вешек торчат, того и гляди нарвешься. Лучше всего Кебе пробираться в одиночку. Путь ему знакомый, махнет через перевал и доложит комдиву, а тебе зачем рисковать? Пойдешь со мной в Сенную. Там я тебя пристрою к чудесному деду, перебудешь до моего возвращения. Согласен?
Кирюша еще больше удивился:
- А вы куда?
- Отсюда при всем желании не видать, - отшутился Федор Артемович. - Между прочим, можешь передать привет мамаше.
- Так ведь там немцы!
- И здесь они.
Кирюша совсем опешил от мысли, что его бывший шкипер, судя по намеку, собирается проникнуть в захваченный врагами Севастополь. Так далеко от Балки Разведчиков лежал родной город, столько немецко-румынских заслонов, препятствий и ловушек преграждало путь к нему, что возможность достичь его теперь, тайком, увидеть мать, брата, глянуть своими глазами на их жизнь, если они живы, врасплох застала подростка.
- Федор Артемович! - воскликнул он. - Возьмите до Севастополя!
Бывший шкипер хитро прищурился:
- Когда я тебе говорил, что иду в Севастополь?
Подросток часто заморгал:
- А привет как передадите?
Федор Артемович погладил бороду и ухмыльнулся в нее.
- Способов много, только не о всех рассказывают. Явимся в Сенную, добрые люди подскажут. А по дороге в Крым еще не время шагать тебе. Наставили на ней фрицы виселиц от Керчи до Севастополя.
- Вы же идете, не боитесь! - возразил Кирюша, убежденный в том, что Федор Артемович не хочет сказать правду о своем маршруте. - Возьмите, не подведу.
- Не просись. Человек ты подходящий, надеюсь, но дальше Сенной нельзя. Сам убедишься, как немцы между Таманью и Керчью пролив караулят. Лодки у людей поотнимали, рыбалить не позволяют, живи чем хочешь, а если заприметят в проливе, топят без предупреждения. Вот и помозгуй, как переправиться в Крым. Посложнее, чем через Цемесскую бухту. Вынь-ка свой эрзац-кортик.
Он взял трофейный тесак и ловко вскрыл банку.
- Присаживайтесь и принимайтесь.
Кеба и Кирюша, не мешкая, примостились у рюкзака, на котором был разложен неприхотливый завтрак.
- За плавающих и путешествующих! - предложил Федор Артемович, подавая рулевому флягу. - Приложись, Кеба, но не очень.
Тот, запрокинув флягу, отпил из нее и, крякнув от удовольствия, передал подростку.
- Хлебни жизни, Кирюша.
Маленький моторист храбро глотнул, подражая рулевому, и мгновенно поперхнулся. Рот его обожгло нестерпимым пламенем, глаза налились слезами, горло будто сдавили железные пальцы.
- Хороша жизнь? - смеясь, поинтересовался Кеба.
- Горит! - хрипло выдавил Кирюша.
- Заешь, заешь, само погаснет, - успокоил Федор Артемович и протянул ему сухарь с куском мяса.
Кирюша с жадностью накинулся на еду. Через минуту ощущение ожога исчезло заодно с ощущением холода, но во рту все-таки была противная горечь.
- Еще? - Кеба подтолкнул Кирюшу в бок.
- Не хочу.
- Хватит, - решил Федор Артемович и, к неудовольствию Кебы, который был бы непрочь приложиться еще разок, завинтил пробку. - Спирт и водка немало хороших людей испортили, кто меры не признавал. Доедайте, а я разведкой займусь. Прежде чем курс проложить, надо точно определиться.
Он выполз наружу и скрылся в шуршащих кустах.
Рулевой выждал и, когда шуршание стихло вдали, наклонился к подростку:
- Топает в Севастополь, это факт. Тебя не возьмет, тоже факт. Дело серьезное. Человек жизнью рискует, а задание обязан выполнить. Ты свяжешь его, потому что он за тебя крепко беспокоится. Насчет Сенной не советую. Что до нее, что вокруг бухты - одинаковое расстояние. Понятно, сам выбирай, только я как моряк до своей лайбы притяжение имею. А какой настоящий моряк по доброй воле сойдет с корабля и не вернется? Нема таких. По мамаше тоскуешь, Кирилл Трофимович? Сочувствую, но не одобряю, если ради тоски зря в петлю сунешься…
- Значит, и Федор Артемович зря рискует? - протестующе вскинулся маленький моторист. - Эх ты, Кеба!..
- Сравнил! - насмешливо пробурчал рулевой. - Такое у Вакулина задание. Пошлют меня с тобой, пойдем без прений, а без спросу на вахте и в гальюн не отлучаются.
- То на вахте, - не сдавался подросток.
