- Я… я не… не понимаю…
- Она не понимает, - многозначительно повторил Александр Афанасьевич.
- В девятом "в", - жестко сказал Петр Анисимович, - налицо неприглядные факты морального разложения.
Лена сжала ладошками горящие щеки.
- И носителями этого разложения являются Шагалов и Звягина.
Лена наконец поняла, о чем толкует завуч. Вскинула голову, посмотрела на него удивленно.
- Какое же у них разложение, Петр Анисимович! Они ж дружат! Весь класс знает!
- Гм… Я так и предполагал, что весь класс знает. Не спорю, может быть, между Шагаловым и Звягиной ничего такого и не было. Но суть. Колесникова, не только в фактах и, я бы сказал, не столько в фактах, сколько в тенденции! И когда девятиклассники начинают заводить нездоровые шашни, писать вот такие записочки и пошленькие мещанские стишки своему "предмету", это очень и очень опасная тенденция. И с ней мы должны бороться дружно, сообща. Колесникова, вырывая ее с корнем, как больной зуб. Ведь что значит это самокопание в себе? - Петр Анисимович потряс над головой листками, исписанными мелким почерком Виктора Шагалова, - Это безумная, преступная растрата духовных сил. - Петр Анисимович уставился на Лену Колесникову, будто гипнотизировал ее. - Вокруг подобных фактов надо создавать общественное мнение, Колесникова. Вот поэтому я и пригласил тебя. Мы тут посовещались и решили переписку Шагалова со Звягиной предать гласности. Пусть будет наглядным примером для других неустойчивых, если таковые в нашей школе еще имеются. Полагаю, что ты, как секретарь, согласишься с этим? - Петр Анисимович взглянул на часы. - На большой перемене необходимо будет прочесть по школьному радио вместо обычных новостей письмо и стишки Шагалова. Разумеется, с соответствующими комментариями. Возьмешь это на себя. Колесникова.
- Но ведь это… это нечестно - читать без разрешения автора.
- Ерунда. Раз они написаны…
- Но ведь они не для радио написаны! Я не буду, Петр Анисимович… Это нечестно - читать чужие письма.
- Ты забываешься. Колесникова. Ты - секретарь комитета ВЛКСМ! С тебя спросят!
- И пусть спрашивают! - твердо ответила Лена и сама удивилась своей дерзости. Словно раньше маячили перед тобой руки противника, не давали сделать бросок, а вот теперь впереди только кольцо - бросай!
Петр Анисимович побагровел.
- Хорошо, Колесникова, мы поговорим на эту тему в другом месте. Но прошу преждевременно не сообщать никому. Это - комсомольская тайна.
- Таких тайн не бывает, Петр Анисимович, - сказала Лена, вставая. - Не бывает комсомольских тайн от комсомольцев.
- Долиберальничали, - сказал Александр Афанасьевич.
- Пойдемте, - повернулся к нему Петр Анисимович. - Сейчас звонок. Я сам выступлю. Лично. А с тобой. Колесникова, мы еще поговорим.
Петр Анисимович вышел в сопровождении Александра Афанасьевича.
Лена двинулась было следом, но остановилась, прижала ладошки к пылающим щекам и заплакала.
Виктор долго никак не мог уразуметь, о чем говорит Костя. А когда понял - побледнел.
- Ты ничего… не перепутал?
- Да нет же. Я не знаю, что они затевают. Но только "этот" и Оленькина мать сейчас у моего… то есть у завуча вашего, у Петра Анисимовича. Был разговор о каких-то письмах. Ты Оленьке писал?
Виктор кивнул.
- Ну вот…
- Плюха! - крикнул Виктор. - Позови Звягину!
- Сейчас, - Плюха стремительно понесся по коридору, расталкивая гуляющих.
Виктор и Костя молчали.
Плюха привел Оленьку, крепко держа ее за руку.
- Пусти, медведь, - вырывалась девушка. - Что за манера!
- Ты показывала мое письмо? - спросил Виктор.
- Кому?
- Не притворяйся, - сказал Виктор, задыхаясь. - Я писал тебе, только тебе.
- Я никому ничего не показывала, Витя. Что случилось?
- Она ни при чем, - сказал Костя. - Они собирались что-то взламывать.
