- Спаси насъ Господи! - сказала старушка со слезами на глазахъ. - Какое благородное дитя! Ахъ, ты милый крошка! Что бы чувствовала его мать, если бы сидѣла у его кровати, какъ я все это время сидѣла!
- Она можетъ быть видѣла меня, - прошепталъ Оливеръ, складывая руки. - Она, можетъ быть, сидѣла подлѣ меня. Я чувствовалъ, что она сидѣла.
- Это ты бредилъ въ лихорадкѣ, милый мальчикъ! - сказала старушка.
- Можетъ быть, - отвѣчалъ Оливеръ. - Небо очень далеко отсюда; всѣ они тамъ очень счастливы и не захотятъ спуститься внизъ, чтобы посидѣть у кровати бѣднаго мальчика. Знай она, что я боленъ, она пожалѣла бы меня; она тоже передъ смертью была очень больна. Впрочемъ, она ничего не знаетъ обо мнѣ, - прибавилъ Оливеръ послѣ минутнаго молчанія. - Если бы она видѣла, какъ меня колотили, она очень бы горевала, а между тѣмъ лицо у нея было всегда такое веселое и счастливое, когда я видѣлъ ее во снѣ.
Старушка ничего не отвѣчала на это; она вытерла сначала глаза, затѣмъ очки и принесла Оливеру прохладительное питье. Погладивъ его нѣжно по щекѣ, она сказала ему, чтобы онъ лежалъ покойно, если не хочетъ заболѣть снова.
Оливеръ старался лежать покойно частью потому, что ему хотѣлось исполнять все, что ему говорила старушка, а частью потому, что разговоръ утомилъ его. Вскорѣ онъ уснулъ и снова проснулся отъ свѣчи, которую держали у его кровати. При свѣтѣ ея онъ увидѣлъ какого то джентльмена, который держалъ въ одной рукѣ большіе, громко тикающіе часы, а другою пробовалъ его пульсъ и говорилъ, что ему гораздо лучше.
- Правда, голубчикъ, тебѣ гораздо лучше? - спросилъ онъ.
- Да, сэръ, благодарю васъ, - отвѣчалъ Оливеръ.
- Да, я знаю, что лучше, - сказалъ джентльменъ. - Ты голоденъ, не правда-ли?
- Нѣтъ, сэръ! - отвѣчалъ Оливеръ.
- Гм! - сказалъ джентльменъ. - Нѣтъ? Я зналъ, что нѣтъ. Онъ не голоденъ, мистриссъ Бедуинъ! - продолжалъ джентльменъ съ необыкновенно глубокомысленнымъ видомъ.
Старая леди почтительно склонила голову, какъ бы желая этимъ показать, что она всегда смотрѣла на доктора, какъ на очень умнаго человѣка. Повидимому и самъ докторъ былъ такого же мнѣнія о себѣ.
- Ты хочешь спать, голубчикъ? - спросилъ онъ.
- Нѣтъ, сэръ!
- Нѣтъ! - сказалъ докторъ съ довольнымъ и увѣреннымъ въ себѣ видомъ. - Не хочешь спать. А пить? Хочешь?
- Да, сэръ, очень хочу.
- Такъ я и зналъ, мистриссъ Бедуинъ, - сказалъ докторъ. - Очень естественно, что ему хочется пить. Дайте ему немного чаю, ма'амъ, и кусочекъ сухого хлѣба безъ масла. Не держите его слишкомъ тепло, ма'амъ! Обращайте также вниманіе и на то, чтобы ему не было слишкомъ холодно. Будете такъ добры?
Старая леди отвѣтила ему почтительнымъ поклономъ. Докторъ попробовалъ холодное питье, одобрилъ его и поспѣшно вышелъ изъ комнаты; сапоги его скрипѣли крайне внушительно, когда онъ спускался съ лѣстницы.
