Изредка появится какой-нибудь пьяный, зашумит, но его быстро уговорят или уведут. Случится драка - драчуны сами не рады: дружинники ославят их на весь район. Даже иной драчливый муж и то остережется: найдет жена на него управу - дружинников. Так с ним ребята поговорят, что не знает потом, как жену ублажить, чтобы поласковей была. Ведь непременно заглянут ребята разок-другой в гости. А ну как жена снова пожалуется? Свои ребята, рабочие. Это тебе пострашнее милиции. Так в оборот возьмут.
Миша идет, сигарету посасывает, думает о Люське. Он последнее время ни о ком и ни о чем думать не может, только о ней.
И что в ней? Ничего особенного. Девчонка как девчонка. А смутно на душе. И радостно. Под руку решится взять, так и обдаст жаром. Даже рубашка к спине прилипает. И петь хочется оттого, что она, маленькая такая, идет рядом. Хоть бы оступилась, упала бы или тонула. Или напали б на нее хулиганы. Он бы спас, защитил, жизни своей не пожалел бы!
Идет Миша, посасывает сигаретку. А рядом дружки идут, крепкие ребята, богатырское племя. Плечом к плечу идут. И каждый о своем думает. А вот он, Миша, о Люсе, о Телегиной Людмиле…
В скверике на скамейке лежит кто-то. Плачет? Обидели?
Миша подошел.
- Девушка, спать надо дома…
Девушка не отвечает.
Миша тронул ее легонько.
- Эй, проснитесь!
Девушка не двигается. Миша взял ее за плечи и повернул лицом вверх. Лицо белое-белое, до синевы. И знакомое. Где он ее видел?..
- Ребята! - крикнул он своим дружкам, стоявшим на тротуаре. - Да это ж из нашего магазина продавщица!
- Что с ней?
- Давайте быстро "скорую"! Фонарик есть у кого?
Щелкает включатель.
Тонкий луч света скользит по лицу девушки.
Сомкнутые ресницы, бескровные губы… Луч сползает вниз и высвечивает на земле полоски целлофана и маленькие коробочки из-под таблеток. Миша осторожно подбирает их.
- Отравилась, - говорит он тихо.
Ребята расстегивают девушке ворот.
Пронзительно воя, подкатывает машина "скорой помощи". Девушку увозят. Миша уезжает с ней. Возбужденные происшествием, патрульные идут в штаб, чтобы составить протокол.
Макар, наконец, получил вызов из училища. Завтра начнется новая жизнь. Армейская служба.
Лицо матери хмуро. Нет-нет, да и смахнет слезинку. Верно, все они, матери, такие: переживают разлуку, будто на войну провожают… А Люська не будет плакать.
…Вот она стоит, белое платье, красные туфельки на шпильках. Глядит на него своими зеленоватыми глазами.
"Я тебя люблю, Макар. Это для тебя я надела белое платье и туфли на шпильках. Они не имеют вида, если ты на них не смотришь…"
Руки, перебиравшие книги на полках, замерли, боятся спугнуть видение.
"Наверно, у меня нет воли, если я все еще думаю о ней. У нее - другой парень… Ах, Люська, Люська!.." Макар положил книги. Встал.
- Мама, я пойду ненадолго.
- Куда?
Он знал куда, но даже себе не хотел сказать правду.
- Скоро вернусь.
Он надел пальто и вышел. Гулко щелкнул дверной замок.
Черное небо вдруг прорвалось. Дождь яростно застегал по асфальту.
Свернуть за угол… Второй дом…
"Пусть глупо! Пусть у нее другой парень! Но пусть он и не думает… Не думает…" О чем она должна "не думать", Макар так и не решил. Но уехать надолго, не повидан Люську?..
Парадное.
Лестница с широкими ступенями.
И чего это сердце размахалось? Отдышался у двери. Нажал беленькую кнопку звонка.
- Люся дома?
- Дома, кажется.
Темный коридор. Дверь. Постучал.
- Да.
- Здравствуйте, Афанасий Ильич!
- Здравствуй, Макар!
- Макар! - Глаза у Люськи сияют. - Молодец, что пришел! Я к тебе заходила. Говорила мама?