- Что взламывать? - Оленька ничего не понимала, смотрела на всех по очереди испуганными глазами.
В это время к ним подбежала Лена. Лицо у нее было вспухшим от слез.
- Чего ревешь? - спросил Плюха.
- Ой, мальчики! Сейчас твои стихи по радио читать будут. Мне велели выступить. Только я отказалась. И все. Пусть лучше из комсомола выгонят.
- Как это читать?
- Просто. Ты ей стихи писал?
- Ну.
- Вот их сейчас и прочтут.
Захрипели репродукторы в коридоре. Что-то щелкнуло. Потом раздался голос диктора Володьки Короткова:
- Внимание, говорит радиоузел школы. У микрофона заведующий учебной частью Петр Анисимович.
Виктор сжал кулаки и бросился по коридору к лестнице. Плюха побежал за ним.
- Ребята, - произнес голос Петра Анисимовича. - Мне хочется сегодня поговорить с вами о моральном облике ученика нашей трудовой советской школы. И не случайно. Некоторые старшеклассники, предполагая себя достаточно взрослыми, скатились в топкое болото мещанства. Когда-то в старину доморощенные поэты писали барышням в альбом пошлые стишки. И вот один из наших комсомольцев…
Что-то загремело, загрохотало в репродукторе…
- Петр Анисимович, отдайте письмо, - раздался голос Виктора.
- Шагалов, что ты себе позволяешь? Или ты думаешь, что у нас в школе анархия и каждый делает все, что захочет?
- Это вы делаете, что захотите. Немедленно отдайте письмо, слышите? Немедленно. Я требую!
- Он требует! - насмешливо откликнулся завуч.
Тихо стало в школьных коридорах. Ребята с удивлением прислушивались к странному диалогу.
- Если бы вы не были седым, - задрожал от ярости голос Виктора, - я бы ударил вас. Сейчас же отдайте письмо!
- Ребята! - раздался спокойный голос Петра Анисимовича. - Сейчас я прочту вам письмо - стихи, которые Виктор Шага… - В репродукторах что-то щелкнуло, и они смолкли.
Оленька прижала руки к груди, будто придерживала сердце. Лицо ее стало белым-белым. Косте показалось, что девушка сейчас упадет, он шагнул к ней, готовый подхватить, но Лена опередила его, обняла Оленьку за плечи, сочувственно шмыгнув носом, сказала:
- Не расстраивайся.
Из толпы вынырнула Сима Лузгина, метнула ревнивый взгляд на Лену, спросила:
- Чего это они там?
- Борьба титанов, - вздохнул Костя.
Оленька повела плечами, сбрасывая Ленины руки, и, ни на кого не глядя, убежала.
- Что произошло, мальчики? - спросила Сима.
- Нечто среднее между всемирным потопом и извержением вулкана, - пошутил Костя, хотя ему было совсем не весело. Где-то в глубине души таились неловкость и досада. Ведь это его отец, прикрываясь, как щитом, своим возрастом и положением, хотел ударить беззащитного из-за угла. В этом было что-то позорное, постыдное, и частица позора как бы ложилась и на него, на Костю. А Витька парень! "Если бы вы не были седым, я бы вас ударил!" Не каждый сможет. Костя мысленно поставил себя на место Виктора. Нет, не каждый.
В коридоре появились Виктор и Плюха. Они шли плечо к плечу, ни на кого не глядя. У Виктора в кулаке зажаты злополучные листки. У Плюхи кровоточила левая ладонь. Он нес руку бережно, на весу.
- Где это ты? - спросил Костя.
Плюха растерянно улыбнулся.
- Об лампочки, понимаешь. Кокнул я лампочки в усилителе.
- Кокнул?
Плюха кивнул.
- Иди промой руку, - сказала Лена.
- Обойдется.
- Заражение схватишь.
- Они не заразные.
Сима достала из кармашка передника носовой платок, перевязала Плюхину ладонь. Глаза у нее при этом были очень жалостные.
- И прекрасная дама пролила бальзам на его смертельные раны, - невесело усмехнулся Костя. - Ну, я пошел.
- А где?.. - спросил Виктор. Он не назвал имени, но все, кроме Симы, поняли, о ком он спрашивает.