Оливеръ уснулъ вскорѣ послѣ его ухода и когда проснулся, было уже около двѣнадцати часовъ. Старая леди ласково пожелала ему спокойной ночи и передала его на попеченіе только что вошедшей толстой старушкѣ, которая принесла мѣшечекъ съ молитвенникомъ и большой ночной чепецъ. Послѣдній она надѣла на голову, а первый положила на столъ и, объявивъ Оливеру, что она пришла дежурить подлѣ него ночью, придвинула кресло къ самому камину и тотчасъ же погрузилась въ сонъ, прерываемый кивками головы впередъ, легкими всхрапываніями и мычаньемъ. Но это, повидимому нисколько не мѣшало ей и она, потеревъ свой носъ, снова засыпала.
Томительно тянулась эта ночь. Оливеръ лежалъ съ открытыми глазами, считая на потолкѣ маленькіе свѣтлые кружочки, отражаемые горѣвшимъ ночникомъ, или слѣдя усталыми глазами за изгибами линій на рисункѣ обоевъ. Было что то торжественное въ полумракѣ и тишинѣ комнаты и торжественность эта навела мальчика на мысль, что здѣсь носилось вѣяніе смерти, что она царила здѣсь въ теченіи многихъ дней и ночей, что быть можетъ страшный, наводящій ужасъ на душу призракъ ея витаетъ еще здѣсь въ сумракѣ ночи. Мальчикъ повернулся лицомъ на подушку и сталъ съ жаромъ молиться Богу.
Мало по малу онъ заснулъ глубокимъ сномъ, цѣлителемъ всѣхъ страданій, тихимъ и мирнымъ сномъ, при видѣ котораго бываетъ жаль разбудить спящаго. Кто, будь это даже непробудный сонъ смерти, пожелалъ бы вернуться изъ него къ тревогамъ и волненіямъ жизни, къ заботамъ настоящаго, къ страху о будущемъ и, что хуже всего, къ сожалѣніямъ о прошедшемъ?
Былъ уже совсѣмъ день, когда Оливеръ открылъ глаза; онъ чувствовалъ себя такимъ веселымъ и счастливымъ. Опасный кризисъ миновалъ, и онъ снова былъ возвращенъ къ жизни.
Дня черезъ три онъ сидѣлъ уже въ креслѣ, окруженный подушками, но былъ еще такъ слабъ, что не могъ ходить, а потому мистриссъ Бедуинъ на рукахъ снесла его внизъ въ свою комнату, которую она занимала, какъ экономка. Усадивъ Оливера въ кресло у камина, добрая старушка сѣла подлѣ него и растроганная тѣмъ, что ему лучше, заплакала.
- Не обращай на меня вниманія, мой голубчикъ! - сказала старушка. - Это хорошія слезы. Вотъ видишь, все уже прошло и я снова хорошо себя чувствую.
- Вы очень, очень добры ко мнѣ ма'амъ, - сказалъ Оливеръ.
- Что за пустяки, мой голубчикъ! - сказала старая леди;- твой бульонъ до сихъ поръ еще не поданъ, а тебѣ пора кушать. Докторъ разрѣшилъ мистеру Броунлоу навѣстить тебя сегодня утромъ и мы должны хорошо выглядѣть; чѣмъ лучше будетъ у насъ видъ, тѣмъ это пріятнѣе ему будетъ.
И старая леди тотчасъ же засуетилась и, взявъ небольшую кострюлечку, въ какой готовятъ обыкновенно соусъ, налила туда бульону и поставила грѣть его. Бульонъ оказался очень крѣпкимъ и Оливеръ подумалъ, что разбавь его такимъ количествомъ воды, котораго хватило бы на триста пятьдесятъ нищихъ, то и тогда еще былъ бы онъ достаточно крѣпкимъ.
- Ты, вѣроятно, очень любишь картины? - спросила старая леди, замѣтивъ, что Оливеръ не спускаетъ глазъ съ портрета, висѣвшаго на стѣнѣ какъ разъ напротивъ его стула.
- Не знаю, какъ сказать, ма'амъ, - отвѣчалъ Оливеръ, продолжая смотрѣть на портретъ, - я почти не видѣлъ картинъ. Какое красивое лицо у этой леди!