- Да.
- Садись. Рассказывай. Чаю хочешь?
- Нет. Спасибо.
- Ну, рассказывай. Мы с тобой вечность не виделись…
- Я в училище завтра уезжаю.
- Как уезжаешь?
- Учиться. Вот пришел проститься.
- Проститься?..
Что это губы у нее дрогнули?
- А ты в ларьке работаешь? Я тебя видел.
Люська потупилась.
- Видел?.. Что ж… Что же не подошел? - Я подходил.
- И в какое ты училище? - спросил Афанасий Ильич.
- В артиллерийское. Сейчас везде техника. Радио.
- Да-а… Не в наше время. Познания требуются.
Люська вдруг порывисто встала. Схватила пальто.
- Папа, мы пойдем погуляем.
- Дождь же идет!
- Не сахарные. Не растаем. Идем, Макар.
Макар тоже поднялся.
- До свидания, Афанасий Ильич.
- До свидания, Макар. Желаю тебе успехов!
- Спасибо… Спасибо…
Афанасий Ильич потряс руку Макара.
На лестнице Люська вдруг остановилась и прижалась щекой к Макарову мокрому пальто. Макар легонько, одной рукой обнял ее. И замер в смятении.
Люська подняла лицо. Посмотрела в глаза Макару ласково и тревожно.
- Как же так, Макар?..
И неожиданно отпрянула от него. Он не смел ее удержать.
- Пойдем. Побродим. Мы же с тобой никогда еще не бродили по нашему городу. Никогда!..
Люська взяла Макара за руку, и они вышли на улицу. Лил дождь. Искрился в свете фонарей. Пузырились, кипели лужи. Вдоль тротуаров беззвучно текли ручейки.
- Пойдем, - сказала Люська и повела Макара, не выпуская его руки из своей. Они шли молча, и Макар забыл о "другом парне" и о том, что она "не должна думать". Он испытывал такое необыкновенное счастье оттого, что они идут вот так, взявшись за руки, навстречу дождю и ветру! Такое счастье, которое отметало все маленькие и большие обиды, все горькие и тревожные мысли. Оно не могло сосуществовать с ними. Оно было огромным, всепоглощающим, это счастье.
Миша просидел в приемном покое около часа. Здесь было тихо. Пахло лекарствами.
Он думал о девушке, которую торопливо и бесшумно увезли по длинному коридору. Выживет ли? И почему это она? Ведь должна была стрястись какая-то беда с человеком, чтобы решиться на такое… Вдруг шальная мысль: "А если Люся так вот?.." Похолодело сердце. Черт его знает, какой бред придет в голову!.. Люся бы никогда этого не сделала. Она сильная. Сильная и чистая. К ней никакая грязь пристать не может.
Пришел врач, немолодой, с неправдоподобно белой щеточкой усов на усталом загоревшем лице.
- Вы еще здесь, молодой человек? - обратился он к Мише.
Миша порывисто вскочил.
- Как она, доктор?
- Плохо. Постараемся сделать, что сможем. Вы ей родственник или знакомый? Как ее фамилия?
- Она работает продавщицей в магазине, против нашего завода.
- Никаких документов при ней нет. Вы не смогли бы, молодой человек, узнать ее адрес? Известить родных?
- Постараюсь.
Лил дождь. Миша поднял воротник и зашагал по улице, не разбирая луж. У Люсиного дома чиркнул спичкой, отыскал в списке жильцов: "Телегин. А. И.". Верно, отец. Квартира № 7.
Миша поднялся на третий этаж и позвонил.
- Мне Люсю Телегину.
- Вторая дверь направо.
Миша постучал.
- Войдите.
- Здравствуйте! Мне Люсю Телегину.
- Ее нет дома. Что ей передать? Может быть, я смогу…
Миша мял мокрую кепку в руках. Стекавшие с нее капли глухо разбивались об пол.
- Мне надо узнать у нее адрес одной девушки. Продавщицы из магазина.
- Продавщицы? - Афанасий Ильич неодобрительно посмотрел на Мишу, на щелкающие по полу капли. - Тут я ничем помочь не могу.