- Убежала куда-то, - ответил Костя.
- Пойдем, Плюха, - повернулся Виктор к товарищу, и они пошли в класс.
А Петр Анисимович в это время выхаживал по своему кабинетику мимо сидящего на стуле Александра Афанасьевича. Шаги его, размеренные и деревянные, были как стук метронома. Он не повышал голоса, не терял выдержки, которая, по его твердому убеждению, была его отличием от прочих смертных.
- Теперь мы сами могли убедиться, к чему приводит снижение требовательности, игра "во взрослых". К ослаблению дисциплины, к проявлению пошлых и низменных инстинктов, которые некоторые наши деятели педагогики стыдливо именуют пробуждением чувств.
- Очень верно и точно, - вставил Александр Афанасьевич. - Однако я бы предпринял какие-то конкретные меры в отношении Шагалова и Веселова. Ведь это, понимаете ли, чуть ли не вооруженное нападение на заведующего учебной частью! Я бы вызвал милицию.
Петр Анисимович поморщился.
- Мне бы не хотелось выносить сор.
- Но и оставлять сор ни к чему, - веско возразил Александр Афанасьевич. - Очень жаль, что нет директора.
- Она бы, пожалуй, чего доброго, взяла их под защиту. Стала бы копаться в психологии подростка. Доискиваться, так сказать, движущих причин. - Петр Анисимович усмехнулся. - А надо пресекать следствие. Причин - миллионы: общая распущенность, склонность к порокам, трудная семья, влияние улицы, ложная романтика, проникновение буржуазной пропаганды… Миллионы. А следствие одно - преступность. В колонии я имел возможность наблюдать и размышлять. Если бы не время, которое целиком отнимает школа, я бы уже написал диссертацию.
- Безусловно, - поддакнул Александр Афанасьевич и добавил: - А милицию я все-таки вызову. Нанесен материальный ущерб. Пусть составят протокол.
- Ну что ж, - сказал Петр Анисимович. - Если вы… вызывайте.
Александр Афанасьевич вышел, чтобы позвонить по телефону.
Молоденький младший лейтенант положил на стол Фаины Васильевны несколько листков бумаги, достал из планшета обыкновенную канцелярскую ручку, ткнул перо в чернильницу, потом стал чистить его о край пресс-папье. Он чистил перо неторопливо, с сосредоточенным выражением лица.
Виктор и Плюха стояли возле стола, опустив головы. Виктор посматривал на младшего лейтенанта исподлобья. Он не испытывал страха. Даже если его уведут отсюда в тюрьму под конвоем, ему не будет страшно. Потому что он ничего плохого не сделал. Он защищал честь девушки, которую любит. Теперь он не побоялся бы произнести это слово вслух, громко, при всех, и если бы сейчас повторилась неприятная сцена в радиоузле, он бы поступил так же. И Пушкин поступил бы так же, и Лермонтов, и Маяковский, и Уткин, и Михаил Светлов. Ведь не пустые же слова - стихи о любви, о верности, о чести! И не было бы страшно нисколечко! Ни лежащих на столе листков чистой бумаги для протокола, ни сурового лица младшего лейтенанта, ни угрожающей ученической ручки в его крепких пальцах. Люди в космос летают, атомный век, техника такая кругом, а канцелярская машина все скрипит по старинке ученическими ручками. Хоть бы портативную машинку милиционерам для протоколов выдали! "Колибри". Как-то посовременнее было бы.
А Плюха тоскливо придумывал, как бы выкрутиться. Нет, он не жалел, что, спасая товарища, ударил рукой по лампам - и рука ноет. Просто надо же как-то все объяснить. Поправдоподобнее. Чтобы не очень попало. Вот теперь милиция ввязалась. Добра не жди!
Наконец младший лейтенант почистил перо, откинулся на спинку кресла, строго посмотрел на стоящих перед ним ребят.
- Ну что, герои? Наломали дров?
Виктор и Плюха молчали.
- Который из вас Шагалов?
- Я.
- Характеристичку тебе дали.
Виктор пожал плечами.
- Скажите! Он еще плечами пожимает! Да я б на твоем месте сквозь землю провалился!
- Вы пришли протокол составлять? - хмуро спросил Виктор.