- Ахъ! - сказала старая леди, - живописцы часто рисуютъ молодыхъ леди гораздо красивѣе, чѣмъ онѣ есть на самомъ дѣлѣ; не дѣлай они этого, дитя, у нихъ было бы мало работы. Выдумай человѣкъ такую машину, которая давала бы вѣрный снимокъ, онъ никогда не имѣлъ бы успѣха; это было бы слишкомъ добросовѣстно. Слишкомъ! - сказала старая леди и расхохоталась отъ всей души, довольная своей остротой.
- А здѣсь… вѣрный снимокъ, ма'амъ? - спросилъ Оливеръ.
- Да, - отвѣчала старая леди, пробуя, разогрѣлся ли бульонъ. - Это портретъ.
- Чей, ма'амъ? - спросилъ Оливеръ.
- Почему же я знаю, голубчикъ! - отвѣчала старая леди. - Надѣюсь, онъ не похожъ ни на кого изъ твоихъ знакомыхъ? Онъ дѣйствуетъ на твое воображеніе, мой милый.
- Онъ такой красивый, - отвѣчалъ Оливеръ.
- Что съ тобой? Неужели онъ пугаетъ тебя? - сказала старая леди, замѣчая къ удивленію своему, что мальчикъ съ какимъ то испугомъ смотритъ на портретъ.
- О, нѣтъ, нѣтъ! - поспѣшно отвѣчалъ Оливеръ;- но у нея такіе печальные глаза и они все время пристально смотрятъ туда, гдѣ я сижу. У меня такъ сильно бьется сердце! - продолжалъ Оливеръ едва слышнымъ голосомъ. - Она точно живая, точно хочетъ говорить со мной, но не можетъ.
- Спаси насъ Господи! - воскликнула старая леди; - не говори такъ, дитя мое! Ты боленъ и у тебя поэтому разстроены нервы. Дай, я передвину твое кресло на другое мѣсто, чтобы ты не видѣлъ портрета. Вотъ, - продолжала старая леди, приведя въ исполненіе свои слова, - теперь ты не будешь его видѣть.
Портретъ, однако, ясно стоялъ передъ глазами Оливера, несмотря на то, что его передвинули, но онъ не хотѣлъ огорчать больше добрую старую лэди и весело улыбнулся ей, когда она взглянула на него. Мистриссъ Бедуинъ, довольная тѣмъ, что онъ успокоился, посолила бульонъ, положила туда нѣсколько сухариковъ и подала ему съ важнымъ и торжественнымъ видомъ. Оливеръ скоро покончилъ съ нимъ. Не успѣлъ въ проглотить послѣдней ложки, кто-то тихо постучался въ дверь.
- Войдите, - сказала старая леди и въ комнату вошелъ мистеръ Броунлоу.
Старый джентльменъ вошелъ очень быстро, какъ и слѣдовало ожидать, но не успѣлъ онъ надвинуть своихъ очковъ на лобъ и заложить назадъ руки подъ полы своего халата, чтобы ближе разсмотрѣть Оливера, какъ все лицо его передернулись. Оливеръ показался ему такимъ слабымъ и исхудалымъ, послѣ болѣзни! Сдѣлавъ усиліе привстать, чтобы оказать почтеніе своему благодѣтелю, онъ снова упалъ на кресло. Надо, однако, сказать правду и объяснить въ чемъ дѣло. У мистера Броунлоу сердце было до того обширное, что его могло хватить на шесть обыкновенныхъ старыхъ джентльменовъ, а потому глаза его наполнились слезами подъ вліяніемъ какого-то гидравлическаго процесса, котораго мы, не имѣя достаточнаго философскаго развитія, не можемъ вамъ объяснить.
- Бѣдный мальчикъ, бѣдный мальчикъ! - сказалъ мистеръ Броунлоу, стараясь откашляться. - Я что-то охрипъ сегодня утромъ, мистриссъ Бедуинъ! Вѣроятно простудился.
- Надѣюсь, что нѣтъ, сэръ! - отвѣчала мистриссъ Бедуинъ. - Все у васъ хорошо просушено, сэръ!
- Но знаю, Бедуинъ, не знаю, - сказалъ мистеръ Броунлоу. - Не подали ли мнѣ вчера сырую салфетку за обѣдомъ? Но это пустяки. Какъ ты себя чувствуешь, голубчикъ?