- Передайте ей, пожалуйста, что заходил Михаил Кротов. По очень важному делу.
- По важному. Передам.
- До свидания. Извините.
Миша задел что-то в коридоре, ушиб колено. "Все-таки надо бы обождать. Может, умирает девушка. Надо бы родным сообщить".
Он спустился вниз и присел на ступеньку, поднял воротник.
Полумрак лестницы и мерный шум дождя убаюкивали. Он прислонился к стене и задремал.
Разбудили его голоса.
Миша открыл глаза.
В сумеречном проеме двери стояли две фигуры: маленькая, девичья, и мужская, неуклюжая. Они стояли, взявшись за руки. Повернув лица друг к другу.
- Если ты завтра не уедешь, Макар, приходи. А проводить тебя я не смогу. Завтра я первый раз буду заведовать секцией, - сказала девушка Люськиным голосом.
Неуклюжий кивнул.
- И пиши мне, Макар. Слышишь? Я буду ждать тебя. И скучать. И плакать, если ты будешь редко писать. Да-да…
- Чудачка! - Неуклюжий вдруг обнял ее. - Я буду писать утром и вечером, днем и ночью, в наряде и на строевой подготовке.
- Тебя за это посадят под арест.
- Тем лучше! У меня будет больше свободного времени, чтобы строчить тебе письма.
Она приподнялась на цыпочки, взяла руками его голову.
- Прощай, Макар.
И они поцеловались.
Миша зажмурился.
Ему было обидно, горько и неловко, что сидит он здесь, на каменной ступеньке, и подглядывает за ними, за Люсей и за этим, неуклюжим.
Морду бы ему набить! Сейчас же, немедленно. Но он сидел, боясь шелохнуться, будто оцепенел. Нога затекла и ныла.
- Иди, Макар. Я посмотрю, как ты пойдешь.
Он еще постоял мгновение и ушел.
Она осталась одна в сумеречном проеме двери. Подняла руку, помахала тому, ушедшему. Потом не спеша начала подниматься по лестнице.
Миша встал. Люська обернулась, испуганно спросила:
- Кто здесь?
- Это я. Кротов, - ответил Миша.
- Кротов? - удивилась Люська.
- Я к тебе по делу пришел.
- Да…
- Как эту девушку зовут, что с тобой вместе работает? Светленькая такая.
- Галя?
- Отравилась она.
- Отравилась?.. Как отравилась? - Люська была еще переполнена ощущением счастья и не сразу поняла смысл этого слова.
- В сквере мы ее нашли. В тяжелом состоянии. Таблеток она наглоталась.
Люська зажала рот рукой, чтобы не закричать.
- В больнице она. А адреса не знаем. Родным сообщить надо.
- Она одна живет.
- Одна?
Они стояли друг против друга. Мише хотелось обнять ее так, чтобы дыхание перехватило, чтобы никогда не поцеловала больше того, неуклюжего.
Но лишь спросил:
- Это кто ж был?
- Где?
- Вот сейчас. С тобой.
Люська поняла, о ком он спрашивал. Ей было стыдно, что Миша видел, как они целовались.
- Это был мой друг. Мой самый главный друг…
…Лил дождь. Всюду шумела вода, равняя тротуар с проезжей частью. Миша шагнул в густую пелену воды.
Лицо стало мокрым-мокрым. Он не утирал его. Он с обидой думал о Люське…
Часть вторая. Начало
В больницу к Гале пустили только через неделю.
Люська звонила в справочное. Три раза носила ей передачи. Фрукты, масло, сахар. Писала короткие записочки с новостями, будто ничего и не случилось, будто Галя просто заболела.
Ответов не было.
Люська не знала, что каждую записочку Галя перечитывает по десятку раз и плачет тихонько, уткнувшись в подушку. Она была еще настолько слаба, что не могла написать ответ. Врачам пришлось повозиться с ней, прежде чем дело повернулось на поправку.
Люська прошла длиннющим глухо-гулким коридором, отыскала нужный номер палаты, вошла.