- А мы с тобой где? Раз в переплет попали и в таком месте очутились, куда люди в разведку ходят, должны по-флотски пользу принесть. Обойдем кругом бухты, глянем лишними глазами, что делается, и доложим командиру дивизиона. Вакулин тебя, как маленького, жалеет. Приведет в Сенную, сдаст на руки тому деду, и просидишь кто знает сколько в хате на печке. Дело твое…
Он принялся набивать трубку табаком.
Выбор маршрута
Задолго до войны, в школьные годы, внимание Кирюши привлекла картина, которую он увидел на стене класса: закованный в доспехи всадник в раздумье придержал длинногривого коня на развилке дорог у камня с надписью. Кирюша с трудом разобрал полустертую надпись: "Направо пойдешь - горе найдешь, налево пойдешь - смерть примешь, прямо пойдешь - не вернешься". Он обратился за разъяснениями к учительнице, и та, рассказав ему увлекательную былину, сложенную в древней Руси о богатырях и витязях, вызволявших из невзгод свою родину, постаралась раскрыть перед ним глубокий смысл мудрого народного сказа о выборе пути, под которым подразумевалась дорога в жизнь.
Выслушав Кебу, маленький моторист неожиданно вспомнил об этой картине.
Предложение Федора Артемовича было очень соблазнительным: станица Сенная, расположенная неподалеку от Керченского пролива, находилась почти на середине пути между Солнцедаром и Севастополем, а, значит, из нее было куда легче добраться домой. Только проведя полгода вне родного города, не получая известий ни от матери, ни от брата, Кирюша впервые испытал по-настоящему, что значит тоска по близким. Чем дольше тянулось время со дня ухода из Севастополя, тем острее он чувствовал утрату, тем сильнее нарастало в нем, подчиняя мысли, желание вернуться домой.
Сердцем Кирюша тянулся в Сенную, а рассудком всецело был на стороне Кебы. Рулевой правильно угадал, сказав, что настоящий моряк ни под каким предлогом не изменит своему кораблю, пока тот в строю, плавает и действует. Маленький моторист причислял себя к настоящим морякам. Язвительное предположение Кебы о том, что Кирюше придется отсиживаться у неизвестного деда в хате, словно резнуло ножом. Самолюбие подростка страдало от одной мысли, что он не сумеет вернуться во-время и прозевает час, когда начнется наступление и сейнера двинутся в Севастополь. Даже если он проберется туда раньше их, все равно его не примут на корабль и назовут дезертиром. В темноте пещеры перед ним возникали отчужденные лица Андрея Петровича, старшины Баглая, командира дивизиона, всех, кто узнает, что он, несмотря на совет Кебы, отправился с Федором Артемовичем, по сути - сбежал куда глаза глядят, хотя должен был вернуться на сейнер.
Размышления маленького моториста прервал громкий голос Федора Артемовича.
- Вылезайте! - долетело в пещеру. - На горизонте ни души, а бора передышку сделала. Рюкзак прихватите!
Кеба вопросительно обернулся к подростку, надеясь, что услышит его ответ о маршруте, но не дождался и, махнув рукой, на четвереньках выполз наружу.
Кирюша, нацепив автомат и волоча оба рюкзака, покинул пещеру.
На дне балки все еще было темно. Густые кусты заслоняли тропинку, идущую среди них вверх по склону, и не пропускали дневного света в гущу зарослей держидерева.
Несколько минут рулевой и маленький моторист молча продирались сквозь колючие кусты.
- Так что же надумал? - не утерпел Кеба.
С глаз Кирюши, едва он вылез из кустов и выпрямился, будто сорвали повязку. Он зажмурился от дневного света и, снова открыв глаза, поднял их к вершине обрывистого склона балки.
На самом краю ее, выставив голову над обрывом и настороженно поглядывая по сторонам, пристроился в позе наблюдателя Федор Артемович.
- Иду, - коротко сообщил подросток. - Подсоби втащить рюкзаки.
- Куда? - не поняв, переспросил рулевой, но Кирюша, не расслышав, начал карабкаться по осыпающемуся склону.
- Не сорвись! - крикнул сверху Федор Артемович и, как только подросток взобрался поближе к нему, ухватил его за руку и рывком вытянул на глиняный выступ.
Кеба поднялся сам.
- Теперь отыщите!
Федор Артемович повел взглядом вниз и заулыбался, заметив вытянутые от удивления лица спутников.
Кеба даже присвистнул:
- Вот это маскировка! Если не знать, как мы, ни за что не догадаться.
Кирюша тоже не сумел точно указать вход в пещеру, где провел ночь.
Непроницаемая чаща держи-дерева совершенно скрывала дно глубокой, расширяющейся к морю балки. Цепкие ветви смыкались над ней, свисая с обоих склонов, образуя колючий свод и отбрасывая вечную тень, в которой тонул пристальный взор человека. Верхняя половина склонов была отвесной, лишена растительности и пробуравлена множеством норок полевых мышей и гадючьих гнезд.