- Я очень счастливъ, сэръ, - отвѣчалъ Оливеръ. - Очень благодаренъ, сэръ, за вашу доброту ко мнѣ.
- Добрый мальчикъ, - сказалъ мистеръ Броунлоу. - Вы давали ему кушать, Бедуинъ? Нѣсколько глотковъ вина, напримѣръ?
- Онъ только что получилъ тарелку прекраснаго крѣпкаго бульону, сэръ, - отвѣчала мистриссъ Бедуинъ, дѣлая удареніе на словѣ бульонъ, какъ бы желая показать, что бульонъ, вещь ни съ чѣмъ не сравнимая.
- Ну! - воскликнулъ мистеръ Броунлоу, - пара рюмючекъ портвейну сдѣлала бы ему несравненно больше пользы. Какъ ты думаешь объ этомъ, Томъ Уайтъ?
- Меня зовутъ Оливеръ, - отвѣчалъ мальчикъ, съ удивленіемъ поднимая глаза на мистера Броунлоу.
- Оливеръ! - удивился мистеръ Броунлоу. - А дальше? Оливеръ Уайтъ?
- Нѣтъ, сэръ, Твистъ; Оливеръ Твистъ.
- Странное имя! Почему же ты сказалъ судьѣ, что тебя зовутъ Уайтомъ?
- Я никогда этого, сэръ, не говорилъ ему, - съ удивленіемъ отвѣчалъ Оливеръ.
Это отзывалось какъ будто-бы фальшью и старый джентльменъ даже строго взглянулъ на Оливера. Но, нѣтъ, сомнѣваться въ немъ было невозможно; тонкія, обострившіяся болѣзнью черты Оливера дышали полной искренностью.
- Недоразумѣніе какое-то, - сказалъ мистеръ Броунлоу, который, несмотря на то, что не существовало больше никакихъ причинъ, чтобы всматриваться въ лицо Оливера, не могъ оторвать отъ него своихъ глазъ, такъ какъ его снова поразило сходство мальчика съ какимъ-то знакомымъ ему лицомъ.
- Надѣюсь, вы не сердитесь на меня, сэръ? - сказалъ Олнюеръ, съ мольбой поднимая глаза.
- Нѣтъ, нѣтъ! - отвѣчалъ старый джентльменъ. - Но… Что же это такое?.. Смотри же, Бедуинъ!
И онъ указалъ на портретъ, висѣвшій надъ головой Оливера и затѣмъ на лицо мальчика. Живая копія портрета! Тѣ-же глаза, форма головы, ротъ, каждая черта… Даже выраженіе лица въ эту минуту было одинаковое; самыя тонкія линіи воспроизведены были съ поразительной точностью!
Оливерь не понялъ вѣрной причины этого восклицанія, но оно такъ взволновало его, что онъ потерялъ сознаніе отъ слабости. Обстоятельство это заставляетъ насъ удалиться изъ комнаты, а потому мы пользуемся этимъ, чтобы вернуться къ двумъ юнымъ питомцамъ веселаго стараго джентльмена и разсказать, что съ ними случилось.
Когда Доджеръ и несравненный другъ его мистеръ Бетсъ присоединились къ погонѣ, слѣдовавшей по пятамъ Оливера, виновнаго въ томъ, что оба они незаконнымъ путемъ присвоили себѣ собственность мистера Броунлоу, они дѣйствовали въ этомъ случаѣ лишь на основаніи весьма похвальнаго чувства самосохраненія. Уваженіе къ свободѣ и неприкосновенности личности составляетъ главное качество истаго англичанина, а съ тѣмъ вмѣстѣ и его гордость, а потому я вынужденъ обратить вниманіе читателя, что такой поступокъ со стороны мальчиковъ долженъ поднять ихъ во мнѣніи всѣхъ патріотовъ, такъ какъ служитъ самымъ вѣрнымъ доказательствомъ ихъ стремленія къ самозащитѣ и безопасности, что укрѣпляетъ и подтверждаетъ законъ, лежащій по мнѣнію всѣхъ глубоко и здраво мыслящихъ философовъ въ основѣ всѣхъ главныхъ проявленій природы. Тѣ же философы рѣшили, что добрая леди эта дѣйствуетъ лишь на основаніи нѣкоторыхъ правилъ и теорій и, восторгаясь ея мудростью и смѣтливостью, упустили изъ виду, что живыя существа должны быть надѣлены сердцемъ, великодушными побужденіями и чувствами. Но качества такого рода недостойны по ихъ мнѣнію почтенной леди, которая должна стоять неизмѣримо выше всѣхъ слабостей своего пола.