- Угадал.
- Ну и составляйте, - сказал Виктор и посмотрел на младшего лейтенанта неприязненно.
- И составлю. Фамилия? Имя? Отчество?
Виктор ответил. Младший лейтенант все аккуратно записал в бланк допроса. Задал еще несколько вопросов, никакого отношения к делу не имеющих, и снова записал ответы.
- Ну, рассказывай.
- Что рассказывать?
- Как дошел до жизни такой, что из-за тебя милицию беспокоят? Или ты думаешь, что у милиции, кроме тебя, забот мало?
- Это уж вы спросите у того, кто вас вызвал. Мы с Плюхой, то есть с Веселовым, ничего такого не сделали.
- Вот тебе и на. Радиоаппаратуру разбили. Завучу угрожали побоями. "Скелет" тут какой-то ввязался. Кто у вас "Скелет"?
Виктор улыбнулся.
- Скелет - это Иван Иванович.
- А фамилия?
- Ну какая ж у него фамилия, если он - скелет. В классе стоит.
- Черт-те что! - сказал младший лейтенант. - А зачем ты в радиоузел ворвался, дебош устроил?
- Не ворвался, а пришел за письмом и стихами.
- За какими?
- За своими.
- Они что, в радиоузле были оставлены?
- Ничего не оставлены. Они у завуча были.
- Так. Дальше.
- Забрал и ушел.
- Завучу угрожал?
- Не угрожал. Просто сказал, что если бы он не был седым человеком, я б его ударил.
- Ай-я-яй! - значит, все-таки угрожал. Ну, а лампы сами разбились?
- Я разбил, - хрипло сказал Плюха.
- Ясно. Ну, а что за стихи? Покажи-ка. Или порвал? - прищурился младший лейтенант.
- Не порвал.
- Покажи.
Виктор колебался.
- Должны же мы с вами тут докопаться до истины? - сказал младший лейтенант.
Виктор переглянулся с Плюхой.
- Видите ли, тут замешана девушка.
- И с девушкой побеседуем.
- Что вы! - вдруг испугался Виктор. - Она ж ни при чем, она даже не знала. Это все я виноват. И Плюха, то есть Веселов, не виноват.
- Может, и лампы ты разбил? - спросил младший лейтенант с усмешкой.
- Лампы - я, - снова хрипло сказал Плюха и откашлялся. Очень уж в горле запершило.
- Так, - младший лейтенант побарабанил пальцами по столу. - Давай сначала. Ты ворвался в радиоузел за письмом и стихами. Взял их и ушел. А Веселов разбил лампы. Так? Так. Вопрос: зачем? Из хулиганства?
- Нет, - ответил Виктор твердо.
- Тогда зачем?
- Чтобы Петр Анисимович стихов не прочел, - сказал Плюха.
- Так. Снова стихи. Ты все-таки, Шагалов, покажи их. Хочу понять, что к чему. - Младший лейтенант решительно протянул через стол руку и не опускал ее до тех пор, пока Виктор не достал из кармана помятых листков и не отдал их.
Младший лейтенант стал читать, беззвучно шевеля губами. В комнате с хрипом тикали часы, будто больны астмой. Наконец младший лейтенант положил листки на стол, прикрыл их ладонью. Посмотрел Виктору в глаза.
- Ну, и почему ж это нельзя было прочесть по радио?
Виктор и Плюха снова молча переглянулись и не ответили.
- Разберемся мы наконец или нет? - сказал младший лейтенант не очень сердито.
- Ладно, - буркнул Виктор. - Я письмо и стихи не для радио написал, а для одной девушки. Только для нее, понимаете?
- А чего ж тут не понять, - улыбнулся младший лейтенант.
- А Петр Анисимович хотел их прочесть по радио для всех. Девушку опозорить. И меня. Ну, да на меня-то… - Виктор умолк.
Младший лейтенант перевел взгляд на Плюху.
- А ты лампы разбил?
Плюха кивнул и облизнул сухим языком пересохшие губы.
- Да-а… История… Стихи, значит, сочиняешь? Это хорошо. Стихи - это хорошо. Держи, - младший лейтенант вернул Виктору листки. - Протокола составлять не буду, поскольку состава преступления нет. Лампы новые купишь и поставишь. И не ведите вы себя, как мальчишки. Взрослые ж люди!