- Здесь таких балок пропасть, - сказал Федор Артемович. - До Анапы вернее всего продвигаться по ним, а там обойти стороной и по камышам и солончаками - почти до самой Тамани. Но в твою сторону, Кеба, лучше за шоссе перейти и по кукурузе шагать. Не дали фрицы людям убрать ее. Где конями и танками потоптана, где целиком на корню. Гибнет добро, гниет, мерзнет…
- Найду где проскочить, - отозвался рулевой. - Выходит, мы разошлись, товарищ Вакулин. Что же, не гора с горой, может еще и повстречаемся.
- Непременно. Доложи комдиву, что высадился благополучно. Пусть присылает за мной, как условились.
- Есть.
Кеба стиснул Кирюшу за плечи:
- Прощевай, чинарик. Кланяйся от всех черноморцев, если попадешь в Севастополь.
Маленький моторист сердито высвободился из объятий рулевого и негодующе уставился на него.
- Сто раз тебе говорить, что иду обратно! Чего ты меня допекаешь? - проговорил он дрогнувшим голосом и перевел насупленный взгляд на бывшего шкипера. - В Сенную не хочу. Тоже дело - сидеть у деда на печке!
Федор Артемович и Кеба переглянулись.
- Ладно, - помолчав, сдался Федор Артемович. - Беру тебя до конца.
Кирюша недоверчиво покосился.
Федор Артемович развязал вещевой мешок:
- Возьми харч, Кеба.
- Не надо! - воскликнул Кирюша и протянул свой рюкзак рулевому: - Неси. Я тебя охранять буду. - Он положил обе руки на автомат и выставил вперед левую ногу. - Увидите мамашу и брата Николку, Федор Артемович, поцелуйте за меня. Скажите, что каждый день о них беспокоюсь и думку про Севастополь ношу при себе. Не говорите, что не пошел с вами. А то как хотите… Про Наташу обязательно передайте: вылечилась. И скажите мамаше: где ни воюю, все равно за наш Севастополь.
- Добре! - взволнованно произнес Федор Артемович. - Передам. Это очень правильно ты сообразил: где ни воюем, все равно за наш Севастополь бьемся.
Он обнял маленького моториста.
- С характером ты, Кирюша, выгребешь… Ну, снялись с якоря, друзья. Двигай, Кеба.
Рулевой разом вытащил из балки Федора Артемовича и Кирюшу.
- Силища! - с завистью проговорил бывший шкипер и, не отпуская пальцы Кебы, согнул их в огромный кулак. - Пропащий тот фриц, которого угостишь этакой штукой… Побереги хлопца, Игнат.
Он разжал кулак рулевого и прощально потряс его руку.
- Постой, товарищ Вакулин… - Кеба вытащил из кармана зажигалку. - Возьми на дорогу.
- А сам с чем остаешься?
- Мне Кирилл Трофимыч новую смастерит.
- Ну, спасибо, - признательно сказал бывший шкипер. - Покажу мамаше искусство сынка. Бувайте, друзья.
- Счастливого пути, - от души пожелал Кеба. - Чуешь, опять бора сорвалась! - подосадовал он, завидев на прибрежной равнине быстро перемещающуюся полосу взвихренной пыли.
Шквал холодного ветра пронесся над балкой.
- Бора нам кстати, - ответил Федор Артемович. - Гляньте: ни человека, ни птицы, ни фрицев… Выше нос, Кирюша! Желаю удачи.
Он снял шапку и низко поклонился.
Кеба и Кирюша одновременно козырнули и, в свою очередь, сняли шапки, не надевая их и не трогаясь с места, пока одинокая фигура человека в сером ватнике и с горбом рюкзака на спине не спустилась в ближнюю балку.
Тогда рулевой нахлобучил шапку и обернулся в сторону, противоположную той, где исчез бывший шкипер.
Справа, до штормовых туч, неровной темной стеной обрамляющих горизонт, простиралось пустынное, в гребнях пены Черное море. Ни дымка, ни паруса, ни силуэта не было в нем. Вдоль извилистой береговой черты замерзшими валами зыби тянулись заросшие сухим репейником, дерезой, бурьяном и держи-деревом бугры и холмы. За ними вздымалась черно-синяя круча горы Мысхако. Напротив нее выступали из моря освещенные ранним солнцем зубцы восточного берега у входа в Цемесскую бухту, увенчанные отвесной громадой Дообского мыса, до которого обоим морякам надо было добираться через неисчислимые и неведомо какие препятствия и вражьи ловушки. Левее Мысхако, меж буграми и холмами, раскинулась заволоченная дымкой штормовой пыли, в проплешинах черных и рыжих пустырей, в желто-грязных пятнах полей неубранной, пересохшей и посеревшей от времени кукурузы бесконечная прикубанская равнина. Петляя, вело через нее в дымчатую даль шоссе, соединяющее рыбачьи поселки и местечки на пространстве от Керченского пролива и Таманского полуострова до Новороссийска, а рядом с ним лежала невидимая и единственная для рулевого и маленького моториста дорога.