Имѣй я намѣреніе еще дальше продолжать свои доказательства истинно философскаго характера въ поведеніи этихъ молодыхъ джентльменовъ, то я подвелъ бы сюда и тотъ фактъ, что они тотчасъ же оставили всякое преслѣдованіе, какъ только имъ удалось привлечь всеобщее вниманіе на Оливера, послѣ чего они, избравъ наикратчайшій путь, немедленно пустились домой. Я не хочу этимъ сказать, будто прославленные и ученые мудрецы имѣютъ обыкновеніе сокращать путь ко всѣмъ своимъ великимъ умозаключеніямъ. (Они, напротивъ, увеличиваютъ разстояніе къ нимъ всевозможными изворотами и спорами; подобно тому какъ пьяные люди дѣлаютъ это подъ давленіемъ непроизвольнаго теченія мыслей). Я хочу сказать и самымъ опредѣленнымъ образомъ, что многіе философы, желая провести свои теоріи, стараются доказать свою мудрость и предусмотрительность, принимая заранѣе мѣры противъ всевозможныхъ случайностей, которыя могли бы нанести имъ вредъ. Чтобы достигнуть великаго блага, приходится прибѣгнуть и къ небольшому злу, а слѣдовательно и къ такимъ средствамъ, одни только результаты которыхъ въ состояніи оправдать вашъ поступокъ. Мѣра добра или мѣра зла, или различіе между тѣмъ и другимъ должны быть всецѣло предоставлены усмотрѣнію философовъ и ихъ ясному и безпристрастному взгляду на свое собственное благополучіе.
Только пробѣжавъ цѣлый лабиринтъ узкихъ улицъ и дворовъ, рѣшившись отдохнуть мальчики, скрывшись въ низкомъ и темномъ проходѣ. Постоявъ молча лишь столько, сколько нужно было, чтобы перенести дыханіе, мистеръ Бетсъ издалъ вдругъ крикъ восхищенія и необыкновеннаго удовольствія и, разразившись затѣмъ громкимъ взрывомъ хохота, повалился на порогъ двери и катался на немъ въ припадкѣ невыразимаго восторга.
- Въ чемъ дѣло? - спросилъ Доджеръ.
- Ха! ха! ха! - оралъ Чарли Бетсъ.
- Не кричи такъ, - сказалъ Доджеръ, осторожно оглядываясь кругомъ. - Хочешь, чтобы тебя схватили, болванъ?
- Не могу удержаться, - отвѣчалъ Чарли, - не могу! Какъ только вспомню, какъ это онъ удиралъ во всѣ лопатки… Тутъ обѣжитъ уголъ, тамъ наткнется на тумбу и отскочитъ отъ нея, точно самъ желѣзный, а платокъ то у меня въ карманѣ, а я то кричу во все горло… "держи вора"… охъ!
Живое воображеніе Бетса въ самыхъ яркихъ краскахъ представило ему недавно разыгравшуюся сцену и когда онъ дошелъ до этого восклицанія, то повалился снова на полъ и захохоталъ громче прежняго.
- Что то скажетъ, Феджинъ? - спросилъ Доджеръ, пользуясь промежуткомъ наступившаго успокоенія со стороны своего друга.
- А что въ самомъ дѣлѣ? - повторилъ Чарли Бетсъ.
- Да… что? - сказалъ Доджеръ.
- Что же ему собственно говорить? - спросилъ Чарли, сразу прервавъ свой приступъ веселости, потому что томъ Доджера былъ весьма многозначителенъ. - Что же онъ можетъ сказать?
Мистеръ Доукнисъ свистѣлъ минуты двѣ, затѣмъ снялъ шляпу, почесалъ голову и трижды кивнулъ головой.