- Можно… идти? - спросил Плюха, не веря, что грозный младший лейтенант не составил протокола.
- Можно.
- До свиданья, - сказал Виктор.
- До свиданья, - младший лейтенант неожиданно усмехнулся. - Девушке привет передавай.
Виктор обернулся в дверях, хотел что-то сказать, но промолчал.
Ребята ушли, а младший лейтенант еще посидел минуту, улыбаясь каким-то своим мыслям, потом аккуратно уложил бумагу и ученическую ручку в планшет.
Комитет собрался после шестого урока в пионерской комнате. В кабинет директора не пустили: там младший лейтенант милиции допрашивал Виктора и Плюху.
- Ну и дела, - сказала Вера Васильева, толстушка из девятого "а". - Вечно у "вешек" истории! - Она пренебрежительно поджала пухлые губы, нос ее по-старушечьи сморщился. - Уже и милиция пожаловала.
- Помолчи, - нахмурился Лева Котов.
- Интересно, - Васильева повернулась к нему всем корпусом. - Зачем же мы собираемся? Чтобы молчать?
- Чтобы думать, - Лева выразительно постучал пальцем по лбу.
Васильева в ответ хмыкнула.
Лешка Кучеров из десятого нетерпеливо посмотрел на часы.
- Лена, давай по-быстрому.
- Подождем остальных, - откликнулась Лена Колесникова хмуро. - И завуча. И инструктор райкома должна прийти.
- О-го! Часа на два канитель.
- И не стыдно. Кучеров! - сказала Васильева. - Член комитета, а заседание комитета называешь канителью.
- Отвяжись, - сказал Лешка лениво. - Поговорим и разойдемся. Не первый раз. А дел - по горло. Задают - не продохнешь!
- И нам много задают, однако…
- Отвяжись…
- Прекратите, - строго сказала Лена. - Как дети!
Пришла Валя Горохова.
- Здравствуйте, ребята. Вот вы где. Сунулась было в кабинет директора, а там - милиция. В чем дело? Произошло что-нибудь?
- Внутреннее дело. Семейный скандал, - усмехнулся Лешка.
- Это все "вешки", - сказала Васильева.
- Кто-кто?
- "Вешки", девятый "в".
- Ну и лексикон у вас.
- Они с первого класса "вешки", - пояснила Васильева.
- В отличие от "ашек", - добавил Лева.
Горохова села рядом с Леной.
- Маловато вас.
- Сейчас подойдут.
Пришли две восьмиклассницы - Алла и Густа. Сели молча рядышком.
- Начнем, - сказала Лена. - На повестке дня вопрос о дисциплине.
- Свежий вопрос, - кивнул Лешка.
Лена не обратила внимания на его реплику.
- В девятом "в" классе произошла довольно глупая история с Иваном Ивановичем… - Лена рассказала о проделке Виктора Шагалова.
- А где сам Шагалов? - спросила Горохова.
- С милицией беседует, - усмехнулась Васильева.
- Это особый разговор. С этим надо еще разобраться, - нахмурилась Лена.
- Разберутся, - сказала Васильева.
- Слушай, Васильева, - повернулся к ней Лева. - У тебя что, печень больная? Что ты кидаешься на девятый "в"? - Он посопел носом. - Конечно, история с Иваном Ивановичем - непростительная глупость. И мы все, весь класс за нее в ответе. Но то, что произошло сегодня, - это очень серьезно. И еще неизвестно, кто виноват.
В комнату вошел Петр Анисимович.
- Здравствуйте, товарищ Горохова, - он поздоровался с Гороховой за руку. Потом обвел всех холодным уверенным взглядом. - Так вот, ребята, отсутствие крепкой дисциплины в школе привело сегодня к тому, что…
Лена рассердилась: что в самом деле - комсомол, комитет, взрослые люди… Это когда "им" надо, Петру Анисимовичу и другим… А на деле? Придет, выскажется, распорядится… Почему?
Она сжала губы и встала:
- Простите, Петр Анисимович. Вы несколько опоздали. У нас уже началось заседание комитета комсомола. И слово получил член комитета Котов.