Вот старушка сидит на кровати, вяжет. Вот черноволосая полная женщина опустила на колени книгу, с любопытством глядит на Люську. Возле другой кровати, на которой, укутанная одеялом до подбородка, лежит молодая женщина, сидит посетитель в не по росту коротком халате. Эти видят только друг друга.
Значит, на той кровати у окна Галя.
Люська подошла, прижимая к груди сверток с огромными грушами.
Нет, не Галя… Или Галя? Галя… Но какая она непохожая: худенькая, бледная, руки как оструганные палочки. А в глазах слезы. Да и Люська готова была расплакаться.
- Здравствуй, Галочка!
Галя шевельнула сухими и бледными губами.
- Ну, как ты? Доктора говорят, на поправку дело пошло. - Люська взяла Галину руку. Рука была горячей. - А у нас все по-старому. Вернее - все по-новому. Нину Львовну в продавщицы перевели. А я заведующая секцией. "Товарищ заведующая", - шутила Люська. - Как я, не очень, наверное, солидная для заведующей?
Галя улыбнулась слабо.
- А главное - директор у нас новый. Бывший летчик-истребитель. Увидишь - влюбишься! На Титова похож.
Галя закрыла глаза.
Наступило тягостное молчание. Чтобы нарушить его, Люська стала рассказывать о Макаре. Как он к ней пришел, как они гуляли по городу. И как прощались в парадном и поцеловались. А тут как раз Миша стоял. Тот самый, что Галю в больницу привез. И все видел. И теперь не приходит.
Когда Люська кончила рассказ, снова наступило тягостное молчание.
Вдруг Галя заговорила, едва выговаривая слова:
- Дура я?.. Да?
- Что письмо написала - это правильно. А все остальное, конечно… Если б ты от людей не таилась, а все по-честному, тебе бив голову не пришло таблетки глотать. Так что тут ты действительно дура.
Люськины горькие слова не причинили боли. И то, что ее ругают, правильно. Даже хорошо, что ругают: значит, понимают и прощают. Это она видит по Люськиным глазам, что глядят ласково и доверчиво. И это очень глубоко чувствует Галя. Прошлая жизнь кончилась. За нее осталось только расплатиться. И какой бы тяжкой ни была расплата, Галя готова…
- В воскресенье директор к тебе придет, - сказала Люська. - Слышишь?
- Директор? - испуганно прошептала Галя.
- А ты не пугайся. - Люська засмеялась. - Новый директор - это тебе не Разгуляй. Зовут его Степан Емельянович.
- Степан Емельянович, - повторила Галя еле слышно.
Девушки расцеловались. Люська ушла.
Галя долго лежала, закрыв глаза, все силилась представить себе нового директора, похожего на Титова.
В воскресенье с утра у Гали от волнения разболелась голова. Во время обхода она боялась, что проницательный доктор заметит что-нибудь неладное и не разрешит впустить к ней посетителей.
Осмотрев Галю, доктор и впрямь спросил:
- Что с вами? Вы чем-то взволнованы?
- Нет, нет! Что вы, - торопливо заговорила Галя. И, желая, видимо, отвлечь внимание врача, предложила: - Угощайтесь грушами, доктор. Очень вкусные.
- Это по какому поводу подкуп? - засмеялся врач.
Галя даже порозовела.
- О-о, мы уже краснеть начинаем! - довольно сказал доктор. - А груши ешь сама. Мне врачи запретили грушами питаться. - Он подмигнул ей и перешел к соседке.
У Гали от сердца отлегло.
Принесли обед. Но есть не хотелось. Ничего в горло не лезло. Только выпила глоток бульону.
- Ты почему не ешь? - строго спросила сестра. - Доктор велел есть как следует.
- Он мне велел груши есть. Вот аппетит и перебила.
"Тихий" час тянулся по крайней мере часов пять. Наконец в коридоре послышались шаги. Шли первые посетители. Галя поправила прядку у лба. Подумала: "И чего я волнуюсь?" И заволновалась еще больше. Даже руки стали дрожать.
Дверь отворилась, и появилась Люська. За ней маячила высокая мужская фигура.
- А вот и мы! - начала с порога Люська. - Здравствуй, Галя! Познакомься, это наш новый директор Степан Емельянович.
- Здравствуйте. - Степан Емельянович поклонился.