- Что ты думаешь? - сказалъ Чарли.
- Туръ-люръ, лу-лу, - запѣлъ Доджеръ и лицо его приняло насмѣшливое выраженіе.
Это объясняло дѣло до нѣкоторой степени, но не удовлетворило мистера Бетса и онъ снова спросилъ:
- Да, что ты думаешь, наконецъ?
Доджеръ не отвѣчалъ. Онъ надѣлъ снова шляпу на бекрень, подобралъ полы своего длиннаго сюртука подъ мышку, засунулъ языкъ за щеку, полдюжины разъ щелкнулъ пальцемъ по переносью и весьма выразительно, затѣмъ повернулся на каблукахъ и скрылся во дворъ. Мистеръ Бетсъ въ страшномъ недоумѣніи поспѣшилъ за нимъ.
Шумъ шаговъ по скрипучей лѣстницѣ, спустя нѣсколько минутъ послѣ выше-приведеннаго разговора, вывелъ изъ задумчивости веселаго стараго джентльмена, который сидѣлъ у камина и держалъ въ лѣвой рукѣ хлѣбъ и колбасу, а въ правой ножъ; тутъ же на треножникѣ передъ нимъ стояла кастрюля. Злобная улыбка скользнула по его блѣдному лицу, когда онъ, повернувшись въ сторону дверей, взглянулъ туда изподлобья и сталъ прислушиваться.
- Что это значитъ? - пробормоталъ онъ, измѣняясь въ лицѣ, - только двое? Гдѣ же третій? Не могли же они попасть въ просакъ!
Шаги приближались и послышались, наконецъ, на площадкѣ. Дверь медленно открылась и въ комнату вошелъ Доджеръ, а непосредственно за нимъ Чарли Бетсъ.
XIII. Читатель знакомится съ новыми лицами, съ которыми связаны весьма интересный подробности, касающіяся этого повѣствованія
- Гдѣ Оливеръ? - крикнулъ еврей, грозно выступая впередъ. - Гдѣ мальчикъ?
Молодые воры взглянули на своего учителя, какъ бы встревоженные, чего онъ сердится, и въ то же время съ замѣшательствомъ переглянулись другъ съ другомъ.
- Что случилось съ мальчикомъ? - продолжалъ еврей, схватывая Доджера за шиворотъ и разражаясь на него цѣлымъ потокомъ ругательствъ. - Говори или я задушу тебя!
Мистеръ Феджинъ говорилъ, повидимому, серьезно, съ твердымъ намѣреніемъ исполнить угрозу, а потому Чарли Бетсъ, считавшій до сихъ поръ благоразумнымъ держаться отъ него на почтительномъ разстояніи, подумалъ, что ничего не будетъ удивительнаго, если затѣмъ наступитъ его очередь; упавъ на колѣни изъ поднялъ громкій протяжный ревъ, напоминавшій нѣчто среднее между ревомъ быка и морского рупора.
- Будешь ли ты говорить? - заревѣлъ снова еврей и принялся трясти Доджера съ такою силою за шиворотъ, что только какимъ то чудомъ не оторвалъ всего воротника.
- Попался, вотъ и все! - сказалъ Доджеръ. - Да пустите меня, наконецъ, чего вы?
Съ этими словами онъ рванулся въ сторону и ловкимъ движеніемъ выскользнулъ изъ сюртука, оставивъ его въ рукахъ еврея. Затѣмъ онъ схватилъ большую вилку и сдѣлалъ видъ, что хочетъ пырнуть ею веселаго старичка; а сдѣлай онъ только это и веселость стараго джентльмена навѣрное улетучилась бы такъ, что мудрено было бы ее вернуть назадъ.
Еврей въ свою очередь отскочилъ въ сторону и съ такою быстротою, какую трудно было предположить у человѣка его лѣтъ и такого хилаго. Схвативъ кувшинъ, онъ хотѣлъ бросить его въ голову своего противника, когда протяжный вой Чарли Бетса отвлекъ его вниманіе и онъ, повернувшись къ огорченному юному джентльмену пустилъ кувшинъ ему въ голову.