- Очень приятно, - невнятно пролепетала Галя.
Степан Емельянович положил на тумбочку коробку конфет.
- Ну что вы, - смутилась Галя.
- Ничего, ничего. Это вам на поправку.
- Садитесь, Степан Емельянович. - Люська пододвинула стул, а сама присела на краешек кровати.
Степан Емельянович неловко опустился на стул. Галя изредка взглядывала на него. Голубоглазый, с высоким лбом, крутым подбородком и строгими, четко обрисованными губами, он и впрямь казался ей похожим то на Гагарина, то на Титова.
- Скоро выпишут? - спросила Люська.
- Доктор обещал на днях на пол пустить. Не знаю, как пойду. Страшно даже!
- Да-а… Болезнь - не радость, - заговорил Степан Емельянович. - Меня вот тоже из авиации того… по состоянию здоровья.
Гале было приятно, что Степан Емельянович как бы поставил ее рядом с собой.
- Интересно. Ведь я вас, Галя, такой и представлял себе.
- Какой такой?
- Ну, вот такой, светленькой и с ясными глазами. Девчонкой немного. Ведь так получилось, что ваше письмо было первым документом, с которым я познакомился в магазине. Так что с вас началось мое знакомство о торговлей.
- Представляю, что вы обо мне подумали!
- Да, откровенно говоря, поначалу нелестно. А потом снова перечитал письмо. И попытался представить вас себе. И представил вот примерно такой, как вы на самом деле. Честное слово!
Дальше разговор не клеился. Только и раздавалось: "М-да!", "Такие дела", "Вот так…" Посидев еще немного, Степан Емельянович и Люська ушли. А Галя зарылась лицом в подушку.
В четверг вместо Люськи, которую ждала Галя, пришел один Степан Емельянович. Он сел возле Гали на стул, сказал, что Люська сейчас выступает на комсомольском собрании в клубе Механического завода. После небольшой неловкой паузы они разговорились…
- Слово имеет товарищ Самсонов, модельный цех. Приготовиться товарищу Телегиной, тридцать первый магазин.
В зале задвигались. Завертели головами.
Люська скомкала носовой платок. Сейчас этот Самсонов, потом ей… А все - новый директор!
Две недели в магазине разбирался в документах, с оптовыми базами познакомился. Потом собрал всех в обед и говорит: "Наша торговля неимоверно отстает от авиации. Как мы внедряем новую технику? Вот автомат поставили для разливки молока, но ведь очередь-то к нему такая же, как и к ручной продавщице. Или, скажем, приходит в наш магазин покупатель. Берет сыр, колбасу, мясо, молоко, ну, селедку там, помидоры. Встал в кассу. Набил чеков. За сыром - к одному продавцу, за колбасой - к другому, за мясом - к третьему. А время? Да я на своем истребителе за это время в Москву и обратно слетал бы! Разве же мы имеем право так с человеческим временем обращаться? Прошу всех подумать над этим вопросом: как сэкономить людям время, ликвидировать в магазине очереди. Начисто, как недостойную форму торговли".
Вот и начали ломать головы. Не все, конечно. Кое-кто посмеивался: мол, торговля не авиация.
А Люська лишилась покоя. Все думала, думала… В "Гастроном" зашла, тот, что в их доме. Покупателей полным-полно. А очередей нет! Поговорила с продавцами. Может, секрет у них какой? Нет никакого секрета. Магазин работает с утра и до закрытия с полной нагрузкой.
"А у нас, - подумала Люська. - Большой наплыв покупателей утром и к вечеру, когда на заводе первая смена кончает. В это время и возникают большие очереди. Во всех отделах. А днем спокойно. Неравномерно загружен день".
Еще в один магазин зашла, в другой. Везде та же картина, что и в их магазине. Работают с неравномерной загрузкой. Может, здесь и зарыта собака? Но ведь не заставишь же покупателя приходить в магазин непременно днем, когда тебе обслужить его удобнее.
В воскресенье по установившейся привычке Люська пошла в кино смотреть новые хроникальные фильмы. В фойе встретила Алешу Брызгалова. Обрадовалась почему-то, подошла.